Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

3. Предложение

Татьяна Михайловна сидела за письменным столом мужа. В комнате был полумрак. Настольная лампа бросала широкий светлый круг, захватывая кипу школьных тетрадей, кучу газетных вырезок, сдвинутых на край стола, и разложенные учебники, над которыми склонилась голова дочери.

– Мама, а что такое «поддыхало»? – неожиданно спросила девочка.

– Как ты сказала?

– Поддыхало! Мальчишки у нас всё время говорят: ка-ак дам в поддыхало!

– А-а… Это, наверно, солнечное сплетение. Оно помещается вот здесь, под ложечкой, – разъяснила Татьяна Михайловна, нащупав пальцами «поддыхало» у дочери. – Не отвлекайся, Лялька. Ты мне мешаешь.

На кухне гремела посудой Арина Тимофеевна. Над головой кто-то беспрестанно заводил «Голубку». За окном шумели проезжавшие мимо автомобили, но все эти звуки не мешали работать сосредоточенно. Трудно проверить за вечер сорок семь ученических тетрадей, но Татьяна Михайловна уже привыкла к этому. Натренированные глаза быстро бежали по строчкам диктанта, спотыкаясь на ошибках. Красным карандашом она почти автоматически исправляла а на о, в на г, вписывала пропущенные буквы, дописывала слова и, наконец, ставила отметку. Фамилии детей на обложках тетрадей она могла не читать. Стоило ей раскрыть исписанную страничку, как она не только узнавала имя и фамилию девочки или мальчика, но и мысленно видела их глаза, пухлые губы, косички, челочки…

Звонок в прихожей сорвал Олю с места.

– Папа пришел! – Подпрыгивая на одной ноге, она побежала открывать дверь.

Пока Константин Семенович раздевался, девочка умчалась в кухню и там развернула бурную деятельность:

– Бабушка, папа пришел! Скорей, скорей… Он устал, наверно. Я сама зажгу… Ну пусти, бабушка!

Кормить вернувшегося с работы отца было на ее обязанности, и девочка очень ревностно относилась к этому делу.

Константин Семенович вошел в комнату и некоторое время смотрел на освещенную голову жены.

– Ты знаешь, Танюша… У какого-то советского поэта есть лирические стихи. Описывает он ночь в деревне. Тишина. Звезды. Все спят, и только в одном окне горит огонек. Там учительница правит детские тетради. Какая умилительная картина!

– Ну так что?

– То есть как «что»! Чему же тут умиляться? Это возмутительно! Всем полагается ночью спать, а учительнице нет? У нее же завтра уроки…

– Ты сегодня сердитый?

– Наоборот. Сегодня у меня прекрасное настроение. Часа через два придет гость.

– А кто?

– Борис Михайлович Замятин. Когда-то он был моим большим другом. Вместе учились в институте. Сейчас не знаю… Жизнь и время так меняют людей…

Оля прибежала в комнату, зажгла верхний свет и захлопотала вокруг стола. Достала из буфета тарелки, вилку, ножик, ложку.

– Папа, ты очень устал?

– Нет, Леша, не очень. А что это у тебя с косой?

Кончик светлой косы у дочери был вымазан фиолетовыми чернилами.

– Мальчишки в чернила окунули. Я даже не заметила, папа. Они сзади сидят. Я хотела отрезать, а мама говорит – не надо. Отмоются.

– Конечно, отмоются, – согласился Константин Семенович. – Ну, а чем же у вас это кончилось? Он тебе косу вымазал, а ты что?

– А я ему чернилами на гимнастерку плеснула.

– Так. Значит, рассчиталась. Ну, а дальше?

– Сначала он хотел драться, а я сказала – только посмей! Я хотела ему сдачи линейкой дать… если полезет.

– Не полез?

– Нет. Струсил.

– Ну и хорошо!

– Ему, наверно, за гимнастерку дома влетит, папа…

– Наверно. Гимнастерку ты, пожалуй, зря… А что Фаина Дмитриевна сказала?

