Текст книги "Демократия (сборник)"

Автор книги: Гор Видал

Соавторы: Джоан Дидион,Генри Адамс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 51 страниц)

– Пошли, – сказала она Клею. – Посмотрим, сумеешь ли ты с ним договориться.

V

Договориться с Блэзом было нелегкой задачей хотя бы потому, что никогда нельзя было знать, о чем надо договариваться. Блэз вежливо поздоровался с ним, предложил выпить. Затем, поскольку приглашенные к ленчу гости должны были прибыть только через час, предложил искупаться в бассейне. Фредерика и Инид были сбиты с толку этой необычной тактикой, как, впрочем, и сам Клей.

У входа в раздевалку Клей вдруг на мгновение испытал чувство вины. Но Блэз бодро взял его за руку.

– Полагаю, этим летом вы бывали у нас не раз.

Наверное, Питер рассказал отцу, подумал Клей. Но если Блэз и знал что-либо, он слишком утвердился в своем намерении держаться дружелюбно и не подавать вида.

– Вам, наверно, известно, какие купальные костюмы будут вам впору. – С вешалки для шляп свисала дюжина купальных костюмов. Клей взял один из них, Блэз – другой. Затем оба, перебрасываясь ничего не значащими фразами, разделись.

– Вы хорошо знаете сенатора Баркли?

– Довольно хорошо, сэр.

– Я лично поддерживал Пэта Харрисона на пост лидера большинства. Но надо иной раз позволить и Франклину выиграть какую-нибудь битву.

– Сенатору Дэю нравится Баркли, но он считает его слабым.

– Штемпель в руках президента?

– Да, сэр.

Стягивая трусы, Клей ощутил на себе пристальный, изучающий взгляд Блэза. Его лицо обдало жаром, словно кровь бросилась ему в голову. Чтобы надеть купальный костюм, он отвернулся, вспомнив и признав разумность библейского завета не смотреть на наготу отца своего. Ему было не по себе при виде тела любого человека, пора расцвета которого уже минула, и предугадывать в этой развалине собственное будущее.

Завязывая тесемки купального костюма, Клей взглянул в зеркало и увидел, что Блэз сверлит его взглядом такой чудовищной ненависти, что он ощутил ее физически – раскаленное клеймо, неожиданно припечатанное между лопатками. Но когда Блэз заговорил, голос его был приветлив.

– Захватите свой стакан. Мы посидим в тени. Хотя в такую пору это мало что даст. Но видите ли, вы сами во всем виноваты.

– Виноват? – Вот, начинается. Клей напрягся, готовясь к удару.

Блэз улыбнулся.

– Вина конгресса – прозаседали весь июль.

– Вина президента – он хотел запихнуть нам в глотки законопроект о Верховном суде.

Блэз кивнул и подвел Клея к шезлонгам, расставленным у бассейна.

– И походя убил Джо Робинсона. Интересно, правду ли говорят, что он хотел назначить старину Джо членом Верховного суда, если бы ему удалось протащить законопроект через сенат?

Клей обрадовался, ощутив знакомую почву под ногами.

– Не знаю, сэр. Существует мнение, что президент просто-напросто использовал его, и, как только закон был бы принят, он назначил бы четырех новых судей, скажем, таких, как Хатчинс из Чикаго, ну, знаете, этих левых, бомбометателей.

– И вы один из них? – Блэз повернулся к Клею, и тот мгновенно ощутил чувство вины, хотя был ни в чем не виноват.

– Я работаю на сенатора Дэя.

– Это не ответ.

– Что ж, я консерватор и по собственным убеждениям. Начать с того, что я не признаю экономической теории Кейнса.

– Гнусный тип. Я встречал его. Франт. Наверняка гомик. Но он прижал к ногтю всю администрацию. Кроме Гарри Гопкинса. Этот пока улизнул. Хочет стать президентом, безмозглый осел. Где тут стать президентом, если путаешься с розовым в вашингтонских салонах и социалистами. Бедняга Гарри полагает, что сороковой год будет его год. Совсем как Бэрден.

– Я думаю, у сенатора есть шансы.

– Возможно. – Блэз вытянул свои короткие, словно обрубленные ноги. Синие, варикозно расширенные вены извивались на икрах. – Как вы обойдетесь с деньгами?

