Текст книги "Демократия (сборник)"

Автор книги: Гор Видал

Соавторы: Джоан Дидион,Генри Адамс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 51 страниц)

Жанет не была мертва.

Важно было помнить, что Жанет не была мертва. Жанет была серьезно ранена, это да, собственно говоря, она была подключена к аппарату искусственного поддержания жизнедеятельности в Королевском медицинском центре, но Жанет не была мертва.

Уэнделл Омура был мертв.

Инез должна была помнить Уэнделла Омуру, Инез наверняка встречала Уэнделла Омуру в Вашингтоне, Уэнделл Омура был одним из тех «нисэев», кто вышел с действительной военной службы из 442-й, благодаря стипендии для бывших военнослужащих закончил юридический факультет по специальности «военное право» и провел последующие двадцать лет, обделывая дела в самолете, курсировавшем между Вашингтоном и своим округом. Награжден Серебряной Звездой. «Крестом за боевые заслуги». Настоящий «крутой» мужик из округа Колумбия – пару лет назад перенес операцию на сердце в госпитале Уолтера Рида, а когда через неделю после его выхода из больницы тот фрайер попытался взять его «за горло», Омура послал его «от винта». Тот еще тип – оставил в дураках Ассоциацию отставных морских офицеров, не говоря уже о случае с фрайером, – возможно, он и не предполагал покупать ферму, сидя на террасе Жанет.

Поедая пирожное.

Занялся делами, смотри в оба.

Детали случившегося были несколько туманными.

Во-первых, не спрашивайте, почему Уэнделл Омура очутился на террасе у Жанет.

Во-вторых, не спрашивайте, как это Пол Кристиан был замечен выходящим из дома Жанет с револьвером «Магнум-357», завернутым в пляжную подстилку.

Его видел разносчик газет.

Разносчик газет узнал Пола Кристиана, так как он приносил газеты и Жанет, и Полу Кристиану. Не спрашивайте, как смог разносчик газет распознать «Магнум-357», возможно, он подрабатывал заодно и в качестве наемника. Так-то вот. Пол Кристиан определенно присутствовал на месте случившегося, однако никто не мог найти Пола Кристиана.

Роль Пола Кристиана просматривалась весьма смутно.

Пол Кристиан, этот «поганый тайфун», как звал его Билли Диллон.

Инез помнила, как молча все это выслушивала.

«Я оставил во Флориде записку для Гарри, чтобы он позвонил, как только появится в отеле, – сказал Билли Диллон. – Конечно, об этом сообщалось, но, возможно, Гарри не слушал радио».

Инез зажгла сигарету и выкурила ее, прислонившись к раковине и глядя на дождь, падавший на серое полуденное море. Гарри был в пути, он должен был выступать в Бал-Харборе перед водителями грузового транспорта. Эдлай был с Гарри, зарабатывая зачет по курсу социологии в одном из бостонских колледжей, куда его наконец-то приняли. Джесси, будучи в Сиэтле, наверно, как раз колдовала в ресторане «Замок короля крабов»; надев свой фартук, выстраивала «панцири» для крабов, нарезанный салат, три крабьи клешни, специальный соус «Королевский краб» и ломтики лимона. Инез знала точно, чем занимается Джесси в «Замке короля крабов», поскольку провела с Джесси Рождество в Сиэтле. Джесси постриглась, набрала четыре килограмма веса и, напичканная метадоном, казалась вполне веселой.

«Я уже вроде бы начала подумывать уйти отсюда и устроиться на какую-нибудь работу, – сказала Джесси, когда Инез спросила, не собирается ли та вернуться к учебе, для начала год-два побыть в Нью-Йоркском университете. – Я тут узнала, что во Вьетнаме есть очень даже приличная работенка».

Инез с изумлением уставилась на нее.

Информация, которой располагала Джесси о возможной работе во Вьетнаме, была весьма приблизительной, но Джесси предполагала, что займется «готовкой еды для строительных бригад, оказанием первой помощи и всем таким прочим».

Инез попыталась как можно лучше сформулировать в уме свои возражения.

«Я это узнала от одного знакомого парня, который работает в компании „Боинг“, он часто ошивается в „Замке“, ты его не знаешь».

Инез самым нейтральным тоном, на какой была способна, сказала, что, по ее мнению, Вьетнам – не лучшее место, где стоило бы искать работу.

