Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

– Ну что вы! Высока ли лестница… Теперь, значит, выпустят? Сюда, говорят, пускают, а назад не всегда выпускают, – с несмелой улыбкой сказала она.

– Это верно. Бывает, что придет человек к нам для беседы на полчаса, а домой вернется года через два, – подтвердил Константин Семенович, глядя в упор на стоявшего в коридоре Садовского.

– Неужели! – со смехом отозвался тот. – Два года! Ай-ай-ай! Загостится, значит… Понравится!

Смех его был вполне натуральным, но бегающие по сторонам глаза выражали совсем другое.

– До свиданья, товарищ следователь! – сказала Волохова и направилась в глубь коридора.

– А вы, гражданин Садовский, не волнуйтесь. Я скоро освобожусь. Присядьте на скамеечку и подумайте о жизни.

– А что мне думать! Машина у меня стоит… и вообще работа, – забормотал шофер, но Константин Семенович не стал его слушать.

Вторая страница «Смены», в которой были завернуты конфеты, сама по себе никаких подозрений не вызывала. Обычные заметки о труде, спорте, о молодежном гулянье в ЦПКиО. Название заметок, как и иллюстрации, тоже не могли иметь какого-то второго смысла. Внимательно разглядывая строчки, Константин Семенович искал пометок над буквами, но никаких следов карандаша обнаружить не удалось.

«В чем же дело? Неужели это простая случайность? Кулек, в котором были смешаны конфеты, разорвался, и Олег заменил его газетой… Нет. Тут что-то сложней… Есть еще способ: наколоть буквы иголкой», – вспомнил он и, повернувшись к окну, поднял газету на уровень глаз.

Крошечные, но ясно видимые точечки были разбросаны по всей газете. Теперь оставалось выписать отмеченные буквы, и тайнопись Олега будет прочитана.

7. Допрос отца

Когда после обеденного перерыва Константин Семенович вернулся в свою комнату, Садовский, по-прежнему сидевший на скамейке в коридоре угрозыска, даже не поднял головы. Два часа ожидания сделали свое дело. Было время поразмыслить о жизни, о работе, о детях. И по-видимому, мысли его были совсем не радужными.

– Проходите, гражданин Садовский, – сухо пригласил следователь, открывая дверь. – Надеюсь, вы догадались, зачем я вас вызвал? Садитесь, пожалуйста!

Любезная улыбка на лице Садовского, тревожно бегающие по сторонам глаза, вежливая предупредительность – всё это исчезло. На смену появилось что-то другое, более естественное.

– Догадаться нетрудно, – мрачно проворчал он, садясь на указанный стул.

– Тем лучше! Скажите, пожалуйста, когда вы получили повестку?

– Вчера днем.

– Вчера? А я решил, что вам ее вручили сегодня. На работе. Почему вы пришли в спецовке? Другой одежды у вас нет?

– Есть, но я подумал… – начал было оправдываться Садовский.

– Всё-таки думали? – перебил его Константин Семенович. – Это хорошо, когда человек иногда думает. Значит, можно считать, что вы умышленно продушили весь коридор бензином?

– Ну как это можно… что вы, товарищ…

– А что, без умысла?

– Ну ясно, без умысла.

– Ничего мне пока не ясно. Могу только предполагать, что думали вы, значит, о чем-то другом. То, что от вас бензином за километр несет, об этом вы не подумали.

– Да я, знаете ли, как-то не замечал…

– Вам нравится этот запах?

– Я привык.

– Дома вы тоже ходите в этой спецовке? – строго и вежливо продолжал спрашивать Константин Семенович.

– Не-ет… дома я переодеваюсь, – неуверенно протянул Садовский.

Грубить и огрызаться в этом учреждении он не решался, хотя на языке и вертелась пара крепких фраз.

– Так. Значит, дома вы переодеваетесь и моетесь.

– Я не понимаю, к чему такой разговор, товарищ следователь. Ну я, конечно, виноват… Признаюсь.