– У нас немало сторонников на Западе. Кое-кто из нефтяного бизнеса…

– Я имел в виду вас лично. И Инид.

Клей чувствовал себя идиотом: как он мог так промахнуться?

– Моей зарплаты хватит на нас обоих.

– На Инид?

– Почему бы и нет?

– Вы рассчитываете, что я буду давать вам деньги. С какой стати?

– Почему бы вам и не давать?

Блэз пристально посмотрел на Клея.

– Что ж, вопрос поставлен правильно. Я не одобряю ваш брак, Инид слишком молода. Ей следовало бы побольше повидать свет, не только один Вашингтон. Повидать людей.

– Что вас не устраивает во мне?

– У вас нет денег.

– Но у меня будут деньги. А пока хватит и того, что есть.

– Каким вы представляете свое будущее?

– Блестящим.

– Именно?

– Политика.

– Политики деньги не зарабатывают, они их тратят.

– Меня это не пугает.

– Меня тоже. Слушайте, если бы я дал, ну, скажем, сто тысяч долларов – вы бы согласились расторгнуть брак?

Клей невольно рассмеялся.

– Вот не знал, что такие вещи и вправду говорят. Нет.

– Вы любите Инид и не можете без нее жить? – с издевкой спросил Блэз.

Клей взглянул на него с таким отвращением, что его нельзя было не заметить; Блэз резко выпрямился в шезлонге и закинул ногу на ногу.

– Я ни слова не сказал о любви, мистер Сэнфорд. Но раз вам доставляет удовольствие поставить все точки над «i», могу сказать, что я не собираюсь портить свою биографию фактом расторжения брака, так как этим смогут воспользоваться мои политические противники. – Клей ухмыльнулся своей, как он точно знал, обаятельной ухмылкой, по крайней мере в данной ситуации. – Вам придется придумать что-нибудь другое… сэр.

Блэз промолчал и отпил из своего стакана. Он изучал гнилой пень, превращенный муравьями в громадный, замысловатый город.

– Я не люблю, когда меня тычат мордой об стол. – Такой вульгаризм в устах Блэза был необычен. – Я знаю, кто вы такой. Бедный малый из провинции, приехал в столицу, чтобы сделать карьеру. Затем жениться на богатой девушке и жить себе припеваючи на ее деньги. Да только вот она несчастна. Клянусь, с Инид этого не произойдет.

– Каким, по-вашему, должен быть ее муж?

– Таким, как я.

– С деньгами?

– С происхождением.

– Вы сноб, сэр.

– А я этого и не отрицаю. И позвольте вам заметить, Вашингтон – Голгофа для сноба, для любого, кто хоть что-то собой представляет, ибо он вынужден выносить всех этих фигляров и знахарей, обманом заставляющих народ голосовать за них…

– Но ведь не все же фигляры.

– Остальные еще хуже. Они жаждут власти ради власти. Как Франклин.

– Как вы.

– Я здесь потому, что мне забавно баламутить это болото. – Он посмотрел на гнилой пень. – Вы, конечно, уже с ней спали. Она беременна?

– Насколько мне известно, нет.

Блэз вскочил на ноги, быстрым движением проскочил вымощенную кирпичом площадку и нырнул в воду. Клей последовал за ним не так скоро, чувствуя, как по бокам его струится нервный пот. Согнувшись, он оттолкнулся от трамплина, резко распрямился и, перед тем как войти в воду, открыл глаза навстречу прохладной, мутно-зеленоватой стихии, которая, он знал, сразу умерит сердцебиение и успокоит нервы. Он проплыл под водой во всю длину бассейна, нехотя всплыл на поверхность и увидел, что Блэз сидит у края бассейна и наблюдает за ним.

– Мы тоже когда-то были в команде пловцов Йельского университета. – Блэз отплатил ему за хвастливую демонстрацию силы.

– А я никогда не был ни в какой команде. Я вынужден был работать, чтобы учиться. Я шуровал уголь в топках.

– Молодец.

– Я вовсе не хотел хвастаться.

– Зато я хотел. Инид… щедрая девушка. Не знаю, почему она вышла за вас замуж, может быть, она хочет дать вам то, что вам нужно, деньги например.

– Мне нужны деньги, но не настолько.

– Вы их не получите.

