Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

9. На допросе Петухова

Константин Семенович выписал наколотые на газете буквы, расставил знаки препинания, переписал всё на чистый лист бумаги и еще раз внимательно прочитал:

«Гоша, держись на поверхности. Они ничего не знают и знать не будут. Всё в твоих руках. Признавайся ровно на два. Выручим после суда».

Странное сообщение. Ни шифровки, ни условных выражений, и даже слов воровского жаргона не было. В туманной фразе «признавайся ровно на два» заключался простой смысл: признаваться в краже. За кражу статья уголовного кодекса предусматривала наказание до двух лет заключения.

Очевидно, за Волоховым были и другие, более серьезные дела. Об этом же свидетельствовала и первая фраза: «Держись на поверхности».

Отправить таким способом сообщение подследственному мог только человек неопытный, но безусловно грамотный. Ни одной орфографической ошибки.

С уличной операции вернулся Алексей Николаевич Глушков, следователь отдела, стол которого стоял возле второго окна. Распахнув дверь, Глушков обернулся в коридор.

– Вон туда! Видишь, скамеечка… вот, вот. Посиди немного, – сказал он, закрывая дверь.

– Ну всё, Константин Семенович. Вопрос ясен. До этого у них были две попытки ограбления ларьков. В одном случае помешали, а во втором – не могли сломать замка. Мальчишка всё показал на месте и рассказал. Вот протокол…

Говоря это, следователь положил перед Константином Семеновичем протокол уличной операции и, опираясь руками о край стола, спросил:

– Прокурорше звонил?

– Нет. Садовского мы решили отпустить.

– Это правильно! Петухова тоже отпустим. Паренек в общем неплохой. Между прочим, юннат. Голубей любит и всяких животных. Прокурорша всё равно не даст санкции. Да и дело-то гроша ломаного не стоит.

– Дело не в деле, а в мальчишке, Алексей Николаевич.

– Я понимаю! Давай возьмем санкцию у прокурорши и подержим еще одну ночь. А к вечеру завтра обоих и отпустим. Я думаю, что двух суток им за глаза хватит. Сидеть в одиночке – это сильно действует. А сейчас пропесочь как следует!

С этими словами Глушков направился к двери, но Константин Семенович остановил его:

– Подожди минутку, Алексей Николаевич. Вот полюбуйся. Эту газетку мамаша Волохова с конфетами принесла. На свет посмотри. Видишь, наколото. А вот и текст.

Алексей Николаевич прочитал послание и почесал переносицу:

– Любопытно! Неужели у них большая компания?

– Большая не большая, но кто-то есть. Выяснили его кличку. Оказывается – Блин.

– Блин? – переспросил Глушков и снова почесал переносицу. – Что-то знакомое…

– А помнишь, весной дело с ограблением магазина на Васильевском острове?

– Да, да, да… мальчишки, школьники, дверь сломали.

– Организатором группы был Гошка Блин. Мы его тогда искали, но так и не взяли. Заметь, что и Садовский и Петухов из той же школы.

– Но эти ребята никого больше не знают. Я им верю. Блина мы, конечно, арестуем. Кстати, он уже совершеннолетний. Объективных данных для прокурора…

– Объективные данные? Вот они! Видишь, сколько добра, явно ворованного. К тому же и наколотая газетка.

– Тогда я пойду оформлю, а ты поговори с Петуховым. Волохова будешь допрашивать?

– Сегодня? – спросил Константин Семенович и посмотрел на часы. – Посмотрим, что Щербаков выяснит.

– Ну, добре! – Глушков распахнул дверь и крикнул в коридор: – Петухов! Где ты там? Иди сюда! Не бойся, он тебя не съест!

Большеголовый, с ярко-рыжими волосами, с веснушками, щедро рассыпанными по всему лицу, мальчик нерешительно подошел к столу.

– Садись, Петухов! – приказал Горюнов, указав рукой на стул.

Мальчик сел и с явным страхом посмотрел на Константина Семеновича. Встретив суровый взгляд, опустил голову.

– Так я пошел! – громко сказал Глушков. Кивнув головой на сильно перепуганного Петухова, он подмигнул и вышел из комнаты.

Константин Семенович переложил в ящики лежавшие на столе вещи Волохова, перенес на подоконник продукты, прочитал протокол уличной операции, полистал дело. Умышленно затягивая начало разговора, он наблюдал за мальчиком.

Всё это время Петухов неподвижно сидел в позе пришибленного горем и только изредка глубоко вздыхал.

– Как тебя зовут, Петухов?

