Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

31. Игорь

Игорь вернулся домой с испорченным настроением. Сняв ботинки, он лег на кровать, закинул руки за голову и задумался.

В чем дело? Что произошло такое, отчего в душе появились досада, злость и в то же время предчувствие какой-то надвигающейся беды?

В школу он пришел с единственной целью – проверить сообщение Арно о том, что Петухова и Садовского выпустили «на волю».

На пустыре шла оживленная работа, но ни того, ни другого здесь не оказалось. Не заметить Рыжего было невозможно. В бывшей столовой работали главным образом девочки. Не нашел он Петухова и у художников, среди юннатов и маляров.

Переходя с места на место, Игорь подолгу наблюдал за работающими, и тут-то и появились и стали расти в нем злость и тревожные предчувствия. В школе все были заняты каким-нибудь делом, а на его насмешливые и язвительные замечания никто не обращал внимания. В школе он был никому не нужен, все привыкли к его «независимости» и никто даже в шутку не предложил присоединиться к ним. Вскоре Игорь почувствовал себя каким-то чужим, враждебным всему, что тут происходит. Директор видел его из окна своего кабинета, в этом Игорь не сомневался, но не пригласил к себе.

Ребята нашлись случайно. Если бы, проходя через актовый зал, Игорь не заметил Садовского, который в этот момент с отверткой в руках вылезал из-под стульев, он бы, конечно, проглядел и Петухова. Согнувшись в три погибели, Максимка что-то привинчивал под стулом.

– Петух, что ты делаешь? – спросил Игорь, обращаясь к обтянутому заду мальчика.

Из-под стула появился сначала рыжий затылок, затем красное от натуги лицо.

– А что ты – не видишь? – проговорил Петухов, усаживаясь на полу.

– Кто это вас заставил?

– Чего там заставил… мы сами, – хмуро ответил Максимка, постукивая отверткой по ножке стула.

– Общественная нагрузка?

– Общественная… факт.

– Новый директор поручил?

– Не… Андрей Архипыч.

– А кто это – Андрей Архипыч?

– А ты не знаешь? Слышь, Колька! Он не знает, кто Андрей Архипыч! А еще комсомолец…

В голосе мальчика прозвучал очень обидный упрек.

– Это наш новый завхоз, – объяснил Садовский. – Мировой дядька!

– Послушай, Петух, – тихо сказал Игорь, оглянувшись по сторонам. – Когда вас выпустили? Ну чего ты свои шарики вытаращил? Я спрашиваю, когда вас из милиции выпустили?

– А ты откуда… Чего ты выдумал! Из какой милиции? – спросил Максим, сразу нахохлившись.

– Не прикидывайся дурачком! Я всё знаю. Если бы не я, черта с два вас выпустили бы. Поехали бы в колонию, как миленькие. Скажите мне спасибо! Это я за вас хлопотал, – сказал Игорь и, видя, что ребята плохо верят ему, прибавил, – я отца просил за вас, дураков, заступиться.

– Ну да…

– Вот тебе и да!

Игорь пододвинул шеренгу стульев, откинул крайнее сидение и сел рядом с Петуховым.

– Ну рассказывайте!

– А чего рассказывать, если ты знаешь, – хмуро пробурчал Максим.

– Знаю, да не всё.

– А зачем тебе знать? – подозрительно спросил Садовский.

– А может быть, вас будут еще прорабатывать за ваши художества… Вызовут на комитет и всыплют…

Сейчас, лежа на кровати, Игорь сообразил, что сделал грубую ошибку, пригрозив комсомольским комитетом. То ли ребята испугались, то ли обиделись, но оба сразу замкнулись и ничего вразумительного он больше от них не услышал.

Но Арно оказался прав. Ребят выпустили, а значит, и дело с ларьком «похоронено», как выразился он. Новый знакомый произвел странное впечатление. Несмотря на то что Арно знал Людмилу, очень кстати предупредил его о наколотой газетке и много рассказывал о Гошкиных и своих похождениях, Игорь ему не верил. А почему не верил – и сам не мог понять. Вчера они условились идти на футбол, но со дня на день должна была прийти «Мария», и Игорь ждал телефонного звонка. Весь вечер он просидел дома. Звонка не было. Может быть, сегодня? А не стоит ли самому сходить и выяснить?

