Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 29 страниц)

5. Бывший старшина

Андрей Архипович Степанов появился в роте Константина Семеновича осенью сорок третьего года. Узнав, что среди пополнения есть ленинградцы, Горюнов вызвал его к себе в землянку и начал расспрашивать о городе. К сожалению, солдат ничего интересного сообщить не мог, потому что эвакуировался из Ленинграда с заводом в конце лета.

Новый солдат понравился Константину Семеновичу неторопливым, вдумчивым отношением к делу. Всё, что ему поручалось, он делал охотно, обстоятельно и до конца. Вскоре выяснилось, что у Степанова «золотые руки». Он умел чинить часы, сапоги, мог шить, кашеварить и даже печь хлеб. Был он и охотник и рыболов. Знал электричество, водил машину. Чем больше узнавал Константин Семенович этого скромного, умелого человека, тем больше убеждался в его своеобразных способностях. Упорная настойчивость, за которую солдаты прозвали Степанова «настырным», невозмутимость, хозяйственная смекалка и умение ладить с людьми – всё это быстро выдвинуло его, и он стал старшиной роты.

После войны, каждый год, в День победы, Архипыч приходил навестить бывшего командира, и они весь вечер вспоминали «минувшие дни и битвы, где вместе рубились они».

Прежде чем принять решение вернуться в школу, Константин Семенович отправился к своему старшине.

– Здравия желаю, товарищ капитан! – обрадовался Архипыч. – Как это вы вдруг надумали?..

– Да вот надумал… Давно собирался в гости, но всё не мог выбраться.

Вся семья Степановых, кроме восьмилетнего Сашки, была дома. Константин Семенович поздоровался с женой Архипыча, со старшим сыном.

– Неспроста… не в гости, – хитро прищурившись, сказал Архипыч. – По такой жаре в гости не ходят.

– Так ты что, выгонишь?

– Зачем же вы меня обижаете, товарищ капитан? Вы же знаете мое расположение…

– Знаю, знаю. Потому и пришел без приглашения.

– Это ничего, это мы живо оборудуем… Коля, собирайся! Добежишь до «Гастронома»…

– Отставить! Никаких «гастрономов». Чаю крепкого с сахаром вприкуску выпью, и всё. Будет серьезный разговор.

Большая комната Степановых казалась особенно светлой от множества белых с кружевами салфеточек, полотенец, скатертей, связанных и сшитых руками хозяйки, разложенных и развешанных где только можно. Анна Васильевна была простой малограмотной крестьянкой, но такой же деловитой и хозяйственной, как муж. Бережливая, трудолюбивая, оставшись на время войны в полном одиночестве, она сумела пережить блокаду и сохранить жизнь сыну. Теперь Коля был выше отца. Чертами лица он больше походил на мать. Такой же голубоглазый, светловолосый, с прямым носом и упрямо выдающимся вперед подбородком. Юноша держался скромно и независимо. Он уже работал вместе с отцом на заводе и, по словам Архипыча, кое-что в деле «кумекал». Второй мальчик – Саша – родился через два года после войны.

– Помнишь, Архипыч, ты мне однажды сказал, – начал Константин Семенович, усаживаясь на стул: – «Кончим войну, но я от вас никуда. Как нитка за иголкой. Куда вы, туда и я».

– Наверно, говорил, – улыбаясь подтвердил Архипыч. – Потому как соответствует истинному положению. Это я могу всегда повторить.

– Ну, а если так, то бери на работе расчет.

– Расчет? – удивился Архипыч. – А куда вы меня хотите определить?

– Завхозом в школу… Что, не ожидал? Получил я предложение работать директором. Хочу согласиться, но только с условием, если и ты согласишься. Без тебя не пойду.

Хозяйка принесла чайники начала накрывать на стол.

– Вот она, значит, какая филармония, – почесав в затылке, нерешительно вымолвил Архипыч. – Конечно, если бы раньше, я бы должен сказать: – Есть! – и весь разговор. А тут требуется прикинуть, обмозговать. Это нешуточное дело. Слышала, Анна? Капитан назначает меня завхозом в школу…

– В какую школу?

– В самую обыкновенную, среднюю школу, десятилетку, – ответил Константин Семенович.

