Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

40. Недоразумение

Валерий Цыганков, ученик восьмого класса, получил из школы письмо:

«Товарищ Цыганков! Мне было очень приятно узнать, что в нашей школе есть хорошие радисты. Я уважаю людей, серьезно увлекающихся полезным делом, и мастеров своего дела. Хотелось бы с вами познакомиться и посоветоваться по одному вопросу. Приходите завтра в школу. Я буду целый день».

И подпись: «Директор К. Горюнов».

Письмо произвело громадное впечатление на мальчика, и он долго не мог прийти в себя от удивления.

– Мама, прочитай!

– А что такое? От кого письмо? – встревоженно спросила мать, вытирая руки передником.

– Ты прочитай! Я и сам ничего не понимаю.

Мать прочитала письмо и пожала плечами.

– А чего тут не понять? Директор школы узнал, что ты любишь радио, и хочет познакомиться. Обыкновенное письмо.

– Ну да, обыкновенное! Совсем не обыкновенное. Она хочет посоветоваться…

– Почему она? Тут подписано: Горюнов.

– У нас никакого Горюнова нет. Я пойду к Ване.

Но Иван Журавлев пришел сам и с таким же недоумением показал приятелю полученное им письмо. Это не была копия, но по смыслу письма были похожи. Вскоре пришел и Сережа Линьков с таким же письмом. Как ни ломали голову юные радиотехники над разгадкой удивительных писем, ничего придумать не могли.

А загадок было много. Уже само получение писем по почте было загадочным. Какой же директор будет приглашать учеников письмом? Да еще каждого в отдельности. Послал бы кого-нибудь из ребят с приказом явиться к такому-то часу, и дело с концом. «Мастера своего дела» – это тоже «не фунт изюму», как выразился Сережа. Интриговал и вопрос, о котором таинственный директор хотел с ними посоветоваться. Посоветоваться! Директор и вдруг – посоветоваться с учениками. И наконец – незнакомая подпись.

«Сколько ни думай, а дома ничего не придумаешь», – решили мальчики и отправились в школу.

В восьмом классе учились дети военных лет, или, как их называли, – «дети войны». И родители, и врачи, и учителя относились к ним иначе, чем к остальным. К «детям войны» снижались требования, при первой же жалобе их освобождали от общественных нагрузок, от занятий спортом, от походов. «Детям войны» внушали – и они к этому привыкли – считать себя физически неполноценными и даже умственно отсталыми.

Юные радисты не составляли исключения. Все они были мнительны. Им казалось, что у них слабое, с какими-то шумами сердце, расстроенная нервная система, плохой аппетит и что-то еще, – они и сами точно не знали. Увлечение радио сдружило мальчиков, но по отношению к классу, а тем более к школе, они жили особняком, не принимая участия в школьных делах. Все их интересы и желания были ограничены только любимым делом.

У подъезда радистов остановил рослый шестиклассник.

– Ребята, вы пришли работать? – строго спросил он.

– Мы не знаем, – ответил Сережа.

– Тогда нечего болтаться в школе. И без вас там сырых набралось невпроворот.

– А ты дежурный? – спросил Валерий.

– Я школьный патруль! – важно ответил мальчик.

– Нас вызвали. Вот видишь, письма…

С этими словами радисты, как по команде, вытащили из карманов письма и показали патрульному.

– А что это за письма? – недоверчиво спросил тот. – Может, вы сами написали? Кто вас вызывал?

– Директор школы.

– Ну да! Не заливайте, – подозрительно прищурился патрульный. – А ну, покажите подпись!

Валерий развернул свое письмо и поднес к самому носу мальчика.

– Пожалуйста, посмотри. Видишь, подписано…

– Го-рю-нов… А кто такой Горюнов? – нахмурился строгий патрульный. И вдруг лицо его засияло: – Да ведь это сам Константин Семенович! – воскликнул он. – У него же такая фамилия – Горюнов! Вот здорово!

Теперь пришла очередь удивляться радистам:

– А кто такой Константин Семенович?

