Текст книги "Демократия (сборник)"

Автор книги: Гор Видал

Соавторы: Джоан Дидион,Генри Адамс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)

Клей приступил к Полэсу с допросом – безжалостный инквизитор и горюющий муж. Но, уж конечно, он не горюет, с горечью подумал Питер. В тусклом осеннем свете волосы Клея казались не светлыми, а седыми, и Питеру вдруг представилось, каким он будет лет через двадцать: с волевым лицом, благообразный – президент. В этом не было ничего невозможного. Ну, а пока что: могла Инид увидеть ключи до того, как пошла к себе в комнату собирать вещи? Да, пожалуй, сэр. Возможно, сэр. Ничего другого председатель комиссии палаты представителей не смог выжать из уклончивого свидетеля, но этого было достаточно, чтобы оправдать бряцанье орудиями пытки со стороны инквизитора. Остальная часть допроса прошла очень просто.

– Она выехала на магистральное шоссе еще до часа дня. Она шла на очень большой скорости, потому что, когда это случилось, она была уже далеко к югу от Ричмонда.

Когда это случилось. Питер видел перед собой шоссе, видел крутой поворот между высокими соснами. Светило яркое и холодное солнце; он слышал запах смолы. Как раз за поворотом был перекресток, невидимый автомобилистам, едущим с севера, и вовсе неинтересный этому автомобилисту у который хотел только одного – как можно скорее достичь мексиканской границы. Питер беспомощно наблюдал как старый грузовик с двумя коровами в кузове медленно выезжал на шоссе с изрытого колеями проселка. На шоссе никого не было, когда фермер стал выруливать на правую сторону. Как раз в эту минуту Инид вылетела из-за поворота со скоростью восемьдесят миль в час.

Поставь на этом точку, сказал себе Питер. Начни правку. Инид резко берет влево – она спаслась, она не врезалась в грузовик с отвратительным глухим треском, не разбила вдребезги грузовик и самое себя.

– Водитель… фермер… получил сотрясение мозга, но теперь в сознании и выживет. Обе коровы убиты, и пострадавшей стороне должна быть выплачена компенсация в размере общей суммы потерянного имущества. Естественно, я поручил юристам со всей тщательностью просмотреть статью об ответственности, по которой…

Первый раз за все время рассказа Фредерика прервала Полэса:

– Она была пьяна?

Доктор Полос ответил не сразу. На его подбородке, словно слеза, повисла капля пота. Он кивнул:

– Содержание алгоколя в моче – восемнадцать процентов. Она, должно быть, остановилась где-то по дороге и…

Теперь все равно, подумал Питер и закрыл глаза, веки его были сухи, как губы доктора Полэса. Он вновь и вновь повторял про себя: «Теперь все равно» – фразу, которая – он это знал – будет звучать у него в ушах много недель подряд. Нет, не все равно, с яростью подумал он и открыл глаза. Они убили ее, как того и хотели. Он повернулся к Клею и увидел, что тот следит за ним: широко раскрытые голубые глаза, ясные, понимающие. Каждый из них читал мысли другого. Нет, теперь действительно все равно.

Семья Сэнфордов и Клей сидели в первом ряду в переполненной церкви. На улице перед церковью собралась толпа – чужие люди, привлеченные если не трагизмом происшедшего, то возможностью скандала. Собратья Блэза по власти явились в церковь утешить его, но из старых друзей Инид – тех блестящих девушек и ребят довоенного времени, которые ездили на танцы в Чеви-Чейс, охотились под Уоррентоном, купались в Рехобот-Бич и напивались в Мидлберге, из той золотой молодежи, вся жизнь которой, насколько помнилось Питеру, проходила под звуки модной джазовой музыки, – пришли лишь очень немногие. Шикарные мальчики в белых парусиновых брюках ухаживали за роскошными девочками в цветастых платьях, и, казалось, стояло вечное лето; но потом упала багряная завеса войны и убила одних, а другие выжили и изменились, женились, постарели, и музыка, которая все звучала и звучала, умолкла – для Инид навсегда.

