Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 29 страниц)

Девушка перевела вопрос и сейчас же получила ответ:

– Один из них высокий, с покатым лбом и очень бледный…

– Ну ясно всё! – Васильев вскочил со скамейки. – Они сейчас в ресторане! Спасибо, друзья! – Он крепко пожал руки матросам. – Большое спасибо! Вы честные гости! Теперь я знаю, что делать…

Бросив девушку с немцами, Арнольд Спиридонович стремительно направился обратно к клубу.

46. Матери

– Константин Семенович, к вам пришли три мамаши, – не глядя директору в глаза, сообщила секретарь.

– Так в чем же дело?

– Я не знаю ваших приемных часов…

– Мои приемные часы, когда я нахожусь в школе.

– Хорошо. Теперь я буду знать. Значит, они могут войти?

– Ну конечно.

– Все сразу?

– А это как им будет угодно. Лучше, конечно, все сразу, – сказал Горюнов, распахивая дверь.

В канцелярии стояли три очень разно одетые женщины. Две из них застенчиво, но с любопытством посмотрели на директора, а третья – высокая, с ярко накрашенными губами и целой копной рыжих крашеных волос – при появлении Горюнова скорчила презрительную гримасу.

– Здравствуйте, товарищи родители! Очень хорошо, что пришли в школу без приглашения. Пожалуйста, проходите… Садитесь, кому где нравится, – приветливо говорил Константин Семенович, пододвигая стулья к своему столу. – Чем могу быть полезен?

– Товарищ директор, нам сказали, что вы отменили второгодников, и вот мы хотели бы выяснить, на каком основании? – слегка прищурив подведенные глаза, спросила высокая женщина.

– Вы делегация? – обратился Константин Семенович к двум молчавшим.

– Какая делегация! Мы каждая сама по себе…

– Но если, товарищ… не знаю вашей фамилии…

– Моя фамилия Каткова, – еще больше прищуриваясь, вызывающе сказала первая. – А эти, сколько я знаю, Седова и Маркина.

– Прекрасно! Значит, товарищ Каткова, вы говорите только от своего имени?

– Я говорю насчет моего собственного ребенка.

– Зачем же тогда вы говорите о себе во множественном числе? «Мы хотим, нам сказали»… Кстати, кто вам сказал о второгодничестве?

– Сын.

– Интересно! Откуда он узнал?.. Ну, хорошо. Продолжайте, пожалуйста!

Вежливый тон директора несколько обескуражил Каткову. Она пришла в школу с намерением требовать, навести порядок, «дать бой», но ничего не получалось. Для боя нужен противник, а его не оказалось.

– А что продолжать? Второгодников вы на самом деле отменили?

– Не совсем… И не второгодников, а второгодничество. Не отменили, а собираемся изжить. Если ученик долго не ходил в школу по болезни, то мы, конечно, разрешим ему учиться второй год. Могут быть и другие уважительные причины…

– А что значит «разрешим»?

– Разрешим в виде исключения. Вы хотите, чтобы ваш ребенок был оставлен на второй год?

– Да.

– В каком классе?

– В пятом.

– Он много болел?

– Он у меня совершенно здоровый.

– Почему же он остался на второй год?

– Почему, почему? Что вы, не знаете, почему оставляют… Нахватал много двоек, вот и оставили. Учился плохо.

– А почему он плохо учился?

– Откуда я могу знать? Об этом надо спросить учителей!

– Вы же всё-таки мать.

– Ну так что! Вы же его учили, а не я. За то вам и деньги платят. Удивительное дело! Сами двойки ставят, сами на второй год оставили, а я виновата!

– Вас, я вижу, не очень беспокоит успеваемость сына? – холодно спросил Горюнов.

– Не один он плохо учится!

С огорчением посмотрел Константин Семенович на Каткову и вздохнул. Предстоял утомительный, неприятный разговор, и нужно было набраться терпения. Он сразу догадался, чем вызвано такое отношение матери к второгодничеству сына. Она получала за него пенсию и будет получать до окончания мальчиком школы.

– Верно. Не один. А что в этом удивительного? Если ребенок может сидеть по два года в каждом классе, зачем же ему стараться? Ну, а чего же всё-таки вы хотите от меня?

– Я уже сказала: я хочу, чтобы он остался на второй год.