Задумавшись, он не обратил внимания на шум в прихожей.

– К вам гости! – заглянув в комнату, объявила Нюша.

– Опять ты не стучишь, – проворчал Игорь, приподнимаясь с кровати. – Кто там пришел?

Нюша не успела ответить, – за ее спиной показалась голова Миши Логинова, а за ним виднелись Юра Свищев и Галя Хлынова.

– Хелло, Игорь! Это мы! Вход посторонним не запрещен? – Отстранив домработницу, в комнату вошел Миша. – Босс в горизонтальном положении. Проходите! – обратился он к остальным.

Это были школьные друзья. Миша учился в параллельном десятом «б» классе, а Юра и Галя в девятом «в».

– Привет. Почему ты кислый? – здороваясь, спросил Миша.

– Наелся лимонов, – заметил Юра, и сам засмеялся своей остроте.

– Игорь, валяться дома, на кровати и в такую погоду – грешно, – кокетливо улыбаясь, проговорила Галя.

– Я только что вернулся. Садитесь где нравится, – сказал Игорь, снова откидываясь на подушку.

– Ты устал?

– Не устал, но просто так… Думал.

– Зачем? Пускай лошади думают – у них голова большая, – сказал Юра и засмеялся.

Все трое чувствовали себя здесь совершенно свободно. Они часто приходили к Уварову и привыкли не церемониться. Все они, по выражению Зинаиды Игнатьевны, были дети «порядочных» родителей, людей «их круга», и она покровительствовала этой дружбе.

Отец Миши Логинова был капитаном первого ранга, отцы Юры Свищева и Гали Хлыновой занимали ответственные должности: один – в каком-то учреждении, другой – руководил большим заводом.

– Ты заходил в школу? – спросил Миша.

– У нас новый директор, – сообщила Галя. – «Толстый пень в юбке» не удержалась.

– «Марину» выкорчевали трактором со всеми корешками! – прибавил Юра и опять засмеялся.

– Ну, положим… далеко не со всеми, – возразил Миша. – Кое-кто остался.

– А что вы злорадствуете? – Игорь пожал плечами. – Нам же хуже. Плохо вам училось при ней? Благодарные… Вы и меня продадите не задумавшись.

– Что значит продадим… – обиделся Миша. – Тебе что, «Марину» жалко? А мне так всё равно! Директора приходят и уходят, а мы остаемся.

– И мы уходим, – весело поправила Галя.

– Как в море корабли, – в тон ей прибавил Юра.

Миша молчал. Зная, как неуважительно относился Игорь, а вместе с ним и они, к бывшему директору, он смело высказал свое удовольствие по поводу ее ухода, и вдруг… Кажется, приятель смотрит на это иначе. Но как?

– Ты так и будешь валяться? – спросила Галя.

– Тебе неприятно?

– Пожалуйста, если нравится, – Галя было надула губы, но видя, что мальчики молчат, перестала сердиться. – Мы сейчас заходили в школу, там творится что-то невообразимое. Строят какой-то стадион, очищают столовую, красят… И говорят, что у нас будет как в институтах: сплошные кабинеты.

– Будет опытная школа с продленным днем, – прибавил Юра.

– Ну так что? – спросил Игорь.

– То есть как что! – возмутилась Галя. – А что нам делать? Там девочки из девятого «б» захватили инициативу и командуют… У них Агния Сергеевна… Она тоже там. Я спросила у Ивановой… Она со мной и разговаривать не желает. Задрала нос!

– Не расстраивайся, – покровительственно сказал Игорь. – Они не командуют, а работают. Тебе хочется руки пачкать? Это грязная работа. Подожди… Когда всё вымоют, вычистят, тогда придет наша очередь. Командовать всё равно будем мы…

– Но всё-таки… хотя бы для вида…

– Ничего не надо.

– А ты видел нового директора? – спросил Миша. – Говорят, раньше он был на ответственной работе в милиции.

– Я всё знаю, – лениво, тоном уставшего мудреца ответил Игорь. – Ирина Дементьевна мне всё рассказала.

– Да-а? – с уважением протянула Галя. – Ну, тогда другое дело!

– А в школу вы без дела не шляйтесь. Подумаешь, какое любопытство! – привычно, властным тоном, продолжал Игорь. – Нечего там делать. Когда будет нужно, я дам команду.