– Не понимаете? Хорошо. Попробую вам объяснить. Если вы не подумали о том, что ваша грязная спецовка малоприятная вещь для других людей, то это значит, что на других людей вам наплевать. Других людей вы не уважаете… Или еще причина. Вас вызвали в угрозыск, вы чувствуете, что разговор будет неприятным и умышленно надели эту спецовку. Да еще и бензином ее смочили. Нате, мол, вам, такие-сякие, нюхайте, чем рабочий класс пахнет…

– Ну как можно… что вы говорите…

– А третьего варианта нет, гражданин Садовский. Некоторые люди на вашем месте надевают выходной костюм. Да, да! Этим они показывают свое уважение к государственному, учреждению, куда приходят, и к людям, которые там работают.

– Хорошо. В следующий раз и я так буду делать, – покорно согласился Садовский.

– Теперь скажите мне, пожалуйста, детей своих вы тоже не замечаете? Привыкли к ним, как вы выразились, и не замечаете… вроде бензина.

– Это вы про Кольку спрашиваете?

– А дочь? Ведь у вас и дочь есть?

– Есть и дочь.

– Зовут ее Людмила. Так?

– Так вы про кого спрашиваете? Про сына или про дочь?

– Пока что разговор идет о вас.

– Про меня? А что я? У меня всё в ажуре. На талоне одна дырка. Могу предъявить. Права у меня с собой.

– Подождите! – остановил его Горюнов. – Вы не только шофер, но еще и отец… Или вы забыли об этом? Чтобы водить машину, нужно знать технику, нужно иметь права, а чтобы воспитывать детей, ничего такого не нужно. Так?

– Ну вот еще… Новое дело, – недовольно пробормотал Садовский. – Какие там права… Они будут шкодить, а я отвечай. Не выйдет это, товарищ следователь! А в крайнем случае спрашивайте с жены. Это ее дело! Она воспитывает! Я не касаюсь.

– Вот как! Вы не воспитываете детей! А когда сына бьете, это как называется?

– Сына бью? А кто это вам сказал?

– Догадаться нетрудно.

– Ну и бью. А что особенного? По-вашему, и поучить нельзя?

– Значит, воспитанием всё-таки занимаетесь.

– Какое же это воспитание… Так, для острастки иногда… под горячую руку.

– Вернее, под пьяную руку!

Садовский с удивлением посмотрел на следователя, погладил себя несколько раз по шее, словно на ней был тугой воротничок, и пожал плечами.

– Чудно́! Откуда вам это всё известно… Колька, что ли, наболтал? Только он не из таких. Из него и слова не вытянешь. Говорят, он куда-то в ларек забрался, подлец!

– Сын у вас очень хороший.

– Хороший?

– Да. Любознательный, отзывчивый, смелый… Прекрасный мальчишка.

– А попал в угрозыск. У вас он, что ли, ночевал?

– Если отец его так воспитывает…

– Я-а? Да вы что… совсем за дурака меня считаете?..

– Хуже! – сурово сказал Константин Семенович. – С дурака и спрашивать нечего. Вы не дурак, а безответственный человек. Это хуже, чем дурак.

– Например? Какие у вас факты, что я безответственный?

– Посмотрите на свою спецовку.

– Далась вам эта спецовка!

Посылая вчера повестку Садовскому, Константин Семенович не предполагал, что Коля быстро сознается, раскается и с детской доверчивостью ответит на все вопросы. У сильно испорченных детей обычно бывает трудно добиться признания. Мальчик не оправдывался, не жаловался, не сказал ни одного плохого слова о своей семье, об условиях, в который он живет, но Константин Семенович понял, почему Коля не считает свой поступок позорным.

Кража! А что в этом особенного? Не надо попадаться. Не пойман – не вор. Да, он знает, что за это наказывают, если поймают. Ну и что? Ну, пошлют в колонию. Там тоже ребята. Там хорошо кормят, одевают. И там даже интересней, чем дома. А что ему жалеть! Школу не жалко. Семью не жалко…

Все эти слова были сказаны мальчиком во время откровенного разговора со следователем.