– Хорошо. Напишите заявление. Педагогический совет решит. Но предупреждаю, если ему разрешат, вам придется платить.

– Платить? За что? – удивилась Каткова.

– За второй год обучения, – невозмутимо ответил Константин Семенович – Сумма? Я не помню точно… Четыреста с чем-то рублей.

– Новое дело! – всплеснула руками Каткова. Грудь ее бурно вздымалась, по лицу пошли красные пятна. – Да что вы такое выдумываете! Нет, вы что-то не то! У нас же учение обязательное и бесплатное! Я тоже ученая… слава богу, семилетку кончала!

– Очень рад за вас, – терпеливо сказал Константин Семенович.

– Да как у вас язык повернулся!.. Конституцию надо читать, товарищ директор.

– Конституцию мне приходилось читать, – всё так же невозмутимо продолжал Горюнов. – Действительно, государство берет на себя оплату ученья вашего сына в течение семи лет… но по одному году в каждом классе. По одному! И в прошлом году он учился бесплатно. Но ведь он будет учиться второй год. На это нам средства не отпущены.

– Вы слышали? – сердито смеясь, обратилась Каткова к женщинам. – Вы слышали, что он говорит? Мой сын просидел два года в четвертом, два года в третьем, и никто никогда не требовал ни копейки. Да разве он один?

– Вы напрасно ссылаетесь на прошлые годы, – спокойно возразил Константин Семенович. – Ошибки есть и у нас, но их надо исправлять. Если вам всё равно, что ваш сын не желает учиться, лодырничает, то мы не станем это поощрять. Разбазаривать средства нам никто не разрешит.

– Что значит «разбазаривать»? Вы считаете, что в других школах разбазаривают? Это что, во всех школах такой порядок?

– О всех школах я ничего вам сказать не могу.

– Нет уж! – решительно заговорила Каткова. – Ничего у вас не выйдет! Мы не позволим…

– Опять вы говорите во множественном числе, – иронически заметил Константин Семенович. – «Мы!» Кто «мы»?

– Я платить не буду!

– Вот это другой разговор. Но платить вы обязательно будете. Придется платить.

– Посмотрим!

– Хорошо, посмотрим.

Каткова усмехнулась, сложила руки на коленях и поджала крашеные губы, но не успел Константин Семенович обратиться ко второй матери, как она опять заговорила:

– Интересно! А если я не заплачу, вы исключите сына?

– С какой стати! Сын за родителей не должен отвечать.

– А как же вы хотите получить с меня деньги?

– Я думаю, что по месту работы или через собес, – спокойно ответил директор. – Но думаю, что до этого не дойдет. Вы разумная женщина и в конце концов поймете, что неправы. Со второгодничеством нужно бороться, а не поощрять его. Кстати, возможность остаться на второй год воспитывает очень плохие черты в ребенке: безответственность, иждивенчество, безволие…

– Не учите, пожалуйста. Мой сын не один остался.

– Я же вам сказал, что мы освободим от платы только по уважительной причине. Остальные все будут платить.

– Зам-мечательно! – Каткова откинулась на спинку стула и, сцепив пальцы, хрустнула ими. – Я вижу – вас не пробьешь… Ну, хорошо, – снова прищурилась она, – допустим, я буду платить. А как остальные? Нельзя же брать со всех одинаково? Кто больше получает, тот и платить должен больше. А в школе сколько угодно таких, кто побогаче меня.

– Вот это деловой разговор! – улыбнулся Константин Семенович. – Поставьте ваш вопрос на родительском собрании. Вопрос действительно стоит обсудить. Вы тоже с таким делом? – обратился он ко второй матери.

– Нет… я по другому, – сильно смутившись, проговорила Седова. – Говорят, что вы отменили все экзамены?

– Да. Никаких экзаменов в нашей школе не будет.

– Странно… А как же аттестат зрелости?

– Об этом поговорим на первом же родительском собрании более подробно. Сейчас я могу сказать, что окончившие школу без двоек по основным предметам получат аттестат. В аттестате зрелости будут выставлены годовые оценки по всем предметам, начиная с пятого класса. Понимаете? Будет полное представление о том, как школьник учился в средней школе, что ему давалось легко и что трудней. Если же у него будут двойки, то он получит только справку, что с такого-то и по такой-то год посещал школу.