Клей подумал, что будет, если он ударит своего тестя. Это дало бы ему чувство удовлетворения. В будущем их отношения будут хотя и прохладны, но по крайней мере честны. Однако он совладал с собой и вместо того вытянул руки, поиграл мышцами.

– Вы, однако, не назвали ни одной разумной причины, почему вы против нашего брака.

– Я против потому, черт побери, что не хочу облегчить вам все это.

– Что именно?

– Все. Игру, которую вы начинаете. Вы хотите сделать карьеру, а я этого не хочу.

– Почему?

Блэз не ответил. Он встал и направился к раздевалке. Клей крикнул ему вслед:

– Уж не потому ли, что вы сами ничего не добились? Не смогли? – Клей шел напролом. – Потому что вы были слишком богаты, чтобы работать локтями, как все? – Но Блэз уже скрылся в раздевалке.

Клей выждал, пока Блэз оденется. Затем сам вошел в раздевалку. Блэз причесывал свои редкие волосы и игнорировал Клея. Тот быстро оделся. Перед тем как выйти, Блэз обернулся к нему.

– Я добился власти собственными силами.

– У вас были деньги – для начала.

– Как я добился власти – несущественно. Существенно то, что она у меня есть. У вас ее нет.

– К такой власти я не стремлюсь.

– Всякая власть едина, вы сами это узнаете. Придется попотеть, вот так! – Он вдруг взыграл духом. – Нас ждет ленч, тогда-то мы и объявим эту радостную новость. – Он улыбнулся. – Будет сенатор Дэй. Я сказал ему, чтобы он привез Диану. Думаю, вам это понравится. – Они пошли по дорожке между кустов самшита, и Блэз взял его под руку с такой нежностью, что это поразило бы любого.

VI

– Я говорил вам, у меня друзья и такие, и этакие. – Мистер Нилсон улыбался Бэрдену лучезарной улыбкой.

– Вижу, вижу. – На какой-то момент он был как в ловушке на веранде наедине со своим искусителем. На краю лужайки, под вязом, лицом к лицу стояли Клей и Диана. Она была бледна и молчала. Клей что-то с горячностью объяснял ей.

Это был не ленч, а сплошной кошмар. Раз или два Клей пытался уведомить всех о том, что произошло, но Блэз не давал ему такой возможности. Объявление о том, что брак состоялся, сделанное за десертом, произвело ошеломляющее впечатление. Бэрден невольно поднялся, чтобы подойти к Диане, сидевшей напротив. Но если она и нуждалась в утешении, то не подала виду. Поскольку Бэрден уже встал, ему пришлось подойти к Клею и поздравить его. В этот момент поднялись и остальные.

В гостиной Блэз играл свою любимую роль тамады. Он произнес речь:

– Не скажу, чтобы я не был удивлен. Я-таки был удивлен, мы все были удивлены. Но нынче принято поступать именно так. В сущности, мы должны быть им благодарны. Теперь никто не должен ничего покупать им. Никакого серебра. Никаких подарков. Ничего.

Кто-то засмеялся. Инид, заметил Бэрден, выглядела усталой и мрачной. Клей был как на иголках. Один только Блэз, казалось, забыв обо всем, наслаждался происходящим. Он пожелал молодым долгой счастливой супружеской жизни. Были произнесены торжественные тосты. Затем гости вышли на веранду.

– По правде говоря, одна из причин, почему я здесь, – это поговорить с Блэзом о вас.

– Очень любезно с вашей стороны. – Бэрден хотел уехать сразу же после ленча, но Диане надо предоставить возможность поговорить с Клеем, и вот он в руках мистера Нилсона.

– Мы готовы начать кампанию «Дэя – в президенты».

Бэрден уставился на Нилсона взглядом, который говорил, что это забавно, но неправдоподобно, – от такого взгляда обычно становилось не по себе свидетелям, дающим показания в комиссии сената. Но Нилсона явно ничто не могло вывести из равновесия.

– Мы, вероятно, создадим нашу первую организацию в Вашингтоне. Для рекламы понадобится несколько известных имен. Блэз, например. Насчет меня не беспокойтесь. Я, как всегда, останусь за кулисами в должности неофициального казначея. – Он с легкой усмешкой сделал ударение на последнем слове. – Двести пятьдесят тысяч долларов – с такой суммой в кошельке наша компания плавно тронется с места. Разумеется, это только начало.