Джесси дернула плечом.

«Как там наша чокнутая?» – спросил Эдлай, когда через несколько дней после Рождества Инез вошла в квартиру у Центрального парка.

«Вот этого не нужно», – сказал Гарри.

Инез не сказала о работе во Вьетнаме ни Гарри, ни Эдлаю.

«Звонил Дик, он все еще на Гуаме, – сказал Билли Диллон. Он отыскал в холодильнике куриную ногу и начал есть. – Он говорит, что ему „кажется“, он сможет попасть на сегодняшний вечерний рейс в Гонолулу. Я спросил, а почему „кажется“, а он говорит, что Микронезийская авиакомпания бастует, а у „Пан-Америкен“ и „Трансуорлд эйрлайнс“ все уже заказано, но он „пробивает“ себе место. Диспетчер с большой буквы, этот твой свояк! Я ему сказал: „Дик, подними свою задницу и дуй в Андерсон, я слыхал, что командующий стратегическими военно-воздушными силами еще держит бронь на Гонолулу“. „А что я им скажу?“– спрашивает Дик. „Скажи им, что твой тесть ухлопал конгрессмена“. „Погоди-ка секундочку, парень, – говорит Дик. – Не так быстро“. И дальше он говорит – ты только послушай, я цитирую: „Имеется уверенность, что происшедшее удастся свести к несчастному случаю“».

Инез ничего не сказала.

«Нет, это просто Белоснежка и семь гномов. „Имеется уверенность“. Где имеется уверенность? Там, на Гуаме?

Я попробовал ему сказать: „Дик, так не пойдет“, а он говорит: „почему?“ Он говорит „почему“! Убит член конгресса, застрелена жена Дика, в этом замешан его тесть, который, надеюсь, мы помним об этом, является еще и тестем человека, собирающегося стать президентом, а Дик говорит об „ощущении“. „Дик, – сказал я, – поверь, это дохлый номер“».

Инез ничего не сказала.

На доске над телефоном она нашла написанный мелом номер и стала его набирать.

«Мы вылетаем из аэропорта Кеннеди в полночь рейсом „Пан-Америкен“. Час ожидания в Лос-Анджелесе, а потом мы в Гонолулу. Я сказал Дику, что мы не…»

Билли Диллон осекся. Он смотрел, как Инез набирает номер.

«Инез, – сказал он наконец. – Я не мог не заметить, что ты звонишь в Сиэтл. Я искренне хочу верить, что ты не звонишь Джесси. Именно теперь».

«Именно это я и делаю. Я хочу ей сказать».

«Тебе не кажется, что на нашем счету и так немало проигранных подач? Не думаешь ли ты, что Джесси могла бы и подождать, пока мы не отыграем хотя бы один мяч?»

«Она все равно об этом прочитает».

«Если только об этом напечатают в „Тайгер бит“».

«Не говори этого. Алло? – Голос Инез внезапно смягчился. – Говорит Инез Виктор, мать Джессики Виктор. Да-да, мама Джесси. Я звоню из Нью-Йорка. Точнее – из Амагансетта…»

«Вот это хорошо, – сказал Билли Диллон. – Все идет прекрасно. Амагансетта вызывает „Королевского краба“».

«Джесси? Дорогая! Ты меня слышишь? Нет, немного пасмурно. Собственно, идет дождь. Послушай. Я…»

Внезапно Инез протянула трубку Билли Диллону.

«Никогда не начинай с погоды, – сказал Билли Диллон, беря трубку. – Джесси? Джесси, деточка! Это дядя Уильям. Твоя мама и я летим сегодня ночью в Гонолулу. Мы хотели, чтобы и ты была на фотографии, у тебя найдется минутка? Ну так скажи своим крабам, чтобы они стояли вольно, Джесси, о'кей».

«Ну, дерьмо, – пробурчал Билли Диллон в телефонную трубку в секторе для пассажиров „Пан-Америкен“ в лос-анджелесском аэропорту, когда Дик Зиглер сказал ему, что Пол Кристиан позвонил в полицию из Ассоциации молодых христиан в Гонолулу и потребовал, чтобы они его забрали. – Ну, в бога и в душу, лучше бы я сообщил об этом Гарри».

