Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

– Что же мне делать, Константин Семенович? – со вздохом спросила инспектор. – Не понимаю почему, но меня прикрепили к вашей школе. Я бы, конечно, отказалась, если бы знала, что вы здесь директорствуете.

– Почему?

– Ну как почему… Воспоминание о нашей ссоре, оно, как бы сказать… не поднимает настроения. Самолюбие мое здесь не играет никакой роли. Я не самолюбива и не мелочна, но ведь вы во многом не соглашались и не согласитесь со мной, а это вопрос принципиальный.

– Зато вы со мной согласились, – проговорил Константин Семенович.

– Я?

– Да. Вы только что об этом сказали.

– Ах, да… политехнизация! Ну, это само собой разумеется. Решение партии обязывает и вас и меня внести какие-то улучшения в учебно-воспитательный процесс…

– Так в чем же дело?

– Улучшения – это одно, а ломка – другое. Опытная школа! Меня обязали помочь вам организовать работу по-новому, а вы… Захотите ли вы принять мою помощь?

– Почему же нет? Я никогда не отказывался от разумного совета или предложения.

– Да? Ну что ж… Попытка, говорят, не пытка. В конце концов никогда не поздно…

Она не закончила фразы и замолчала. Молчал и Константин Семенович.

– Ну, хорошо! – продолжала она со вздохом. – Постараемся забыть то недоразумение и построим наши отношения на новых началах. «Кто старое помянет, тому глаз вон». Вы согласны?

– Согласен.

– Тем лучше. В конце концов и я и вы делаем одно дело и совсем не в наших интересах делать его хуже.

– Святые слова.

– Тем более сейчас, когда партия и правительство снова ставят перед нами вопрос о дальнейшем улучшении учебно-воспитательной работы. Я думаю, что вам интересно узнать, что в самом недалеком времени произойдут какие-то серьезные изменения. Все упорно об этом говорят. Во что они выльются, гадать не будем, но я точно знаю, что реформа школы не за горами. В Академии педнаук готовится важный документ… Вы читали доклад министра? Он был опубликован в «Советской педагогике» весной… кажется, в третьем номере.

– Читал. Хороший, содержательный доклад. Откровенно говоря, я даже не ожидал.

– Вот как? А чего вы ожидали?

– Ожидал я другого… Общих фраз, риторику, – с улыбкой ответил Константин Семенович. – И представьте, приятно разочаровался. Доклад самокритичный, и в нем много конкретного, жизненного материала.

– Очень приятно слышать… Но ближе к делу. Константин Семенович, я бы хотела иметь от вас план или хотя бы на первое время ваши соображения о том, как вы намерены строить работу. Я изучу, мы вместе обсудим и внесем нужные исправления.

– Исправления? – спросил Константин Семенович, подняв брови. – Мне кажется, что об исправлениях еще рано говорить. Я даже не принял окончательно школу. Было бы лучше, если бы вы, Анастасия Федоровна, предложили нам план или, как это приняло говорить, спустили план!

– Я? Но ничего такого… как бы это сказать… экстравагантного я не могу вам предложить. Учебный план есть в объяснительной записке министерства, методические письма, инструкции и приказы министерства… Вот, вот! – сказала она, увидев, что Константин Семенович достал из-под бумаг солидную книгу. – «Справочник директора школы». Какое издание?

– Пятьдесят четвертого года.

– Прекрасный сборник, и в нем всё есть!

– Ну а если есть, то зачем еще какой-то план? Программы остаются прежние…

– Но вы же будете писать планы: годовой, четвертной, недельный…

– Что-то писать, конечно, буду, но что именно, еще не знаю. Нужды в таких планах пока не ощущается.

– Константин Семенович, неужели вы против планирования?

– Нет, я не против планирования, я против формализма в планировании. Нельзя писать планы ради планов. Когда нам понадобится для работы… Вот, например, наш завуч уже работает над расписанием, и не просто переписывает прошлогоднее, а заново… У нее очень трудная работа!

– Я понимаю. Расписание уроков – это тоже планирование, но этого мало!