Диана отвернулась от Клея. Он, по-видимому, не договорил то, что хотел ей сказать. Он протянул руку, как бы пытаясь ее удержать, но Диана уже быстро шла через лужайку к веранде. Сын Блэза остановил ее на ступеньках и что-то сказал ей; она силилась улыбнуться. Бэрден видел, как она страдает, и извинился перед Нилсоном. Он подошел к Диане и Питеру.

– Поехали? – спросил он.

– Пожалуй, да. Где Инид?

Питер пожал плечами.

– Пошла спать, я думаю. Они не спали всю ночь.

– Передай ей, как я… за нее рада.

– Хорошо.

Бэрден взял дочь под руку. К его удивлению, ситуация начинала ему нравиться. «Отец утешает отвергнутую дочь». Жизнь часто представлялась ему серией старых литографий с такими, например, надписями: «Государственный муж на берегу залива», «Смерть в семье», «Поруганная честь». В лучшем случае трудно составить себе мнение о других. Но он пытался, так как искренне верил, что человек должен быть добр. Так или иначе, никто не поставит ему в вину, что он не давал себе труда составить такое мнение. Хоть он и любил свою дочь, Клей ему нравился, и это затрудняло, как ни жаль, все, особенно сейчас, когда Клей, тяжело дыша, заступил ему дверь в гостиную. Он явно пробежал через всю веранду.

– Простите, сенатор. Я не предупредил вас. Но все случилось так внезапно. Мы об этом не думали.

– Как же иначе. – Нет, сказано слишком холодно, решил Бэрден. – Да, я понимаю, как это случается. Она чудо как привлекательна. Поздравляю.

Клей нервничал, и это доставляло Бэрдену удовольствие. В их довольно сложных взаимоотношениях Клей всегда сохранял хладнокровие, в то время как Бэрден, движимый чувствами, нередко горячился. Но теперь-то Клей держался едва ли хладнокровно, и Бэрден понял, чего он боится: что его уволят. С минуту он забавлялся этой мыслью. Конечно, это порадовало бы Диану, не лишенную – он это знал, так как видел в ней себя, – мстительной жилки. Но К лей может быть спокоен за свое место: Бэрдену без него не обойтись.

– До понедельника. – Он неопределенно улыбнулся Клею и направился с дочерью в гостиную, чтобы проститься с хозяином. Фредерики нигде не было видно. Она наверху, с мисс Инид, сказал лакей.

– Учит ее жить, это как бог свят! – Перед ним неожиданно возник Блэз. – О чем еще могут говорить матери с дочерьми в такие минуты?

– Не знаю, – сказал Бэрден. – Никогда не был ни матерью, ни дочерью.

– Диана, о чем они разговаривают? Ты дочь. Открой нам женские тайны.

– Откуда мне знать? Я никогда не была замужем. А потому со мной не разговаривали. Наверное, одна женщина предупреждает другую.

– Предупреждает против чего? – Казалось, Блэз был в самом деле заинтересован.

– Против мужчин, конечно. Нашего общего врага. – Голос Дианы почти срывался.

– Бэрден, кто же она такая? Мужененавистница?

– Она преувеличивает. – Бэрден пытался передислоцировать Диану к двери, но Блэз не пускал ее.

– Уверен, ты не преподнесешь отцу такого сюрприза, как Инид.

– Я не очень-то горазда на сюрпризы. Да и не похоже, чтобы кто-то мною интересовался.

– Ну, брось, брось, – встревожился Бэрден. – У тебя есть свои поклонники. – Он повернулся к Блэзу. – И я ненавижу их всех, а вы? А почему, собственно, молодой человек, которому нравится твоя дочь, должен представлять собою угрозу?

– Ну, у нас в доме эта угроза уже обернулась реальностью. – Блэз вдруг ожесточился. – Надеюсь, вам повезет больше. Вам обоим. Да. Эд Нилсон просил меня кое-что тебе передать. Не знаю, что это. Скорее всего, любовное послание. Он души в тебе не чает. – Блэз подал Бэрде ну конверт.

– Спасибо за ленч, – сказал Бэрден. – И за сюрприз, – не удержавшись, добавил он.