К этому времени Гарри Виктор уже закончил свое выступление перед водителями грузового транспорта в Бал-Харборе и направлялся на завтрак в Хьюстоне. Переговорив с Диком Зиглером, Билли Диллон позвонил по трем номерам во Флориду и по пяти в Техас, но Гарри был где-то между всеми этими местами, а ждать его не было времени, так как уже шла посадка на рейс. «Ну, дерьмо», – не переставал повторять Билли Диллон по пути через Тихий океан, выкладывая карту за картой в пасьянсе «солитер» в пустом салоне на верхней палубе. Инез полулежала на изогнутой кушетке и наблюдала за ним. Инез наблюдала Билли Диллона за раскладыванием «солитера» во время множества полетов. В какой-то момент каждого полета он говорил ей: «Почему бы не надеть улыбку и не пройтись легкой походкой по салону», а на следующий день Инез появлялась на фотографиях в газетах – жена кандидата в президенты, «легкой походкой проходящая по салону», «с улыбкой уклоняющаяся от вопросов».

«Должен признать, что не ожидал подобного от твоего отца, – сказал теперь Билли Диллон. – Что у него не все дома – это я знал, но мне казалось, что он зациклен только на себе. Собственно, я думал, что он и теперь считает, что находится в Танжере. Или где там он был, мать его так, когда засыпал письмами „Тайм“, требуя для Гарри импичмента».

«Тунис, – сказала Инез. – Он был в Тунисе. Он переехал в Гонолулу в прошлом году. Прорицатель сказал ему, что Жанет нуждается в нем. Я тебе говорила. Послушай. Ты помнишь, как перед первичными выборами в Иллинойсе тебя, Гарри и меня провели через морг в Кук-Кантри?»

«Двадцать восемь выступлений за два дня в Чикаго, а затем эти комики заставили нас заранее пожать руку следователю по делам об убийствах, – как же, помню очень хорошо. Своего рода метафора. А что?»

«В прозекторской что-то шумело, как электрическая пила».

«Совершенно верно».

«Что это было?»

«Это была электрическая пила. – Билли Диллон перетасовал карты и снял колоду. – Не бери в голову».

Инез ничего не сказала.

«Не пытайся предугадать события. Здесь уже ничего не изменишь, принимай вещи такими, какие они есть. Попробуй хоть раз думать, как Джесси. Я сказал Джесси, что в Жанет стреляли, что Жанет в коме, мы не знаем, что будет, и ты знаешь, что на это говорит мне Джесси? Джесси говорит: „Думаю, что бы ни случилось, это ее карма“».

Инез ничего не сказала.

«Ее… карма… – Билли Диллон принялся раскладывать новый „солитер“. – Такое вот мнение у „Королевского краба“. Эй, Инез, не плачь. Попробуй немного поспать».

«Не пей столько», – сказал Билли Диллон около трех утра. Немного позже, когда к ним поднялась стюардесса и села рядом, он сказал ей: «Мне хотелось бы, дорогая, чтобы ты поняла меня с одного раза: компания нам не нужна». Когда стало светать и самолет начал снижаться, Билли Диллон потянулся через стол, взял Инез за руку и не отпускал. В Амагансетте Инез сказала Билли Диллону, что лететь с ней нет никакой необходимости, однако для Билли Диллона лететь вместе с Инез стало чем-то вроде части привычного механизма контроля за ситуацией для Гарри, и он держал руку Инез всю дорогу до приземления, которое произошло в 5.37 утра по гавайскому времени 26 марта 1975 года на летной полосе, омытой мягким теплым дождем.

6

Я была приучена не доверять версиям других людей, однако приходится обходиться тем, что есть.

Проведем тригонометрическую съемку.

Сделаем поправку на искажения.

Взвесим наклонности, предрасположенности, особые обстоятельства, которые изменяют спектр, в котором каждый из наблюдателей видит ситуацию.

Учтем, какой фильтр стоит на объективе. Скажем так. Нижеследующее дано исключительно через фильтр Билли Диллона.

Билли Диллон запомнил, как Дик Зиглер постоянно повторял: «Вот сука». На Дике Зиглере все еще был помятый хлопчатобумажный костюм, в котором он прилетел с Гуама; он сидел на полу в комнате Дуайта и Руфи Кристиан, размазывая креветочную пасту по всему крекеру, даже по краям.