– А вы и не знаете! Ребята, они не знают, кто такой Константин Семенович! – крикнул патрульный пробегавшим мимо двум одноклассникам, но те не обратили никакого внимания на его слова. – Да это же наш новый директор! – продолжал он. – Знаете, какой у нас теперь директор? Во! – патрульный поднял большой палец вверх, но этого ему показалось мало, и он восторженно прибавил: – Мировой!

Теперь всё стало ясно. Оставалось только неизвестным, зачем новый директор вызывал их и о чем хотел советоваться.

– Ребята, только его в школе нет. Он куда-то уехал по делам, – сказал патрульный. – Знаете что! Идите к его заместителю. Комнату завхоза знаете? В первом этаже, за лестницей. Ну, где раздевалка! Там теперь штаб школьного патруля. Клима Жука знаете? Из десятого «а»!

– Знаем!

– Ну вот! Он теперь начальник штаба и заместитель Константина Семеновича по порядку. Поняли? Идите к нему и покажите письма.

Патрульный рассказал всё это таким тоном, как будто говорил о самых обычных, давным-давно известных вещах, и даже удивлялся, что три восьмиклассника никогда не слышали ни о школьном патруле, ни о том, что Клим Жук теперь начальник штаба и заместитель директора. Этот мальчик и сам пришел в школу совсем недавно. Узнав о переменах, он, конечно, не сразу поверил, но, когда разобрался, моментально освоился и стал удивляться, почему другие не знают о таких обыкновенных и приятных вещах. Школьный патруль! А что в этом особенного? Есть же в Ленинграде комсомольский патруль! Строим свой стадион? Ну так что! Вот если бы строили такой же, как Кировский, на сто тысяч болельщиков, тогда бы стоило удивляться. Белые парты? Подумаешь, новость! Всё равно же красить надо. Получили больше белил, вот и красят белыми. Теперь патрульного уже ничем нельзя было поразить, и даже новость о фабрике-кухне он встретил почти презрительно! Давно пора! Девчонкам хоть будет занятие. Смущало его только одно обстоятельство: Клим запретил пускать посторонних, а Константина Семеновича он еще и в глаза не видал. Вдруг он не узнает директора и не пустит в школу? Вот будет скандал!

Но случилось всё совсем иначе. Директора он сразу узнал по описанию, но зато не узнал учительницу химии, которая пришла немного раньше. И в этом ничего особенного не было. Химию они еще не проходили, к тому же учительница была одета совсем не по-учительски.

Не задумываясь, мальчик загородил ей дорогу и вежливо, как его учил Клим, спросил:

– Извините, пожалуйста, гражданка! Вам кого нужно?

От неожиданности Алевтина Зиновьевна сначала растерялась, но быстро оправилась:

– Это что такое! Пусти!

Вместо того чтобы отойти в сторону, мальчик прислонился спиной к двери и всем своим видом показал, что в школу она войдет только через его труп.

– Извините, гражданка, вы по какому делу?

– Какая я тебе гражданка! – крикнула учительница. – Убирайся отсюда!

– Я школьный патруль…

– Сколько раз я должна говорить… Наглец!

Она собралась с силой оттолкнуть мальчика и взялась даже за его плечо, но в это время сбоку раздался мужской голос:

– Гражданка, почему вы нарушаете порядок?

Патрульный взглянул на говорившего и узнал Константина Семеновича. Узнал и обомлел. Всё остальное произошло как во сне.

– Не вмешивайтесь, пожалуйста! Я учительница этой школы!

– Тем более вы не должны нарушать порядка, – спокойно сказал директор.

– Какой порядок? – всё больше сердясь, говорила Лизунова. – Какой-то мальчишка загородил мне дорогу…

– Это не какой-то мальчишка, а школьный патруль. Он достаточно четко вам сказал…

– Послушайте! Я вам тоже достаточно четко сказала, что я учительница этой школы – Лизунова!

– Я слышал. Но если мальчик не знает вас или должен что-то выяснить, почему бы не ответить ему по-человечески?

– Что значит – по-человечески? А я как говорю? Позвольте, а какое вам дело? Кто вы такой?

– Я директор школы.

– Ах, вы товарищ Горюнов! – покраснев, пробормотала Лизунова. – Тем лучше! Вы были свидетелем… Ты из какого класса? – уже совсем другим тоном обратилась она к мальчику.