– Она не видела. Я скажу ей, что сама косу измазала. Нечаянно. Правда, папа?

– Да. Жаловаться, конечно, не стоит, – согласился Константин Семенович, покосившись в сторону жены.

В это время из кухни донесся голос Арины Тимофеевны, и девочка побежала за супом.

Татьяна Михайловна слышала весь разговор, но, как всегда, при дочери не вмешивалась.

– Костя, а ты считаешь это нормальным?

– Нет, я не считаю это нормальным, Танюша. Но видишь ли, у них в классе нет коллектива, а значит, нет и дружбы. Как же не драться, если безопасность каждого зависит только от личной смелости и решительности.

– Я не хочу с тобой спорить, – сказала Татьяна Михайловна, задумчиво глядя на лампу. – Если строго разобраться, в моем классе тоже нет коллектива. Но вокруг чего, вокруг каких дел я могу создать коллектив? Успеваемость, и только успеваемость! Больше наша директриса ничего не признаёт.

– Успеваемость – это эталон, которым, к сожалению, сейчас измеряется всё. Попробуй представить, что творится в министерстве… Школы дают свои отметки в районы, районы в область, все области в министерство. Собирается огромное количество данных, и начинается их обработка. При помощи счетных машин отметки складывают, множат и делят. Потом их сравнивают с прошлыми годами, выводят кривые по каждому предмету и высчитывают среднюю по четвертям… Не правда ли, какой громадный, колоссальный труд! А ты ворчишь.

– Мама, а почему ты ворчишь? – спросила Оля, войдя в комнату и услышав последнюю фразу.

– Ворчит она потому, что ты вмешиваешься в разговор взрослых и никак не можешь от этого отвыкнуть! – строго сказал Константин Семенович и, взглянув на нахмурившуюся дочь, спросил: – Учтем?

– Учтем, – кивнув головой, согласилась девочка, наливая в тарелку суп.

Она села напротив отца, положила локти на стол и, подперев ладонями щеки, Не отрываясь и не мигая, стала смотреть на его седую голову. Она любила и уважала отца. Это не беда, что иногда он делает замечания. Всё-таки он старше и опытней. Он кормит и воспитывает ее.

Потом, когда Оля станет взрослой, а отец состарится, уже она будет его кормить. Девочка часто мечтала об этом времени; живо представляя, как заботливо, с какой любовью она станет ухаживать за стареньким папой. Почему-то, думая об отце, она совсем забывала про мать. Может быть, это объяснялось тем, что мать была значительно моложе отца.

– Лешка, а как у тебя обстоит дело с уроками? – спросил Константин Семенович.

– Осталась одна задачка.

– Может быть, ты ее решишь, а потом вместе сходим в магазин? Прогуляемся перед сном.

– Очень хорошо! – радостно согласилась девочка. – Да, чуть не забыла! Папа, я разбила сегодня стакан…

– Жаль, – спокойно проговорил Константин Семенович.

– Просто не понимаю, как он выскользнул.

– Я думаю, что все твои неудачи оттого, что ты торопишься. Ужасно торопишься. Что, по-твоему, лучше: быстро, но плохо или не спеша, но хорошо?

– По-моему лучше быстро да хорошо! – подумав, сказала девочка.

– Да. Но быстро и хорошо у тебя не получается, – возразил Константин Семенович.

Оле нужно было уже идти спать, когда, наконец, пришел Замятин.

Борис Михайлович был Константину Семеновичу по плечо. С большой лысой головой, широким носом, толстыми губами, коренастый, с порядочным животиком, на коротких ногах, он производил впечатление очень доброго и веселого человека.

– Вот, Боря, моя семья! Жена, теща и дочь, – говорил Константин Семенович, показывая на женщин. – Татьяна Михайловна, Арина Тимофеевна и Ольга Константиновна. Знакомься…

– Очень рад… очень рад! – с чувством говорил Борис Михайлович, пожимая обеими руками руки Татьяны Михайловны и Арины Тимофеевны. Олю он поцеловал в щеку, чем сильно ее смутил. – Живем в одном городе и не знаем… Правда, я тебя не искал. Кто-то мне наврал, да и не один человек это говорил, что ты погиб на войне. Не одну рюмку я выпил за упокой твоей души, Костенька. Честное слово!