Билли Диллону особенно запомнился этот крекер. Билли Диллон не мог припомнить за всю свою жизнь, чтобы крекеру оказывали подобное внимание.

«Настоящая сука. Все эти дела… Она была в полном порядке, когда я улетал на Гуам».

«А почему, собственно, ей было не быть в полном порядке?» – спросила Инез.

Дик Зиглер не поднял головы.

«В пятницу она собиралась в Сан-Франциско. Повидать ребят. Крис и Тимми как раз возвращались из школы, она все рассчитала».

«Я говорю, что это не затяжная болезнь, – сказала Инез. – Огнестрельная рана».

«Инез, – сказал Дуайт Кристиан. – Тебе не кажется, что это покрепче любого мартини, который ты достаешь в Нью-Йорке».

«У этого заболевания нет симптомов», – сказала Инез.

«Инез», – сказал Билли Диллон.

«Я добавляю одну каплю глицерина, – сказал Дуайт Кристиан. – Старый восточный трюк».

«Она уже заказала места для ужина, – сказал Дик Зиглер. – На три персоны. В ресторане Трейдера».

«У тебя тоже аппетит не пропадает», – сказала Инез.

«Инез», – повторил Билли Диллон.

«Я только сейчас тебя услыхала», – сказала Инез.

«В чем проблема?» – спросил Дик Зиглер.

«Это насчет Уэнделла Омуры», – сказала Инез.

«Руфи все это контролирует. – Похоже было, что Дуайта Кристина охватил организаторский зуд. – Цветы в похоронное бюро. Кое-что для дома. Глубочайшие соболезнования. Трагический инцидент, безупречная служба. И тому подобное. Так, Руфи?»

«Милли готовит свое блюдо из крабов. – Руфи принялась намазывать крекер креветочной пастой. – Она пришлет его домой».

«Я не совсем то имела в виду», – сказала Инез.

«Я почти не знал этого парня, – сказал Дик Зиглер. – Лично».

«Кто-то должен был его знать, – сказала Инез. – Лично».

Дуайт Кристиан откашлялся.

«А что, Инез, Эдлай все еще остается большим поклонником бейсбола?»

Инез посмотрела на Билли Диллона.

Билли Диллон встал.

«Мне кажется, Инез имела в виду…»

«Джесси все так же помешана на лошадях?» – спросила Руфи Кристиан.

«Помешана на лошадях, – повторил Билли Диллон. – Да. Все так же. Можно и так сказать. Итак. Если я правильно понял Инез – Инез, поправляй меня, если я буду говорить что-то не то, – Инез пока еще не вполне ясно…»

Билли Диллон потерял нить рассуждений.

Теперь Руфи выкладывала из рассыпавшихся крекеров хризантему.

«Это – деликатная область», – сказал наконец Билли Диллон.

Инез поставила свой бокал:

«Инез пока еще не совсем ясно, что делал Уэнделл Омура на террасе дома Жанет и Дика в семь утра, – сказала она. – Это во-первых. Во-вторых…»

«Скажи Джесси, что у нас на ранчо есть новая аравийская лошадь, – сказал Дуайт Кристиан. – Вороная с синим отливом кобыла, горячая, просто огонь».

«…во-вторых, Инез пока еще не совсем ясно, что делал папа на террасе дома Жанет и Дика с, „Магнумом“».

«Твоего отца не видели с „Магнумом“ на террасе, – сказал Дик Зиглер. – Его видели выходящим из дома. Давайте придерживаться тех фактов, которые известны».

«Дик, – сказала Инез. – Он сказал, что был на террасе. Он сказал, что стрелял из „Магнума“. Ты это знаешь».

Наступила тишина.

«Билли, тебе следовало бы показать Инез ранчо, – произнесла Руфи Кристиан, не поднимая головы. – Скажи Милли, чтобы собрала вам с собой обед, побродите там весь день».

«В-третьих, – сказала Инез, – хотя это и не столь важно, Инез пока еще не совсем ясно, что папа делал в Ассоциации молодых христиан».

«Если вы объедете вокруг с наветренной стороны, вы сможете увидеть новую затею Дика, – сказала Руфи Кристиан. – „Морское ранчо“? „Морская гора“? Ну, как он там его называет?»

«Он называет это „Морской лужайкой“, – сказал Дуайт Кристиан. – Уже в самом названии видится изъян».

«Чертово болото – вот и все».