– Из шестого «б».

– Ты меня не знаешь?

– Сейчас знаю…

– Почему ты не пускал меня в школу?

– Потому что не узнал. Начальник штаба не велел пускать посторонних.

– Ну, а теперь я могу пройти? – покосившись в сторону директора, вежливо спросила она.

– Проходите, пожалуйста!

Лизунова ушла внутрь, а директор с улыбкой продолжал смотреть на патрульного:

– Как ваша фамилия?

– Попов Николай… Честное пионерское, я ее не узнал! – с искренним огорчением сказал мальчик.

– Я верю! Вы поступили совершенно правильно…

«Новый директор делает замечания учителям в присутствии детей! Новый директор подрывает авторитет учителей». С такими мыслями Алевтина Зиновьевна вошла в школу, сердясь и досадуя на себя, на нелепый случай, на этого нахального мальчишку. Она была уверена, что всё это было нарочно подстроено. Ей ли не знать, на какие подлости способны дети! Хотелось с кем-нибудь поделиться, рассказать о бестактном поведении директора и предупредить…

Из коридора в вестибюль вышла ученица девятого «б» класса Макарова.

– Виолетта! – остановила ее учительница. – Что ты здесь делаешь?

– Мы приводим в порядок столовую, Алевтина Зиновьевна.

– Ах, столовую! А здороваться с учительницей уже не полагается?

– Извините! – покраснев, сказала девочка. – Я не успела… Вы задали вопрос…

– Ну конечно! Я же и виновата! У вас всегда найдутся отговорки. Ты не знаешь, кто из учителей находится в школе?

– Утром я видела Ксению Федоровну.

– А где она?

– Наверно, в своем кабинете.

– Ну, а кто еще?

– Агния Сергеевна здесь. Она на строительстве стадиона, за школой. Потом была Римма Вадимовна. Они, наверно, оборудуют физический кабинет. И, кажется, Аким Захарович здесь, в мастерской…

– В какой мастерской?

– В художественной мастерской.

– Та-ак! – многозначительно протянула учительница.

– Ах, да! Ирина Дементьевна здесь, – спохватилась девочка. – Она в учебной части.

– Ну хорошо. Иди по своим делам.

Понаблюдав минуты две за незнакомым мужчиной, который зачем-то несколько раз потряс решетку раздевалки, она подошла к нему:

– Что вы тут делаете?

– Да вот надо это безобразие снимать. Смотрю, как сподручней, – сказал Архипыч, постукивая по решетке плоскогубцами. – Не хочется барьер портить…

– А кто вы такой?

– Я завхоз.

– Завхоз! А что случилось с Зинаидой Терентьевной?

– Она перешла на другую работу.

– А зачем вы хотите снимать решетку?

– Чтобы не позорила советскую школу.

– Но если вы уберете решетку… Как же быть с раздевалкой? Где же оставлять одежду?

– Тут! Хочу перегородку сюда поставить и посередине проход сделать. Три входа получится. Меньше толчеи.

– Послушайте, но ведь так у нас всё разворуют!

Архипыч отложил в сторону плоскогубцы, посмотрел через решетку на говорившую и вздохнул:

– Эх, мамаша, мамаша! Какое ты имеешь мнение превратное. Как же ты своего ребенка в такую воровскую школу отдала?

– Я вам не мамаша, гражданин! Я учительница!

– Учительница? – простодушно удивился Архипыч. – Не может быть!

– То есть как – не может быть! – начиная закипать, проговорила Алевтина Зиновьевна, но в это время с улицы в вестибюль вошел директор, и она сдержалась. – Вам же отвечать придется! – угрожающе проговорила она и торопливо направилась к лестнице.

Теперь была причина подняться к завучу и предупредить ее о решетке. Пока не поздно, нужно остановить ретивого завхоза.

В комнате учебной части, кроме Ирины Дементьевны, за столом над бумагами сидели Ксения Федоровна, Римма Вадимовна и Аким Захарович. Лизунова успела услышать последнюю фразу и поняла, что обсуждается расписание занятий.

– Вы что, Алевтина Зиновьевна? – спросила завуч. – Я сейчас занята.