Все встали и запели: «Господь – твердыня моя и прибежище мое!» Питер присоединился к поющим – все, что угодно, лишь бы не смотреть на гроб, не рисовать в своем воображении, что в нем. Лучше наблюдать живых, как они размышляют о мертвых. Элизабет Уотресс сидела между Милисент Смит Кархарт и своей матерью. Все трое были в черном, они сидели в переднем ряду наискосок от Сэнфордов – вылитые Норны[90]90
  Богини судьбы в скандинавской мифологии.


[Закрыть]. Один только раз Элизабет взглянула на Клея, но он не ответил ей; он сидел потупив глаза – послушный мальчик, которому сказали, чтобы он не вертелся в церкви. Рядом с ним сидела его дочь, завороженная пышным зрелищем. Время от времени она с любопытством поднимала глаза на бабушку, которая беззвучно плакала под черным покрывалом. Блэз, рассеянный и какой-то отрешенный, дважды ронял книгу псалмов, и Клей дважды поднимал ее и подавал ему.

Но вот священник произнес имя Инид, и Питер вдруг поймал себя на том, что смотрит на гроб. Но ведь крышка гроба – это на самом деле дверь, сказал он себе; медленно, как идиот, он вновь и вновь повторял про себя эту мысль. Дверь. Дверь. Ну, так открой эту дверь, тяжелую, металлическую дверь. Я нашел тебя, Инид. Выходи же. Зачем? Они ни за что не найдут нас здесь. А как же игра? Черт с ней, с игрой. Тут нет воздуха. Мы задохнемся. Ты вся желтая, так ведь? Слава богу, тут хотя бы пусто. Помнишь тех диких индюшек, что привезли из Эйкена? Только откусишь кусок – и уже полон рот дроби! Ну давай же, ты хочешь или нет? Дверь тяжело захлопнулаcь, сперва сдавив, а потом выдавив воздух. Машина врезалась в грузовик.

– «Скажи мне, господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой мой век. Вот ты дал мне дни, как пяди, и век мой как никто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета всякий человек живущий».

Снаружи черные лимузины вытянулись вереницей на Лафайет-сквер. Гроб уже установили на катафалк, когда Питер вышел на дневной свет и увидел Диану. Она сказала:

– Ах, как это ужасно! – И на это нельзя было ответить иначе как:

– Да, это ужасно.

Небо без солнца; бурая трава; голые деревья, без листьев, без птиц. Холодный ветер метался меж скорбящими. Но Питер не замечал ни примет дня, ни присутствующих; где-то глубоко за впадинами глаз он чувствовал боль, а в груди его нарастало и требовало выражения что-то пронзительно громкое. Когда гроб опустили в свежевырытую яму, мир задернулся пеленой, глаза стала разъедать соль. На его счастье, священник читал заупокойную молитву таким красиво поставленным голосом, что Питер смог легко задушить подымавшийся в нем животный крик.

– «Как цветок, он выходит и опадает; убегает, как тень, и не останавливается».

После погребения Питер, не желая ни с кем разговаривать и не желая, чтобы на него смотрели, откололся от всех и поспешил к своей машине. Возле машины его дожидался какой-то совершенно незнакомый человек.

– Меня зовут Эл Хартшорн. – Питер позволил пожать себе руку. Хартшорн был низок ростом и невиден собой. – Адвокат, – сказал он Питеру. – Друг Инид. Собственно говоря, я собирался вести ее дело о разводе.

– Да, вспоминаю, она говорила что-то об этом… о вас… – Питеру хотелось, чтобы все остальные поспешили и спасли его от неприятного разговора. Но родные и знакомые, присутствовавшие на похоронах, медленно брели в отдалении среди крестов и мраморных ангелов – темная, расползающаяся масса людей.

– Бедная девочка! Когда они запрятали ее в сумасшедший дом, она сказала мне, что только вы один не оставили ее, только вы один.

– Ну, теперь с этим покончено. – Питер хотел быть резким, и это ему удалось.

Адвокат с удивлением взглянул на него:

– А по-моему, нет. Муж-то ее жив.