– А вы знаете, какая там ставка завхозу? – неожиданно спросил Коля.

– Знаю. Ставка невысокая.

– Дело не в деньгах, – задумчиво произнес Архипыч. – Деньги – дело всё же второе… Не в том суть.

– Так и я считаю, – сказал Константин Семенович. – Будем строить такую школу, Архипыч, какой она должна быть. Последнее время я много думаю о школе, но без тебя как-то ничего не получается.

– Какой незаменимый! – сердито бросила Анна Васильевна, раскладывая в вазочке печенье. – Других-то нет?

Было видно, что она неодобрительно отнеслась к предложению Константина Семеновича, но возражать и спорить не решалась. Коля прислушивался к разговору с презрительной улыбкой, но и он, зная характер отца, молчал.

– Наверно, есть и другие, Анна Васильевна, и немало, – просто ответил Константин Семенович, – но я их не знаю. С Архипычем мы на фронте воевали. Плечом к плечу. Проверили друг друга.

– Так то война…

– И сейчас идет война… за человека, за советскую мораль. Серьезная война. С фашистами, Анна Васильевна, бороться было даже проще. Их видно. Они и одеты по-иному, и язык другой, и оружие… А на этом фронте всё не так.

– Не понимаю, про что вы говорите? – покачав головой, проговорила Анна Васильевна.

– Да вот недавно ты плакала, – вмешался Архипыч, – Сашка, видишь ли, по-матерному выругался. А как ты полагаешь, кто его научил? Погоди, еще и не тому научат!

Пример и угроза Архипыча оказались настолько убедительными, что Анна Васильевна сразу перестала спорить. Восьмилетний сын Степановых, в котором мать души не чаяла, учился во втором классе.

– Ну и что из того, что выругался? – возразил Коля. – Он же не понимает. Услышал где-нибудь на улице, ну и запомнил. Мало у нас ругаются?

Архипыч нахмурился. Вмешательство сына ему не понравилось:

– А ты бы лучше помолчал, Николай. Молод еще отцу указания делать.

– Я не указываю, папа. Я просто так… Константин Семенович насчет идеологического фронта говорит, а ты про Сашку. Ни к чему.

– То есть как это ни к чему? – рассердился отец. – А Сашка, по-твоему, что? Мальчишка, сопляк, никакого внимания не стоит? Ошибаешься, голубчик! Константин Семенович потому и в школу идет, чтобы за таких, как Сашка, бороться. Настоящих людей из них делать. Так я понимаю?

– Так! – подтвердил Горюнов.

– Вот! Слышал? «Учи, пока поперек лавки ложится, а как станет вдоль ложиться – не выучишь». Знаешь такую пословицу?

– А ты разве собираешься ребят пороть? – засмеялся Коля.

– Зачем пороть?

– На лавку-то ложились зачем? Чтобы их пороли!

– Ох, какой ты умный! Тут суть не в том, чтобы на лавку ложиться, а в том, что вдоль или поперек. Тебя, к примеру, поперек уже не положишь. Вон какой вымахал!

– Коля, а у нас и для тебя дело будет в школе, – сказал Константин Семенович.

– Какое? – насторожился молодой человек.

– Электриком.

– На триста целковых в месяц? – усмехнулся Коля.

– Угадал. Ставка триста рублей, но по совместительству. Работы немного.

– Работы я не боюсь, Константин Семенович.

– Да, да. Работы он не боится! – с издевкой подтвердил отец. – Если длинные рубли дадут! Вот какой он комсомолец! Даже на подвиг согласен, если хорошо заплатят.

Коля обиделся и молча отошел в конец комнаты. Самолюбие его было сильно задето, но он не хотел ссориться с отцом.

Анна Васильевна налила чай, села к столу и уставилась на мужа. Она понимала, что если он согласится работать в школе, то предстоит какая-то ломка так хорошо налаженной жизни.

– Не надо сердиться, Коля, – примирительно сказал Константин Семенович. – Отец выразился резко, что называется – перегнул, но, может быть, он в какой-то степени и прав. Стоит над этим задуматься. Ведь если бы у него не было никаких оснований, зачем бы он тебя обидел?