– Я хотела сказать, что в раздевалке снимают решетку…

– Ну так что?

– Но вы только подумайте! Разворуют же…

– Алевтина Зиновьевна! – с раздражением остановила ее завуч. – У нас есть директор. Обратитесь к нему. А мы сейчас заняты.

Прежде чем выйти, Лизунова перехватила ехидную улыбочку биолога… Но что она могла сделать!

В канцелярии школы Константин Семенович застал трех мальчиков.

– Константин Семенович, вы посылали письма ученикам восьмого класса? – спросила Мария Васильевна. – Они ждут вас.

– Да, да… Извините меня, товарищи. Вы давно ждете?

– Нет. Полчаса, – сказал Сережа.

– Проходите ко мне и садитесь. – Константин Семенович расставил стулья и усадил мальчиков. – Давайте знакомиться. Меня зовут Константин Семенович. А вы Валерий Цыганков?

– Нет. Я Линьков Сергей.

– Ага! Садитесь, Сережа. Кто же Цыганков?

– Я.

– Так. А вы значит Иван Журавлев! А что это вы какие-то бледные? Совсем не загорели за лето.

– Нам нельзя загорать, Константин Семенович, – ответил Валерий.

– Почему?

– У нас сердце… Солнце нам вредно.

– У всех больное сердце?

– Мы – дети войны, – пояснил Сережа.

– Дети войны? – переспросил Константин Семенович, не сразу поняв, что значит это выражение. – Ну так что?

– Говорят, нам вредно загорать… И купаться вредно, и загорать, и бегать…

– Вот еще новости! Кто это вам говорит?

– Все.

– Ну, это мы еще выясним. Думаю, что тут какая-то путаница. Нормальные, рослые мальчики, с ногами, с руками, с головой, хорошие радисты… Что это вы напустили на себя какую-то хворь… Организм ваш развивается, и нужно ему помогать… Но теперь ближе к делу. Товарищи, меня назначили сюда помочь вам построить школу. Хорошую, современную школу. Очень хорошую! Самую лучшую, какую только можно вообразить! Вы здесь хозяева. Это ваш дом. Вы понимаете, какая перед нами стоит увлекательная задача? До начала занятий осталось уже немного, а школа до сих пор не радиофицирована. Мне думается, что у нас должен быть школьный радиокомитет, который и будет заниматься всеми вопросами радио и телевидения…

– И телевидения? – вырвалось у Сережи.

– Ну конечно! Везде и всюду у нас должны стоять громкоговорители, и надо, чтобы они включались как все вместе, так и по отдельности. Одним словом, хотелось бы радиофицировать школу так… Ну как только позволит современная техника. Кое-что у нас есть. Вон видите…

– Мы давно знаем… Тут хороший усилитель! – заметил Валерий. – Только нам не разрешали…

– Ну, что было, то быльем поросло, – улыбнулся Константин Семенович. – И не будем вспоминать. Мы с Андреем Архипычем – это наш новый завхоз – наметили в третьем этаже комнату для радиокомитета. Можете всё это забрать туда… на вашу ответственность. Вы будете возглавлять технический отдел радиокомитета. Продумайте всё! Составьте смету, вернее, список: сколько вам понадобится провода, динамиков, штепселей… Так?

– Так! – хором ответили мальчики.

– Константин Семенович, а вы хотели посоветоваться с нами? – спросил Ваня.

– Да, да! Вот когда вы всё обдумаете, составите схему, план, список, тогда мы и будем советоваться: где взять деньги, что купить в первую очередь, сколько вам понадобится помощников. Я думаю, что вы привлечете и других… Работа очень большая!

– Константин Семенович, мы посоветуемся, с Риммой Вадимовной. Можно?

– Ну конечно! Делайте как найдете нужным. Вы возглавляете технический отдел. А сейчас пойдемте наверх. Комната длинная… Мы там отгородим радиостудию, места хватит, – говорил Константин Семенович, выходя из канцелярии.

– Константин Семенович, а мы сделаем так, что передачу можно будет производить из любого класса.