Каждый раз, допрашивая малолетних преступников и размышляя о причинах детской преступности, Константин Семенович вплотную подходил к пониманию чего-то важного, а может быть, и главного, и каждый раз оно ускользало, терялось в другом, второстепенном: влияние улицы, семья, дурная компания, романтика, распущенность и очень редко – нужда…

Из беседы с Колей Константин Семенович неожиданно для самого себя ухватил и понял то главное, что давно искал. В Колиной жизни не было перспективы. Занятия в школе были для него обязательной и очень скучной повинностью: слова, слова, слова… И за этими словами не было ничего интересного. Мальчик не мечтал, не горел чем-то таким, что, с его точки зрения, самое увлекательное, заманчивое и что должно случиться завтра, через неделю или хотя бы через полгода, если хорошенько постараться. А если нет перспективы, то ему действительно нечего жалеть.

Ну, а как у других детей?

Безусловно, есть семьи, и их немало, где родители понимают, что дети должны жить не только для далекого будущего, но и во имя каких-то близких, понятных детскому опыту идей, каких-то увлекательных дел…

Вопрос был ясен. Ничего нового Садовский-отец сказать не мог, но Константину Семеновичу хотелось, чтобы этот человек, раз уж он его вызвал, задумался о своей ответственности и понял, что влияние родителей на детей происходит иногда помимо их воли и желания.

– Где вы работаете, гражданин Садовский? – спросил он.

– На автобазе райпищеторга.

– Развозите продукты по магазинам?

– Точно так.

– А много вам перепадает из этих продуктов?

– Как это «перепадает»? – явно собираясь обидеться, спросил Садовский.

– У хлеба не без крох, как говорят. Не будете же вы уверять меня, что никогда, ничего, ни капли…

Шофер пристально посмотрел в глаза следователю и неожиданно прозрел. Вместо недоумения на лице появилось понимающее, снисходительное выражение.

– А-а… это точно. Это вы правильно! – согласился он. – У хлеба не без крох. Бывает, конечно, но только самая малость. Если директор магазина сочувствует или на базе излишки…

– Спишут что-нибудь, – в тон ему подсказал Константин Семенович.

Садовский засмеялся и закивал головой:

– Вот, вот. Это точно. Вы здесь в курсе. Смешно было бы отрицать. В нашей работе всякое может случиться. Конечно, и шоферу кое-что перепадет… но только самая малость. Крохи! – охотно заговорил он. – А что делать? Заработки у нас сами знаете какие? А потом я вам вот что скажу, товарищ следователь… На торговых работников часто как смотрят? Берёт человек – говорят «берёт». А если не берёт – всё равно говорят «берёт». Разве не так? Вот я и считаю, что уж лучше брать. Не так обидно. Будь ты честный, порядочный, идейный, так сказать, – всё равно не поверят.

– Значит, вы оправдываете такое отношение к государственному добру?

– Что значит – оправдываю! Я говорю, как оно есть… Конечно, если человек от жадности начинает хапать сверх всякой меры… Таких оправдывать нельзя. Таких надо сажать.

– А что значит сверх всякой меры?

– Ну… когда чересчур.

– А в чем выражается эта мера? Можете вы это точно определить?

– Нет, конечно, это трудно определить, – после короткого молчания сказал шофер. – Но я полагаю, что если человек начинает прихватывать сверх потребностей.

– Потребности бывают разные, – перебил его Константин Семенович. – К тому же потребности имеют свойство расти. Сегодня человек удовлетворяется малым, а завтра ему хочется большего.

– Точно, точно…

– Как же тогда определить эту меру?

Садовский задумался. В самом деле, если оправдывать кражу по самой необходимой потребности, то нужно определить и норму. Ну, а если определить норму и разрешить… то это уже не будет называться кражей…

– Ваша дочь работает тоже в торговой сети? – спросил Константин Семенович.

– Да. Она продавщица.

– У нее вы тоже воспитали такое отношение к товару?

– Какое такое? Ничего я ей не воспитывал.

– Подождите, не горячитесь. И обижаться тут нечего. Дома вы вели разговоры на эту тему… И тоже так вот, со смешком?

– Ну и что?

– Иногда привозили домой незаконно списанные продукты… Самую малость, как вы сказали. А что вы говорили при этом? Вот, мол, ребята, ешьте. Отец честно для вас заработал и купил. Так?

– Ну?

– Так или не так?