– Строго говоря, сюрприз был не мой. – Блэз посадил их в машину, которую Генри подал к подъезду. – Но приходится мириться с тем, что сваливается на нас.

Когда Бэрден с Дианой отъехали, Блэз еще некоторое время стоял у подъезда и махал им вслед, словно решил больше с ними не встречаться.

– Такой жестокости я от него не ожидал, – сказал наконец Бэрден, отдав себе отчет в том, что им вот сейчас придется заговорить о случившемся.

– Он влюблен в нее. Почему бы ему не жениться на ней?

– Я имел в виду не Клея. Я имел в виду Блэза.

– Я как-то этого не заметила. – Она старалась не смотреть на него, когда машина везла их мимо зеленых рощ Виргинии.

– Ты хотела выйти замуж за Клея. – Как хирург, которому приходится делать операцию без обезболивания, Бэрден сделал первый разрез мгновенно. Кожа рассеклась. Больной хватил ртом воздух, но остался в живых.

– Да. Можешь сказать, хотела.

Странная формулировка, подумал Бэрден. Сказать можно все, что угодно.

– О чем он говорил тебе только что, на лужайке?

– Не помню.

– Прости. Это не мое дело, конечно.

Дочь посмотрела на отца сухими, блестящими глазами: больной уже был в горячке.

– Да нет. Я и вправду не помню. Не могла сосредоточиться. Он все говорил, говорил, а я все думала, думала: он женился на Инид, а с чем осталась я? Кажется, он просил прощения. Не знаю. Он нервничал, а я никогда не видела, чтобы он нервничал.

– Перед деньгами, должно быть, нельзя устоять.

– Нет! – неистово воскликнула Диана. – Уверена, что он не из-за денег, деньги тут ни при чем. Все из-за Инид.

Взгляни на нее! Кто может соперничать с такой? – У больной начался приступ. Рыдания были так прерывисты, что скорее напоминали икоту, и Бэрден больше не был искусным целителем сердец, а добрым врачевателем, подставляющим девушке плечо, чтобы она могла выплакаться. Но он встретил резкий отпор.

Диана отодвинулась, закрыла лицо руками и опустила их, лишь когда машина пересекла Чейн-Бридж. Они молча проехали вдоль зловонного канала, по которому в летней дымке медленно двигались баржи на конной тяге. Перед тем как на окраине Джорджтауна показались первые полу-развалившиеся лачуги негров, она сказала.

– Ты что-нибудь сделаешь с Клеем?

– Уволить его? Нет. Он мне нужен.

– Я бы хотела.

– Чтобы я его уволил?

– Да! – Она стиснула зубы. Как она похожа на него! Кровь не умирает! Ничто не умирает – никогда. Эта мысль пьянила. Он будет жить в ней.

– Ты не хочешь этого. Ты не так мелочна.

– Хочу, я так… взбешена. В гробу я его видала.

– Диана… – Он пытался вспомнить, как звали отца Медеи.

– Я переживу это. Прости, что я подняла столько шуму.

– Он когда-нибудь… говорил, что хочет жениться на тебе?

Диана пристально глядела через стекло машины на темно-красный кирпич Джорджтауна.

– Да, – сказала она в окно. – Говорил. На рождество. В клубе Салгрейв. Перед танцами. На мне было мое первое черное платье. То самое, что не нравилось маме. «Ты выглядишь в нем на тридцать, – говорила она, – и как в трауре». А мне казалось, я выгляжу ничего себе. Наверное, Клею тоже. Мы собирались пожениться этой весной, как только конгресс распустят на каникулы. Но конгресс все заседал и заседал, и Инид его сцапала. В июле.

– Похоже, нас распустят на каникулы на следующей неделе, – как бы невзначай сказал Бэрден. – Поедем куда-нибудь на север? В Мэн? Ты не против? В Бар-Харбор?

Но Диана его не слушала. Она ушла в себя. Больной теперь в коме, природа сделает все что надо. Как и все практикующие врачи, Бэрден полагался в конечном счете на восстановительные силы организма.