– Очень хорошо! Великолепно! Это как раз то, что нужно… Архипыч! – позвал директор Степанова, возившегося в раздевалке. – Вот наши радисты: Валерий Цыганков, Иван Журавлев и Сергей Линьков. Передай им ту комнату… Помнишь, в конце коридора на третьем этаже!

– Есть передать комнату!

– А потом нужно будет им помочь перенести туда радиоаппаратуру из моего кабинета… Ну, а если у вас встретятся какие-нибудь затруднения или вопросы, – обратился он к мальчикам, – сразу же приходите. Не стесняйтесь. А то я смотрю, вы какие-то робкие…

41. «Глаза и уши»

В окнах задрожали стекла. Глухо урча мощным мотором, перед зданием остановился бульдозер. Из кабинки вылез Михаил Петрович Куприянов и, крикнув что-то водителю, направился в школу.

Константин Семенович видел в окно, как вокруг машины быстро начали собираться ребята, как из кабинки вылез водитель в синем комбинезоне, в военной фуражке и, закуривая, о чем-то говорил со школьниками. Не понимая, зачем прислали на пустырь бульдозер, он забеспокоился. «Уж не начинают ли здесь какое-то строительство?» – мелькнула в голове тревожная мысль. Тревога исчезла и всё стало понятным, как только он увидел входящего Куприянова.

– Здравия желаем, товарищ директор!

– Михаил Петрович, пропащая душа! А я всё поглядываю кругом: куда, думаю, вы исчезли?

– Не исчез. Раздобыл бульдозер на с-сегодня и завтра.

– Предупредили бы…

– Не хотелось обнадеживать. Вдруг бы сорвалось!

– Где вы его раздобыли?

– В своей части. Т-трудно было добираться: по одной улице нельзя, по другой нельзя… К-кружили, кружили. А ведь скорость-то у него не реактивная. Хотел утром поспеть, и вот столько времени впустую… Так что разрешите приступать к делу?

– Михаил Петрович, – беря под руку летчика и подводя его к окну, сказал Константин Семенович, – начальником строительства стадиона назначен Женя Байков. Вон он справа подходит, в зеленой рубашке! Очень хороший мальчишка! Щадите его самолюбие. Важно, чтобы все остальные ребята видели, что с ним считаются… мы с вами, честно говоря, закладываем основу их самостоятельности. До сих пор ребят здесь только опекали, делали за них…

– Я понимаю, Константин Семенович, – улыбнулся Куприянов. – Бульдозер пришел в распоряжение начальника строительства. Так, что ли? Пускай командует.

– Пускай дает задание, – поправил директор. – А если пропадут лишние полчаса-час по нераспорядительности… черт с ними! Пускай пропадут. И еще одно: они должны сами позаботиться о водителе.

– Это хорошо. Ему надо где-то переночевать. Правда, он человек военный…

– Ночевать он будет в школе.

– Отлично. Ну не буду мешать…

«Да. Этот кажется подойдет, – подумал Константин Семенович, проводив глазами летчика. – Умеет работать».

В дверь постучали.

– Войдите!

– Константин Семенович, это к нам пришел бульдозер? – спросил Клим, как только закрыл за собой дверь.

– К нам. А вы его не хотели пускать?

– Нет, почему же…

– Я не знаю, почему вы решили никого не пускать в школу, – шутливо заметил директор. – У дверей поставили такого строгого мальчика…

– Ну, это просто недоразумение, – смутился начальник штаба. – Он не узнал химичку, а она… Ну, она всегда такая!

– Я не упрекаю мальчика. Он очень хорошо, несет наряд, но стоит ли ему вообще стоять у дверей? Почему вы решили затруднять всем доступ в школу?

– Константин Семенович, там столько сырых и диких набралось!

– А кого вы называете дикими?

– Дикие? Это которые болтаются без дела… ходят, смотрят.

– Дикие, потому что не организованы… Ничего, меткое определение! Садитесь, Клим, нужно посоветоваться. Мы должны найти общий язык. Ведь вы мой заместитель! Хороша будет работа, если мы в разные стороны потянем. Согласны?

Вместо ответа мальчик кашлянул в кулак.