Питера встряхнула и протрезвила неожиданная жестокость человека, которому следовало бы сказать не больше, чем положено говорить в таких случаях, и пристойно удалиться.

– Да, конечно, он жив.

Невдалеке от них Клей делал вид, что поддерживает Фредерику, которая не нуждалась в поддержке; зато они представляли очень трогательную картину для фоторепортеров, которые были тут как тут, чтобы запечатлеть каждый этап возвышения Клея.

– Вы что, предлагаете убить его и этим отомстить за Инид? – накинулся Питер на адвоката, словно тот был его врагом.

– Но вы согласны, что он убил ее, запрятав в сумасшедший дом?

– Не он один. – Питер посмотрел на Блэза, который давал священнику подробные указания, несомненно устраивая Инид удобную жизнь в епископальном раю.

– Ну, она-то думала, что идею подал Клей, а мистер Сэнфорд только поддержал его.

– Должно быть, она рассказала вам о нас кучу вещей. – Он слишком поздно сообразил, насколько иронически звучит это «должно быть»: не было человека, с которым Инид не обсуждала бы свои самые интимные дела. А уж со своим юристом и возможным спасителем она наверняка была откровенна до конца. Похоже, она и после смерти будет продолжать свое бедокурство.

– Да, у меня такое ощущение, будто я член вашей семьи. – Что она там ему наговорила? Ладно. Я закрою дверь. Воздуху хватит. – Во всяком случае, я уже собрал целое досье на этого конгрессмена.

Перед высоким памятником Клей вытирал дочке глаза. Фоторепортеры, как ошалелые, отталкивали в сторону священника, Блэза, Фредерику. Для чего им еще было приходить на похороны? Питер отвел взгляд в сторону, не в силах снести это зрелище. К тому же с того места, где он стоял, ребенок как-то вдруг, совершенно неожиданно напомнил ему Инид – Инид в миниатюре, сморкающуюся перед памятником Уильяму Кею Роллинзу… и его подобие, несомненно, существует где-то в данный момент, полное жизни и тоже просмаркивающее нос. Семя продолжает жить. А мы? Да или нет? Если да – как это однообразно! Если нет – нет.

– Мы собрали множество доказательств его супружеской неверности. Различные девицы, обычная история, зато великое множество. Он любит развлекаться с двумя девицами одновременно. Пока одна ждет и наблюдает из одной постели, он обрабатывает другую – в другой. А потом…

– Разврат еще никого не лишал голосов избирателей.

– Я в этом не так уверен, – мягко возразил адвокат. – Но мне удалось раскопать кое-что действительно интересное.

– Только не говорите мне ничего про связь между отцом и Клеем. – Питера раздражала сама мысль об этом.

– Нет, ничего подобного. Я всегда говорил Инид, что тут она чуточку перехлестывает.

– Инид была страшная дура. – Питер удивился самому себе.

– В некоторых отношениях – да, – согласился адвокат. – Но ведь мы любили ее, правда? – Вопрос требовал ответа.

Питер избегал смотреть в маленькие блестящие глаза собеседника, они были так похожи на глаза плюшевого мишки, с которым он спал в детстве, пока в один прекрасный день Инид, назло ему, не выбросила мишку в реку.

– Да, мы любили ее. Так что там насчет Клея?

– Я знаю человека, который был с Клеем на Филиппинах. Больше того, этот человек был на месте происшествия, когда заварилась вся эта каша с геройством.

Питер уже понял, к чему идет дело.

– И ваш друг утверждает, что Клей не герой?

Адвокат кивнул.

– Я этому не верю. Должны быть десятки свидетелей того, как Клей вынес солдата из горящего ангара.

– Солдат был мертв к тому времени, когда за него взялись врачи.

– Но Клей все же мог это сделать. Во всяком случае, вы не можете доказать, что он этого не сделал.

– Могу. Видите ли, Клея не было на аэродроме, когда все это случилось.

Ведя дочку за руку, Клей подходил к машине. Питер глядел на своего врага и отказывался поверить, что он не герой. Клей должен быть великим, а потому опасным для республики, иначе их борьба теряет смысл.