– Так бы и сказал сразу! – покорно проговорил Миша.

Игорь усмехнулся:

– Он считает, что мы все должны стоять перед ним на задних лапках. Мало каши ел…

32. День продолжается

Мария Васильевна ушла обедать, а летчик по-прежнему сидел над бумагами и что-то прилежно выписывал себе в блокнот. Директор был в своем кабинете.

– Как дела, Михаил Петрович? – громко спросил он.

– Да вот в-видите, занимаюсь рекогносцировкой… Д-документов много… А вы?

– Я тоже с документом вожусь. Приемо-сдаточный акт готовлю. Может быть, устроим перекур, сходим куда-нибудь перекусить?

– Да нет… я некурящий. Надо з-закончить. У меня такое правило.

– Хорошее правило, – подхватил Константин Семенович, выходя из кабинета и потягиваясь. – А почему вас так рано демобилизовали, Михаил Петрович? Вы же еще не старый.

– Ничего не поделаешь. Износились какие-то ц-центры, – летчик постучал карандашом себя по виску. – На испытаниях свалился со стула… Мы регулярно проходим медицинские комиссии и испытания.

– Но может быть, это временное?

– Да нет уж… т-теперь конец. Всё, что мне положено господом богом, отлетал, – с горькой иронией проговорил летчик. – Между прочим в списке родителей нашел двух знакомых. С одним из них служил в армии, до войны… З-затем вот еще какая штука, Константин Семенович… Вы знаете, с-сколько ребят растут без отцов?

– Точно не знаю… Процент безотцовщины в среднем одинаков для всех городских школ.

– В чем дело, Константин Семенович? Ну в старших классах понятно: многие отцы п-погибли на войне. Но там и процент выше. А в младших? Они же родились после войны! С-сидел вот… и думал.

– Ну и до чего же вы додумались?

– Н-не знаю… н-не могу сказать. А вы знаете?

– Знаю. Во многом это результат воспитательной работы.

– В-вот, вот! Я тоже думал что-то такое… Отцы этих детей р-родились в наше время… Черт знает, что!.. А кто должен нести ответственность за такое явление?

– Ответственность за безответственность? – шутливо переспросил Константин Семенович. – Все понемножку. Сложный это вопрос, Михаил Петрович. На голодный желудок нельзя заниматься такими проблемами. Надо пообедать. Пойдем. Недалеко от нас я видел столовую…

В школе стояла тишина. Ребята разошлись по домам на обед, но из глубины коридора гулко доносились взрывы звонкого смеха и что-то вроде перебранки.

– Слышите? Это они уже осваивают свою фабрику-кухню, с улыбкой сказал Константин Семенович, прислушиваясь к шуму. – Нетрудно представить, что там происходит…

– А что?

– Играют в столовую. Слышите, как им весело?

Константин Семенович не ошибся. Девочки действительно играли в столовую и очень веселились. Виолетта Макарова взяла на себя роль обедающей, а Фаина Селезнева официантки.

– Это не столовая, а какая-то тошниловка! – возмущалась Виолетта, бегая по залу. – Я всё зубья здесь поломала! Где жалобная книга! Кто у вас повар? На мыло таких поваров!

Фаина, тараща испуганно глаза, еле поспевала за ней. В руках она держала битую тарелку, на которой лежал кусок хлеба. Хлеб часто падал. Фаина поднимала его, наспех вытирала о юбку и снова клала на тарелку.

– Не беспокойтесь, пожалуйста. Всё в порядке! Всё хорошо! Попробуйте вот это блюдо, – угодливо твердила она. – Самый первый сорт… Аля-пуаля… Дюшес поджаристый!

– Что? Не желаю! Жалобную книгу! И живот болит… И челюсти свело!..

На подоконнике сидели зрители и от всей души смеялись. Особенно громко и заразительно хохотала Поля. От смеха она свалилась с подоконника и, присев на корточки, стонала:

– Ой, лишеньки… ой, умру! Ты поплюй, поплюй еще! – подсказывала она, когда Фаина вытирала подолом упавший хлеб, и снова хохотала, захлебываясь и повизгивая.

Виолетту поощрял успех. В голосе ее вдруг появились новые интонации. Не переставая возмущаться и по-прежнему выкрикивать короткие фразы, она изменила походку, жесты, и сразу стало видно, что изображает она теперь сердитую мамашу.

