Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

29. После работы

Оставалось только удивляться скрытности Игоря Уварова и необычайной для его возраста выдержке.

Васильев вот уже дважды встречался с этим серьезным и внешне очень приятным юношей, но ничего такого, что хотя бы немного пролило свет на темные стороны его жизни, не узнал. Жаргонных словечек Игорь не употреблял, о своих отношениях с Гошкой Блином не распространялся, новых имен не называл и вообще ни разу не проговорился.

Как бы в порыве откровенности и особого доверия к новому знакомому Васильев рассказал об одном из уголовных дел, над которым ему пришлось работать. Герой его рассказа – ловкий преступник – хитро провел угрозыск и сбил всех со своего следа. Васильев дал понять, что этим героем является он сам. Он рассчитывал, что в ответ на его бахвальство Уваров начнет хвалиться своими похождениями. Но этого не случилось.

Игорь с большим вниманием слушал, расспрашивал о подробностях дела, но ни одобрения, ни вообще отношения к герою никак не выразил.

В чем же дело? Только опытный преступник мог себя держать так осторожно. Но какой может быть опыт у семнадцатилетнего школьника?

А может быть, вся вина Игоря состоит только в том, что он знаком с Блином и знает, что тот вор. Но разве это вина? Чем виновата Людмила Садовская, что Гошка влюбился в нее? Кстати, она тоже знает, что он вор… Нет, этого мало, чтобы бежать в милицию.

А что, если Игоря привлекает ложная романтика? Пользуется же успехом у молодежи приключенческая литература из жизни шпионов и воров. И каким успехом! Некоторые вообще ничего, кроме приключенческих книг, читать не хотят. Но одно дело – литература, что-то выдуманное, другое дело жизнь, факты. Не случайно он несколько раз жаловался на скуку. Водку он не пьет, в карты не играет. Деньги у него есть… А зубрить уроки с утра до вечера, каждый день, конечно, скучно. Вот он и ищет развлечений, острых ощущений.

Так примерно думал Арнольд Спиридонович, пытаясь разгадать Игоря Уварова.

Но Алексей Николаевич, которому он докладывал о своих встречах и наблюдениях, говорил:

– Не торопись с выводами. Надо ждать. Ты стараешься видеть в людях только хорошее… Это правильно! Так и надо. Но, чтобы не ошибиться, следует проверять подозрение, тем более что у нас есть доказательство… наколотая газетка.

И вдруг Игорь не пришел. Они условились встретиться у касс возле парка культуры и отдыха, чтобы пойти на футбол. Вначале Васильев думал, что Игорь опоздал. Народу на матч едет много, все трамваи, автобусы набиты до отказа и нет ничего удивительного, что он не попал в автобус и не приехал вовремя. Но когда матч уже начался и автобусы стали приходить наполовину пустыми, оперативный уполномоченный понял, что Игорь не приедет.

Значит, что-то случилось. Обрывалась нить связи. Ни адреса, ни телефона парня он не должен знать. Взглянув на часы, Васильев сообразил, что до закрытия магазинов осталось больше часа и можно застать Людмилу Садовскую.

Минут через сорок Арнольд Спиридонович с независимым видом вошел в магазин. Продавщица стояла на своем месте, за прилавком в трикотажном отделе. Надежды на то, что она быстро отпустит толпившихся покупателей и освободится до закрытия магазина, было мало. Перехватив взгляд девушки и убедившись, что она его узнала, Васильев кивнул головой и отошел в конец прилавка, туда, где они разговаривали в первый раз. Людмила поняла и, выбрав удобный момент, подошла к нему.

– Что случилось? – с явным испугом спросила она.

– Ничего. Всё в ажуре. Я подожду тебя напротив. На той стороне! – полностью входя в роль приятеля Гошки, отрывисто сказал Васильев. – Ты долго не задерживайся.

– Только чеки сверим, – ответила девушка и, взяв из-под прилавка какую-то коробку с товаром, вернулась на место.