Питер потребовал доказательств. По всем сообщениям выходило, что Клей командовал атакой на аэродроме.

– Да, он руководил атакой в том смысле, что он был командир, но фактически он не участвовал в боевых действиях, потому что в то утро поранил себе ногу…

– Поранил себе ногу? Придумайте что-нибудь получше, ради бога.

– Я передаю вам лишь то, что рассказал мне мой друг, он знаком с врачом, который лечил ногу Клею в то время, как шла атака.

– Тогда как же его могли наградить, если он там не был?

– Он был там, уже под конец. Ну, и разумеется, бой вела его часть.

– Если он там был под конец, он все же мог вынести солдата из ангара. – Питер начал проявлять нетерпение. – В конце концов, раз его наградили, должен быть хотя бы один свидетель.

– Совершенно верно, один свидетель был, но только один, – адвокат улыбнулся, – Гарольд Гриффитс.

Загадка разрешилась. Ему следовало бы догадаться обо всем с самого начала.

– Как это сошло им с рук? Ведь каждому должно быть ясно, что это туфта.

– Никто, кроме доктора, не знал наверняка. Во всей той неразберихе Клей мог сделать то, о чем написал мистер Гриффитс. К тому же Клей был любимцем в части. Никто не завидовал, когда его наградили медалью.

– Кроме врача.

– Ну, он-то вообще никому и ничему не завидует. Собственно говоря, он давно забыл всю эту историю, но тут он как-то посмотрел со своими ребятишками кино про Клея и, конечно, вспомнил все, как было. Ему это показалось занятным, и он рассказал моему другу, а тот рассказал мне.

Клей был теперь так близко, что его можно было слышать. Холодный ветер донес его слова.

– Сейчас мы поедем прямо домой, крошка. Не плачь. Вот умная девочка. – Он подошел к ним вплотную.

– Конгрессмен, я Эл Хартшорн. Пришел отдать последнюю дань, – сказал адвокат развязным тоном.

– Спасибо. – Клей подсадил девочку в автомобиль. – Я очень хорошо вас помню, – сказал он, быть может, слишком бесстрастно. Затем повернулся к Питеру: – Ты бы лучше помог своей матушке.

Питер повиновался. Как раз это ему и следовало сделать.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

I

– Я хочу сделать заявление.

– Конгрессмен, сэр, начните, пожалуйста, снова. И отойдите на один шаг… вот так. А то на ваше лицо падала тень. Чуть-чуть влево. Прекрасно.

В совещательной комнате старого административного здания палаты представителей собрались едва ли не все аккредитованные в Вашингтоне корреспонденты. Клея встретили приветливо. Когда он вошел, раздались даже аплодисменты – редкий знак внимания со стороны прессы, обычно равнодушной к мелким политическим деятелям и их честолюбивым планам. Но Клей был всеобщим любимцем. Во-первых, журналисты, заинтересованные в заработке, могли быть абсолютно уверены в том, что агенты Блэза по рекламе наверняка найдут применение почти любой статье, посвященной молодому конгрессмену. К тому же есть шанс взять у него интервью в Лавровом доме, в обществе красивых девушек и знаменитостей, праздных и благодушных, как медведи в заповеднике. Роскошное убранство Лаврового дома особенно привлекало вашингтонских журналистов, привыкших к весьма убогим апартаментам рядового законодателя. Даже богатые члены конгресса не могли позволить себе сэнфордского размаха, с его яхтами, частными самолетами и всеми прочими удобствами, которые приносят большие деньги. Это ошеломляло журналистов, да на такой именно эффект все и было рассчитано.