– Я не сержусь, – отозвался Коля. – Это уж всегда так… Отцы и дети. Старая проблема. Всегда отцы недовольны новым поколением.

– Вот и поговори с ним! Какой броней закрылся. Не подколупнешь!

– А потом… я считаю, что каждый человек должен иметь недостатки, – не слушая отца, продолжал Коля. – Сердись, не сердись – бесполезно. С этими недостатками приходится мириться.

– Это что! Ты про мои недостатки говоришь?

– Подожди, Архипыч! – остановил его Константин Семенович. – Коля, а почему ты считаешь, что каждый человек должен обязательно иметь недостатки? Должен! Почему должен? А если их нет?

– Этого не бывает, – снисходительно ответил Коля. – Не может быть человека без недостатков. И пишут об этом, и говорят…

– Ничего себе… удобная теория! – Константин Семенович усмехнулся и покачал головой. – Я думаю, что авторы этой теории создали ее для оправдания своих собственных недостатков. Вредная теория! Ты только подумай, Коля… Возьмем для примера человека, у которого нет недостатков. Как же ему быть? По такой теории выходит, что он неполноценный человек. Значит, ему надо заводить какие-то недостатки. Если в государстве существует подобная теория, нравственность народа должна из года в год падать, а не подниматься.

– Ну, а если это так? – возразил Коля.

– Что так?

– Если есть недостатки?

– Ну, а если они есть, разве с ними нельзя бороться? Как ты считаешь?

– Можно.

– Но сначала давай разберемся, что такое недостатки? Вот, например, человек горячий, вспыльчивый. Это что – недостаток? Как ты полагаешь?

– Ну, если чересчур…

– Вот именно. Человек горячий, вспыльчивый – это свойство его характера. Недостатком оно будет, как ты говоришь, когда он слишком горяч, чрезмерно вспыльчив. Ну, а может этот человек научиться сдерживать себя?

– Конечно может.

– Так! Значит, он может избавиться от этого недостатка. Ну, а если это так, то теоретически мы можем допустить, что человек в состоянии уничтожить все свои недостатки. Верно? А? Так это или не так?

– Так-то оно так… – с сомнением сказал Коля. – А всё же люди говорят… Даже в школе, когда я учился…

– Если в школе так говорили, то поступали как попугаи. Не задумываясь. А ты имеешь свою голову.

– Вот, Николай! – сказал внимательно слушавший весь разговор Архипыч. – Мотай на ус! Константин Семенович сам учитель. А от себя я скажу, что это правильно. Бывает и у нас на завкоме. Прорабатывают какого-нибудь пьяницу, прогульщика… Ну и некоторые тоже политику ведут… «Человек, мол, всё-таки… У всех, мол, есть недостатки. Надо снисходительно относиться!»

Для чего такая политика? А для того, чтобы в другой раз и к нему снисхождение делали. Так ведь, Анна? Как ты по женской линии считаешь? – неожиданно обратился он к жене.

– А я-то тут при чем?

– Скажи свое мнение.

– Мнение… – усмехнулась Анна Васильевна. – Мое мнение, что Коля тоже дело говорит. Не встречала я таких людей, чтобы не ошибались…

– Это другой разговор! Не путай. Ошибаться, конечно, все могут. Но тоже не обязательно! Ты вот, например, когда за меня замуж пошла, не ошиблась? – спросил Архипыч. – А? Или ошиблась?

– Конечно ошиблась! – засмеялась Анна Васильевна.

6. Следствие по делу…

В комнате высокий потолок и два больших окна, выходящих на Дворцовую площадь. Письменные столы поставлены возле окон, а рядом, для хранения документов и ценностей, железные сейфы. Несмотря на обилие мебели – шкафы для одежды, диван, стулья, – в комнате просторно и светло. На портрете хмурится Ленин, и это его выражение здесь очень подходит.

На завтра назначено совещание в обкоме, где должен был решаться вопрос об опытной школе, и будущий директор – Константин Семенович – торопился закончить дело об ограблении ларька.