– Как-то очень давно я прочитал в «Правде» заметку приблизительно такого содержания: «В ответ на наш фельетон «Плохой буфет» на станции такой-то, редакция получила из управления железной дороги письмо. Помещаем его без комментариев: «Комиссия проверила на месте работу буфета. Все факты подтвердились. Меры приняты. Буфет закрыт…» Вы понимаете, – продолжал Константин Семенович, когда Клим перестал смеяться, – что подобный метод работы нам не подходит. Если появилось много «диких», как вы говорите, то нужно их не выгонять, а организовывать. То есть исправлять то, что делает их дикими. Контроль за приходящими, конечно, нужен, но все ученики, все до единого, являются полноправными хозяевами своей школы. Это не только красивые слова. Так оно есть и так будет… Хорошенько подумайте, Клим!

– Я думаю, Константин Семенович.

– Палочный метод, так сказать, дубинка – это самый примитивный метод. Дубинкой орудуют те, кто иначе не может. Мозгов не хватает. А я более высокого мнения о вас. Вы можете совсем по-другому наводить и поддерживать порядок: умно, просто, тонко и даже весело…

То, что Константин Семенович не приказывал, а разговаривал, как равный с равным, так восхищало юношу, что он готов был улыбаться даже тогда, когда для этого вовсе не было причин. Так и сейчас, как он ни крепился, а засмеялся и спросил:

– Значит, «дубинку» долой?

– Почему долой? – огорошил его директор. – Нет, я думаю, что иногда и «дубинка» пригодится. Мало ли какие случаи могут быть в нашей жизни! Чувство меры – великое чувство…

Договорить не удалось. В дверях, предварительно постучав, появилась учительница химии.

– Извините, пожалуйста! Я помешала? – бойко спросила Лизунова, посмотрев на юношу.

Клим в свою очередь вопросительно взглянул на директора.

– Нет. Я уже всё сказал, – ответил Константин Семенович, поднимаясь. – Идите… Вы ко мне, товарищ Лизунова? Я не ошибаюсь, вы Лизунова?

– Совершенно верно! – заулыбалась учительница, проводив взглядом школьника. – Здравствуйте, Константин Семенович! Позвольте от всей души приветствовать вас и выразить свое восхищение вашей деятельностью!

– Какой деятельностью? Никакой деятельности еще нет.

– Ах, какая скромность! Но я сама, своими глазами видела, что у нас делается… Ученики строят спортивную площадку, наверху красят парты, прибирают в столовой и вообще… под вашим руководством… – Она остановилась, перевела дух и с новой силой восторженно продолжала: – Общественно полезный труд под вашим руководством сыграет решающую роль в деле воспитания подрастающего поколения. Указания партии и правительства о политехнизации учебно-воспитательной работы обязывают нас, педагогов…

Этот набор штампованных фраз Константин Семенович почти не слушал. Он внимательно смотрел на говорившую, и в памяти его встал образ другой учительницы… У Лизуновой были такие же тонкие губы, острый носик, покрытое мелкими морщинками, словно высыхающее лицо, и даже странная прическа походила чем-то на прическу Лидии Андреевны Орешкиной – сплетницы, с которой ему когда-то пришлось иметь дело.

– Марина Федотовна прекрасной, изумительной души человек, – говорила Лизунова. – Я искренне, и горячо любила ее, но… как директор, как руководитель такого большого коллектива, она безусловно не справлялась, Я искренне желала ей добра…

Константин Семенович видел шевелившиеся губы учительницы, но слов не понимал, словно смотрел немое кино. Он думал о другом… Месяца полтора тому назад, вернувшись домой с работы, он узнал, что к нему заходила одна из бывших его учениц – Иванова. Не дождавшись, она ушла, оставив свой телефон. Тогда было некогда, и кроме того, мало ли учениц с такой фамилией учились в школе… И вдруг сейчас он вспомнил об этой Ивановой.

«Да ведь это, наверно, была Катя из школы имени Ушинского, – догадался он. – Выпускница сорок восьмого года. Первого послевоенного года его педагогической работы. Катюша Иванова, комсорг и руководитель воспитательной тройки, верный помощник учителя химии. Она как будто поступила в институт, а потом…»

– А почему вы стоите? – спохватился Константин Семенович. – Садитесь, пожалуйста.