Блэз однажды признался Клею, что, хотя в Вашингтоне и есть люди, которых нельзя купить за миллион долларов наличными, нет, однако, таких, кто устоял бы против недельной прогулки на яхте в обществе кинозвезд. Но победы такого рода редко достигались навечно, так как предательство – основная профессия самых легкомысленных клерков. За некоторыми исключениями, которые можно было предвидеть, пресса поддерживала Клея; он был привлекательной фигурой в политическом мире, представители которого отнюдь не славились обаянием; глава исполнительной власти, например, с его простонародными манерами, не привлекал к себе даже тот мифический простой народ, который за него проголосовал – и проголосовал главным образом потому, что народу еще меньше нравился лишенный всякой приятности человек с усиками. А Клей был молод, знаменит, вхож в тот мир, без расположения которого ни один политический деятель не может рассчитывать на успех, – так, во всяком случае, утверждали некоторые мрачно настроенные обозреватели, объявившие Трумэна случайностью в обществе, в котором очень скоро только самые богатые или находящиеся у них в рабстве смогут позволить себе волнующую игру в королей.

Клей понимал, что эта удивительная ситуация автоматически дает ему виды на президентство; с удовольствием и некоторым удивлением он обнаружил, что мысль о его вероятном возвышении не встретила ничьих возражений, очевидно, потому, что это был еще вопрос отдаленного будущего; сейчас пока очередь других. Тем временем пресса его обхаживала, тактично не замечая того факта, что на сегодняшний день его политический багаж практически ничего не весил. Но ведь опытные волки отлично знали, что для достижения успеха честолюбивый политический деятель должен тщательно избегать действий, которые впоследствии могут причинить ему неприятности. До сих пор никто еще не осознал, что весьма скромный послужной список Клея был результатом не столько его неусердия, сколько убеждения в том, что в данный момент истории Республики людям нужно только одно: чтобы их оставили в покое возле своих телевизоров и дали возможность забыть о лишениях и испытаниях недавней войны. Предложить им в нынешнем состоянии авантюру было чистым самоубийством. Позже, если потребуется, может прогреметь гром и сверкнуть молния; Клей был абсолютно уверен в том, что, когда придет время, он сможет создать именно ту погоду, какая потребуется для его возвышения.

Клей смотрел прямо на ослепляющий свет юпитеров, как солнцепоклонник, убежденный в беспредельной благотворительности своего божества. Его радовало, что в самый важный день его политической жизни он нисколько не нервничал. Ему даже доставлял удовольствие ослепительный свет, делавший комнату невидимой: возникало ощущение, что он совсем один, если не считать запечатлевающей его камеры и безликих миллионов.

– Отлично, конгрессмен. Начали.

Клей повернулся лицом к камере и заговорил. Он выучил текст наизусть. Слова были осторожные и искренние, не заключавшие в себе ничего тревожащего, ничего вдохновляющего. И все равно они приведут машину в действие.

– После долгих размышлений… по совету друзей… желая в дальнейшем послужить… проблем, ждущих нового подхода… действий… в будущем… Я объявляю о выдвижении своей кандидатуры в сенат Соединенных Штатов.

Свершилось. Никто не был удивлен. Все знали, что рано или поздно Клей будет добиваться избрания в сенат. Прошлой зимой он совершил поездку по штату, не заглянув в свой избирательный округ. В этом заключался намек, нужный журналистам. Они предсказали, что в этом году Клей предпримет решающий шаг, и он не разочаровал их.

Огни слепили, превращали все в тьму. Он сощурил глаза, увидел поднятые руки. Пресса искала его внимания.

– Конгрессмен… Клей… Мистер Овербэри… У меня вопрос… Сэр…

Голоса сливались. Он указал на руку, поднятую где-то в конце комнаты. Незнакомый голос вознаградил его.

– Сэр, если предположить, что вы будете избраны в сенат…

– Я ничего не предполагаю. – Благожелательный смех. Постепенно комната снова вплывала в фокус. Рука принадлежала незнакомцу. Это плохой знак. Хотелось начать с заранее подготовленных вопросов.

– Разумеется, сэр. Но все же, если бы вы были в сенате, я хотел бы знать, как вы отнеслись бы к тем слушаниям, которые ведутся сейчас в связи с разоблачениями, сделанными сенатором Маккарти по поводу точного количества коммунистов, состоящих в. настоящее время на службе в государственном департаменте?

У Клея было наготове несколько ответов – в зависимости от тональности вопроса. Он начал осторожно:

– Что же, во-первых, я полагаю, что к следующему ноябрю рассмотрение этих обвинений будет закончено…

– Тем не менее, сэр, какова ваша нынешняя позиция?