Дело простое, мелкое, сумма незначительная. Застигнутые на месте преступления, мальчишки сознались, и по всему было видно, что это у них первый случай. Вместе с ними удалось задержать третьего, уже взрослого парня, по фамилии Волохов. Этот еще «не раскололся», как говорят в угрозыске, но по манере держаться, по повадкам, жаргонным словечкам, которые изредка прорывались, работники милиции понимали, что имеют дело с человеком опытным.

В комнату вошел оперативный работник Васильев. В одной руке он держал небольшой чемодан, а в другой туго набитый портфель. Поставив чемодан на стул, Васильев достал из портфеля протокол обыска и положил его перед начальником отделения.

– Врет он всё, товарищ начальник. Нигде он, конечно, не работает. Преимущественно у матери на шее сидит. Два года как из колонии вернулся. Это и есть Гошка Блин.

– Гошка Блин?

– Ну да. Георгий Волохов, по кличке Гошка Блин.

– Вот оно что… – протянул Константин Семенович. – Значит, старый знакомый. Ничего не скажешь – талантливый юноша.

– У-у… Организатор! – подтвердил Васильев. – Помните, весной на Васильевском острове магазин ограбили? Его шайка.

Константин Семенович откинулся на спинку стула и молча наблюдал, как сотрудник вынимал из портфеля и раскладывал на столе карманные часы, три авторучки, пар десять капроновых чулок и другие, явно краденые мелкие вещи.

Конечно, он помнил это дело. Прекрасное трехэтажное здание школы, где учились четверо виновных и куда он заходил весной, встало перед глазами. Большой вестибюль, вешалка с железной сеткой, полная, с чуть выпуклыми глазами, самодовольная Марина Федотовна… Именно в этой школе Борис Михайлович и предлагает ему стать директором.

– Мать в ночной смене работает. Привез ее сюда. В коридоре сидит, плачет, – сообщил Васильев, вытаскивая из портфеля и разглаживая рукой темно-красный шелковый галстук. – Вот полюбуйтесь!

С этими словами он приложил галстук к груди и повернулся к Горюнову. На широкой нижней части галстука была изображена женщина с рыжими распущенными волосами, в ярко-желтом платье.

– С фокусом, – подмигнул сотрудник и, нащупав пальцами ниточку, потянул за нее. Теперь на галстуке оказался рисунок совершенно голой женщины.

– Какая пошлость! – сморщился Константин Семенович.

– Да, – согласился Васильев. – Так сказать, натурализм. Американская продукция. И где он только откопал такую «красоту»?

Потянув за другой конец нитки, Васильев «одел» женщину и бросил галстук на стол.

– Вот еще… – сказал он, вытаскивая из портфеля черную книжечку. – Заводской пропуск. Я полагаю, что из кармана вместе с деньгами вытянул.

Константин Семенович внимательно посмотрел на приклеенную к пропуску фотографию рабочего и задумался. Как правило, воры не держат попавших к ним в руки чужих документов. Слишком это серьезная улика. Если Волохов сохранил пропуск, – значит, он ему был зачем-то нужен.

– А где это всё лежало?

– У него свой ящик в материнском комоде.

– Мать знала, что он прячет в этом ящике?

– Говорит, что не знала. Ящик на замке.

Константин Семенович взял со стола заготовленный листочек бумаги, записал на нем номер пропуска, имя и фамилию владельца, название завода и протянул записку сотруднику.

– Надо будет как можно скорей разыскать этого гражданина и выяснить, при каких обстоятельствах он потерял пропуск.

– Есть! А тут в чемодане женские тряпки. Я полагаю, что чемодан он украл в вагоне. Особенно ценного ничего нет, – объяснил Васильев, открывая чемодан. – Вот список.

– Ну хорошо. Отправляйтесь сейчас на завод, и сразу же позвоните, если что-нибудь выясните. Затем я вас попрошу проехать в дом, где живет Николай Садовский, и разузнать всё, что касается этого мальчишки. Поговорите в домоуправлении, во дворе, познакомьтесь с ребятами и расспросите их, зайдите к соседям. Одним словом, к концу дня жду полной характеристики.

– Их бы надо вывести из дела, товарищ начальник. Они преимущественно по глупости влипли. И рыжий тоже… Ребята не плохие.

– Хорошие ребята в ларек не полезут, – возразил Константин Семенович.