– Ну, а сегодня отпразднуем воскрешение.

– Обязательно, обязательно! Сижу сегодня у себя, прием идет… и вдруг секретарша: к вам товарищ из милиции. Что, думаю, за чертовщина! Почему ко мне? И вдруг – Костя! Глазам не поверил… А палку-то зачем таскаешь? Укоротили ногу?

– Да, на одну сторону чуть покороче стал. Для симметрии не мешало бы и вторую…

– Обувь надо специальную…

– А ну ее! Привык уж.

– А я ничего… Продырявили в одном месте, вот здесь у ключицы. Верхушку легкого задели, но ничего, поправился. Как новый стал. Ну-ка иди сюда! – неожиданно обратился он к Оле, беря ее за руки и притягивая к себе. – Ольга Константиновна! Давай анкету заполнять. Сколько лет?

– Скоро исполнится двенадцать.

– Ровно дюжина. Отлично!

Оле очень нравился этот веселый, с громким голосом человек. И не только потому, что он был папиным другом. Папа сказал, что раньше он был учителем. «Вот бы нам такого», – подумала она.

– Ну, а с мальчишками уживаетесь? – продолжал спрашивать Борис Михайлович. – Не деретесь?.. Ну ничего, годик-другой поживете вместе, и всё утрясется. Политехнизацию начнем вводить, труд… Между прочим, Костя, большие реформы ожидаются…

Константин Семенович с улыбкой слушал друга, но молчал. Он не хотел начинать разговора, затрагивающего школу и учителей, при дочери.

– Ну вот, Оленька, познакомилась, поговорила, а теперь спать, – вмешалась Татьяна Михайловна, показывая дочери часы.

Оля умоляюще посмотрела на мать, на отца и поникла головой.

– Как жаль, – с искренним огорчением сказал гость. – Но режим есть режим. Я надеюсь, Оля, что мы скоро увидимся и тогда наговоримся. – Чудесная девчонка! – проговорил он, когда Оля, а за ней и Арина Тимофеевна вышли из комнаты. – А бабушка куда? Укладывать?

– Ну что ты. У нас полное самообслуживание с пяти лет. Бабушка пошла разогревать ужин, – объяснил Константин Семенович. – Давай-ка к столу. Соловья баснями не кормят. Я недавно обедал, но для компании могу еще… Водку пьешь?

– С тобой выпью, а вообще нет. Сердце сдает. Татьяна Михайловна, вы тоже из нашей учительской гвардии?

– Да. Я в начальной школе.

– О-о! Великое дело! Начальная школа закладывает фундамент, основу всех основ. В начальной школе должны быть лучшие из лучших, самые талантливые, самые развитые, самые образованные. Но почему-то учителей в начальную школу готовят иначе, и находятся они в худших условиях… Я уже писал об этом.

– Ну и чего ты добился? – спросил Константин Семенович.

– Пока ничего. Ждем…

– Бери рюмку, Боря. Танюша, а ты пригубишь? За такую встречу стоит немножко выпить.

– Да, да… Поразительная встреча! Татьяна Михайловна, если бы вы знали, какой это был когда-то человек! Длинноногий… впрочем, он таким и остался, но голова… Принципиальный, непримиримый, умница… Какие он профессорам вопросы задавал! Помнишь Лещинского? Ты же его заставил Ленина по-настоящему читать.

– Да. Теперь профессора другие…

– Думаешь, лучше?

– Не лучше, но другие, – уклончиво ответил Константин Семенович. – Давай выпьем сначала. И так уж половину расплескали.

Друзья чокнулись и, с блестевшими от радости глазами, выпили.

– Рекомендую, Боря, грибки. Собирала и мариновала дочь, под руководством бабушки.

Некоторое время молча закусывали, поглядывая друг на друга и улыбаясь каждый своим мыслям.