Баритон Клея заглушил тенор задавшего вопрос корреспондента. Клей знал, какими приемами можно этого достичь, не создавая впечатления, что он повышает голос.

– … закончено, а раз так, то комиссия Тайдингса[91]91
  Сенатор-демократ от штата Мэриленд в 1927–1951 гг.


[Закрыть] с помощью, которую она получает от ФБР, сможет точно выяснить, кто коммунист, и кто – нет, и тогда правительство предпримет соответствующие шаги.

Клей собирался уже указать рукой на женщину в большой шляпе, но неугомонный тенор не замолкал.

– Это прекрасно, конгрессмен, но я думаю, что, как кандидат в сенаторы, вы должны с кристальной ясностью определить свое отношение к тому крестовому походу, который предпринял сенатор Маккарти ради искоренения из правительственных учреждений многочисленных коммунистов, свивших себе гнездо под их крышей за последние двадцать лет… – Вызывающе громко зашептались журналисты либерального толка, но Клей не собирался им подыгрывать. Одна оговорка, и он будет смешан с грязью в своем штате, как человек, занимающий мягкую по отношению к коммунизму позицию, или даже того хуже. Проблема была слишком остра.

– К сожалению, мне лично неизвестно, сколько именно коммунистов работает в правительственных учреждениях. Но если они там есть, то я абсолютно уверен, что они будут искоренены.

– Но как до них добраться, если такие сенаторы-демократы, как вы, не потребуют от президента и прочих сочувствующих, чтобы досье Белого дома, содержащие имена тысяч коммунистов, были переданы сенатору Маккарти? – Тенор вдруг сбился на фальцет. Из конца комнаты послышался издевательский смешок.

Клей улыбнулся: опасность миновала. Он держался непринужденно.

– Честно говоря, я не считаю, что президент сочувствует коммунистам. – В зале раздался нервный смешок. – Но если старина Гарри завернет при случае в мою сторону, что же, как демократ, я весьма охотно его подвезу. – Эта необходимая дань президенту была встречена аплодисментами.

Клей быстро указал на ближайшую поднятую руку, слишком поздно сообразив, что это Сэм Бирман, друг и союзник Бэрдена.

– Вот что, конгрессмен, – Бирман говорил медленно, в простоватой манере. Клей приготовился к схватке. – Вы говорили, и ваши слова зафиксированы на бумаге, что вы не собирались выставлять свою кандидатуру в сенат по крайней мере до пятьдесят второго года, желая… у меня под рукой точная цитата… «приобрести сначала максимум опыта в палате представителей…».

– Правильно, Сэм, я говорил это. Но откуда мне было знать, что я приобрету максимум опыта на два года раньше срока? – Все засмеялись, а лицо Клея оставалось бесстрастным, как у профессионального остряка.

Сэм не пожелал держаться шутливого тона.

– Вы сказали далее – это здесь же, в вашем интервью… – что вы никогда и, я цитирую, «ни при каких обстоятельствах я не выдвину своей кандидатуры на первичных выборах против сенатора Дэя, поскольку я считаю его не только своим ближайшим политическим союзником, но и, если хотите, отцом, человеком, который ввел меня в Вашингтон». – Неожиданно кто-то чихнул. Это получилось очень комично, но в напряженной тишине прошло незамеченным. Все ждали, какой будет ответ.

Клей ответил не сразу. Когда он наконец заговорил, он постарался произвести впечатление человека озабоченного, но верящего в свою правоту.

– То, что я сказал тогда, я готов повторить и сейчас. Я считаю сенатора Дэя одним из самых блестящих людей, каких я когда-либо знал, и если бы не он, я не был бы здесь сегодня. Все это верно. Верно также и то, что я никогда не выступлю против него.

Клей сделал паузу, а затем – и решающий шаг.

– Я не собираюсь говорить за него. У меня нет на это права, но я хочу заявить, что, хотя сенатор лично не посвящал меня в свои планы, меня заверили другие, что после тридцати шести великих лет в сенате Соединенных Штатов Бэрден Дэй не выставит в этом году своей кандидатуры для переизбрания.