– А второгодник? – спросила Каткова.

– У второгодников будет двойная отметка. За первый и за второй годы.

– Новости какие!..

Удивилась и Седова.

– Вот оно что… – задумчиво произнесла она. – Извините, но я не совсем понимаю… В других школах будут экзамены… будет возможность исправить отметки…

– Вот это-то и скверно. Весь год ученик может учиться плохо, а на экзаменах вытащит легкий билет и получит пятерку. Случайность! Экзамены порождают зубрежку. Дети надеются на авось. Нет, экзамены – это всё равно что штурмовщина на производстве.

– Но почему же тогда их ввели? – с недоумением спросила Седова.

– Потому, что свыклись и до сих пор не можем отказаться от старого…

Ответ смутил женщин. Они переглянулись, но ни спорить, ни возражать не стали. Им надо было подумать, собраться с мыслями – хотя бы потому, что они не могли сразу оценить перемены, новые порядки. Наконец Седова решилась спросить:

– Мой сын в седьмом классе… Он получил переэкзаменовку по русскому языку… Как же теперь быть? Я наняла ему репетитора… Мальчик всё лето занимался…

– Прекрасно!

– Но если вы отменили экзамены… Зачем же я репетитора нанимала, деньги тратила?

– Я думаю, что деньги ваши не пропали.

– Как же не пропали, когда переэкзаменовки не будет!

Константин Семенович улыбнулся:

– Дело, я думаю, не в переэкзаменовке. Ведь ваш сын учится не для отметки. Но вас беспокоит годовая двойка? Не правда ли?

– Да, конечно!

– Ну, если мальчик летом занимался, с двойкой мы справимся. Учительница спросит и, в зависимости от знаний, отметку исправит.

– А вдруг она не захочет?

– Почему?

– Ну мало ли… Учительница у них – Надежда Петровна. Ее не поймешь. Иной раз хорошая, а то и разговаривать не хочет!

– Устает, наверно, – подсказала Маркина.

– Устает? – переспросил Константин Семенович и, записав фамилию ученика, имя учительницы, поставил несколько значков, понятных только ему.

– Хорошо. Я выясню. Теперь ваша очередь, – обратился он к Маркиной – небольшой худенькой женщине с решительным лицом.

– А я пришла просто посмотреть, познакомиться с вами, – улыбаясь ответила Маркина. – Моя дочь стала пропадать здесь с утра до вечера и полна рассказов о школе. Ну вот, я и решила проверить – так ли всё на самом деле. А может, и я пригожусь на что-нибудь.

– Очень хорошо! – сразу повеселел Константин Семенович. – Очень кстати! Время бежит, дел полно! Часто родителей в школу на аркане не затащишь… Как вас по имени и отчеству?

– Зинаида Семеновна.

– Так вот, Зинаида Семеновна! – с удовольствием глядя на Маркину, продолжал Константин Семенович. – Вам нужно познакомиться с товарищем Куприяновым. Симпатичный человек! Он, кажется, сейчас на стадионе. У вас есть специальность?

– Я работала одно время бухгалтером, – ответила Маркина.

– Совсем хорошо! Завтра-послезавтра нам привезут оборудование, машины, материал… Всё это нужно оприходовать. Одним словом, если бы вы помогли наладить нам учет… Делать всё должны, конечно, сами ученики, но помочь и научить…

– Я понимаю… Дело сложное. Но научить, конечно, можно.

– А где вы работаете?

– Я не работаю сейчас. Домохозяйка.

– Гм… А хватит времени у вас? Бывает, что у домохозяйки в два раза больше дел.

Женщины переглянулись и понимающе закивали головой.

– Бывает! – подтвердила Маркина. – Особенно когда семья большая. А у меня одна дочь. Нет, я могу работать. Я даже член родительского комитета, но как-то так случилось, что за весь год мы два раза заседали, и всё. Вот вы упрекнули родителей: на аркане не затащишь! А кто виноват? Марина Федотовна не очень любила, когда родители совали свой нос куда не следует, – с улыбкой пояснила она и покосилась в сторону Катковой. – Всякие родители бывают…

– Что значит «всякие»? – вскипела Каткова. – Все родители хотят своим детям добра.

– Вот именно! Чтобы по два года в каждом классе сидели…

– А это вас не касается! – огрызнулась Каткова.