– Я не буду с вами спорить. Планов у нас будет много, но они появятся по мере надобности.

– Ну хорошо. Отложим этот разговор. Время, как говорится, терпит. Скажите, пожалуйста, что это у вас за школьный патруль?

– Вот кстати! Вчера я еще не мог бы поставить в план эту новую форму борьбы… за дисциплину. Через месяц, другой, она, вероятно, видоизменится…

– Борьба за дисциплину… Больной вопрос. Вмешиваться я не могу, но почему – школьный патруль?

– Предложение учащихся.

– Ну мало ли что они предложат!

– С этим предложением я согласился, – сухо обронил Константин Семенович.

– Ваше дело. А белые парты? Зачем белые парты?

– Затем же, зачем и белые скатерти на столах.

– Но ведь это вредно для глаз. Белый цвет так сильно отсвечивает. Детские глаза быстро устают.

– Кто это вам сказал?

– Не случайно же в школах всего мира черные парты, – продолжала инспектор, не слушая Константина Семеновича. – Черный цвет поглощает лучи… Ну, может быть, и не черные, но темные. Белые парты я не могу вам разрешить.

Константин Семенович нахмурился, встал и привычным жестом пригладил рукой волосы. «Вот уже и волосы дыбом становятся», – подумал он и усмехнулся.

На работе в угрозыске он давно убедился, что первый проступок, совершенный часто без злого умысла, по легкомыслию, и оставленный без последствий, поощряет виновного и в конечном счете приводит к печальным результатам. Так и сейчас, необходимо было дать отпор с первого раза, чтобы инспектор нашла свое место и не считала бы себя хозяйкой.

– Анастасия Федоровна, давайте сразу уточним наши взаимоотношения, – холодно начал он, – раз и навсегда. Я ценю дельный совет, но никакого разрешения от вас не требуется. Если вы со мной не согласны, пожалуйста, пишите куда следует, жалуйтесь, но вмешиваться в свою работу я не позволю. Вас прислали сюда помогать, как вы сами сказали, а не командовать. Что касается парт, то ваша ссылка на то, что во всем мире черные парты, меня не убедила. Я говорил с врачами, и они очень сочувственно отнеслись именно к белым партам. С черными партами, конечно, спокойней воспитателям. На черных партах не видно грязи, клякс…

Всё это Константин Семенович сказал спокойным, но очень твердым тоном, и, по мере того как он говорил, лицо инспектора краснело.

– Вы так ставите вопрос?

– Только так. С первых шагов должна быть полная ясность. Я знаю ваши права, но школа опытная. Здесь будет много такого, что не влезет в установленные рамки и общепринятые понятия. Я не смогу работать, если за каждым моим шагом, как за начинающим ходить ребенком, будет следить слишком любящая мать. Повторяю, что всякий разумный совет мы примем с благодарностью… Но только совет, а не распоряжение. Как видите, на правах старого знакомого я откровенен!

– Откровенность – это хорошо. Я тоже откровенна… Неужели вы думаете, Константин Семенович, что вам позволят бесконтрольно проделывать любые эксперименты над детьми?

– Почему бесконтрольно? Пожалуйста, ходите, смотрите, спрашивайте, делайте выводы… Хотя мы еще не начали учебного года…

– А детей у вас полная школа, – перебила она, – и все они копошатся в такой грязи, в таких антисанитарных условиях!

– Грязи здесь не больше, чем во дворах или даже в домах. Ремонтировать при абсолютной чистоте мы еще не научились. Дело будущего.

– Н-да… Трудно с вами говорить, – с глубоким вздохом проговорила Анастасия Федоровна.

– Вам сразу же станет легко, как только вы сбросите тогу повелителя и, вместо того чтобы поучать, начнете сами учиться.

– Учиться? Я? Любопытно! Вы меня собираетесь учить?

– Нет. Я сам собираюсь учиться.

– Ах, вот как… Кто же вас будет учить?

– Дети. Работа с детьми, – тихо, словно по секрету, и очень дружелюбно сказал Константин Семенович и в таком же тоне продолжал: – Я убежден, что если вы захотите, то через полгода на примерах убедитесь, что дети сейчас совсем другие, чем были до войны. Ведь вы ушли из школы перед самой войной?