Не поднимая головы, мальчик беззвучно пошевелил губами.

– Не слышу! Погромче!

Петухов шмыгнул носом, откашлялся и тихо произнес:

– Максим.

– Максим! Хорошее имя. Кинокартину «Юность Максима» смотрел?

Вместо ответа мальчик кивнул головой.

– Опозорил ты свое имя, Максим! Как по отцу? Отчество твое как?

Петухов поднял голову и большими глазами, в которых можно было прочесть страх, и отчаяние, и горе, и даже любопытство, посмотрел на следователя.

– Что это ты вдруг оробел? Когда воровать пошел, не боялся, а здесь испугался. Я спрашиваю, как зовут отца?

– Не знаю. У меня нету…

– Отца нет. Так и запишем. А мать?

– Мать есть.

– Где она работает?

– Она портниха. В ателье мод работает.

– Портниха!? – с удивлением спросил Константин Семенович.

Глядя на одежду мальчика, трудно было предположить, что мать его умеет шить.

– Она у тебя родная?

– Родная.

– Ну, а как она зарабатывает? На жизнь хватает?

– Ей-то хватает, – всё с большей охотой отвечал Петухов, усаживаясь поудобней.

– А на тебя хватает?

– А мне что… Мне много не надо. Я за модой не гоняюсь. И хлеба маленько ем…

– Значит, и тебе хватает?

– Ясно, хватает.

– А зачем же ты тогда пошел воровать?

И снова Петухов принял прежнее положение, опустил голову на грудь.

С минуту Константин Семенович молчал, разглядывая на макушке огненные завихрения давно не чесанных волос. Он вспомнил, что этот преступник, как и Николай Садовский, учится в «его» школе, а значит, им предстоит еще встречаться.

– Ну что же ты замолчал? Если совесть у тебя не совсем пропала, если душа чистая, отвечай правду. Зачем ты пошел воровать?

Такая постановка вопроса задела мальчика за живое. Он с трудом проглотил накопившуюся слюну и внятно ответил:

– А я хотел голубей купить…

– Так. Голубей решил купить! А где ты их держать собирался?

– А на чердаке. У нас в доме хороший чердак, Я туда с Колькой ящиков натаскал…

– Садовский тоже голубей любит?

– Нет. Он больше на технику нажимает. Ящики он мне помогал… Мы и всегда так: когда надо, я помогаю…

– Как же так получается, Максим? Голубей разводить дело хорошее, это всем известно.

– Ну не всем… Есть такие вредные… будто им голуби помешают!

– Есть и такие, но я говорю вообще… Ты как считаешь: голубей держать – дело хорошее?

– Ясно, хорошее!

– Вот! Я тоже считаю, что это хорошо. Ну, а воровать? Как же можно хорошее дело с позорным смешивать? Я уверен, что голуби, если бы ты их на ворованные деньги купил, моментально бы передохли.

– Ну да… А чего им дохнуть? – больше с удивлением, чем с недоверием, спросил Петухов.

– А разве ты никогда не слыхал, что чистое дело надо чистыми руками делать. Не понимаешь? Ну, возьмем такой пример… Руки у тебя нефтью перемазаны, а товарищ попросит хлеб разломать…

– Так я же запачкаю…

– Вот именно! Хлеб запачкаешь нефтью, испортишь, и есть его будет нельзя. Так и всякое дело. Понял?

– Понял.

Нет. Максим ничего не понял, и это было видно по глазам. По-прежнему они с любопытством и некоторым опасением смотрели на следователя, и ничего нового в них не появилось.

– Вот если бы ты заработал деньги, да на них купил голубей, вот это было бы чистое дело. Я бы тебя за это уважал.

– А где заработать? – со вздохом спросил Петухов. – Вы думаете, мы не пробовали? Нигде не принимают. Говорят, что малолеткам работать воспрещено.

– Почему запрещено? Смотря где работать, – неопределенно возразил Константин Семенович.

– Да везде воспрещено. Мы хотели у одной тетеньки дрова распилить в нашем дворе, так другая стала ругаться. Говорит, незаконно малолетних эксплуатировать. А та тетенька и говорит: «Ну вас, свяжешься с вами, только неприятности наживешь»… А потом мы просились в овощной магазин чего-нибудь помогать, а директор говорит: «Вы больше украдете, чем напомогаете» А потом Колькина сестренка хотела нас на барахолку послать чулки продавать, а потом раздумала: «Попадетесь, говорит, а потом за вас отвечай».

– Та-ак! Потому-то вы и решили в ларек залезть! Чего проще! – проговорил Константин Семенович, откидываясь на спинку стула.