– Как это не касается? Я же член родительского комитета.

– Ничего не значит! Своих детей воспитывайте, а чужих не трогайте!

– Вот и разговаривай с такими! – совсем рассердилась Маркина.

– Какая есть!

– Не надо ссориться, товарищи! – поднял руку Константин Семенович, но договорить ему не удалось.

В кабинет вошли Бычагин и Архипыч.

Бычагин приехал на маленьком пикапе, в котором обычно развозят кондитерские изделия. Минут десять он осматривал школу вместе со Степановым, а затем уже прошел к директору.

– Проходите, пожалуйста, Николай Афанасьевич! – приветливо встретил гостя Константин Семенович.

Бычагин молча раскланялся со всеми и с любопытством глянул на Каткову. Та очень смутилась и скромно потупила глаза.

– Я не мешаю? – спросил Бычагин.

– Как будто нет, – ответил директор и улыбаясь посмотрел на женщин. – Вопросы мы выяснили…

– Да, да! Пожалуйста, занимайтесь! – вдруг залебезила Каткова и попятилась к двери. – Не будем мешать. Товарищ директор всё так обстоятельно объяснил… – с милой улыбкой обратилась она к Бычагину. – До свиданья!

Следом за Катковой вышла и Седова.

– Зинаида Семеновна, а вас я попрошу остаться, – сказал Константин Семенович, видя, что Маркина тоже собирается уйти. – Ну-с, Николай Афанасьевич, был вчера ваш кулинар…

– Он и сегодня здесь, – вмешался Степанов. – На кухне с учениками.

– Уже занимается?

– Занимается, учит, – с доброй усмешкой подтвердил Бычагин. – Очень любит учить. В хорошем значении слова! Ценный человек. Берегите его. А я ненадолго заехал. Во-первых, бумаги дочери привез. Уговор, как говорится, дороже денег! Во-вторых, на рекогносцировку…

– Давайте сюда бумаги… Я слово держу, – сказал Константин Семенович. – Первого сентября пусть приходит в школу.

– Почему первого? А сейчас? А завтра? Другие, я видел, уже при деле.

– И сейчас и завтра работа добровольная, а с первого сентября – обязательная.

– Завтра ее приведу. Нечего ей дома болтаться. Теперь так, Константин Семенович, надо, чтобы всё между нами было по закону. Я для вас кое-что раскопал. С выставки, между прочим… Завтра-послезавтра переброшу, но… мы должны вашу точку себе заприходовать. Если согласны, то всё остальное – просто.

– Как же так? Нам хотелось полной самостоятельности…

– Ясно, ясно! Самостоятельность при вас и останется. Ваша точка нужна для отчетов, для плана.

– А доход?

– Доход останется у вас! Мы ничего от школы требовать не будем, для нас важен только сам факт, сама точка… Номер и цифры.

Константин Семенович взглянул на Архипыча, но тот, прищурив один глаз, смотрел на потолок.

– Хорошо, договорились.

– Второй вопрос: профиль! Что у вас будет… столовая, кондитерские и булочные изделия?.. Обычный хлеб выпекать не собираетесь?

– Вообще-то неплохо бы…

– В порядке практики, для своих нужд. Так? Вроде уроков.

– Да.

– Ясно, ясно! Можно устроить урок истории хлебопечения с наглядной демонстрацией. Экскурсию на мельницу Ленина… Теперь насчет механика… Придется поискать с таким уклоном, чтобы мог занятия проводить… научить ребят обращаться с механизмами. Так я вас понимаю?

– Вы очень хорошо всё понимаете, Николай Афанасьевич.

– Ясно, ясно! Что еще? Тара? Транспорт? Погрузка, разгрузка… Как у вас с холодильником? Нет? Поможем! Газ надо подвести на кухню. Горячую воду… Бухгалтерию тоже ученикам поручите?

– Обязательно! – ответил Константин Семенович, поворачиваясь к Маркиной. – Вот будем просить родителей помочь.

– Я с удовольствием! – отозвалась Маркина, с громадным интересом прислушиваясь к разговору.

– Тогда всё! – заключил Николай Афанасьевич, поднимаясь. – Заходи, товарищ Степанов, завтра с утра.