Переход на дружелюбный тон развеселил Анастасию Федоровну, и она засмеялась.

– А если они другие, то что? – спросила она, вытаскивая платок и вытирая по привычке уголки губ и руки. – Но ближе к делу. Что же вы намерены делать с политехнизацией?

– Кое-что… – неопределенно ответил Константин Семенович.

– Предупреждаю, в этом направлении сделано уже много. Большинство школ ввели трудовое обучение, и вы не будете первым. Организованы мастерские, уроки труда вводят во всех классах. Для девочек домоводство. Некоторые школы договорились с шефами, и старшие классы два раза в неделю работают на заводах. Они получат там квалификацию.

Константин Семенович внимательно выслушал, но ответить не успел. В дверь постучали.

– Да, да! Входите!

Вошла Ирина Дементьевна с большой папкой, в какой обычно носят ноты. Почему-то ее приход сильно обрадовал Константина Семеновича, словно в минуты напряженного боя он получил подкрепление.

– Вот и отлично! Здравствуйте, Ирина Дементьевна. Знакомьтесь, пожалуйста, – весело заговорил он. – Анастасия Федоровна Тощеева, инспектор гороно. Она прикреплена к нашей школе и теперь будет частым гостем.

– Очень рада. Полежаева.

Анастасия Федоровна с нескрываемым интересом посмотрела на молодую женщину и по-своему оценила оживление директора при ее появлении. С Ириной Дементьевной она встречалась на конференциях, но знакома не была.

– Вы завуч? – спросила инспектор, подавая руку.

– Да. Завуч старших классов.

– Садитесь и принимайте участие в нашем разговоре, – сказал Константин Семенович. – Разговор у нас предварительный, так сказать, разведочного характера. Мы ищем платформу для дальнейшей совместной работы! – И, обратись к инспектору, продолжал: – Ну, и как же вы относитесь к такой политехнизации, о которой только что говорили?

– Мы? Сотрудники гороно? Самым положительным образом, всячески поддерживаем инициативу школ. Трудовое обучение сейчас первоочередная задача. Почему вы об этом спрашиваете?

– Чтобы иметь представление о вашей позиции. Мы несколько иначе понимаем задачу трудового воспитания.

– То есть? Я уверена, что теперь, когда перед вами открыты такие возможности… Вы же были горячим сторонником политехнизации значительно раньше.

– Анастасия Федоровна, я был и остался горячим сторонником трудового воспитания. Не обучения, заметьте, а воспитания. Трудовое обучение мы не будем вводить. В нашей школе мы вводим труд. Производительный труд, а не уроки труда.

– Позвольте, а разве это не одно и то же? Что в лоб, что по лбу!

– Нет. Разница громадная. Разница принципиальная. Попробуем выяснить… Скажите, пожалуйста, что будут делать дети на уроках труда?

– Учиться.

– Чему учиться?

– Ну я не знаю… Нас справедливо упрекали в том, что юноши, кончая школу, не могут гвоздя вколотить…

– Или электрическую пробку починить, – подсказал Константин Семенович.

– Да, да! Именно пробку. Но не только пробку. Они будут учиться клеить, шить, строгать, пилить…

– А зачем?

– Что значит зачем? Чтобы уметь… знать! – всё больше горячась, доказывала инспектор – Учат же они на уроках таблицу умножения, историю, литературу, химию…

– Да, учат и тоже не знают, зачем учат. Учат в обязательном порядке, по принуждению, формально… Отсюда и зубрежка, подсказка и все остальные пороки… А что может быть хуже формализма среди детей? Отвратительное явление! Однако формальное отношение к делу немедленно появится и на уроках труда. Принудительный труд без цели, труд для отметки…

Константин Семенович воодушевился, но говорил он, пожалуй, не для инспектора, а для Ирины Дементьевны.

– Вы возражаете против принуждения вообще? – спросила инспектор.