Лизунова села и, по-прежнему улыбаясь, продолжала. Молчание директора ее поощряло:

– Я всегда держала ее в курсе всех дел. Директор школы должен иметь глаза и уши…

Константин Семенович насторожился, хотя в голове по-прежнему бродила мысль: «Где же телефон Ивановой?»…

– Среди учителей… – вкрадчиво закончила фразу Лизунова. – Уверяю вас, Константин Семенович, что учителя не святые. Это очень сложные люди. Часто они говорят совсем не то, что думают… А что они делают, когда их не видит руководитель?.. Уму непостижимо!

– Зачем вы говорите мне об этом? – холодно спросил Константин Семенович.

– Если вы хотите знать, чем занимаются ваши подчиненные…

Не раз и не два встречался в своей жизни Константин Семенович с так называемыми отрицательными людьми, и, как правило, с первого взгляда они не производили отталкивающего впечатления. Наоборот, вначале даже казались хорошими, добрыми и честными людьми. И только потом, столкнувшись с ними на деле, начинал он понимать их истинную сущность. Впрочем, бывало и так, что раскрывались они нечаянно, вдруг – благодаря какому-либо необычному, заставшему их врасплох случаю. Но всегда эти люди действовали за спиной… И вот теперь перед ним сидел как раз такой человек… но – без маски! У которого «всё написано на лбу». Возмущаться ее словами нельзя. Всё равно не поймет и истолкует по-своему… и допустить работать в школе – тоже нельзя. Это значило бы совершить преступление.

– Давайте лучше поговорим о деле, – остановил он химичку. – Вы знаете, что наша школа будет опытной?

– Ну, конечно, знаю! Я всегда и всё знаю, Константин Семенович. Я знаю, например, что вы работали в школе имени Ушинского и у вас там были неприятности… Но я вам сочувствую всей душой! Склочники, клеветники и завистники встречаются на каждом шагу. Очень трудно уберечь свое честное имя… Вам, наверно, и про меня уже успели наговорить бог знает что! Не верьте, Константин Семенович. Никому не верьте! Про вас я тоже много чего наслушалась, но ничему не верю!

– Товарищ Лизунова, мне совсем не интересно, что вы слышали про меня. Вы знаете, что наша школа будет школой продленного дня?

– Комната продленного дня, – поправила Лизунова директора.

– Нет, школа. Вся школа. Мы будем начинать работу в девять или даже в восемь утра и заканчивать к девяти часам вечера.

– Не-ет… первый раз слышу…

– Вечерами вам придется вести научно-исследовательскую работу в химической лаборатории. Вы справитесь с такой работой?

– В пределах программы? – неуверенно спросила Лизунова.

– Нет. Значительно шире. Химическая лаборатория будет связана с производством. Придется делать анализы, испытывать материалы. Одним словом, объем работы очень большой.

– Но с какой стати! Я учительница химии, и на моей обязанности…

– Значит, вы не справитесь? – перебил ее Константин Семенович.

– Почему не справлюсь? Я двадцать один год работаю в советской школе! – с беспокойством заговорила учительница. – Предмет свой я знаю…

– Теперь школа опытная, – вставил Константин Семенович.

– Ну и что! Пускай опытная, но учебная программа остается прежней. Я узнавала в роно. Там сказали мне, что никаких изменений программы, никаких сокращений…

– Да. Сокращать мы не собираемся.

– Всё равно. Изменить утвержденную программу… – взволновалась Лизунова. – Как можно… Тем более нельзя увеличивать. Программа и без того перегружена!

– Я не понимаю, почему вы волнуетесь? – спросил Константин Семенович. – Вы перейдете на работу в другую, обычную школу. Химики везде нужны.

– То есть как в другую школу? Что это значит?

– Повторяю: не теряйте даром времени и устраивайтесь в другую школу, – сразу, уже без всякой дипломатии отрубил Горюнов. – До начала учебного года еще далеко.

Удар был неожиданный, но учительница была к нему готова и не растерялась ни на секунду. Готовность эта выработалась в ней за двадцать лет работы в школе, за двадцать лет интриг, наушничества, стычек с учениками и оскорбленными коллегами, а также – невольным ощущением расплаты.