– Гошка Блин их с толку сбил. Таких рецидивистов я бы уничтожал начисто. Он как микроб заразный!

– Если мальчишки пошли воровать первый раз, надо сделать так, чтобы это было и в последний.

– Ясно! – согласился Васильев. – Так напугать, чтобы на всю жизнь запомнили… Вот вы имеете педагогическое образование, товарищ начальник… Скажите, а можно пугать детей?

– Смотря как и в каком смысле. В нашем деле это иногда помогает. – Страх – хороший тормоз, особенно в младшем возрасте. А почему вы об этом спросили, Арнольд Спиридонович?

– Да мы с женой всё спорим. Она считает, что детей пугать никак нельзя, трусами, дескать, вырастут.

– А когда ребенку говорят: не лезь на крышу – упадешь или: не тронь собаку – укусит, то пугают его?

– Вообще-то, да.

– Весь вопрос в чувстве меры, Арнольд Спиридонович. Страх бывает разный. Сколько лет вашему сыну?

– Третий год.

– Вот, вот, самый такой возраст… – засмеялся Горюнов. – Пригласите Волохову.

– А это всё так и оставим? – Васильев показал пальцем на разложенные вещи.

– Да. Пускай смотрит.

Мать Волохова, бедно, но опрятно одетая, с испуганно-робким выражением глаз, неторопливыми движениями, производила приятное впечатление.

– Садитесь, пожалуйста! – предложил Константин Семенович.

Приблизившись к столу, женщина посмотрела на разложенные вещи, затем на следователя и, глубоко вздохнув, покорно опустилась на стул.

– Вы знаете, о чем у нас будет разговор? – пододвигая к себе папку с делом, спросил Константин Семенович.

Вместо ответа женщина еще ниже поникла головой, но спохватившись, вскинула на Горюнова свои большие, полные слез глаза.

– А вы разрешите ему передачу, товарищ следователь? – тихо попросила она, приподнимая с колен небольшой узелок.

– Зачем? – строго спросил Константин Семенович и, видя, что женщина не поняла, объяснил: – Он же получает паек. Этого ему вполне достаточно. Или вы хотите сделать его пребывание у нас более удобным?

– Ну как же… какой бы он ни был… всё-таки сын.

– Сколько ему лет?

– Девятнадцать исполнилось.

– Скажите, гражданка Волохова, он вам приносил когда-нибудь, ну хотя бы раз, свою получку? Насколько мне известно, зимой он работал.

– Да, работал. Всю зиму работал, – оживилась женщина.

– А получку он приносил вам?

– Нет, – неохотно созналась она.

– А вы требовали?

– Ну зачем же… Ему самому деньги нужны.

– Так. Значит, вы его кормили, поили, одевали, обували и ничего от него не требовали. Ни помощи, ни сочувствия! Так?

– Как же я могла потребовать, товарищ следователь, – еле слышно проговорила Волохова. – Сами видели, какой он своевольный… здоровый… Разве я могу с ним справиться?

– Это сейчас! А раньше? Когда ему было два, три, пять, десять лет? – спросил Константин Семенович. С минуту он ждал, но видя, что женщина не собирается отвечать, неторопливо продолжал: – Так всегда и бывает. Вы на него работали, вы ему отдали всю свою молодость, вырастили его физически крепким, сильным… А скажите мне, пожалуйста, только откровенно, как он к вам относится? Уважает он вас? Жалеет? Бережет?

Женщина приготовилась к строгому, официальному и очень тяжелому допросу. Она решила, по мере возможности, защищать своего преступного сына, чтобы хоть немного смягчить, его участь. И вдруг оказалось всё совсем не так. Перед ней сидел хотя и суровый, но вовсе не злой человек, и в голосе его слышался не только справедливый упрек, но и сожаление о том, что случилось.

– Господи, господи… и за что мне такое наказание! – пробормотала она. И, не в силах больше сдерживать себя, разрыдалась.

Некоторое время Константин Семенович ждал.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал он, когда почувствовал, что слова его будут услышаны. – Слезами тут не поможешь. Вы, конечно, виноваты в том, что не могли воспитать сына по-настоящему, но и наказаны вы достаточно. Даже больше чем достаточно. Успокойтесь!