Взрыв возбужденных голосов заставил Клея почти кричать, чтобы быть услышанным.

– Позвольте повторить. Я вступил в предвыборную борьбу в твердом убеждении, что Джеймс Бэрден Дэй не будет добиваться переизбрания!

Журналисты размахивали руками. Выкрикивали его имя. Клей указал на Гарольда Гриффитса.

– Конгрессмен! – раздался горделиво-отчетливый голос Гарольда. В комнате воцарилась тишина. Хотя Гарольд был мишенью множества вашингтонских шуток, никто не мог отрицать популярности его рубрики в газете, в которой упадок Запада ежедневно регистрировался и должным образом оплакивался. Не проходило дня, чтобы свобода не находилась на грани безвозвратной гибели от руки антихриста. По мнению Гарольда, Армагеддон уже приближался, а Соединенные Штаты не были готовы сражаться за господа; некогда могучие американские армии давно уже распущены по домам политиками, обманутыми хитрыми либералами, убаюканными Элеонорой Рузвельт, сбитыми с толку начальниками штабов, которые систематически предают американских солдат, обменивая это восхитительное существо из гладкой плоти и горячей крови на сложное, утонченное оружие, как будто машина сможет когда-нибудь заменить мускулистую руку. Гарольду доставляло удовольствие жить на краю пропасти, видение уничтоженной земли сообщало неистовую страсть его самоуверенно-путаному синтаксису, и Питер Сэнфорд придумал даже особое название для этой сверх меры сгущенной прозы – «бароккоко».

– Я думаю, многие из нас согласятся с тем, что вы будете прекрасным пополнением верхней палаты конгресса. Наши власти нуждаются в притоке свежей крови. Однако, сэр, полагая, что ваша кандидатура будет утверждена в следующем месяце и пройдет на выборах следующей осенью, я хотел бы знать, какую позицию вы займете по вопросу о военных ассигнованиях, учитывая ваш собственный, кавалера Креста за отличную службу, военный опыт, принимая во внимание нынешнюю советскую угрозу в Европе и особенно в Берлине… – Гарольд продолжал разглагольствовать, пока несколько не смягчился шок от предыдущего заявления Клея.

Ответ Клея был столь же длинным и витиеватым, как и вопрос Гарольда. Посыпались еще вопросы. Худшее, казалось, было уже позади, когда раздался чей-то резкий голос:

– Скажите нам, конгрессмен, почему вы так уверены, что сенатор Дэй не будет добиваться переизбрания?

В дальнем конце комнаты стоял Питер Сэнфорд, с большим животом, но крепкий, громадный и – для Клея – совершенно непостижимо как здесь появившийся. Они, безусловно, стали врагами. Смерть Инид довершила это превращение. Но когда они встречались в обществе, Питер был с ним любезен, и Клей еще не стал жертвой тех колючих фраз, на которые его шурин был большой мастер, отрывистых и безрассудно смелых реплик, обличавших то, о чем и упоминать-то было не принято. «Американская мысль» пока обходилась с Клеем весьма мягко, это значило, что он был замечен, но и только. Несмотря на внешние проявления дружелюбия, ясно было, что Питер его ненавидит; это несколько утешало Клея, ибо человек, который ненавидит, неизбежно оказывается в невыгодном положении, во всяком случае в политике, если не в жизни. С годами Клей приучил себя, и не без успеха, избегать ненависти даже к своим оппонентам.

– А, это ты, Питер! – небрежно сказал Клей. – Это мой шурин, – пояснил он. Раздался тревожный смешок журналистов, знавших об их отнюдь не приятельских отношениях. Гарольд Гриффитс в растерянности отступил назад и прислонился к стене, словно защищаясь от возможного попадания рикошетом.

– Я хотел бы знать, – сказал Питер, – почему вы так уверены, что сенатор…

– Видишь ли, Питер, ты понимаешь, что я не могу раскрывать некоторые источники информации, как, впрочем, и ты, и любой журналист. Разве я не заявил, что мне не к лицу говорить за Бэрдена Дэя? И разве тот факт, что я выставляю свою кандидатуру, не доказывает, что он этого не сделает? – Это была ошибка. Никогда не следует слабейший аргумент подавать в виде вопроса.