– Это что за мода! Кто вам разрешил эксплуатировать младенцев? Ребеночкам нужно еще соску сосать, а вы их уборщиками сделали? Я не позволю! Фи, как тут пахнет! Сколько тут всякой грязи! Прекратить это безобразие! Где мой ребеночек? Что вы с ним сделали?.. Я не какая-нибудь! Я жена главного начальника… Я… Я… – Дальше у «Леонтьевой-мамаши» не хватило слов, и она остановилась.

Фаина растерялась. Неготовая к резкой перемене роли, девочка не знала, кого она должна сейчас изображать, и сначала вместе со всеми захлопала в ладоши, но быстро нашлась.

– Мамаша, не волнуйтесь! – вдруг заговорила она низким успокоительным голосом хорошо известной всем учительницы и медленно «поплыла» к Виолетте. – Ваш ребеночек абсолютно цел и невредим. Абсолютно!.. У него даже усы растут. Нельзя же так!

Поля всплеснула руками, взвизгнула и закатилась теперь уже беззвучным смехом.

Константин Семенович, стоявший в дверях, сделал знак летчику и, не желая мешать девочкам, тихо направился к вестибюлю.

– Вот разошлись-то! – сказал Михаил Петрович.

– Да. Настроение сильно приподнятое. Дурачатся… – с улыбкой произнес Константин Семенович. – Как телята на лугу…

– Кого-то передразнивают?

– Наверно, кого-нибудь из учителей. Заметили, какая у нее стала походка, жесты, и все узнали… Способная девочка.

– А вы считаете это н-нормальным, Константин Семенович? – осторожно спросил летчик.

– Такой смех? Ну, конечно. Смех – это здоровье… Лучше всяких витаминов.

– Нет, я имею в виду д-другое… Повод для смеха! Они высмеивают учительницу…

Константин Семенович насторожился. Они вышли в пустой вестибюль и остановились.

– Ну так что? – спросил он.

– М-многие считают, что такое н-неуважительное отношение к старшим… – летчик замялся, подбирая нужное определение. – Нехорошо и… как бы сказать… роняет достоинство человека?

– И что же я должен был сделать по-вашему?

– Н-не знаю.

– Войти к ним и с возмущением прекратить недозволенное веселье? – спросил он. – Прочитать нотацию. А может быть, и наказать виновниц?

– Ну, зачем же…

– А как бы вы поступили на моем месте?

– Я? М-мне трудно представить себя на в-вашем месте. Ведь я не педагог.

– Мы все бываем педагогами. И не только родители… Позвольте, но ведь вы офицер и всё время занимались воспитанием!

– Ну, в армии д-другое дело.

– Не вижу разницы.

– Там взрослые люди.

– Ну так что? Методы другие, но законы одни. Терпимое отношение к шутке, к дружескому шаржу нужно воспитывать везде. В школе, в армии, в жизни.

– С-совершенно согласен.

– Очень рад. Честно говоря, вы меня немного напугали, – сознался директор. – Председатель родительского комитета будет задавать тон…

– Нет, нет. В-вы меня не так поняли, Константин Семенович, – заволновался летчик. – Я и сам не выношу ханжества. Как раз в армии у меня были такие столкновения… Потому я и з-затеял разговор…

Кончился перерыв на обед. Детей заметно прибавилось и в помещении и на пустыре. Соскучившиеся за лето друг по другу, школьники словно с цепи сорвались. Суетятся, бегают с места на место, затевают игры. Кое-кто из вновь прибывших и еще не разобравшихся в том, что происходит в школе, стоят группами в сторонке и, переговариваясь, наблюдают. Другие бродят по зданию, не зная, к чему приложить свои силы.

Мальчики быстрее находят дело по душе и «оседают», главным образом, на пустыре строить собственный стадион хочется чуть ли не всем.

Девочки не так решительны, и прежде чем взяться за работу, расспрашивают, думают и сомневаются.

Игры и шалости иногда кончаются не совсем весело. Вот кто-то подставил ножку пробегавшему мимо мальчику, и тот растянулся на земле, и не только перемазался, но и поставил на лбу шишку. В другом месте устроили «кучу малу».