– Но ты мне, Костя, так и не сказал, что случилось? Как это ты, педагог по призванию, талантливый, с искрой божией педагог, стал милиционером? – спросил Борис Михайлович. – Почему променял Школу на милицию?

– Надо же кому-то оформлять результаты вашего воспитания.

– Не-ет, милый друг, шутками ты не отделаешься. Теперь я за тебя возьмусь!

Арина Тимофеевна принесла горячей, рассыпчатой картошки и начала раскладывать по тарелкам, поглядывая на важного, как ей казалось, гостя.

– Борис Михайлович, а почему вы с таким предубеждением относитесь к милиции? – спросила Татьяна Михайловна.

– С предубеждением? Нисколько! Я очень ценю и уважаю милицию, но для Кости есть работа более значительная.

– Например?

– Директором школы. Сейчас вопросы воспитания всех очень волнуют.

– Да, да, – с улыбкой согласился Константин Семенович, вставая. – Недавно мне пришлось прочитать газетную статью. Очень она меня разволновала. Я даже выписал начало. Вот послушай!

С этими словами он взял со стола одну из своих тетрадей, нашел нужную страницу и начал читать:

– «В этом году во весь рост встал вопрос о воспитании. Особенно остро встал этот вопрос в больших городах, где не разрешен еще квартирный кризис, где школы в две, а то и в три смены. Идет усиленная стройка школ, принимается ряд мер, чтобы ликвидировать двухсменность, для ребят открываются двери клубов и т. д.

Сейчас вопросы воспитания обсуждаются на широких родительских собраниях, среди учителей, среди молодежи, даже в трамваях разгораются иногда горячие дискуссии на эту тему…»

Борис Михайлович слушал статью, всё больше недоумевая, чем она могла разволновать друга:

– Всё?

– Всё.

– А что же тут такого? Обычная статья.

– А как ты думаешь, где она напечатана?

– Скорей всего, в «Труде». Там что-то насчет клубов…

– А когда она напечатана?

– Ну, это трудно сказать. Неделю, месяц назад.

– Напечатана она в «Известиях» в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Автор Крупская.

– Да не может быть! – с удивлением протянул Борис Михайлович и расхохотался. – Ай да Костя! Ну и поймал!

– Боря, а ведь это не так смешно! – с упреком сказал Константин Семенович. – Двадцать лет прошло…

– Я смеюсь не потому! Очень неожиданно получилось. Ты мне дай переписать. Я где-нибудь в докладе грохну. Очень эффектная штука! А смешного тут, конечно, ничего нет. Двадцать лет говорим о воспитании, а никаких особенных перемен.

– Ты ошибаешься, Боря. Перемены есть. Вспомни! В тысяча девятьсот тридцать пятом году вышла «Педагогическая поэма». Макаренко показал результаты своей работы. Ему удалось провести в жизнь ленинские принципы коммунистического воспитания. Макаренко, конечно, было трудно. Чиновники ему сильно мешали, но всё-таки он мог работать. А ведь Макаренко был не один. Сколько талантливых педагогов работало в школах, и делали они большое, интересное дело. Рождалась новая педагогика… И вдруг наша школа почему-то свернула на старую, проторенную дорожку… Что у нас сейчас? Что-то вроде копии старой гимназии.

Константин Семенович замолчал, налил в рюмки вина и пододвинул гостю.

– Ну может, и не совсем так… Но говори, Костя, говори. Мне это всё ужасно интересно.

– О школе я, действительно, много думаю. Особенно в последнее время.

– Ну, а почему ты ушел? Ты же мне говорил, что работал после войны в школе имени Ушинского.

– Я не ушел, Боря. Меня ушли… В пятьдесят первом году. Правда, по собственному желанию, но был вынужден подать заявление.

– Но почему всё-таки?

– Не сработался с начальством. Не сошлись характерами, как говорится.

Прежде чем выпить налитую рюмку, Борис Михайлович погрозил ему пальцем:

– Характерами! Знаю я тебя, голубчик. Ну, а за что выпьем?