– Нет. Принуждение или вернее – понуждение иногда нужно… Но когда есть точная, ясная цель, никакого принуждения и не требуется. Мальчик строгает и точно знает, зачем он строгает. Тогда он хочет строгать. Понимаете? Сам хочет, потому что, скажем, делает футбольные ворота или скамейки для своего стадиона. Когда он это знает, то и работать будет добросовестно, преодолевая усталость и некоторую однообразность дела. Он не будет отлынивать. И вот тут-то и начинается воспитание навыков, привычек. А когда поймет, то и полюбит дело. Вы говорили, что старшие классы ходят на завод два раза в неделю. Завод для них романтика, и все их мысли там. А как же ученье? Затем… почему два раза, а не каждый день? Нет. Мы не можем принять такой план. В нашей школе труд будет, во-первых, ежедневный. Труд должен стать потребностью человека, как и еда. Во-вторых, труд будет производительным… Я не буду доказывать вам, что домоводство в той форме, в какой его начинают вводить, должно воспитывать девочек с психологией домашней хозяйки. Кстати, семья охотно поможет школе именно в этом направлении. Нет. Мы с Ириной Дементьевной смотрим несколько иначе на политехнизацию…

Анастасия Федоровна повернулась к завучу, но встретила спокойный, равнодушный взгляд, словно та и не слушала своего директора.

– Никаких принципиальных расхождений у нас я не вижу, Константин Семенович. Ежедневный труд? Не возражаю. Если он не будет слишком перегружать детей. Производительный? Если вам удастся его организовать – не возражаю. Что касается старших классов, то вы упускаете возможность дать им профессию… Но к этому вопросу, так или иначе, придется еще вернуться. Я бы хотела послушать соображения товарища Полежаевой, как завуча.

– Сейчас я ничего не могу сказать, – проговорила Ирина Дементьевна, покосившись на директора. – Я не готова, – прибавила она, пересаживаясь на другой стул, в угол комнаты.

– Да. Ирина Дементьевна недавно вернулась в город и не успела еще как следует оглядеться.

– Ну что ж… Понимаю. Когда же мы встретимся, в следующий раз? – спросила Анастасия Федоровна, вытаскивая записную книжку.

– Зачем?

– Ну как зачем? Надо же продолжить разговор!

– Вы меня извините, но чем дальше, тем меньше будет у нас времени для разговоров. Школа – сами знаете! Мне кажется, что лучше всего договориться так… Как только у нас появится потребность поговорить, мы вам позвоним. Ну, а вы? Это уж ваше дело. Вы работаете по плану, и наша школа там записана. Всякие обследования, инспектирование…

– То есть другими словами – приходите по плану!

– Вот, вот! – шутливо подтвердил Константин Семенович и засмеялся. – Милости просим!

– Сложный вы человек… – сердито пробурчала инспектор.

– Да, да, – смеясь согласился он. – Очень сложный. Трудно раз-ма-ты-ва-емый…

37. Серьезные проблемы

Ирина Дементьевна стояла у окна, наблюдая, как на пустыре какой-то пятиклассник гонялся за другим с метлой.

– Настроение испортила! – с досадой проговорила она, когда Константин Семенович, проводив инспектора, вернулся в кабинет. – У меня было такое хорошее настроение… – неожиданно прибавила она и отошла от окна.

– Эта самая женщина… – начал Константин Семенович, усаживаясь за стол. – Помните, Ирина Дементьевна, я говорил вам, что мне пришлось покинуть школу? Анастасия Федоровна приложила немало усилий, чтобы выжить меня, и, по существу, она и была причиной ухода.

– Расскажите подробней, если не секрет?

– Секрета тут никакого нет. Тем более что это «дела давно минувших дней», – задумчиво сказал он. – В те дни она любила внезапно появляться в школе, посещать уроки, расспрашивать родителей, и все знали, что ее приход предвещает скорое обследование. Учителя почему-то панически ее боялись. При виде ее начинали заикаться и, что называется, лишались дара слова. А ей это очень нравилось. Это был своего рода психологический садизм. Однажды в учительской, не знаю, какая муха ее укусила, но она вдруг обращается ко мне с просьбой разрешить ей присутствовать на моем уроке. А я не разрешил.