Женщина развернула узелок и большим пестрым платком вытерла лицо, руки, затем, не поднимая глаз, несколько раз кивнула головой. Следователь должен был понять, что она уже успокоилась и может отвечать.

– Скажите мне, где его отец?

– Нет у него отца… и не было!

– Ну, этому разрешите не поверить.

Женщина посмотрела на следователя, и на губах у нее появилось что-то похожее на улыбку.

– Я неправильно объяснила. Есть, конечно, отец…

– Ну разумеется. Вот и расскажите мне про него.

– А что рассказывать? Была я девчонкой глупой… На фабрике у нас один студент на практике работал. Культурный такой, образованный… Ну вот и вскружил голову. Всякие слова красивые говорил… А я верила… Да разве только я? Потом уехал… Все мы такие дуры в молодости. Доверчивые.

– Вы знаете фамилию отца?

– Знаю. Только ни к чему его теперь трогать.

– Пускай продолжает развлекаться с другими, – в тон ей продолжал Константин Семенович.

– Да. Пускай живет! – согласилась женщина, но сейчас же спохватилась: – Как вы сказали? Развлекаться с другими? Это почему же?

– Так выходит! Этот обман вы ему простили, а до других вам дела нет…

– Теперь он человек пожилой, – горестно сказала женщина. – Остепенился. Да и время теперь после войны другое. Сейчас девчонки сами на шею вешаются. Ни стыда, ни гордости… Вижу ведь я, что у нас на фабрике делается!

– Все такие?

– Нет, зачем же все? – подумав, сказала Волохова. – Всякие есть. Одни отпетые совсем, отчаянные головушки, а другие… Нет, про всех нельзя говорить. Есть хорошие девушки.

– Так оно и раньше было. Всякие. А скажите мне, пожалуйста, сын похож на отца?

Вопрос этот почему-то смутил женщину. Взглянув на следователя, она отвернулась к окну, и было видно, как сильно покраснело ее лицо.

– Да. Похож… очень похож! – после некоторого молчания ответила она.

– А давно он отбился от рук? – Константин Семенович, хотя и задал этот вопрос, не стал ждать ответа. – Вначале он скрашивал вашу нелегкую жизнь… Первая улыбка, первый лепет, первые шаги. Всё это приносило вам радость. Вы его ласкали, баловали, всё разрешали. Потом он стал старше, но вы продолжали всё делать за него, всё ему прощали… – Константин Семенович говорил чуть нараспев, и женщина в такт его словам кивала головой. Взгляд ее больших грустных глаз был устремлен в окно, куда-то выше адмиралтейского шпиля. – Исполняли все его желания, – продолжал Горюнов. – Давали деньги в кино, на эскимо… С каждым годом потребности мальчика росли… Вам было трудно, но вы себя утешали примерно так: «Пускай мне будет тяжело, зато у сына – счастливое детство». Так?

Женщина очнулась.

– Так, – сказала она тихо. – Откуда вы это знаете?

– Вы не первая и не последняя. Когда ребенок по натуре энергичен, предприимчив и когда безвольная, безрассудно любящая мать воспитывает сына так, как я говорил…

– Но ведь я не учила его воровать… я не воспитывала его таким! – горячо возразила Волхова. – Я ему всегда говорила, что надо быть честным, хорошим…

– Говорили? Конечно, говорили. Ну, а почему же он стал вором?

– Не знаю… Попал в плохую компанию… Мне за ним следить было некогда, я на работе целый день.

– А почему другие дети не попадают в плохую компанию, почему не становятся ворами? Почему они помогают своим матерям, уважают их, любят, жалеют, берегут?

Возражать на это было трудно. Ведь и в самом деле, все ленинградские дети, выходя из дома, оказываются примерно в одинаковых условиях. На всех может влиять улица, все они могут встретиться с плохой компанией.

– Как же так, товарищ следователь? – после некоторого раздумья спросила Волохова. – По-вашему, выходит, что когда мать любит своего ребенка и слишком балует, значит, он должен стать вором?

– Нет. Вором он становится редко, но плохим человеком – очень часто. И почти всегда – эгоистом, барчуком, жестокосердным.

– Значит, детей и любить не надо?