«Давайте о чем-нибудь другом», – сказал Дик Зиглер.

«Когда-то точно таким же был центр Гонолулу, Дуайт. Вот и все».

«„Морская лужайка“. Вот уж действительно, в названии выражена суть. Отличное пастбище для креветок».

«Это же превосходная земля, Дуайт. И ты это знаешь».

«Превосходное болото. Прошу прощения. Превосходное священное болото. Получается, что Дик купил себе старинное кладбище кахунов. На любые работы там наложено строжайшее табу».

«Плевал я на это табу. Табу появилось после того, как ты начал шуры-муры с Уэнделлом Омурой».

«Кстати, об Уэнделле Омуре», – сказала Инез.

«Если вы проедете с наветренной стороны, вы также сможете остановиться в Ланикаи. – Руфи Кристиан казалась рассеянной, сосредоточенной исключительно на своей хризантеме из крекера. – Сделай так, чтобы Билли почувствовал, как мы здесь на самом деле живем».

«Мне кажется, как раз сейчас он чувствует», – сказала Инез.

Дуайт Кристиан вытащил дольку лимона из своего мартини и принялся ее изучать.

Дик Зиглер рассматривал потолок.

«Давайте начнем с того, что условимся: папа был на террасе», – сказала Инез.

«Инез, – сказал Дуайт Кристиан. – У меня на жалованье тридцать два юриста. В этом доме. Если бы я захотел послушать разглагольствования законника, я бы вызвал одного из них. Предложил бы ему выпивку. А кстати…»

Дуайт Кристиан протянул свой бокал.

«Мысль Дуайта, как я ее вижу, заключена в следующем, – сказала Руфи Кристиан. Она наполнила бокал Дуайта Кристиана из шейкера, стоявшего на столе, поднесла к губам и сделала недовольную гримасу. – Зачем выставлять напоказ семейное белье?»

«Именно, – сказал Дуайт Кристиан. – Зачем, черт побери, делать упор только на отрицательном?»

«Плевал я на это табу», – сказал Дик Зиглер.

Поскольку фильтр Билли Диллона настроен на комическую сторону вещей, у его памяти широкий диапазон. Несколько месяцев спустя он говорил, что этот его первый вечер в Гонолулу дал ему новый «угол зрения» на технику разрешения кризисных ситуаций в американских деловых кругах. «Они занимаются этим с крекером в зубах, – сказал он. – Старый восточный трюк. Его знают все акулы». В своем же отчете о том вечере и последовавших четырех днях Билли Диллон ни разу не упомянул Джека Ловетта, что было его собственным трюком.

7

У меня также есть версия Инез.

Не то чтобы она противоречила версии Билли Диллона, однако и далеко не во всем с ней совпадает. В рассказе Инез о том первом вечере в Гонолулу речь идет в меньшей степени о тех членах семьи, которые присутствовали, нежели об отсутствовавших.

Меньше касается, скажем, Дика Зиглера, чем Жанет.

Меньше Дуайта и Руфи Кристиан, чем Пола Кристиана и даже Кэрол.

По версии Инез, например, она по крайней мере расставила по своим местам все, что касалось комнаты Пола Кристиана в Ассоциации молодых христиан.

Комната в Ассоциации молодых христиан должна была послужить ранним предупреждением – с этим могли согласиться даже Дик Зиглер и Дуайт Кристиан.

Разумеется, один из них рассказал Инез еще до всего этого о комнате ее отца в Ассоциации молодых христиан.

Его знаменитая комната на одного человека в «А».

Пол Кристиан занял эту комнату, когда вернулся из Туниса. Никто не мог с уверенностью утверждать, что он провел там хотя бы одну ночь, однако он о ней часто упоминал. «Мне пора в мою одиночку в „А“», – говорил он обычно, покидая обеденный стол в доме Дуайта, Дика и Жанет или какого другого дома в Гонолулу, и можно было быть уверенным, что кто-нибудь из гостей тоже поднимался и что-то срочно предлагал: у одних – свободный коттедж, у других – комната с отдельным выходом, тут – домик на берегу, там – детская пристройка, которую нет смысла оставлять нежилой. Приходи и живи, не дай месту пустовать. Правда; сделайте одолжение. Как бы сдаваясь, Пол Кристиан в таких случаях пожимал плечами и поднимал руки ладонями вверх. «Боюсь, всем известно мое положение», – бормотал он, уступая просьбам.