– Правильно!

– Нет, это, конечно, неправильно. Она всё-таки инспектор, с большими полномочиями, но так получилось… Затем я высказал всё, что думал по поводу ее деятельности и поведения. Строго говоря, я сделал несколько критических замечаний в самой товарищеской форме, вежливо, без криков, без резкостей. Ну, просто сказал правду в глаза. То, что все думали. Но увы!.. Вам не трудно представить, какой она подняла тарарам. На комиссии… Да, да! была назначена комиссия для разбора дела. Там я пытался перевести вопрос на принципиальную почву: о методах контроля за работой школ вообще. И должен сказать, были очень интересные предложения! Но всё это, конечно, осталось на бумаге. Формализм! Вот самая опасная, трудноизлечимая болезнь с ужасными осложнениями и последствиями. Особенно в школе. Учитель-формалист. Учитель-карьерист. Какой он вред наносит…

Константин Семенович замолчал и, подойдя к окну, некоторое время рассеянно наблюдал за расшалившимся мальчиком с метлой. «Дела минувших дней» растревожили душу.

– Откуда это у нас? – страстно продолжал он. – Как могло случиться, что на здоровом теле молодого государства появились такие нарывы, как чинопочитание, бюрократизм, равнодушие к человеку, неуважение к закону, подхалимаж?..

– Ну это риторический вопрос и неправильная предпосылка! – иронически заметила Ирина Дементьевна. – Вы Ленина помните?.. «Здоровое молодое тело» должно было принять наследство… Поневоле. В наследстве и почва…

– Да, я это знаю, – кивнул головой Константин Семенович. – Это у меня от горечи вырвалось… Как ненавидел Ленин бюрократизм, формализм!.. – воскликнул он вдруг. – Ленин видел в них главную опасность… Как жаль, что такие, как Тощеева, мешают нам!

– Расскажите еще о ней.

– А что о ней говорить, Ирина Дементьевна. Была она когда-то преподавателем и, может, даже неплохим преподавателем. Потом ее пересадили в другие условия. Там она вообразила себя начальником и решила, что школы для нее, а не она для школ.

– Но почему бы от нее не избавиться? У вас есть основание дать отвод. Сошлитесь на тот конфликт…

– Зачем? Ну придет другая. Лучше? Не знаю. Может быть, и хуже. С Анастасией Федоровной мы старые знакомые и немного знаем друг друга. Я знаю ее некоторые слабые стороны, а она знает, чего можно ждать от меня. Я ведь не из ангелочков. А тот конфликт будем держать про запас.

– О вашем конфликте мне уже успели доложить, – улыбнулась Ирина Дементьевна и, чуть покраснев, продолжала: – Больше того! Сообщили, что у вас был роман с ученицей.

– Неужели? – искренне удивился Константин Семенович и расхохотался. – Интересно! И чем же кончился этот роман?

– Не знаю.

– Если хотите, я могу сказать, – весело предложил он. – Свадьбой. Да, да! Представьте себе, я женился, но ученицей ее назвать нельзя. Она была практиканткой. Так что сведения у вас почти правильные.

Ирина Дементьевна ждала совсем другого отношения к возмутительной сплетне и поэтому смутилась. Константин Семенович не только не рассердился, но даже не спросил, из каких источников она получила такие сведения. Чтобы скрыть свое смущение, она стала развязывать папку.

– Константин Семенович, я сделала вариант расписания, – начала она. – Пришлось много передумать, пересмотреть. Вначале я никак не могла отрешиться от прежних взглядов, или вернее – от старых норм и всяких стандартов. А потом… А потом я как-то по-другому посмотрела на всю программу, постаралась ее осмыслить, что ли… И знаете, к чему я пришла?

– К чему?

– Садитесь, пожалуйста! Сейчас я буду ораторствовать… Учителя и родители часто жалуются на перегрузку учебной программы. Я не согласна. Наша программа рассчитана на детей средних способностей. Доказать это можно практикой. При небольшом напряжении мы можем вытянуть на тройку, а то и на четверку любого, самого трудного школьника. И мы тянем. Стопроцентная успеваемость – наш девиз. Скажите, пожалуйста, а кому это нужно? Разве только в этом и заинтересовано государство? С какой стати мы так много времени тратим на отстающих и, таким образом, искусственно тормозим развитие более способных детей?