– Обязательно надо. Но любить надо ребенка, а не свою любовь к нему. Ребенок не игрушка, не кукла, а человек.

В это время в дверь осторожно постучали.

– Разрешите войти? – спросил мужской голос в чуть приоткрытую щель двери.

– Ну входите. Кто там?

Вошел высокий мужчина в грязной перемазанной маслом спецовке, распространяя сильный запах бензина. Вежливая улыбка, застывшая на его губах, никак не соответствовала тревожному выражению глаз.

– Вы Садовский? – догадался Константин Семенович, увидя в руках мужчины повестку.

– Точно так!

– Подождите в коридоре. Я вызову.

– Только я с работы отпросился, уважаемый товарищ…

– Подождите в коридоре, – спокойно повторил Константин Семенович.

– Слушаюсь! – как можно любезней произнес мужчина и, с ненавистью взглянув на Волохову, быстро направился к двери.

– Вы знаете этого человека? – опросил Горюнов, когда Садовский вышел.

– Ну как же! В одном доме живем.

– Большая у него семья?

– Четверо. Жена, сын, дочь…

– Сына зовут Николаем?

– Господи! И Колька сюда попал! – с искренним огорчением воскликнула женщина. – Такой хороший парнишка…

– Плохая компания… Компания вашего сына.

– Мой сын тут ни при чем, товарищ следователь, какая он Кольке компания! Гоше девятнадцать исполнилось, а тому и четырнадцати нет. С дочерью Садовского – верно… одно время гулял, – поджав губы, призналась Волохова. И сказано это было таким тоном, что сразу стало ясно, с каким презрением относилась она к девушке.

Константин Семенович ждал продолжения. Ждал полной, хотя и пристрастной характеристики дочери Садовского, но ошибся.

– Вы говорили, что, когда несознательная мать балует ребенка, он может стать вором, – медленно, словно взвешивая каждое слово, произнесла женщина. – Ну, а вот, к примеру, Колька! Тоже начал воровать, а ведь его никто не баловал… Он и голодным часто сидит, и бьют они его… Особенно отец, когда пьяный.

– А почему вы считаете, что Николай занимается воровством? Вы знаете такие случаи?

– Нет. Пока не замечала, – покачав головой, сказала Волохова и не без злорадства спросила: – А что, значит, Людмила попалась? Или сам? Давно бы пора!

Женщина чувствовала себя совершенно свободно. Страх прошел, и ей казалось, что говорит она не со следователем уголовного розыска, а со школьным учителем.

– Дочь Садовского зовут Людмилой? А чулки эти… не для нее? – спросил Константин Семенович, перекладывая пакеты с капроновыми чулками с места на место.

Волохова поняла вопрос по-своему.

– Кто их знает! – со вздохом сказала она. – Может, и она украла да у него спрятала. Отпетая девчонка!

– А вы не знаете Капитонова? – неожиданно спросил Горюнов, глядя в упор на женщину.

– Капитонова? – переспросила Волохова. – Нет. Не знаю.

– И никогда не слыхали такой фамилии от сына?

– Не слыхала. А как его зовут?

Константин Сергеевич раскрыл заводской пропуск.

– Виталий Ильич.

– Нет. Ни разу не слыхала, – охотно ответила она. – Вообще-то у него много всяких знакомых, но такого не слыхала.

– Ну хорошо. Сейчас мы закончим наш разговор. Если вы мне понадобитесь, я вызову.

– А как же с передачей? – спросила женщина, и снова в ее глазах появилось испуганное, робкое выражение.

Константин Семенович посмотрел на Волохову и усмехнулся. Было досадно, что весь их разговор прошел впустую. Но разве можно ее винить? Разве всегда простые, давным-давно известные мысли помогают и более культурным людям? Нет. К сожалению, и среди образованных родителей не очень много таких, которые понимают законы воспитания и правильно строят свои отношения с детьми. Чаще можно встретить родителей, которые хотя и не читали педагогической литературы, но каким-то чутьем, инстинктом угадывают, как следует воспитывать своего ребенка. Здесь, в уголовном розыске, Константин Семенович много раз убеждался в этом.

– Передачу можете оставить здесь! – сухо сказал он. – Что вы ему принесли? Покажите.