Кто-то из маляров не может пропустить мимо проходящих или любопытных, чтобы незаметно не мазнуть белилами… Наконец, виновника обнаружили.

– Вот, Константин Семенович… этот тип безобразничает. Всех перемазал! – пожаловался Артем Китаев, притащив за шиворот испачканного краской худенького востроносого пятиклассника.

– А зачем вы его держите, Китаев?

– Чтобы не удрал.

– Куда же он удерет? Отпустите. А вы хорошо знаете, что это он?

– Ну конечно хорошо, Константин Семенович. Сначала мы не понимали, в чем дело! Как только спустится кто-нибудь вниз, обязательно приходит перемазанный. У кого спина, у кого брюки, у девочек юбки… У меня рукав. Ну мы и стали следить за малярами. Остальные ребята как ребята, стараются работать, а этот спины больше красит, чем парты… Он вообще очень вредный!

– Как ваша фамилия? – спросил Константин Семенович пойманного мальчика.

– Сутягин, – пробормотал обвиняемый, не поднимая глаз.

– Вот и фамилия у него… – начал Китаев, но Константин Семенович предупреждающе поднял руку.

– Что вы скажете в свое оправдание, Сутягин? – спросил он. – Зачем вы это делали?

Мальчик поднял глаза на директора, но, встретив суровый взгляд, снова опустил голову.

– Понимаю! Сказать вам нечего. Идемте со мной.

Поднявшись на второй этаж, где в коридоре красили парты, Константин Семенович остановился. Увидев директора с Сутягиным и Китаевым, ребята прекратили работу и вопросительно уставились на пришедших.

– Хорошо! – похвалил Константин Семенович, полюбовавшись на ярко блестевшие парты. – Молодцы! Кто красил эту парту?

– Я! – отозвался один из мальчиков.

– Нет, эту я красил! – сейчас же возразил второй.

– Да нет! Мы отодвинули твою. Вот она!

– Ну что ты говоришь! Я же помню, на крышке вырезаны буквы…

– Довольно спорить, товарищи! – остановил распрю Константин Семенович. – Обезличка у вас, Я думаю, что нужно будет сделать так… Вот здесь, внизу парты, с левой стороны, каждый красивший ее должен ставить свои инициалы. Если кто-нибудь захочет, может рисовать знак – свое клеймо.

– А зачем?

– А затем, – с улыбкой сказал директор, – чтобы все знали, кто красил парту.

– Можно я им объясню, Константин Семенович? – попросил Китаев. – На примерах с полотнами художников…

– Чуть позднее объясните… Товарищи, в какой бригаде работал Сутягин?

– В нашей! У нас! – сразу раздалось несколько голосов.

– Теперь послушайте и запомните то, что я вам скажу. Это касается всех, – Константин Семенович оглядел ребят и, убедившись, что все слушают его, продолжал: – Бригада – это коллектив, а в коллективе действует основной закон: один за всех и все за одного. Все вы прекрасно знаете, что такое хорошо и что такое плохо. Сутягин нашел себе плохое развлечение, но отвечать за это должна вся бригада. Я очень не люблю наказывать и поэтому на первый раз – предупреждаю: если что-либо такое еще повторится, то бригада будет отстранена от работы. Запомнили?

– А можно вопрос? – спросил большеглазый мальчик в синем, не по росту широком, очевидно материнском халате.

– Можно.

– А как узнать, что такое хорошо и что плохо?

Взрыв смеха был ответом на эти слова.

– А чего вы гогочете? – обиделся мальчик, оглядываясь по сторонам. – Откуда я знаю… Я же совсем про другое. Я не про Валерку спрашиваю.

Константин Семенович не смеялся; когда шум прекратился, он серьезно ответил:

– Они не поняли вашего вопроса, оттого и смеются. Действительно, иногда трудно бывает сказать, хороший это поступок или плохой. А как же всё-таки узнать? Лучше всего примерять на себя. Сутягин мазал краской тех, кто мимо проходил. Подумаем! Хотелось бы мне, чтобы он и меня мазнул? Сутягин! – обратился Константин Семенович к виновнику. – Вам хочется, чтобы вас вымазали краской? Ну? Отвечайте.

– Нет, – мрачно ответил мальчик.