– Да, да… вы затронули очень важную проблему! – с удовольствием проговорил Константин Семенович. – Продолжайте, пожалуйста!

– Кроме способных вообще, быстро схватывающих, легко запоминающих, есть еще особо одаренные и, прямо скажем, талантливые, в какой-то одной области. Спросите Агнию Сергеевну – сколько в нашей школе талантливых математиков?

– Много. Я знаю.

– А почему они должны топтаться на одном месте? Скучать и бездельничать, пока остальные одноклассники их догонят. Мы всё время возимся с отстающими. У нас есть учитель рисования. Он немножко чудак… Так вот он занимается только со способными. Раньше я как-то не обращала на это внимания, а теперь задумалась… И вижу: он прав. По существу, он прав!

– Что вы предлагаете?

– Седьмых и восьмых классов у нас по одной группе: дети военных лет. Тут ничего не сделать. А всех остальных с четвертого или с пятого класса хорошо бы попробовать перетасовать. В пятый «а» свести самых способных, в «б» класс – средних способностей, а в «в» собрать всех отстающих. Учителям будет значительно легче и интересней работать. Для слабых потолок – программа. А для других… Пускай они занимаются больше, шире, глубже. Чего им жевать да пережевывать?

Ирина Дементьевна вопросительно и даже с некоторым недоумением посмотрела на директора. Ее смелое предложение затрагивало действительно очень серьезную проблему. Почему же он молчит? Неужели не согласен или кого-то боится?

– Н-да! – неопределенно проговорил Константин Семенович после минутного раздумья. – Должен сознаться, что вы меня захватили врасплох. Я очень рад, что вы отрешились от старых взглядов и стандартов. Очень рад! Это как раз то, что сейчас нужно… Но проблема, которую вы затронули, Ирина Дементьевна, такая сложная, что решить ее сразу… я не берусь! Перед педагогикой эта проблема стояла и стоит, или вернее, висит в воздухе. Предложение ваше очень соблазнительно на первый взгляд. От каждого по способностям! Казалось бы, чего проще и удобней? Но давайте всё-таки подумаем…

– Константин Семенович, говорите прямо, что не согласны! – с явной обидой сказала Ирина Дементьевна. – Зачем лишние разговоры!

– Если я не согласен, то только наполовину. Любому учителю на земном шаре ясно, что способных, а тем более любознательных детей не удовлетворяет школьная обезличка. Верно и то, что нам, советским учителям, приходится искусственно задерживать их развитие. На уроках способные дети озорничают, учатся спустя рукава, а в конце концов могут и сами превратиться в отстающих… Всё правильно!

– Ну, а если правильно, то нужно что-то делать?

– Нужно, – со вздохом сказал Константин Семенович. – Наши академики на сей счет что-то молчат… Американцы, а за ними и англичане, решили эту проблему приблизительно так, как и вы. Что же у них получилось? В группах способных оказались дети обеспеченных интеллигентных родителей. И это вполне понятно. О способностях детей на первых порах судят по их развитию, а развитие зависит от условий жизни и окружающей среды. Наши педологи, слепо подражая буржуазным деятелям, по существу тоже встали на такой путь. И каков результат?

– В самом деле… – смутилась Ирина Дементьевна. – Я как-то не подумала…

– Кроме того… Разве вы не замечали, что развитие некоторых детей не совпадает по времени с развитием других?

– Замечала.

– До пятого или до седьмого, а то бывает и до девятого класса мальчик считался неспособным, отсталым и даже тупым. И вдруг словно проснулся! Такие дети неизбежно попадут в отстающую группу. К ним будут снижены требования. Что же получится?

– Да… Это действительно не так просто. Мое предложение трещит по всем швам.