Женщина торопливо развязала узелок. В нем оказались три пачки папирос, несколько яблок, две плетенки с маком, пачка сливочного масла и завернутый в газету небольшой пакет.

– А что в газете?

– Тут конфетки. Ириски он любит.

– Ириски любит? – спросил Константин Семенович, намереваясь вытряхнуть конфеты из кулька. – Водку он тоже, наверно, любит. Вы ему и водку покупали на свою зарплату?

– Конфеты не я покупала. Дружок у него есть…

– Какой дружок? – насторожился Константин Семенович.

– Молодой человек. Очень хороший. Вежливый такой, образованный… Если бы Гоша с такими водился, ничего бы этого не было…

– Как его фамилия?

– Зовут Олег, а как по фамилии – не знаю.

– Часто они встречались?

– Тоже не могу сказать. Я его два раза видела… Как-то весной пришел, а второй раз вчера. Пришел очень расстроенный. Жаль, говорит, мне Гошу. Мы с ним были друзья, а вот не слушал, говорит, меня… Я заплакала, конечно, а он стал меня утешать. Спросил насчет передачи и сегодня утром принес вот яблоки, ириски, масло. Всё на свои деньги купил. Заботливый такой мальчик! И одет хорошо. Видно, что сын богатых родителей, – со вздохом закончила Волохова.

– Конфеты он так и принес? В газете?

– Да. Так и велел передать.

– А что он вам еще сказал?

– Больше ничего такого… Спросил насчет Людмилы, заходила она ко мне или нет.

– Когда он собирался к вам еще зайти?

– Ничего не сказал. Сказал, что зайдет, а когда – не сказал.

– Ну хорошо, – медленно проговорил Константин Семенович, поднимаясь. – Сегодня я вызову вашего сына на допрос и всё передам. Больше я вас не задерживаю. Идите домой и отдыхайте. Вы же в ночной смене работаете?

Женщина тяжело встала со стула, молча поклонилась и направилась к выходу. Как только она открыла дверь, в комнату протиснулся Садовский.

– Я вас не вызывал! – строго остановил его Константин Семенович. – Придется еще немного подождать.

– Я полагал, что вы освободились… Я с работы отпросился…

– Помню, помню.

Закрыв дверь на ключ, Константин Семенович вернулся к столу и позвонил по местному телефону:

– Алло! Кто это? Товарищ Щербаков! Ты-то мне и нужен. Сейчас я отпустил одну гражданку. Фамилия ее Волохова. Да, да, мать этого… Пропуск я ей забыл выписать, а поэтому она скоро вернется назад. Нужно проводить ее до дома, издали… Очень возможно, что кто-нибудь поджидает ее на пути или где-нибудь возле дома. В особенности меня интересует хорошо одетый юноша. Зовут Олегом… А больше никаких примет. Остальное постарайся выяснить… Фамилию, адрес. Но так, чтобы он ничего не заподозрил… Нет. Они не уговаривались, но мне почему-то кажется… Совершенно верно. Я бы на его месте и в его возрасте обязательно встретил эту женщину…

Повесив трубку, Константин Семенович занялся осмотром передачи. Чувствуя, что тут спрятано какое-то сообщение, он начал внимательно разглядывать каждый предмет. Перекладывая на край стола хлеб, масло, яблоки, папиросы, следователь упорно искал пометок, знаков или записки. Записку можно спрятать в хлеб, в масло или в мундштук папиросы. Самой подозрительной была газета. Вытряхнув конфеты на стол, он ладонями разгладил листок, но в это время раздался осторожный стук. Вернулась Волохова.

– Вы что-нибудь забыли? – спросил Константин Семенович, открывая дверь.

– Меня послали обратно, товарищ следователь, – смущенно сказала женщина. – Не выпускают. Говорят, пропуск надо.

– Да. Пропуск нужен, – сказал Горюнов. – Извините, пожалуйста. Это моя вина. Я сейчас. Подождите секунду.

Волохова осталась в дверях, а Константин Семенович вернулся к столу и выписал пропуск.

– Досадно, что так получилось, – посочувствовал он, вручая пропуск. – Пришлось вам по лестнице подниматься. Извините!