– А я не понимаю, куда вы всё гнете, товарищ следователь. Статью мне, что ли, хотите пришить?

– Ничего я вам пришивать не собираюсь. Я хочу, чтобы вы поняли одну простую вещь, – медленно начал Константин Семенович. – С самого раннего возраста дети видят, что делают их родители, слышат, о чем они говорят. Родители для детей всегда были, есть и будут примером. Во всяком случае до тех пор, пока дети не станут мыслить самостоятельно или пока кто-то другой не начнет влиять на них сильней. Вам это понятно, гражданин Садовский? Как вы смотрите на жизнь, так будут смотреть и ваши дети. Вы с самого начала определяете линию их поведения, или, другими словами, даете им закваску для дальнейшей жизни. Почему ваш сын или дочь должны относиться к социалистической собственности иначе, чем вы?

– В школе-то им говорят, как это всё надо… – неуверенно возразил Садовский.

– В том-то и дело, что там только говорят, а вы наглядно, на примерах это воспитываете.

– Да ничего я не воспитываю, – со вздохом сказал Садовский. – Вообще-то вы правильно подметили насчет прав. Это точно! Чтобы машину водить, надо права получить. Учиться надо. Правила уличного движения строго спрашивают… А насчет воспитания детей мы, можно сказать, совсем неграмотные. Даже ликбеза не проходили.

– Кто это «мы»?

– Родители.

– Ошибаетесь! Не все родители так неграмотны.

– Оно конечно… Не все. Но я полагаю, что большинство. Думал я сейчас, и никак не мог вспомнить, кто из моих знакомых, которые детей имеют… Ну, чтобы они какие-нибудь курсы проходили насчет воспитания…

Дверь открылась, и в комнату вошел заместитель начальника управления. Полковник был в светло-сером штатском костюме, в роговых очках и больше походил на ученого, чем на работника милиции. Молча поздоровавшись с поднявшимся ему навстречу Горюновым, он сел на рядом стоявший стул и внимательно посмотрел на шофера:

– Я не мешаю? Продолжайте, пожалуйста.

– Вы сказали, что знакомы со многими родителями, – снова обратился Константин Семенович к Садовскому. – И что же… бывают среди вас разговоры о воспитании своих детей?

– Редко. Насчет отметок по учению говорим между собой, сравниваем. У одного дочь на пятерки учится, у другого двойки получает.

– Тоже дочь?

– Что́ дочь?

– Двойки получает?

– Нет, сын. Девочки вообще лучше учатся. И с ними хлопот меньше.

– Вы судите по своей дочери?

– Да, и по своей тоже.

– Смотрите… – погрозив пальцем, остановил его Константин Семенович. – Не ошибитесь!

– А что… Может, вы что знаете про мою дочь? Говорите уж, заодно, – с дрожью в голосе сказал Садовский. – Тоже воровать пошла?

– Нет. Этого я сказать не могу. Не знаю. Я могу говорить только о том, что мне известно. Вот, например, я точно знаю, что сын у вас хороший, любознательный, и если вы обратите на него внимание, то из мальчика выйдет прекрасный человек.

– Что же я должен делать, товарищ? Как его перевоспитывать? Посоветуйте! – сиплым от волнения голосом спросил шофер и откашлялся. – Конечно, я виноват. Внимания ребятам, прямо скажем, совсем не уделяю… работы много.

Константин Семенович покосился на молча сидевшего начальника и подумал о том, что Садовского он вызвал не напрасно. Как-никак, а всё-таки это отец. Случай с сыном, вызов в милицию, томительное ожидание в коридоре и, наконец, разговор со следователем – всё это пробороздило глубокие следы в его душе, и если сейчас посеять семена, они взойдут.

– А вы не думайте, что его надо перевоспитывать, – спокойно ответил Константин Семенович. – Поставьте перед собой другую задачу: сделать из него себе помощника. Не ждите, когда другие это сделают. Мальчик любит технику. Почему бы вам сейчас, летом, когда ребята болтаются без дела, не взять его с собой в гараж, не приучать к работе по ремонту машины, по уходу за ней. Почему бы не посадить его рядом с собой в кабину, и в свободное время заниматься изучением мотора.