Бычагин уехал. Константин Семенович закрыл за ним дверь и молча прошелся по кабинету.

– Т-так! Вот видите, Зинаида Семеновна, – сказал он, приблизясь к Маркиной, – какие доброжелательные люди есть на свете. Сам приехал! Другой бы на его месте мог… как вельможа… Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где работает Каткова?

– Какая Каткова? Ах, эта мамаша! В какой-то столовой.

– Так я и подумал. Трудный человек… Пойдемте, я вас познакомлю с Куприяновым.

47. Самуил Григорьевич

Утром звонили из управления милиции.

За десять минут до назначенного часа Горюнов был уже в приемной начальника.

– Привет, Константин Семенович! – весело встретил его лейтенант Киселев, сидевший за шведским бюро возле двери. – Проходите. У него только заместитель.

Оглянувшись кругом, Константин Семенович увидел сидевшего на стуле Самуила Григорьевича. В руках зампредседателя артели была повестка, а на лице застыло такое выражение, словно он только что получил и прочитал ее.

– Здравствуйте, Самуил Григорьевич! Очень рад вас видеть. Каким это ветром вас занесло сюда?

Самуил Григорьевич пожал плечами, грустно улыбнулся и ответил фразой из старинного анекдота:

– Ну, если я вам скажу, что жду здесь трамвая, вы же не поверите?

– Насчет трамвая я действительно не поверю.

– А вы зачем?

– Представьте, тоже не могу догадаться, – осторожно ответил Константин Семенович. – Боюсь, не натворили ли что-нибудь мои школьники.

– Возможная вещь. За всеми не уследишь.

– Сейчас узнаем, – сказал Горюнов и прошел к начальнику.

Проводив его глазами, Самуил Григорьевич пересел на другой стул, поближе к лейтенанту.

– А вы как будто знаете товарища Горюнова? – спросил он.

– Наш сотрудник…

– Ваш! В каком смысле ваш?

– Работал раньше здесь. Недавно перевели в школу.

– Вот оно что! А кем же он работал, если не секрет?

– В угрозыске.

– Скажите, пожалуйста… – неопределенно протянул Самуил Григорьевич.

Начальник управления ходил по кабинету, а его заместитель сидел в кресле возле стола.

– А вот он как раз и пришел! – сказал комиссар, увидев входящего Горюнова. – Здравствуй, Константин Семенович. Мы только что говорили о тебе.

Чувствовалось, что комиссар взволнован, и вряд ли из-за выселения артели. «Что-то другое», – подумал Константин Семенович.

– Сын Уварова учится в вашей школе? – спросил заместитель начальника.

– Да.

– Тем более ему удобно поговорить с отцом. Вдвойне удобно! – сказал комиссар. – К тому же он это дело начинал.

– Правильно! – согласился полковник и, помолчав, прибавил: – Миссия не из приятных.

– Садись, Константин Семенович, – предложил начальник. – Вот какая история… Обстоятельства дела сложились так, что нам пришлось задержать Уварова, сына Виталия Павловича. Сейчас он у нас. Беседует с Глушковым. Мальчишка совсем запутался. Связался с какими-то иностранными моряками, через воров доставал им документы, а сам как будто собирался поехать за границу. Паршивец… Вчера как раз пришло это судно и… кто его знает? Ждать было нельзя. Дело мы передадим в комитет, но надо бы поговорить с отцом. Как ты на это смотришь?

– Ну если надо, значит надо.

– Вот и прекрасно. Сейчас мы потолкуем с твоей артелью. Думаю, что это недолго. Потом ты поднимись наверх, выяснишь там всё, и отправляйся к отцу.

– Прежде чем говорить с отцом, я бы хотел сам разобраться. Нужно повидать сына.

– Ну разумеется! Делай как найдешь нужным, – сказал комиссар, нажимая кнопку звонка. Когда в дверях появился Киселев, он приказал: – Позови гражданина… из артели.

Улыбка на лице Самуила Григорьевича, когда он вошел в кабинет, походила на улыбку циркового артиста в момент исполнения трудного номера, но вошел он бодрой, уверенной походкой. Не зная, кто из двух начальник, он несколько растерялся и приготовленная им фраза приветствия осталась невысказанной.

– Гражданин Фельдман, если я не ошибаюсь, вы были членом партии? – после длительного молчания, иронически спросил комиссар, усаживаясь за стол.