Томительно и долго тянулись минуты, оставшиеся до закрытия магазина. С полчаса ушло на подсчеты, сверку чеков, затем разложили товар на места… И всё это время Людмила волновалась, сама не понимая почему. От Олега ей стало известно, что Гошкиного приятеля зовут Арно, но кличка это или настоящее имя, она не знала.

Людмила не сомневалась, что пришел он ради нее, и, прежде чем покинуть магазин, подкрасила перед зеркалом губы, напудрилась и привела в порядок волосы.

– Люська, ты на свиданье? – многозначительно улыбаясь, спросила подруга.

– А тебе завидно! – вспыхнула Садовская.

– Пожалуйста… – протянула та, пожимая плечами. – Мне-то что… Есть чему завидовать! Нашла сокровище!

Арнольд Спиридонович ждал на улице. Когда Людмила вышла из магазина, он подошел к ней, протянул руку и, на секунду забыв, кем он должен быть, ласково сказал:

– Здравствуйте, Люся!

– Здравствуйте! Давно не видались, – покраснев, улыбнулась девушка.

– В магазине не в счет. Как жизнь? – вернулся к роли Васильев.

Людмила посмотрела ему в глаза и усмехнулась:

– Как в сказке!

Они медленно прошли до угла, молча перешли улицу и, войдя в сквер, уселись на скамейку.

– Что ты вечером делаешь? – спросил наконец Васильев.

– Дома работы много.

Нужно было бы спросить о Гошке, но девушке не хотелось начинать о нем разговор. Она уже свыклась с мыслью, что Волохов навсегда ушел с ее дороги.

– Сегодня собирались с Олегом на футбол, да что-то он раздумал, – проговорил Арнольд Спиридонович. – Не пришел. Ты не знаешь, куда он смотался?

Люся снова пытливо посмотрела на Васильева. Его слова, тон, каким он разговаривал, задевали ее.

– Не знаю.

Оба помолчали, наблюдая за старой женщиной, подметавшей дорожки.

– А давно ты его видела?

– Вчера.

– Ничего он не говорил про футбол?

– Нет.

– Ты с ним дружишь?

– Какая там дружба! Маменькин сынок! – презрительно ответила Люся.

– Ну не скажи! Парень он самостоятельный.

– Самостоятельный?! – преувеличенно удивилась Люся. – Чем он самостоятельный? Строит из себя благородного, а сам шкодит за маменькиной юбкой.

Васильев покосился на девушку, не совсем понимая причины ее раздражения. В слово «благородный» она вкладывала какой-то свой смысл.

– Красивую жизнь ищет! – зло усмехаясь, продолжала Люся. – От сытости… Его бы на лесозаготовки, бездельника! Там бы он нашел ее… эту… красивую жизнь.

– Правильно! – согласился Васильев. – А ты не знаешь, где его искать? Он мне позарез нужен.

– А кто его знает? Адрес свой скрывает.

Настроение у девушки испортилось. Она уже ничего не ждала от нового знакомого.

– В справочной узнавал, не выходит. Я телефон спрашивал.

– Почему не выходит?

– Нет у Кашеварова телефона.

– Нет? Ну, значит, врал он, что есть телефон. Хотя, если в коммунальной квартире телефон, то по справочной не скажут.

– Люда, а что ты Гошкой не поинтересуешься? – спросил вдруг Арнольд Спиридонович.

Девушка опустила голову и несколько секунд молчала. Потом вздохнула и, тряхнув волосами, вызывающе ответила:

– А что мне Гошка! Есть он на свете или нет, мне наплевать! Лучше бы и не было! Он мне жизни не давал со своей любовью.

– А я от него поклон принес.

– Возьми его себе! – грубо ответила девушка. – Теперь скоро не выпустят.

– Неизвестно. Олег обещал выручить после суда.

– Олег? А что он может?

– Мало ли что…

– Не знаю. Мне он ничего не говорил.

– Значит, был какой-то расчет не говорить. А ты спрашивала его про Гошку?

– Нет, – сразу ответила девушка.

– Ну, а если не спрашивала… Так где же его всё-таки искать?

– Чего ты пристал с Олегом… – поморщилась Люся. – А знаешь, где! – вдруг спохватилась она. – В клубе моряков! Он там бывает. Клуб, который в порту…

– Дворец культуры моряков?