– Молод еще… – нерешительно возразил шофер.

– А что значит молод? Сейчас он в таком возрасте, когда мозг жадно схватывает и на всю жизнь запоминает всё, что он видит, к чему стремится и что его увлекает. Он очень быстро освоит машину. Ведь он видит ее… слышит каждый день о технике. Я думаю, что вы не один такой. Работники вашего гаража имеют детей, и многие ребята болтаются без дела. Сговоритесь между собой и поставьте этот вопрос в профсоюзе. Добейтесь, чтобы вашим детям разрешили бывать в гараже и работать с отцами. Профсоюзные деятели сами до этого не додумались. Надо их подтолкнуть. Но предупреждаю… Делать это нужно всерьез. Пускай это будет не игра, не развлечение, а настоящий труд. Не смотрите на своего сына, как на какое-то неполноценное, слабое существо. Уважайте в нем человека.

– Да, да… я понимаю, понимаю, – бормотал Садовский, энергично кивая головой.

– Ну, а если понимаете, то ничего другого я вам больше сказать не могу. Разве только: не бейте сына! Пользы от ваших оплеух не будет.

– А за ларек?

– Сделайте вид, что ничего не знаете, – посоветовал Константин Семенович и протянул руку. – Дайте вашу повестку. – На оборотной стороне он поставил штамп, отметил часы, подписал и вернул назад шоферу. – Можете идти на работу. Вы, кажется, очень торопились.

– Спасибо, товарищ следователь! Значит, можно считать, что Кольку вы отпустите?

– А вам хочется, чтобы его судили?

– Ну что вы! У меня же сердце кровью обливается.

– Я вас больше не задерживаю.

8. Заместитель начальника

Садовский ушел. Проводив его взглядом до дверей, полковник снял очки, вынул из кармана сложенный вчетверо платок и занялся протиранием стекол. Движения его были неторопливы, словно он умышленно затягивал начало разговора, обдумывая какую-то мысль.

– Странный совет, – близоруко прищурившись на Константина Семеновича, произнес наконец он. – Педагогический совет родителю: «Сделайте вид, что ничего не знаете».

– Согласен. Совет действительно странный, но это единственное, что он может сделать без особого вреда для сына.

– Не понимаю.

– Метод его воспитания прост. Придет домой и будет бить да еще приговаривать: не попадайся, такой-сякой, не попадайся!.. Мы проделали большую работу, и нужно, чтобы мальчик всё это переварил без отцовского вмешательства.

– Теперь ясно, – сказал полковник, надевая очки. – Ну, а за что вы так профсоюзы? Чем они провинились?

Профсоюзы делают много. Сколько у них, например, сейчас детей в пионерских лагерях…

– Вот, вот! Как раз об этом я и говорю. Профсоюзы тратят средства на так называемую оздоровительную кампанию… Задумывались ли вы, что это значит? – спросил Константин Семенович и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Побольше спать, поменьше думать, побольше есть, поменьше делать. Бездумное безделье называется отдыхом. В конце смены ребят, вторично взвешивают и определяют, сколько каждый из них прибавил. Затем все данные складывают, делят на общее число отдыхавших. И получается, что на каждое прибавленное кило затрачено столько-то рублей…

– Ну это уж слишком, – с улыбкой сказал полковник.

– Да, да – так оно и есть. Спросите какого-нибудь начальника лагеря, как отдыхали дети, и он с гордостью ответит: «Прекрасно. В среднем прибавили по кило и двести тридцать два грамма на человека». Уверяю вас, что администрация лагерей заинтересована только в упитанности детей, а потому и весь режим, все мероприятия подчинены этой задаче. Какая всё-таки нелепость! – продолжал Горюнов. – Ну, взрослые еще туда-сюда. Они сами могут распоряжаться своей судьбой. Нравится бездельничать – скучай на здоровье. А дети? Дети растут и развиваются без перерыва на летнюю оздоровительную кампанию. Кроме того, зимой дети живут одним коллективом в школе, о чем-то мечтают, что-то задумывают, и вдруг… на самое лучшее время года, когда так много свободного времени, – коллектив разрушают, друзей разлучают и отправляют в разные стороны. Почему? С какой стати? Только потому, что папы или мамы состоят в разных профсоюзах. Не-ет! Своих ребят я профсоюзу не отдам!