Клей хотел продолжать, но у Питера оказалась слишком быстрая реакция.

– Нет, не доказывает. Это доказывает лишь одно: что свою кандидатуру выставляете вы…

– Но я никогда не выступил бы против него.

– Но предположим, – Питер повысил голос, и Клей позволил ему заглушить себя. Ему ничего не оставалось, как разыграть из себя жертву и попытаться вызвать к себе сочувствие. – Предположим, что сенатор Дэй выставит свою кандидатуру. Что вы тогда сделаете?

Комната замерла. Риск был велик. И Клей пошел на риск.

– Сенатор Дэй не выставит свою кандидатуру для переизбрания. Но… – Клей сделал паузу. И решился: —…Если он выставит свою кандидатуру, я, конечно, сниму свою. Дамы и господа, благодарю вас.

Клей быстро прошел к двери. Выиграл или проиграл, он попадет на первые полосы газет. Следом за ним, столь же стремительно, из комнаты выходили корреспонденты.

– Но как же мы из этого выпутаемся? – Блэз совсем потерял голову. – Бэрден выставляет свою кандидатуру. Ты это знаешь. И все это знают.

Клей на слушал его; он говорил по телефону.

– Послушайте, это очень важно. Вы должны найти сенатора. Понимаю, у вас свои порядки. Прекрасно. Жду вашего звонка. Я в кабинете мистера Сэнфорда.

Клей положил трубку и ответил Блэзу:

– Я это улажу. Не беспокойтесь.

– Как ты можешь это уладить?

Но Клей повернулся спиной к разгневанному Блэзу и выглянул в окно. Девятая улица при дневном свете казалась убогой.

Блэз продолжал говорить:

– Тактически верным было бы сказать: «Он, по-видимому, не будет добиваться переизбрания», подразумевая, что он болен и стар, но заявить, что ты уступишь ему, если он выставит свою кандидатуру, тем более, что отлично известно…

– Там был Питер. – Пока Клей говорил, какая-то ярко размалеванная девица остановила двух морячков у входа в гриль-бар «Старый доминион». – Это он подпустил мне шпильку. Он задал вопрос, на который я должен был ответить. Похоже, он собирается ставить нам палки в колеса. – Клей смотрел на отражение Блэза в окне. Блэз крепко сжимал рукоятки кресла, словно пациент при виде бормашины или пассажир падающего самолета. – И я не думаю, что вы сможете как-то на него повлиять. – Это было утверждение, а не вопрос.

– Нет, – отрывисто бросил Блэз. – Он поступает, как ему заблагорассудится.

– Понимаю, – настаивать не было смысла. Достаточно того, что он упомянул о Питере. Тем временем девушка ушла с одним из моряков, а второй скрылся в баре, где Клей однажды подцепил девушку из города Рэли. Он привел ее в свой кабинет, и они занимались любовью на диване. Она не носила чулок и отказалась взять деньги. Вспомнив о ней, Клей вдруг захотел стать тем морячком в баре, почувствовать себя свободным, подцепить девушку, заниматься с ней любовью и не слушать Карла, своего секретаря, который только что, встревоженный, появился в комнате.

– Результаты последнего опроса.

Клей взял лист бумаги. Он не разделял пренебрежения старомодных политиков к новой науке опросов общественного мнения. Они все боялись ее, так как, перестав быть тонкими человеческими инструментами, предназначенными для предсказания погоды над головами своих избирателей, они бы превратились в ничто и их особое искусство стало бы никому не нужным; его заменили бы статистики, вооруженные логарифмическими линейками. Клей же хотел знать, желательно раньше других, какие вопросы волнуют людей, а какие – оставляют их равнодушными. Поэтому время от времени многочисленная группа консультантов Блэза сообщала о настроениях его избирателей, и он мог предпринимать соответствующие шаги. В результате он сумел на сегодняшний день стать самым популярным из представителей штата в палате представителей.