– Видите! Сам он не хочет. Вот это и есть плохо. Получается правило: не делай другим того, чего не хочешь себе. Давайте установим это правило для нашей школы… Надеюсь, теперь всё ясно?.. Еще одно! Запомните, пожалуйста, что я никогда не предупреждаю дважды.

Директор ушел, а ребята так и не поняли, сердился он или говорил просто так, для порядка.

Странное впечатление произвел на них этот разговор. И не потому, что Константин Семенович высказал какие-то поразившие всех мысли. Всё, о чем он говорил, школьники слышали и раньше. Правда, не теми словами и не по такому поводу. «Все за одного и один за всех» – да кто же из школьников этого не знает? «Примерка на себя» – и это не новость. Дело было в другом. Странным и необычным был самый тон, каким директор разговаривал с ними. Тон этот был такой, словно они, школьники, – не «шпингалеты», а взрослые люди.

– Во! Слышали, мастера? – серьезно сказал Китаев. – Примеряйте на себя. Если впору – хорошо, если лопнет по швам – значит плохо!

– Вот именно! Чаще так и будет.

33. На другой день

Второй день бурно работает школа.

Константин Семенович, придя утром в кабинет, застал Ксению Федоровну, говорившую с кем-то по телефону.

– Одну минутку, – предупредила кого-то она и закрыла рукой микрофон. – Извините, Константин Семенович, но учительская наша на ключе…

– Пожалуйста, пожалуйста! Я не помешаю?

– Ну что вы! Алло! Ну, а елочек вы нам дадите, Николай Антонович? Чем больше, тем лучше! Ну не скупитесь, Николай Антонович… В каком лесничестве? Далеко это? А вы протекцию составите? Не-ет, я женщина слабая, беззащитная… Ну, хорошо! Ямы подготовим, а в октябре устроим «день посадки». Секрета никакого нет… Что? Да, у нас новый директор. Ну, желаю вам всего хорошего…

Ксения Федоровна повесила трубку и блестевшими от удовольствия глазами посмотрела на директора.

– Договорилась! Из дендрологического питомника нам обещали ценный посадочный материал для стадиона: клены, дубы, тополи, липы. Хвойных он не дает и не советует сажать. Вы знаете, Константин Семенович, елки в черте города гибнут. Даже на Крестовском острове.

– Почему?

– В воздухе так много копоти…

В дверь постучали, и, когда директор распахнул ее, показались Артем Китаев и плачущая девочка.

– Константин Семенович, вот полюбуйтесь, пожалуйста! – горячо заговорил юноша. – У меня опять вымазан рукав, а у Тапочки подол. И, конечно, всё тот же Сутягин!

На старом платьице бледной, худенькой девочки белели две полосы.

– Вы точно знаете, что это Сутягин? – нахмурился Константин Семенович.

– Ну как же! Своими собственными глазами видел! Когда он мне второй рукав вымазал, я не заметил, а потом стал наблюдать и поймал чуть ли не за руку. Главное, как он смел обижать Тапку! Ничего не соображает…

Ксения Федоровна собиралась уходить, но, услышав о происшедшем, задержалась. Ей хотелось узнать, как поступит новый директор.

– Товарищ Китаев, я попрошу вас позвать завхоза, – после короткой паузы сказал Константин Семенович. – Вы знаете его?

Артем кивнул головой, постоял немного, ожидая, что еще скажет директор, и выбежал из канцелярии.

– Ну-ка, покажись, Маша. Что он тебе сделал? – обратилась Ксения Федоровна к «Тапке», поворачивая девочку. – Это масляная краска. Придётся сначала керосином растворить. Ну ничего… не плачь. Вычистим, незаметно будет. Вам Маша больше не нужна? – спросила она у директора.

– Нет.

– Иди, Маша. Я сейчас приду. Только не размазывай краску. Константин Семенович, это очень хорошая девочка, но дома у нее невыносимая обстановка, – тихо начала она, когда «Тапочка на цыпочках» вышла. – Мать умерла, а отец ужасный пьяница. Всё пропивает… И никого из родных, кто бы помог.

– А где он работает?

– Точно я не знаю. Работает, конечно, где-нибудь.

Вошел Андрей Архипыч с Китаевым, а за ними большая группа ребят.

– Здравствуйте, Ксения Федоровна! – громко поздоровался завхоз. – Лишних попрошу обождать за дверью. Быстро, быстро! – командовал он, выпроваживая любопытных. – Вы меня звали, Константин Семенович?