– Своих ребят? – с удивлением спросил полковник. – О каких ребятах вы говорите?

– Получил предложение работать в нормальной школе.

– Вот как! И вас это устраивает?

– В общем – да! Я очень благодарен милиции. Здесь я увидел и разобрался во многих явлениях, совершенно скрытых не только от педагогов-теоретиков, но и от практиков. Ведь нам приходится иметь дело с педагогическим браком, – медленно проговорил Константин Семенович и, помолчав, прибавил: – Здесь я убедился, что этого брака может и не быть.

– И хотите проверить это на практике?

– Не только проверить, но и доказать другим.

– Теоретикам? – спросил полковник с лукавой улыбкой.

– Товарищ полковник, как всякий одержимый, я, вероятно, очень скучный или еще точнее – занудливый. Удивляюсь, как меня переносят окружающие. Особенно в семье… Но я не могу! Я так устроен. Я всё время думаю в одном направлении. Ведь многие наши теоретики докатились уже до того, что узаконили педагогический брак. Уличные дети существуют, как и прежде, до революции. «Влияние улицы!» Это явление перекочевало в советскую действительность, и ученые напряженно думают о том, как уберечь нормальных детей от влияния уличных… А что такое улица?

– Улица – это наша область, – нахмурившись, ответил полковник и встал. – Я понимаю и разделяю ваше негодование. Если по условиям жизни дети оказываются на улице безнадзорными, тем большая ответственность за их воспитание ложится на плечи ученых. – Перейдя к окну, он с минуту молча наблюдал за тем, как машины подметали и поливали площадь. – Значит, вы от нас уходите? – проговорил он, не поворачивая головы. – Жаль! И когда?

– В самое ближайшее время. На днях.

– Так. Следовательно, вас трогать не стоит…

– А что?

– Я хотел привлечь вас к работе с комсомольским патрулем. В центральный штаб рейда. У молодежи несомненно будут и затруднительные случаи и перегибы, и нужно им помочь. Вы очень подходящий человек для такого дела. – Полковник вернулся к столу. – Ну, а как вы сами на это смотрите?

– На что? На мое участие?

– Нет. Вообще на комсомольские рейды.

– Что ж… По-моему, это хорошо.

– Хорошо? – переспросил полковник. – Хорошо с точки зрения педагогики, или это ваше личное мнение?

Константин Семенович с удивлением взглянул на полковника и, пригладив ладонью волосы, ответил:

– Такого раздвоения в мыслях я за собой не наблюдал. Может быть, вы что-нибудь заметили. Скажите прямо.

– Нет, нет! – с улыбкой проговорил тот. – Не сердитесь. Я не хотел вас обидеть. Но как-то так получилось… Позавчера у меня был разговор с одним ученым-педагогом по поводу комсомольских рейдов. Такая, знаете ли, шишка на ровном месте… доктор педагогических наук. Знаете, что он мне сказал? Сказал, что никаких возражений по существу у него нет, но что это лишь его личное мнение. С научной же точки зрения он должен возражать. «Молодежь, – сказал он, – сталкивается на улице с отрицательными явлениями, с пережитками, и это может оказать плохое влияние». Они, видите ли, воспитывают только на «положительных примерах!» – отчеканивая каждое слово, произнес полковник и, подняв палец, раздельно повторил: – Только на положительных примерах! Конечно, эти примеры нужны, но… с ними надо обращаться очень осторожно. Вспоминаю свое детство… Мне часто, очень часто ставили в пример одного положительного мальчика, соседа. Был у нас такой пай-мальчик. Очень послушный, скромный, тихоня. Если бы вы знали, как я его ненавидел. И конечно, старался всегда поступать наоборот.

– Если этот мальчик был положительным только в представлении взрослых, то он не был положительным, – мягко возразил Константин Семенович.