В тот год Пол Кристиан часто говорил о своем «положении». Разумеется, Инез слыхала, как ее отец говорил о своем положении.

Он характеризовал свое положение как «внизу» или «на дне», считая себя пассивной жертвой внезапного поворота фортуны и эгоизма членов его семьи («Дуайт сейчас наверху, ему не понять моего положения», – говорил он своим собеседникам, среди которых был и Дик Зиглер), а за несколько месяцев до происшедшего он стал пользоваться домом, расположение которого – из него были видны одновременно дом Жанет и Дика на Кахала-авеню и поле для гольфа, на котором Дуайт Кристиан играл каждое утро, – в точности соответствовало его представлениям.

«Ирония состоит в том, что, готовя себе растворимый кофе, я могу наблюдать, как Дуайт делает первый удар по мячу», – говорил он иногда.

«Ирония состоит в том, что, поедая свой скромный обед из консервированного тунца, я теперь могу видеть, как Жанет отдает приказания своему садовнику», – говорил он в других случаях.

Это было место, идеально соответствующее тому долгому состоянию рефлексии, в котором Пол Кристиан возвратился из Туниса, и за январь и февраль он, казалось, находил все меньше и меньше причин покидать снятый дом. Нескольким людям он сказал, что пишет автобиографию. Другим он сказал, что собирает некоторые документы, которые раскрыли бы все «темные» моменты в истории проживания их семьи на островах; об этом своем намерении он отзывался так: «Улики против Кристианов, и посмотрим, как выпадут фишки». Он отклонял приглашения именно тех хозяек (вдов, разведенных, женщин из Сан-Франциско, снявших дома на Даймонд-Хэд и восседавших в своих дворах в длинных марлевых сарафанах), за чьим столом он считался главным украшением.

«Я не в том положении, чтобы ответить вам взаимностью», – говорил он в случае, если продолжали настаивать, и по крайней мере одна из женщин, которой он так ответил, сказала Руфи Кристиан, что Пол заставил ее устыдиться, как если бы именно ее приглашение было самонадеянной попыткой воспользоваться блеском аристократического титула, носитель которого впал в нищету. Он отклонил приглашение на ужин с танцами, который Дуайт и Руфи Кристиан устраивали, по традиции, в феврале, накануне гавайского праздника открытых дверей. Он отклонил по крайней мере два приглашения, к которым были приложены авиабилеты (первое – на семейный праздник в Пэббл-Бич во время американского турнира «Кросби», второе – на бал-маскарад в новом курортном местечке к югу от Акапулько), объяснив это тем, что нравственное чувство не позволяет ему принять билеты первого класса в то время, как он низведен до положения, когда ему приходится есть консервированных тунцов.

«Честное слово, папа, все несколько удивлены эти заявлениями насчет „консервированных тунцов“» – так видимо, сказала Жанет однажды в феврале.

«Совершенно не представляю почему. Тем более что „всем“ это есть не приходится».

«Но ведь и тебе тоже – вот о чем я говорю. Дуайт считает…»

«Уверен, Дуайта это должно раздражать».

Жанет попыталась зайти с другой стороны.

«Папа, может, дело в слове „консервированный“? Какие еще бывают тунцы?»

«Свежие, как ты знаешь. Но дело ведь не в этом, не так ли?»

«А в чем же?»

«Честное слово, лучше бы вы с Дуайтом не обсуждали моих дел. Я несколько удивлен».

Слезы отчаяния наворачивались на глаза Жанет.

«Консервированный тунец, – сказала она наконец. – Его даже нельзя назвать дешевым».

«Может быть, ты сможешь предложить что-нибудь подешевле, – сказал Пол Кристиан, – для своего отца».

«Пошли ему неразделанного тунца, – посоветовал Дуайт Кристиан, когда Жанет рассказала ему о том, какой оборот принял их разговор. – Пусть его доставят ему на дом. Обложенного льдом. Тушу голубого тунца в полтонны. Черт побери, я сам это сделаю».

Пол Кристиан перестал разговаривать с Дуайтом за месяц до этого, после того как остановился у его конторы, чтобы сказать, что, с его точки зрения, ежегодный ужин с танцами накануне гавайского праздника открытых дверей является вульгарной экстравагантностью.