– Архипыч, нужно сейчас же отстранить от работы одну бригаду мальчиков. Тех, что красят парты. Я предупредил их, но это не подействовало. Они еще не привыкли… – строго сказал Константин Семенович.

– Там три бригады, товарищ директор.

– Бригада, где работает Сутягин. Китаев всё знает.

– Так что же, новую бригаду поставить?

– Конечно. Вообще-то бригаду следует сохранить и завтра дать ей другое дело.

– Всё?

– Да.

Большими глазами смотрел Китаев то на завхоза, то на директора. Что это? Разговор военных? Именно так, в его представлении, должен отдаваться приказ офицером солдату. Коротко, точно и без всяких возражений… Но ведь совсем недавно Константин Семенович говорил с ребятами совсем в другом тоне… Тогда казались его слова пустой угрозой. Красивые слова о морали, или, как говорили школьники между собой, «капанье на мозги». Почему хорошие ребята должны нести ответственность за одного хулигана? Выгнать его, и дело с концом!

И вот предупреждение нового директора оказалось не только словами. Вся бригада отстранялась от полюбившейся работы. Это было жестоко, и Артем хотел было даже заступиться… Но не посмел.

– Андрей Архипыч, чем же остальные-то ребята виноваты? – спросил он завхоза, когда они вышли из канцелярии. – Это же один Валерка Сутягин хулиганничает! Сказали бы вы Константину Семеновичу.

– Что сказать?

– Да что ребята не виноваты.

– А он что, сам не знает? Он меня об этом не спрашивал, – мрачно сказал Архипыч.

– А вы бы заступились.

– Мало ты его знаешь, дорогой товарищ! – с усмешкой проговорил завхоз. – Он мне и заикнуться бы не дал.

– Но ведь это несправедливо!

– Как это несправедливо? Такого положения не может быть! – убежденно сказал Архипыч, остановившись на площадке лестницы. – Константин Семенович добрейшая личность. Он никого занапрасно не обидит. Прикинь-ка сам… Вот, скажем для примера, работает на заводе бригада… продукцию выпускает. Прибор какой-нибудь собирает или машину. Все работают на совесть, качественно, а один портачит, с брачком делает. Одну какую-то там деталь… На кого худая слава? На всю бригаду! Вот как, дорогой товарищ! Согласен?

– Да… Но ведь у нас школа. Мы не выпускаем продукцию…

– Будем выпускать! – твердо сказал Архипыч. – А рабочую сознательность надо с детства воспитывать. Как говорится: «Учи, пока поперек лавки ложится»…

После разговора с Игорем Уваровым ребята долго не могли прийти в обычное свое состояние. Его угроза означала, что их поступок станет известным всей школе, – и об этом было даже страшно подумать.

– Да это он так… хотел напугать, – успокаивал на другой день Максим не столько друга, сколько самого себя. – Он же не вредный.

– А откуда он про нас узнал?

– Кто-нибудь сказал.

– А кто?

Петухов молчал. Что он мог ответить, когда и сам ничего не знал. В самом деле, если Уваров знает, что их поймали возле ларька и посадили в милицию, то могут знать и другие комсомольцы. Но откуда? Ведь об этом было известно только им, да в угрозыске. Правда, Колькиного отца туда вызывали, но не будет же он жаловаться на своего сына кому-то. С какой стати! Да и кому жаловаться, когда сейчас каникулы, «А что, если из милиции написали в школу? Чтобы здесь как следует воспитывали, – подумал Максим, но сейчас же отбросил эту мысль. – Нет. Константина Семеновича назначили директором, зачем же писать? Он и сам лучше всех знает».

– Коль! А знаешь что… Пойдем к директору и скажем всё, как есть! – неожиданно предложил он.

– К какому директору? – не понял Садовский.

– К нашему… к Константину Семеновичу. Он за нас в милиции поручился и пускай сам как хочет…

– Заругается…

– А чего заругается? Он же нас про Уварова спрашивал. Помнишь, когда про какого-то Кашеварова…

Коля колебался. Идти к директору школы по своей воле было непривычно и странно. Обычно к директору ходят только провинившиеся на расправу. Но, поразмыслив, он согласился. Терять им сейчас всё равно нечего.