– Ну, конечно! На самом деле он был совсем другим. Просто он понимал, как ему выгодней себя вести. Это был законченный лицемер… Затем я подумал еще и о том, – со вздохом продолжал полковник, – что, отгораживая детей от действительности, скрывая от них изнанку жизни, педагоги создают неправильное, ошибочное представление о людях и, как бы это сказать, не закаляют нашу молодежь. И что же получается, когда такой человек, в розовых очках, столкнется с жизнью? С обратной стороной жизни? Ведь у него совсем иное представление! Конечно, его постигнет жестокое разочарование. Так? А разочарование в этом возрасте часто калечит психику. Ведь встречаются же в среде нашей молодежи скептицизм, нигилизм, упадочные настроения. Вы согласны?

– Я вас очень внимательно слушаю, Юрий Александрович, – уклонился от прямого ответа Константин Семенович. – Вы затронули острую и важную проблему…

– Положительный пример воспитывает! – снова заговорил полковник, не слушая собеседника. – Нет, мало этой аксиомы. Вот вы тут в угрозыске имеете дело с правонарушителями. Откуда они взялись? Кто они такие – эти преступники? Все они грамотные. Значит, в школе учились! А ведь их там полагалось на положительных примерах воспитывать. Почему же они не желают подражать положительным героям? Почему они воровать пошли? Мне, работнику милиции, это необходимо знать. А может нам ответить на этот вопрос наука?

– Не знаю, не уверен, – с улыбкой сказал Константин Семенович.

– Вот именно! А я уверен, что не ответит. А если и ответит, то опять-таки общими словами. Такого туману напустит, что и сам черт не разберет.

Полковник прошелся по комнате, затем продолжал:

– Н-да! Всё, что я сейчас говорил, Константин Семенович, предназначалось, конечно, не вам, а тому доктору наук. Признаюсь, он так меня озадачил, что я промолчал. Да и что я мог ему возразить? И не то чтобы я слишком растерялся… Но ведь он доктор наук, а мы привыкли считаться с мнением специалистов. Если ученый говорит, значит, он знает. А что такое я? Я невежественный человек в этой области или, в лучшем случае, дилетант. Только потом, позднее, размышляя над его словами, я пожалел, что не затеял спора.

– Зато теперь высказались и на душе стало легче.

– Вот именно, – согласился полковник, – мне бы хотелось услышать ваше мнение. Хотя вы и не доктор наук… но вы у нас вроде справочного бюро, или лучше – педагогического консультанта.

Константин Семенович вспомнил недавний разговор с комиссаром и с улыбкой посмотрел на собеседника. Действительно, сюда часто заходили работники управления и под различными предлогами затевали разговор о воспитании. Приходилось разбираться в бытовых происшествиях или в сложных уголовных делах, и необходимо было глубже понять причины, толкающие советских людей на аморальные поступки. Но бывало, что они приходили посоветоваться о своих семейных делах или пожаловаться на школу, где учатся их дети. И Константин Семенович никогда никому не отказывал в таких беседах. Рецептов он не давал и заранее предупреждал об этом. Внимательно выслушав, он указывал на ошибки и говорил об общих принципах, законах или даже о методах воспитания. Так и сейчас. Комсомольские рейды по городу поставили перед заместителем начальника новые для него задачи, и он, по-видимому, пришел посоветоваться.

– Как же вы всё-таки относитесь к комсомольским рейдам? – спросил полковник.

– Положительно.

– Это я слышал. Но почему? Комсомольцы великолепно борются с хулиганством, со спекуляцией и другими нарушениями. Это мне ясно. Но есть ли доля правды в том, что сказал доктор наук?

– Нет. Товарищ полковник, давно и всем известно, что человек развивается в борьбе. Несмотря на это, из воспитательного процесса в школе у нас постарались изъять почти все элементы борьбы. Почти все! И это сильно чувствуется. Чего-то не хватает! Как раз в этом возрасте и голова и руки жаждут активной творческой борьбы, а борьба сведена к проценту успеваемости. Именно поэтому молодежь с таким пылом ухватилась за патрулирование. Это борьба! И не только физическая, но и идейная… Послушайте, о чем спорят комсомольцы с задержанными нарушителями. О государственном устройстве, о свободе личности, о культуре, и конечно о коммунизме. А борьба мнений создает убеждения!