Мальчик был прав. И разве в Ленинграде он один? Петухов хотел купить голубей. Но есть и другие, и немало подростков, желающих просто помочь своим одиноким матерям. А где они могут заработать? Подходящая работа есть на каждом шагу, но в понятие «счастливое детство» труд не включен. Больше того. Оберегая здоровье детей от излишнего утомления, у нас на детский труд стали смотреть вообще как на какое-то преступление. Правда, последние два года на страницах газет и журналов делаются осторожные попытки поднять вопрос о самообслуживании, общественно полезном труде, о трудовом воспитании.

– Ну, а стыдно вам не было? – после некоторого молчания спросил Константин Семенович.

Мальчик с удивлением посмотрел на следователя:

– А чего стыдно? Мы же не девчонки!

– Та-ак! А теперь скажи мне, кто из вас первый додумался залезть в ларек?

– Я! – сразу сознался Петухов.

– Ты? А Садовский говорит, что он. Кто из вас врет?

Мальчик смутился, опустил голову и неуверенно пробормотал:

– Он врет.

– А я думаю, что оба вы врете. Да, да! Врете! Только я не выяснил еще, зачем это вы врете, зачем выгораживаете Гошку Блина?

Петухов от удивления вытаращил глаза. Было ясно, что эту кличку он слышит первый раз.

– А ты и не знал, что у Волохова есть кличка?

– Не знал. Гошка Блин? Верно, что Блин.

Губы мальчика расползлись до ушей, а в глазах загорелся веселый огонек. Эти резкие переходы от страха к любопытству, от любопытства к смеху, от смеха к отчаянию, говорили о большой непосредственности. Петухова нельзя было назвать уродом, но сочетание рыжих волос, большого рта, пуговки вместо носа, светлых глаз и множества веснушек делали его очень некрасивым. И всё-таки он был симпатичен, и чем дальше, тем больше нравился Константину Семеновичу.

– А у тебя есть кличка?

– Меня Петухом зовут… по фамилии.

– Мать свою ты любишь?

– Когда как… Я ее жалею.

– Почему жалеешь?

– А почему я родился? Ей бы надо аборт сделать, а она побоялась. Вот я и родился ей на горе, – охотно пояснил мальчик.

– Понят-но! – раздельно произнес Константин Семенович и вдруг неожиданно строго сказал: – А теперь говори всё начистоту. Всё, что знаешь о Волохове.

Перемена в тоне, как в зеркале, отразилась на лице Петухова:

– А я ничего не знаю.

– Как не знаешь? Это он предложил обворовать ларек?

– Он.

– Ну вот и говори.

– Он давно говорил, что можно денег добыть, гулянку устроить, выпивон…

– Как давно это было?

– Летом… в самом начале, когда нас на каникулы распустили.

– А ты Чумаченко Николая знал? Баталова, Савельева, Миловидова? – спросил Константин Семенович, без труда вспомнив фамилии воров, дело о которых он вел весной.

– Знал. Они в нашей школе учились.

– А где они теперь, знаешь?

– В колонии.

– А ты знал, что они были связаны с Гошкой Блином?

– Нет. Я тогда еще ни разу его не видел.

– А когда ты с ним познакомился?

– Летом.

– Как это случилось? Кто тебя с ним познакомил?

– Я у Кольки был, а у него сестренка есть, про которую я говорил… Ну, вот которая нас на барахолку хотела послать. А потом этот Волохов к ней пришел. Вот. Увидел меня и говорит… А не ты ли, случаем, Петух? Ты-то мне и нужен. Я, говорит, про тебя давно слышал… Вот.

– От кого он слышал?

– Не знаю. От Люськи, наверно.

– Дальше?

– А потом… После того раза я долго его не встречал. Куда-то он уезжал, что ли… А потом опять встретил. Он звал нас вместе с Колькой на лодке кататься. Про голубей ему Люська сказала. А он говорит: дураки вы, и больше ничего! Денег везде полно лежит. Надо их только взять. Ну вот… Мы и согласились. Два раза ходили, только ничего не вышло, а на третий раз…

– А на третий раз вышло?

– Да.

– Удачно вышло! Сразу в милицию попали, – с усмешкой сказал Константин Семенович и сейчас же прибавил: – На твое счастье…

Вернулся Глушков. Положив на стол постановление об аресте Волохова, он молча прошел к окну и сел за спиной Петухова на подоконник.