– За новую школу.

– Согласен. За твою.

– То есть как это за мою?

– За новую школу под твоим руководством.

– В мечтах.

– Нет, нет, ты, пожалуйста, не увиливай. Как раз мы решили снять одну…

– Ну что ты, Боря! Какой же я директор школы! Я педагог…

– Именно поэтому ты мне и нужен. Сейчас другое время, Костенька.

– А что изменилось?

– Не валяй дурака… что изменилось? Газеты читаешь?

– Мало ли что в газетах пишут!

Они стояли друг против друга с рюмками в руках, не решаясь выпить, словно от этого зависело согласие одного и успех предложения другого.

– Да пейте вы, господи! – не выдержала Арина Тимофеевна. – Пятнадцать лет не видались и сразу сцепились, как петухи… О чем спорить-то!

– А мы не спорим… – сказал Борис Михайлович, выпивая свою рюмку. – Мы обсуждаем проблемы государственной важности. Да, Костя, совершенно ясно, что сейчас, в пятьдесят пятом году, школа стоит опять перед ломкой. Детей слили, и это первый шаг…

– А что еще?

– С процентоманией немного поутихли. Программы сократили. Политехнизацию будем вводить, приучать к труду.

– За отметки! – в тон ему подсказал Константин Семенович.

– Выскажись, Костя, – серьезно предложил Борис Михайлович. – Я вижу, у тебя что-то на уме.

– Как-нибудь в другой раз… Я вижу, что мы с тобой не расходимся в оценках. И я рад. А говорить?.. Слова, слова… – Константин Семенович вздохнул и продолжал: – В газетах, в журналах… много этих слов о воспитании. И всем известно, что́ надо делать. Все, например, знают, что надо воспитывать у детей любовь к труду. Ну, а как это делать? Как? Думаю, что только не так, как начинает это делать Педагогическая академия. В принудительном порядке, на уроках, за отметки, любовь к труду не воспитаешь. Чувство долга, ответственности, наконец – убеждения… Да! Всё это надо воспитывать. А как? Вот основная, главная трудность. Как! Нигде, ни в одной статье, ни в одной книге об этом не сказано.

– Не сказано потому, что не знают, – согласился Борис Михайлович и встал. – А ты знаешь. Всё! Договорились? Ты директор школы, и никаких разговоров! К черту колебания!

4. Начальник управления

Ландыши! В конце июля в Ленинграде продавали свежие, прохладные, крупные ландыши. Весна была поздней, и привезли их откуда-то из-под Волхова.

Константин Семенович купил букетик, продел цветы в петлицу лацкана и отправился дальше. Он любил прогулку утром от дома до места работы. Большая часть дороги шла по набережной Невы. Пешеходов здесь всегда мало, думалось и дышалось легко. А думать приходилось много. Особенно последнее время. Борис Михайлович, с которым он теперь часто встречался, не оставлял его в покое – настойчиво уговаривал взять школу.

Школа! Как много заложено в этом слове. Детство, отрочество и юность каждого проходят в школе. Самое важное, самое дорогое и светлое связано со школой. В школе пробуждаются первые чувства – дружба, любовь, чувство долга, чести, гордости… В школе формируется личность – характер, воля, мировоззрение… И, наконец, наклонности, способности, будущая профессия – тоже определяются в школе.

«И как это всё может быть искалечено, опошлено, засушено, – думал Горюнов, – если школа находится в руках чиновника!..»

Не успел Константин Семенович разложить на своем столе дела, как по местному телефону его вызвали к начальнику управления.

Крупный, в меру полный, седоватый, с генеральскими погонами на военном мундире, с семью рядами орденских планок, с Золотой Звездой Героя, в синих штанах с красными лампасами, комиссар имел очень представительный вид. Многие из работавших с ним долго не могли привыкнуть к некоторым странностям его поведения с подчиненными. К хорошим, добросовестным работникам он, казалось, придирался, чересчур требовал от них, горячился. С плохими был всегда сдержанно спокоен и подчеркнуто вежлив.