Тут он осознал, что все еще сжимает в руке конверт, который передал ему Блэз. Он вскрыл его, предчувствуя, что будет возмущен, и не ошибся. В конверте был чек, выписанный на Нью-йоркский банк, на сумму в двести пятьдесят тысяч долларов, подлежащих уплате комитету «Джеймса Бэрдена Дэя – в президенты». Чек был подписан Эдгаром Карлом Нилсоном, казначеем. Он бросил быстрый взгляд на Диану. Видела ли она чек? Она не видела. Он быстро порвал чек на кусочки и выбросил их, как конфетти, в окно машины.

Он будет президентом, но без помощи Нилсона. Если он изменит себе, он превратится в ничто. На ум пришли старинные пословицы. Вспомнилась хрестоматия Макгаффи, которую он читал в детстве, – на каждой странице нравоучение. Вопреки благоприобретенному опыту, он продолжал в них верить. Честность – лучшая политика. Стежок вовремя стоит девяти. Всякому своя цена. Нет, неправда! Он смял конверт и стрельнул бумажным комком в бронзовую статую какого-то адмирала. Полный вперед! Так будет лучше. А потом, 20 января 1941 года: «Я, Джеймс Бэрден Дэй, торжественно клянусь…» У меня все будет в порядке.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

– О, все в порядке! Все в полном порядке!

Миссис Фоскетт улыбалась лучезарной улыбкой. Короткие пальцы слегка постукивали по перевернутым вверх лицом картам, словно передавая им зашифрованные сообщения.

– Что именно в полном порядке?

Бэрден глядел на расклад. Бубновая дама была единственной фигурной картой. Вспомнилось, что бубны – к богатству.

– Последнее время вы очень беспокоились о деньгах.

– Все беспокоятся о деньгах.

– Нет, не все. Вовсе нет. Некоторые очень бедные люди никогда не беспокоятся о деньгах, а некоторые очень богатые только о них и думают. О, я могла бы написать целую книгу!

– Боже упаси, миссис Фоскетт! Ни в коем случае!

Он прикинулся встревоженным, но за этим возгласом крылся непритворный ужас, что в один прекрасный день миссис Фоскетт выдаст тайны, и некоторые – из весьма высоких сфер. По меньшей мере с десяток знакомых ему сенаторов захаживали в ее старый кирпичный дом на Калифорния-стрит, чтобы им предсказали судьбу. А один из министров, прежде чем решиться на какой-либо шаг, всегда справлялся у миссис Фоскетт по телефону, благосклонны ли к нему звезды. Диво, да и только, как много суеверных среди умудренных опытом людей. Что касается его самого, то в глубине души он не верил, что будущее можно расчислить: ведь завтрашний день – это нечто абстрактное, нечто такое, чего, строго говоря, не существует. И тем не менее человек то и дело испытывает потребность в подсказке, как поступать, и он лично – да и не только он – находил многие из наитий миссис Фоскетт весьма полезными. Своей удачливостью она далеко превосходила своих коллег из бесчисленной орды гадалок, графологов и звездочетов, избравших прибыльным местожительством столицу страны, еще не одухотворенной новой религией.

– Ваши денежные дела должны скоро поправиться. – С минуту она разглядывала карты. – Я бы сказала, еще в этом году.

Лицо Бэрдена хранило непроницаемое выражение. Он старался никогда ничего ей не подсказывать.

– Что еще… О, как славно! В ближайшие три недели вы получите весть, и она вас очень, очень обрадует. Весть относительно… – Она нахмурилась, как бы недоумевая. Метнула на него быстрый взгляд, но он не дал ей никакого определенного ответа. Опытной рукой она перемешала колоду, затем открыла смуглыми пальцами несколько карт. – Относительно вашей карьеры, догадываюсь, речь пойдет о кампании за выдвижение вас кандидатом в президенты в будущем году. Вот, видите: туз, а с ним рядом…

– Меня выдвинут?

Он еще ни разу не задавал ей такого откровенного вопроса.

– Господи! Все-то вы хотите знать! Только ведь говорят-то карты, не я. А как с ними бывает, сами знаете. Иной раз тютелька в тютельку сойдется, другой раз – не разбери поймешь. – Она остановилась и посмотрела, что же в конце концов получается. – Кто-то из ваших близких очень вас огорчает.