Оба следователя иногда сознательно нарушали некоторые правила. Так, например, несовершеннолетних полагалось допрашивать в присутствии прокурора по надзору, но если «преступник» попадал в угрозыск впервые и по натуре был мало испорчен, следователи этого не делали.

Под словом «прокурор» воображение рисовало сурового, грозного, неумолимого человека, стоящего на страже закона. Мальчишки, впервые попавшие в угрозыск и несколько уже освоившиеся здесь, начинали снова заикаться, всхлипывать и дрожать, когда им говорили, что сейчас придет прокурор и решит, что с ними делать. Со страхом ожидали они прокурора… Но вместо грозного человека приходила симпатичная женщина и первым делом принималась успокаивать напуганных в угрозыске детей. Участливо расспрашивала об их преступлении, жалела, утешала. Затем читалась нотация о том, что нехорошо залезать в чужой карман, что так поступают только несознательные дети. В конце концов, получив обещание: «больше не буду», она отказывала в санкции на арест.

Константин Семенович, как и другие работники милиции, прекрасно понимал, что такая забота и мягкотелое отношение прокурорши к правонарушителям не только не пресекают, а скорее поощряют детскую преступность.

Чувствуя полную безнаказанность, дети еще больше распускаются. Они видят, что прокурор неожиданно оказался доброй тетенькой, понимают, что в милиции их не смеют тронуть, знают, что в колониях отлично кормят, одевают, учат. Ребята в колонии «свои в доску», и живется там весело.

Нет! Детские пороки, воровство, хулиганство необходимо пресекать в самом начале, в зародыше. Очень важно, чтобы несовершеннолетним преступникам, впервые попавшим в милицию, не захотелось бы попасть туда вторично.

– Ну вот, Алексей Николаевич! Поговорили мы с Петуховым по душам. Теперь я не знаю, что мне и делать? – с искренним огорчением сказал Константин Семенович. – Парень в общем, действительно, неплохой. Душа у него еще не прогнила. А прокурор… Ты же сам знаешь, какой он… Он не посмотрит, что Максим первый раз пошел на такое позорное дело. Факт кражи налицо… и кончено!

– Да… – со вздохом согласился Глушков. – Прокурор строг. Он, конечно, не будет ни с чем считаться… Под суд, и весь разговор!

– Вот именно… Отправят его в колонию, и совсем пропадет Максим!

Петухов завертел головой от одного следователя к другому, и в широко открытых его глазах появился ужас.

– Дяденька… не надо… отпустите меня домой… – со слезами заговорил он. – Я никогда больше… Я вам верно говорю… Честное пионерское!.. Отпустите домой…

– Замолчи! – резко остановил его Константин Семенович и, немного помолчав, строго продолжал: – Ты думаешь, мы можем нарушать из-за тебя закон? Ошибаешься. Алексею Николаевичу нравится, что ты любишь голубей и вообще животных. Я тоже юннатов люблю… Но вопрос о тебе должен решать прокурор. Он будет обвинять. Именем закона!

Все эти слова падали на рыжую голову, как тяжелые удары. Мальчик совсем съежился.

– А знаешь, Константин Семенович, я думаю, что насчет голубей нужно всё-таки сказать прокурору, – в раздумье проговорил Глушков. – Затем нужно сказать о том, что он чистосердечно раскаялся и сознался.

– Их же на месте поймали. Как тут не сознаться!!

– Ну, всё-таки… На допросе не путал, не врал. Мальчишка правдивый… Затем, если мы с тобой поручимся…

– А ты можешь за него поручиться?

– Не знаю… Вообще-то, кажется, ему стоит поверить.

– Максим, если мы за тебя поручимся – не подведешь? – спросил Константин Семенович.

– Нет… Не подведу. Вот, что хотите… – торопливо забормотал мальчик.

– Честно?

– Вот честное-пречестное слово! Я даже землю буду есть…

– Ну ладно. Попробуем поручиться.

– Попробуйте, пожалуйста! Вот увидите – не подведу. Я и учиться буду только на пятерки…

– Довольно болтать! Алексей Николаевич, забери его.

– Идем, что ли, Максим, – со вздохом сказал Глушков, направляясь к выходу.

– Куда?

– То есть как куда? В камеру, за решетку. Будешь сидеть, пока решается твоя судьба.

Ни слова не говоря, Петухов с поникшей головой поплелся за следователем.

В дверях они чуть не столкнулись со Щербаковым. Глаза сотрудника блестели, а на губах играла многозначительная улыбка.

– Ну, Константин Семенович, вы угадали! – сказал он, шумно садясь возле стола. – Действительно, поджидал. И по всему было заметно, что молодой человек сильно нервничал.