«Вульгарной», – повторил Дуайт Кристиан.

«Да, вульгарной. С моей точки зрения».

«Почему бы тебе не говорить с точки зрения камбоджийского сироты?»

«Не понимаю».

«Я могу понять точку зрения камбоджийского сироты. Я могу даже оценить отношение этого сироты к ужину с танцами в Гонолулу. Я вряд ли буду целиком и полностью на его стороне, но уважать его точку зрения я могу; я могу…»

«Что ты можешь?»

В тот момент, когда Дуайт Кристиан рассказывал про это Инез, он понял, что в той пикировке выиграть было невозможно. Выиграть в той пикировке было невозможно с тех самых пор, когда Пол Кристиан взял за правило приходить к нему не в дом, а в контору. Он заходил без предупреждения в середине дня и усаживался в приемной «охлаждать каблуки», как какой-нибудь коммивояжер, торгующий буровым оборудованием, где его и заставал Дуайт Кристиан, возвращаясь с обеда.

«Ваш брат ожидает вас уже почти час», – говорила секретарша в приемной, и Дуайту слышался в ее тоне упрек.

Это был не столь существенный, но эффективный следующий тактический шаг после отклонения приглашений по той причине, что он не может ответить взаимностью. Воздействие этого приема на Дуайта трудно было выразить словами. Дуайт Кристиан не был уверен в том, что сказал об этом даже Руфи. Он просто выбросил эго из головы. Все происходящее казалось абсурдным. Тогда в конторе Дуайт Кристиан понял, что Пол Кристиан уже не выставляет себя в качестве очередной жертвы эгоизма членов семьи. Теперь он разыгрывал из себя жертву намеренной травли собственной семьей.

«Я могу, что называется, „купить“ точку зрения сироты, – сказал наконец Дуайт Кристиан. – Но твоей я купить не могу».

«Разоблачающий тебя выбор слов».

Дуайт Кристиан ничего не сказал.

«Все время стараемся что-то купить, так что ли, Дуайт?»

Перед тем как что-либо сказать, Дуайт Кристиан подравнял бумаги на своем столе.

«Руфи будет тебя не хватать», – сказал он наконец.

«Уверен, что вы подыщете кого-нибудь из своих восточных друзей, чтобы заполнить место за столом», – сказал Пол Кристиан.

Позже, в тот день, секретарша из приемной заметила старшему секретарю Дуайта Кристиана, который в свою очередь передал это ему самому, что, по ее мнению, «немножко грустно», что брату мистера Кристиана приходится жить в Ассоциации молодых христиан.

Это было в январе.

Сперва Дуайт Кристиан сказал «февраль», но Руфи поправила его: это должен был быть январь, поскольку тогда только что разослали приглашения на вечер с танцами.

Сам вечер был в феврале.

День открытых дверей тоже был в феврале.

В феврале был вечер и день открытых дверей, и разрыв с Жанет из-за консервированного тунца. В феврале же было ежегодное собрание компании «Кристиан корпорейшн», на котором Пол Кристиан поразил всех и особенно (по словам Руфи) себя, представив на рассмотрение резолюцию, призывающую компанию «объясниться». Разумеется, газеты за это ухватились. «Неподтвержденные обвинения были выдвинуты одним из инакомыслящих членов семьи, однако голосовавшие в подавляющем большинстве были на стороне руководства „Кристиан корпорейшн“ вчера, на ежегодном заседании», – писала «Эдвертайзер», выходившая в Гонолулу. «НЕДОВОЛЬНЫЙ КРИСТИАН ЖАЖДЕТ РАЗОБЛАЧЕНИЯ» – под таким заголовком поместил это сообщение «Стар-бюллетень».

Собрание компании состоялось пятнадцатого февраля.

Первого марта Пол Кристиан всплыл на страницах «Эдвертайзер», адресовав письмо редактору газеты с требованием изъятия фотографии, на которой Жанет вручала награду Товарищества охраны окружающей среды республиканцу Уэнделлу Омуре (округ Гавайи) за его особые заслуги в предотвращении земельных разработок. Насколько можно было судить, протест Пола Кристиана против помещения фотографии основывался не на том факте, что земельные разработки, которые предотвратил Уэнделл Омура, проводил Дик Зиглер. Его иск носил общий характер и заканчивался словами: «Это не должно быть забыто».