В обширном кабинете, кроме комиссара, сидел пожилой полковник с голубыми петлицами.

– Проходите, товарищ Горюнов! – громко пригласил Константина Семеновича начальник управления, поднимаясь и выходя из-за стола. – Знакомьтесь… Полковник Ухабов. Неплохо справлялся с фашистами в воздухе, а сейчас приземлился и сам попал в пиковое положение. Пришел помощи просить. Садись, Константин Семенович. – Комиссар вернулся на место, откинулся на спинку кресла. – Ну, докладывай, полковник. Горюнов – педагог, неплохо в мальчишках разбирается.

– Дело у меня несложное, – начал полковник: – в нашем доме живет много подростков. Лето, и они всё время на улице болтаются. Я имею «Победу», а гаража пока нет. Приходится ставить машину во дворе. И вот вам нетрудно представить, что они вытворяют! То фары разобьют, то шину спустят, то открутят что-нибудь. Просто из сил выбился! Чего я только не делал: грозил, родителям жаловался, караулил… Ничего не помогает.

Константин Семенович посмотрел в хитро прищуренные глаза своего начальника и чуть развел руками.

– Пост мы ему, конечно, не выставим, – сразу отозвался начальник, – и дела заводить не будем, а помочь человеку надо. Что ж, раз машина на приколе.

– Да! Хоть продавай! – со вздохом подтвердил полковник. – На полчаса оставить нельзя.

– Тут трудно что-нибудь советовать. Надо заинтересовать ребят…

– Чем их заинтересуешь?

– Товарищ полковник, а вы были когда-нибудь в их возрасте? – неожиданно спросил Константин Семенович.

– Ну, предположим, был, – с улыбкой ответил тот.

– Был, да забыл, – заметил комиссар.

– Попробуйте поставить себя на их место, – продолжал Константин Семенович. – На дворе стоит машина – мечта всех ребятишек, а злой дядька-хозяин не дает к ней даже подойти…

– Посмотреть, пощупать, погудеть, – прибавил комиссар.

– Вспомните, товарищ полковник, – продолжал Горюнов, – разве не было у вас похожего случая в детстве? Правда, интересы наши тогда были несколько скромней: велосипед, лодка, лошадь, но ведь и в наше время машины тянули мальчишку как магнит. Я бы на вашем месте прокатил ребят разок-другой, дал бы им подержаться за руль, разрешил бы помогать ухаживать за машиной – чистить, мыть, стекла протереть, подержать что-нибудь…

– Он дело говорит, – улыбаясь сказал комиссар. – Единственный выход – это взять ребят в помощники, пустить их к машине и в машину.

– Мы много говорим о заботе, о любви к детям, – продолжал Константин Семенович, – но уж очень у нас забота эта какая-то опекунская, гувернерская. Того нельзя, этого нельзя! Туда не ходи, этого не делай! А что же им делать в конце концов, куда ходить и что можно? Это же люди! Живут, думают, имеют свои интересы.

Комиссар поднялся, показывая, что вопрос исчерпан, полковник понял это и, попрощавшись, ушел. Константин Семенович задержался.

– У меня есть небольшое дело, – сказал он вопросительно смотревшему на него начальнику. – Если у вас найдется две-три минуты…

– Давай, я слушаю.

– Получил предложение работать в школе директором. Хочу просить…

– Ну это ты зря! – перебил комиссар. – Ты здесь освоился, прекрасно работаешь, и вдруг – бежать… Напрасно, Константин Семенович.

– Следовательская работа мне нравится, но вы подумайте, товарищ комиссар… Пока мы не наладим дело с воспитанием, детская преступность будет существовать.

– Кто это «мы»? Кого ты имеешь в виду?

– Мы, коммунисты. Сейчас школа на переломе. Предполагаются какие-то реформы, и мой долг быть там.

– И душа там?

– Да.

Начальник управления на решения был скорый. Пристально взглянув Константину Семеновичу в глаза, он понял, что всякое насилие с его стороны было бы неумным упрямством.