Предвкушая какое-то удовольствие, Щербаков потер руки, а затем хлопнул себя по коленям:

– Так вот! Вы говорили, что зовут его Олег?

– Да.

– Никак нет. Зовут его не Олег, а Игорь. А сейчас вы, наверно, еще больше удивитесь! Знаете, как фамилия этого субчика?

– Ну?

– Уваров. Игорь Уваров!

– Неужели? Сын Виталия Павловича Уварова?

– Да, да! Представьте себе, что именно сын того самого Уварова. Красивый такой юноша, чистенький, откормленный, но, судя по некоторым данным, высокомерный… Чувствует за своей спиной папашу.

– Н-да! Действительно неожиданность, – задумчиво произнес Константин Семенович. – Чем дальше в лес…

– Тем больше ягод! – со смехом договорил Щербаков, закидывая ногу на ногу. – У вас это часто бывает. Поодиночке вы не таскаете. Уж если закинете невод, непременно рыбку зацепите. Да еще какую… Осетровой породы!

– Неожиданность, неожиданность… – снова повторил Константин Семенович и, повернувшись к уполномоченному, попросил: – А теперь расскажите, пожалуйста, всё по порядку, как вам удалось установить его фамилию?

– А ничего особенного, Константин Семенович!

– Он вас не заподозрил?

– Ну что вы! Да он меня и не видел. Встретил он эту Волохову на дороге, недалеко от дома. Поджидал напротив. Там небольшой садик. Я его издали заметил. Смотрю, молодой человек дорогу переходит… Э-э, думаю, не иначе, как на ловца и зверь бежит… Так и получилось. Подошел к Волоховой, поздоровался и проводил до подъезда. О чем они там разговаривали, один аллах ведает. Потом отправился домой. Куда он отправился, я выяснил позднее, а сначала всё время искал повода, как бы к нему прицепиться. Всё ждал случая, может, улицу наискосок перейдет или что другое… К счастью, под воротами дома, куда он свернул, дворник стоял. Вижу: дворник поздоровался, итак, знаете ли, почтительно. Вот этот самый дворник и доложил мне подробности… – Щербаков вырвал из маленького блокнота листок и положил на стол. – Вот, пожалуйста, адрес.

– Спасибо! По дороге он никого не встретил?

– Нет. Домой шел быстро. Торопился. А вы, я вижу, не очень обрадованы?

– А чему тут радоваться? – со вздохом проговорил Константин Семенович. – Отец – крупный, талантливый работник. Умница, организатор, а за спиной у него…

– Кто же виноват?

– Кто виноват? – медленно переспросил следователь. – Не знаю. Пока что ничего не знаю… Не будем делать поспешных выводов.

– Понимаю. Вы полагаете, что отец занят с утра до вечера, часто в разъездах, на совещаниях… И, конечно, где уж там – воспитывать сына. Некогда! Объективные причины! – горячо заговорил Щербаков. – Удивительное дело! Чем больше отцы зарабатывают, тем хуже у них дети.

– Дети портятся не потому, что родители много зарабатывают, а потому, что их неправильно воспитывают. Эта самая Волохова, которую вы провожали, на свое богатство пожаловаться не может… А сын у нее избалован…

– Вот я и говорю – кто виноват?

– Я не защищаю Уварова. Просто мне досадно за этого человека, и если говорить откровенно, то и жаль его.

Вернулся Глушков. В руках у него был поясной ремень и старенький перочинный нож Петухова.

– Напугали мы здорово парнишку! На всю жизнь запомнит! – сказал он, кладя на стол отобранные вещи. – Если бы эту сцену видела наша прокурорша, попало бы нам с тобой здорово! Ну, а что с Волоховым? Привести, Константин Семенович?

– Сегодня у меня особый день… но допрашивать придется. Ничего не поделаешь. Тем более что нашли автора, – сказал Константин Семенович.

– Алексей Николаевич, знаете, кто у них в группе? – спросил Щербаков. – Игорь Уваров. Слышали, конечно, такую фамилию? Папаша – человек известный…

– Вот как! Ты думаешь, сынок тоже ларек грабил?

– А что?

– Нет. Тут что-то другое… ты хоть и «опер», а нюх у тебя неважный. Тут не ларьком пахнет. Читал, что он ему наколол?

– Нет.

– Можно его ознакомить, Константин Семенович? – спросил Глушков.

– Конечно.

– Читай. Видишь… «Держись на поверхности»… Значит, есть и глубина… Это дело будет посложней. Гошка Блин сразу не расколется. Стреляный воробей.