– Ну нет! – твердо заявила она и встала. – Из этой школы я никуда не уйду. Меня здесь все знают и любят.

– Вполне возможно, – спокойно возразил Константин Семенович, – но я вам всё-таки советую подумать. Если вы не справитесь с работой и вас придется увольнять в середине учебного года, вы подорвете свой преподавательский авторитет. Подумайте, посоветуйтесь…

Всё это произошло так неожиданно и быстро, что Лизунова даже не успела рассердиться по-настоящему. Выйдя из кабинета, не взглянув на секретаря, она торопливо миновала канцелярию и, сильно хлопнув дверью, скрылась. «Что это значит? Без конфликта, без всякого повода с моей стороны», – думала она, останавливаясь в вестибюле.

Куда идти? Кому жаловаться? Уволить! За что? Опытная школа, научно-исследовательская работа… Всё это пустой предлог, придирка. Она имеет диплом и звание, и это дает ей право работать в любой советской школе. Ясно, что ему наговорили про нее всяких гадостей.

Прекрасно понимая, что ее позиция неприступна, а у директора нет ни прав, ни оснований для увольнения, Лизунова постепенно начала успокаиваться. Ей ли не знать трудовых законов? Любой суд встанет на ее сторону и немедленно восстановит на работе, если директор действительно попытается привести свою угрозу в исполнение. «Пускай сначала напишет приказ, а тогда будем разговаривать», – решила Лизунова.

После ухода Лизуновой Константин Семенович ненадолго задумался, затем, пробормотав: «Да, эта будет в самый раз», – разыскал в записной книжке нужный номер телефона и позвонил:

– Кто у телефона? Это Катя Иванова?

– Нет. Я мать. Вам нужна Катя? Сейчас я ее позову…

Пока мать ходила за дочерью, в памяти Константина Семеновича встал образ вдумчивой, высокой, с курчавыми волосами и скуластым лицом семнадцатилетней девушки. Такой он знал ее почти семь лет назад. С тех пор она, конечно, сильно изменилась. Катя увлекалась химией, и не случайно Константин Семенович вспомнил о ней с приходом Лизуновой.

В трубке раздались звуки шагов, щелчки и голос:

– Я слушаю!

– Это Катя?

– Да.

– Извините меня, Катюша, но я не знаю, как вас величать?

– Михайловна. А кто это говорит?

– Ваш старый учитель и друг…

– Ой! Константин Семенович! Это вы?

– Узнали?

– Узнала! Я по голосу вас узнала. Как хорошо! Вот… Теперь я… я так обрадовалась, что не знаю, что и сказать… растерялась, как в первый день… Помните, когда вы меня спросили про пятерки?

– Катюша… Извините, Екатерина Михайловна…

– Ну что вы, Константин Семенович! Для вас я всегда буду Катя или… как вам нравится.

– Это мы решим при встрече. Увижу вас и сам определю. Вы давно в Ленинграде?

– Третий месяц.

– И надолго?

– Надолго. Я в аспирантуру приехала. Константин Семенович, я была в нашей школе и там узнала… Неужели вы работаете в милиции?

– Вас это огорчило?

– Скорей удивило. Не могу представить вас в милицейской форме. В школе очень много перемен… Наталья Захаровна ушла на пенсию. Вместо нее какая-то странная особа… Варвара Тимофеевна в другой школе.

– Катюша, сегодня вечером у вас есть свободное время? Приходите ко мне – поговорим. Адрес вы знаете. Я буду дома часов в восемь.

– Спасибо! Обязательно приду!

– А сейчас мне нужно идти… на допрос. Буду докрашивать одного директора, как он относится к коммунистическому воспитанию.

Катя не поняла шутки:

– Наверно, сынка плохо воспитал?..

Удивительно теплое, почти отцовское чувство к Кате вызвал в душе Константина Семеновича этот краткий разговор с ней по телефону. Чувство это было значительно больше того, какое испытывает обычно учитель при встрече через несколько лет после школы даже с самым хорошим своим учеником. В Кате Константин Семенович запомнил прежде всего человека.