– Что значит был? Я есть член партии.

– Сильно сомневаюсь… Впрочем, извините. Вы правы. В данный момент вы еще член партии…

Начальник управления пристально посмотрел на Самуила Григорьевича, надел очки и пододвинул зеленую папку.

– Вы полагаете, что можно заниматься подлогами, оставаясь членом партии? – спросил он, усмехаясь.

– Какими подлогами? Первый раз слышу. Тут какое-то недоразумение… Я ничего не знаю.

– Забыли! Могу напомнить. Если вы оперативны, то мы, по-вашему мнению, за вами не угонимся? Кого вы откомандировали в Сочи на самолете для подписания задним числом арендного договора со школой?

– Да что вы… При чем тут я… Договор у нас был подписан.

– Когда он был подписан? – строго спросил комиссар.

– Я точно не могу сказать… Мне докладывали, что всё в порядке.

– Гражданин Фельдман! – остановил его комиссар. – Не теряйте собственного достоинства. Не превращайтесь в мелкого жулика. Имейте мужество сознаться в своей ошибке.

– Ошибка! Подписание договора вы считаете ошибкой?

– Это будет зависеть от вашего поведения. Ошибка это или подлог?

– Может быть, это действительно ошибка, но я к ней не имею никакого отношения.

– Кто же имеет отношение?

– У нас есть правление, председатель…

– Хорошо. Передаю дело следователю. Пускай он точно установит виновника, – сухо сказал комиссар, закрывая папку. – Константин Семенович, как видишь, дело затягивается и напрасно ты за него ходатайствуешь. Не ошибка это! Самый настоящий подлог! Так и будем расценивать. Всё! Больше я вас не задерживаю.

– Извините, пожалуйста, но почему вы говорите «подлог»? Договор подписан с директором школы, – оправившись от первого потрясения, начал Самуил Григорьевич.

– Я директор школы, – перебил его Константин Семенович.

– Но я же не знал… Вы мне ничего не сказали…

– Вы что… идиотами нас считаете? – рассердился вдруг комиссар. – Гоните на самолете человека в Сочи…

– У меня есть свидетель, – вмешался Константин Семенович. – Она подтвердит, что в артели было известно о моем назначении. Кстати, она и договор печатала.

Самуил Григорьевич понял, что дело его безнадежно, но сделал еще попытку вывернуться:

– Ну хорошо. Я знал, но ведь приемо-сдаточный акт еще не подписан и Марина Федотовна числится директором. Если она подписала договор, он имеет законную силу.

– Я вижу, что гражданину Фельдману хочется втащить в это дело и запутать побольше людей, – холодно проговорил полковник. – Одному скучновато.

Видимо, это замечание сильно подействовало на Самуила Григорьевича: он даже вытянул вперед руку, как бы защищаясь.

– Хорошо. Я виноват. Один я. В самом деле, надо иметь мужество признаваться в своих ошибках. Я должен был поговорить с товарищем Горюновым, и он бы подписал договор…

– Самуил Григорьевич! – с упреком сказал ему Константин Семенович. – Уж если признаваться в ошибках, то признаваться до конца. Вы знали, что договор я не подпишу, а потому и поторопились.

– Пускай так. Но что же теперь делать? Ну случилось… Ну я виноват… Но ведь я не для себя!

– А если бы вы для себя такой номер выкинули, мы бы вообще не стали разговаривать, – сказал комиссар, снова пододвигая к себе папку. – Дело я оставлю здесь, и если вы исправите свою ошибку, тут мы его и похороним.

– А что я должен делать?

– Срок аренды кончился. К началу учебного года вы должны очистить школьный подвал.

– А куда деваться?

– А это уж ваше дело.

– Но срок! Осталось меньше двух недель. Мы не успеем…

– Гражданин Фельдман! Я не собираюсь торговаться. Если директор школы найдет возможным продлить переселение, договаривайтесь с ним, но по первому его требованию… Вы понимаете, о чем я говорю.

– Вы совсем не считаетесь с нашими интересами…

– Когда нужно считаемся, но вопросы воспитания детей вне всякой очереди. Ваша продукция погоды не делает… Всё! Мы и так вас долго задержали…

Самуил Григорьевич вздохнул и понурив голову направился к выходу.