– Ну, если душа там, я держать не буду! – со вздохом сказал он.

– Большое спасибо.

– Так это что… вопрос уже решенный?

– Нет. Я еще не дал согласия, но дело идет к тому.

– Так, может быть, передумаешь?

– Всё может быть… – глядя в окно, медленно проговорил Константин Семенович. – Вот если бы школа была в другом ведомстве, – я бы не колебался ни одной минуты. Ведь Макаренко потому и мог работать, что руки у него были развязаны…

– Вот именно! – со смехом согласился комиссар. – А сейчас Академия педагогических наук каждый шаг школьника, наверно, изучила, ничего тебе не оставила.

– Вы так думаете? – с улыбкой спросил Константин Семенович.

– А как же иначе! Десять лет работают ученые, – много ведь их!

– Много, – подтвердил Константин Семенович. – Даже слишком много.

– Ничего, ничего. Сейчас мы не бедные. Для такого дела, как воспитание детей, денег не жалко.

– Это верно, на воспитание денег не жалко, – повторил Константин Семенович. – Но представьте себе, что воспитанием-то они как раз мало занимаются. За десять лет Академия педагогических наук выпустила ничтожное количество книг о воспитании.

– Так ли это?

– Так! Можно твердо сказать, что методика воспитательной работы в школе хромает на обе ноги.

– Позволь! Как же так? Выходит, что академики, доктора, кандидаты всякие есть, а науки по-твоему нет?

– Не совсем. Наука всё-таки есть. Проблемы воспитания в России интересовали многих, и в первую очередь Ленина. Калинин, Крупская, Добролюбов, Чернышевский, Ушинский, Макаренко оставили нам богатое наследство…

– Так в чем же дело?

– А дело в том, что наследство это как бы само по себе, в теории…

– Подожди, что-то я недопонимаю, – сказал комиссар, поднимаясь и выходя из-за стола. – Как-то мы с тобой говорили, и ты мне очень убедительно доказывал, что Макаренко практически заложил основы коммунистического воспитания…

– Да, был такой разговор.

– Куда же всё это подевалось?

– Не подевалось, а засахарено и на полках лежит. Макаренко, например, отвели главу в истории педагогики, а в жизни всё по-старому осталось.

Комиссар пристально посмотрел в глаза Константину Семеновичу и несколько раз прошелся по кабинету.

– Странно, – проговорил он, – очень странно! Как жаль, что школу мы знаем недостаточно, с внешней, так сказать, стороны… Придут ребятишки, например, конференцию приветствовать… Одеты отлично, шагают в ногу, хорошие речи произносят, да еще в стихах… Но быть может, это только фасад?.. Не худо бы знать, каковы они внутри… Между прочим, на последней конференции выступал завгороно и, помнится, говорил, что методической литературы за последние годы выпустили много… Врал он, что ли?

– Нет. Вероятно, он говорил о методической литературе по вопросам обучения. Вопросами преподавания отдельных предметов у нас действительно много занимаются, но забывают, что обучение является средством воспитания: оно не может быть самоцелью…

Константину Семеновичу не удалось договорить. На столе зазвонил один из телефонов.

– К сожалению, я должен сейчас ехать, – сказал комиссар после короткого телефонного разговора. – Будем считать, что наша беседа не закончена. Продолжим ее в другой раз. Обязательно продолжим! – повторил он, надевая фуражку. – Меня эти вопросы интересуют. И не только потому, что есть свои потомки. Думается мне, что педагогические законы одинаковы для всех возрастов…

– Верно. Методы разные, но законы одни, – согласился Константин Семенович. – На днях в обкоме должен состояться разговор… Мне обещали создать условия… обещали сравнительную независимость в работе и поддержку всех разумных начинаний. Школа будет опытной. Если так, то я хочу дать согласие.

– Ну что ж… Жаль тебя отпускать, но с моей стороны возражений не будет. – Комиссар пожал руку Константину Семеновичу и направился к выходу.