– Вы совершенно правы, говоря, что мы вынуждены снижать требования и тем искусственно задерживать развитие детей вообще, а способных в особенности. Я согласен. Нужно что-то делать. Нужно подумать о методике, об организации самого урока. Вот, например, кино. Наглядность – великое дело! Глаза воспринимают больше, чем уши. Киноуроков учителя почему-то не любят, если не сказать больше…

– Боятся! Потому что не умеют.

– Вот, вот! Я уверен, что ваша энергия и настойчивость победят. Нужно организовать не киносеансы, не развлечение, а киноуроки. Дальше! Экскурсии. Как можно больше экскурсий. Дальше! После занятий обязательных, как мы и решили, занятия необязательные: кружки, общества, лекторий, конкурсы, импровизации, игры… Ах, как мы недооцениваем игры! Игры в путешествия. Игры в историю. Литературные игры… Но всё это под водительством учителей. Не формально, не халтурно, не кое-как, а глубоко продуманно, занимательно, наглядно.

– Константин Семенович, на вечерние занятия у меня остаются часы. – сказала Ирина Дементьевна, разворачивая расписание, – но мало. По вашим масштабам денег нам не хватит. Придется обязывать…

– Нет, нет! Обязывать и требовать мы будем только тогда, когда будем оплачивать. Денег на первый год мы раздобудем. Ведь школа опытная! Давайте мне приблизительно смету, а я постараюсь достать. Пускай учителя заработают чуть побольше, – с улыбкой сказал он, наклоняясь над листом. – Каждому по способностям.

– Обид будет… – протянула Ирина Дементьевна. – Очень неравномерная нагрузка.

– Мы с вами еще не знаем, как они вообще отнесутся к продленному дню.

– Думаю, что неплохо. Занятия ведь будут платные. По химии неблагополучно. У нас два химика. Горшков нагружен больше, чем надо, а Лизунова… У нее только дневные часы.

– Почему?

– Она слаба. Кружок ей не под силу. А кроме того, как бы это вам сказать… Трудный характер! Мы с ней давно мучаемся.

– Лизунова! Не та ли это учительница, которую несколько раз увольняли и не могли уволить?

– Вы уже слышали?

– Да. Ну, а для воспитательной работы?

– Совсем исключено. Лизунова, мягко выражаясь, чирей на школьном теле.

– Ничего себе характеристика! – засмеялся Константин Семенович.

– Ее все презирают. Сплетница и склочница высшей пробы. Вы мне не верите?

– Верю. Я просто думаю о том, что вам посоветовать. В новых условиях люди иногда меняются…

– Ничего не выйдет. Тем более в новых условиях.

– Дело ваше, Ирина Дементьевна. Если хотите, я могу воспользоваться хорошим отношением с завроно, и мы переведем ее в другую школу?

– В другой школе ее не знают… и с нашей стороны это было бы просто подло.

– Это верно: подло. Может быть, на пенсию?

– До пенсии еще далеко.

– Ну хорошо, давайте увольнять!

– Бесполезно. Два раза ее увольняли, ничего не получилось. Пойдет опять в суд или в какую-нибудь другую инстанцию.

– А вы уверены, что учительский коллектив согласится с ее увольнением?

– Не только согласится! Все будут счастливы, если мы, наконец, от нее избавимся.

– Ну что ж… тогда придется увольнять! – твердо сказал Константин Семенович. – Планируйте расписание с учетом другого, сильного преподавателя.

Ирина Дементьевна поправила упавшую прядь волос, с удивлением посмотрела на Константина Семеновича, но возражать больше не стала, хотя и была уверена, что уволить Лизунову почти невозможно.

– Ну, а как остальные? – спросил он. – В смысле годности в новых условиях?

– Всякие есть. Уж очень скорлупа мешает! – с досадой объяснила она.

– Ничего, ничего. Дадим простор – развернутся.

– Кое-кто развернется. Но для того, чтобы раскачать всех… Ох, не знаю… Без скандала, пожалуй, не обойтись. Хвост накручивать придется…

Последние фразы были так неожиданны и так несвойственны всему облику подтянутой Ирины Дементьевны, что Константин Семенович невольно расхохотался.