Это была почти правда. Диана сняла себе квартиру поблизости от Библиотеки конгресса, где сейчас работала. Когда она наведывалась в Рок-Крик-парк, она держалась покорно, но из нее нельзя было слова вытянуть. Он ничего не знал о том, с кем она видится, что поделывает. Желая избежать встреч с Клеем и Инид, она порвала все свои старые знакомства и завела новые среди безвестных сторонников Нового курса, прикомандированных к различным вновь созданным учреждениям.

– Вашей дочери следует оберегать свое здоровье. В особенности почки. Велите ей немедленно пройти полное медицинское обследование. Расклад этих карт мне вовсе не нравится. Да, вовсе не нравится. – Миссис Фоскетт собрала колоду. – Вот так, сенатор. Я понимаю, как досадно не узнать сразу все, что хочется. Но наберитесь терпения. Я понемножку составляю ваш гороскоп, и открываются очень интересные вещи, право, очень интересные. Мне особенно нравится вид вашего Солнца. У вас хорошее Солнце. Я дам вам знать, как только узнаю побольше.

Она проводила его к выходу. Он заплатил ей, как всегда, с таким чувством, словно выходил из публичного дома.

– Полагаю, вы будете на приеме в честь короля и королевы?

– А что, карты не сказали об этом? – не смог удержаться он.

– Ни слова из карт, мне просто встретилось ваше имя в списке приглашенных британским послом – сегодня утром в газете.

– Да, я там буду. А вечером мы идем на обед в Белом доме.

Он сам удивился, зачем он это сказал. Выходило так, будто он хвастает. В конце концов, его приглашали не потому, что его хочет видеть президент, – просто присутствие сенатора Бэрдена желательно по соображениям протокола.

– Как интересно! Право, после визита принца Уэльского Вашингтон ни разу не был так взбудоражен, помните? Я присутствовала при том, как он сажал дерево возле Собора. Какой красавец и какой печальный конец! Рак! Это случается со всеми, у кого нет хорошей Луны. У вас Луна хорошая, сенатор, вся жизнь – сплошная романтика.

– Вы вгоняете меня в краску, миссис Фоскетт.

– Ах, сенатор, если бы это было действительно так! Кланяйтесь от меня королеве. Мне нравится, как она укладывает волосы, такая смелая прическа!

Пенсильвания-авеню уже была оцеплена канатами, чтобы кортеж мог беспрепятственно проследовать от вокзала к Белому дому. Бэрдена не пригласили на вокзал, где президент и министры встречали короля и королеву. Но это его ничуть не задело. Его дела и так шли достаточно хорошо. Сегодня вечером он будет присутствовать на обеде в Белом доме, впервые после схватки в сенате по вопросу о реорганизации Верховного суда два года назад. Занятно будет увидеть всех соперников в одном месте, ибо президент, несомненно умышленно, пригласил в Белый дом почти всех, кто метил на его пост в 1941 году, кроме молодого Дьюи.

В сенате Бэрдена встретили новостью, что «Дьюи обошел Рузвельта на четыре процента при опросе избирателей Институтом Гэллапа!» Клей ликовал.

– Президент не сможет выставить свою кандидатуру на третий срок, если даже захочет. Республиканцы побьют его.

– В стране намечается сдвиг вправо. Это несомненно. – Бэрден взглянул на Цицерона, как бы ища у него подтверждения своей правоты. Зазвонил телефон. Клей взял трубку.

– Да, сенатор у себя. Нет, он занят. Он будет на приеме. Да. Я передам ему. Спасибо.

Клей положил трубку.

– Кто-то от Херста. Интересуются вашим мнением о результатах опроса Института Гэллапа. Позвонят еще раз завтра – хотят взять интервью.

– В котором мы не скажем ничего, зато дадим полную возможность предполагать все что угодно.

Бэрден был доволен как никогда; он спрашивал себя: почему? Предстоящее пышное торжество в Белом доме? Миссис Фоскетт? Опрос Института Гэллапа? Пока что обстоятельства точно сговорились осчастливить его, и он не намерен искушать судьбу.

Он подошел к стенному шкафу и достал свой выходной костюм.

– Страх как не хочется влезать в эту штуку сегодня.

– Я рад, что не иду на прием.

– А Инид?

– Едва ли. – Клей быстро перевел разговор на другую тему: он никогда не распространялся перед Бэрденом о своей семейной жизни, и тот был признателен ему за это. – Я иду в административный корпус палаты представителей. Один из техасцев организует междусобойчик для всех тех, кого не пригласили в посольство.