До обеденного перерыва к директору не пустила Мария Васильевна, сказав, что он занят. После обеда они снова пришли и терпеливо ждали в канцелярии. Ждать было интересно. Китаев привел к директору плачущую «Тапку».

– Девчонка! Что с нее спросишь? – пожав плечами, прошептал Максим. – Надо, не надо – сразу реветь.

Потом вызвали завхоза.

Когда Архипыч с Китаевым, а за ними и Ксения Федоровна вышли из кабинета и дверь осталась открытой, Константин Семенович увидел их сам:

– Петухов, вы что там делаете?

– А мы к вам…

– Ко мне? Ну заходите, если ко мне.

Ребята робко вошли в кабинет, закрыли за собой дверь и некоторое время молчали, поглядывая то на директора, то друг на друга.

– Ну! Так и будем играть в молчанку? С работой что-нибудь?.. Андрей Архипыч сказал, что вы взяли на себя трудную задачу – привести в порядок все стулья.

– Ага! А трудного там ничего… Шурупы довернуть, гайки… Плевая штука!

– А в чем же дело тогда?

– Да вот… такое дело, Константин Семенович… Уваров, тот самый, про которого вы спрашивали… Помните, тогда?.. Он обещал, что нас будут прорабатывать на комитете, – с трудом, словно выдавливая из себя каждое слово, проговорил Максим.

– За что?

– За то самое… за ларек.

– А зачем же вы ему разболтали?

– Мы? – удивился Максим. – Мы ничего… ни одного слова. Что мы, ненормальные какие то?..

– Откуда же он знает? – в свою очередь удивился Константин Семенович.

Петухов пожал плечами, посмотрел на Садовского и шмыгнул носом.

– Вот и мы промежду себя говорим, – сказал он. – Откуда? Кто-то натрепался, а только не мы…

– Любопытно. Очень любопытно, – проговорил Константин Семенович. – Получается что-то вроде загадки. Правда, Максим? И надо бы ее разгадать. Давайте подумаем вместе. Может быть, кто-нибудь из его друзей рассказал? С кем он здесь дружит?

– А кто его знает? – снова пожав плечами, ответил Максим. – Мы их не касаемся. Они старшеклассники. Они сами по себе, мы сами по себе.

Сам того не подозревая, Петухов дал четкую характеристику школе. «Сами по себе». В школе не было коллектива, не было общих задач, не было интересов, которые бы связывали между собой детей. Классы жили разрозненно. Константин Семенович это знал и понимал, что мальчики не могли дать нужных ему сведений о связях и влиянии Уварова в школе. Если он и задал этот вопрос, то только на всякий случай.

– Н-да… – протянул он задумчиво. – Загадка! Откуда же он узнал всё-таки…

– Он еще говорил: скажите мне спасибо, а то попали бы в колонию, как миленькие, – сообщил Коля.

– Вот как?

– Да! – оживился Петухов. – Будто бы он попросил своего отца, чтобы нас освободили.

– А кто такой у него отец? Тоже в милиции работает? – спросил Константин Семенович.

– Нет, не в милиции. Просто так… Он какой-то шишка!

– Ответственный! – подсказал Коля.

– Ну да, ответственный, – подтвердил Максим. – Вот Игорь, значит, и задается…

Константин Семенович забарабанил пальцами по столу, не зная, как ему поступить. В голове зрел интересный план, но следователь столкнулся в нем с педагогом. С одной стороны, было соблазнительно использовать случай и через ребят выяснить некоторые темные места в деле Уварова, с другой – чувство педагога возражало. И не только возражало, но и возмущалось. В конце концов педагог победил. Чтобы не вызвать и не навлечь ненужных подозрений, чтобы не задеть молодых самолюбий и не сбить и без того уже сбитых с толку ребят, нужно было действовать чрезвычайно осторожно.

– Всё это чепуха! – сказал он ребятам, шлепнув ладонью по столу. – Никакого отношения к вашему делу Уваров не имел и не имеет. Просто похвастал.

– Я и говорю: задается, – заметил Максим.

– А вот откуда он узнал о вашем поступке, надо бы выяснить. Сделаем так: никому ничего сами, конечно, не болтайте, но, если Уваров опять заговорит на эту тему, спросите, откуда он узнал.