«Не уверена, что они действительно могут снять эту фотографию, Пол», – сказала Руфи Кристиан, когда тот позвонил, специально выбрав тот час, когда Дуайт был на поле для гольфа, чтобы спросить, видела ли она его письмо.

«Я просто хотел, чтобы Жанет знала, – сказал Пол Кристиан, – что в моих глазах она пала окончательно».

То же самое он сказал Дику Зиглеру:

«Это оскорбление для тебя, – добавил он. – Как она посмела!»

«Я уважаю вашу точку зрения, – осторожно ответил Дик Зиглер, – однако сомневаюсь, что стоило высказать ее на страницах „Эдвертайзер“».

«Дики, они зашли слишком далеко».

После письма в «Эдвертайзер» Пол Кристиан стал звонить Дику Зиглеру по нескольку раз в день с таинственными заверениями. «Придет наш день», – говорил он, или: «Тяжелые времена, Дики, продержись еще немного». Поскольку для Дика Зиглера это был год определенных трудностей, определенных неудач, определенных расхождений с Дуайтом Кристианом (отказ Дуайта Кристиана проложить обсаженную деревьями аллею, которая явилась бы детонатором последующего развития наветренной стороны, был лишь одним из примеров) и определенной напряженности отношений с Жанет (то, что она приняла сторону Дуайта, решившего отложить разбивку аллеи на наветренной стороне, дела не улучшило), в целом он воспринял звонки тестя как выражение поддержки.

И все же Дик Зиглер сказал Инез, что эти звонки его беспокоили.

Он находил их в некотором смысле неумеренными.

Он находил их странными.

«Пусть я не самый проницательный человек в мире в том, что касается психологии, – сказал Дик Зиглер, – но, мне кажется, твой отец слишком близко принимает все к сердцу».

«Каша у него в голове», – сказал Дуайт Кристиан.

«Все вы крепки задним умом», – сказала Руфи Кристиан.

«Что это значит, черт побери? – Дуайт Кристиан перестал пить мартини и впал в сильное раздражение. – Разумеется, задним умом. Боже ты мой! „Крепки задним умом“».

«Жанет любит тебя, Инез, – сказал Дик Зиглер. – Никогда не забывай об этом. Жанет любит тебя».

8

За время нашего разговора в Куала-Лумпуре Инез Виктор снова и снова возвращалась к первому дню своего пребывания в Гонолулу. Ее рассказ не был последовательным. Например, сперва она сказала мне – быть может оттого, что я передала ей слова Билли Диллона о крекере, – о разговоре с Дуйатом и Руфи Кристианами и Диком Зиглером, однако с Дуайтом и Руфи Кристианами и Диком Зиглером она в тот день говорила позднее.

Сначала была больница.

Она с Билли Диллоном поехала в больницу сразу же из аэропорта, но Жанет готовили к срочной процедуре откачивания жидкости из черепной коробки, и Инез смогла увидеть ее только через стекло реанимационного отделения.

Затем они поехали в тюрьму.

«Думаю, этим вечером Дуайт на радостях откроет бутылку шампанского», – сказал Пол Кристиан в комнате свиданий с адвокатами.

Инез посмотрела на Билли Диллона.

«Почему?» – спросила она наконец.

«Ты знаешь. – Пол Кристиан улыбнулся. Он казался спокойным, даже игриво настроенным, говоря с ней, он отклонился назад на своем деревянном стуле и уперся босыми пятками в пластиковый стол в комнате свиданий с адвокатами. Штанины его брюк были закатаны, и из-под них виднелись загорелые лодыжки. Его голубая тюремная рубашка была элегантно завязана узлом на талии. – Вы там. Я здесь. Можете праздновать. Почему бы и нет».

«Не надо».

«Что – не надо? Я, в общем-то, рад, что ты пришла. – Пол Кристиан все еще улыбался. – Я все думал – что же случилось с диванчиком из дерева „коа“, принадлежавшим Лэйлани Тайер…»

Инез задумалась.

«Он у меня в Амагансетте, – сказала она наконец. – Что же касается Жанет…»

«Странно, но, когда я у тебя был, я его не заметил».

«Ты был у меня в Нью-Йорке. Диванчик – в Амагансетте. Папа…»

«Ну, твои апартаменты я не особо рассмотрел. Учитывая, как меня тащили на так называемый прием».