– Узнай, какого они мнения о Гарнере. – Воротник не на шутку жал. Он хмуро смотрел на свое отражение в зеркале.

– Я уже думал об этом.

– И обо мне. – Он улыбнулся своему отражению в зеркале.

– Как раз за тем я и иду. На мой взгляд, из всех консерваторов у нас наилучшие шансы.

– Когда я впервые появился в Вашингтоне, меня назвали радикалом. – Бэрден оправил на себе визитку. Она слишком плотно облегала бедра. – Я требовал национализировать железные дороги и разгромить тресты. Ну, а теперь… – Он вздохнул, подумав, кто больше изменился с 1914 года – он или мир.

В дверях показалась мисс Перрин:

– Мистер Овербэри, вас просит к телефону жена.

– Я возьму трубку здесь.

– Вы прекрасно выглядите, сенатор, – улыбнулась своему шефу мисс Перрин.

– Спасибо, дорогая. Допускаю, что по сенатским стандартам я действительно выгляжу прекрасно. – Она хихикнула и закрыла за собой дверь. – Только, к сожалению, сенатские стандарты не слишком высокие, – добавил он, желая польстить Клею, но тот не слышал его, занятый разговором с женой.

– Хорошо. Да, конечно, понимаю. Увидимся позже. – Клей положил трубку и сказал: – А она-таки идет на прием. Надо полагать, это будет событие исторических масштабов.

Бэрден часто размышлял о женитьбе Клея. Внешне все было так, как и должно было быть. Они снимали небольшой домик на Эн-стрит. У них была дочь, звали ее Алиса Фредерика. У них было все, кроме денег: Блэз оставался неумолим.

Бэрден хотел осторожно спросить, как обстоят дела в Лавровом доме, но тут Клей сказал:

– Я позабыл дать вам новое расписание ваших выступлений, – и вышел из комнаты.

Все равно, подумал Бэрден, глядя на свою любимую цитату из Платона, висевшую в рамке на стене. Это была выдержка из письма древнегреческого философа. «Никто из нас не рожден только для себя самого. Мы рождены отчасти для своей страны, отчасти для своих друзей. Различные стечения обстоятельств, застигающие врасплох нашу жизнь, также предъявляют нам многочисленные требования. Когда страна сама призывает нас к общественной деятельности, было бы, наверное, удивительно не откликнуться на этот зов, ибо в противном случае придется уступить место недостойным, которые занимаются общественной деятельностью не из лучших побуждений». Разумеется, так мог сказать только аристократ. Платон слишком много претерпел от демократии, чтобы усмотреть в гласе народа что-либо более высокое, чем просто животный рев. Уже только поэтому, считал Бэрден, они родственны духом. Они бы пришлись по душе друг другу. Бэрден даже полагал, что он, возможно, помог бы Платону понять тирана Сиракуз и, уж конечно, Платон вразумил бы его – и он-таки его вразумил, объяснив, что жить, не осмысляя жизнь, не стоит. И хотя не всякая ситуация поддается осмыслению до бесконечности, Платон привил бы ему привычку скрупулезно разбираться в своих побуждениях. Разумеется, он знал за собой склонность оправдывать себя за недостаточностью улик, и его аргументы были едва ли хуже тех, которые зачастую выдвигал Сократ, к изумлению простодушных вопрошателей, которые, похоже, никогда не были способны уследить за ходом диалектической мысли; но при всем этом Бэрдену были не чужды угрызения совести – недостаток, он это знал, редкостный в человеке, который хочет стать президентом.

Клей вернулся с листком бумаги в руках:

– Все устраивается как нельзя лучше. Весь сентябрь вы неотступно следуете за президентом. Там, где выступает он, через несколько дней выступаете вы. Он объезжает Западное побережье – и вы тоже. Он глазеет на Большой Каньон и говорит о необходимости охраны природы – и вы тоже.

Бэрден углубился в расписание; придется много выступать – это радовало, если б не мысль о битком набитых продымленных залах, рукопожатиях грубых лап и бесчисленных новых знакомствах.

– Да, Франклина это раздосадует. Вне сомнения.

– Как вы думаете, заговорит он с вами сегодня вечером?