– Да. Он несколько раз приглашал меня на танцы…

– Пожалуй, в клубе… Он там иностранные вещички покупает.

Говоря это, Васильев невольно вспомнил американский галстук с «фокусом», найденный среди вещей Волохова.

– Красивая жизнь! – вдруг с усмешкой произнесла Люся, откидываясь на спинку скамейки и глядя куда-то поверх крыш. – Когда я была девчонкой… я тоже верила, как дурочка. И в счастье верила, – добавила она со вздохом. – Я думала, что всё даром дается. Всё просто и легко!

– А теперь? – осторожно спросил Арнольд Спиридонович.

– А теперь я не девчонка, – медленно ответила она и вдруг рассмеялась. – В книжке одной я читала… Ослу привязывают на палку сено, и он идет за ним… Так и мы, так и Олег… Тянется, будто осел, за красивой жизнью.

Смеялась Люся недолго, сделавшись серьезной, вдруг спросила:

– Вас зовут Арно?

– Да.

– Это имя такое?

– Нет. Имя полностью Арнольд, – объяснил Васильев. – Ну, а сокращенно – Арно.

– Я буду звать Арнольд. Красивое имя!

– Как желаете…

Васильеву всё труднее, всё неприятнее было притворяться и лгать. Всё время он чувствовал какую-то неловкость. Не то робел, не то стыдился, словно делал что-то очень нехорошее. «Черт возьми, – думал он, – как противно выдавать себя не за то, что ты есть, и как ужасно обманывать человека, который так простодушно верит тебе!»

– Люда, вот вы сказали, что раньше думали по-глупому… – заговорил Васильев. – Всё, мол, просто и легко. И всё дается даром… Давайте попробуем представить: вот всё у вас есть. Всё, чего бы вы ни пожелали. И ничего вам не надо. Неужто вам не будет скучно? Я бы, например, от такой жизни спился.

– Мне всего и не надо. Мне немного…

– Чего немного?

– Секрет! – лукаво улыбаясь, ответила девушка.

– Вот я вам такой пример приведу… Мальчишкой я жил на Волге. И был у нас большой сад. Яблоки, груши, сливы, вишни… Сады там хорошие! Вы, наверно, думаете, что мы ели свои яблоки? Ничуть! У соседей воровали! И яблоки у них такие же, даже хуже, и своих сколько угодно… А нет – лазили воровать. Попадало нам здорово, но всё равно лазили… Так и ваши мечты, именно ваши, насчет красивой жизни и полного довольствия – чепуха. Скучно ничего не хотеть. Вас непременно потянет к борьбе. И это хорошо: без борьбы человек закиснет.

Люся внимательно следила за Васильевым. Вот такой, как сейчас, он нравился ей.

– Это смотря по тому, как понимать борьбу, – возразила она. – Бывает борьба между мужчиной и женщиной или борьба за теплое местечко… Бывает также борьба за коммунизм… Хотя какая тут борьба, когда революция уже победила. С кем бороться?

– Борьба с трудностями… с теми, кто мешает строить…

Васильев и сам был не рад, что затеял такой разговор. Несмотря на то что Люся окончила школу, она мало знала и очень примитивно представляла себе жизнь. В другое время он бы с удовольствием стал рассказывать обо всем, что знал сам и во что верил, теперь же не мог себе позволить отступить от цели, ради которой познакомился с Люсей. К счастью, она сама перевела разговор на другую тему:

– А кем и где вы работаете, Арнольд?

– Я работаю шлифовщиком на заводе.

– Шлифуете?

– Да.

– А что?

– Ну… мало ли. Всякие неровности, шероховатости на изделиях.

– А ну-ка дайте руку…

С этими словами Люся взяла руку Васильева и потрогала ладонь.

– Я сразу заметила, какие у вас руки. Мозолистые! – насмешливо объяснила она. – Сразу видно, что руки рабочего человека…

– А вы думаете, что у всякого рабочего на ладонях обязательно должны быть мозоли?

– Ладно уж… Я понимаю, что́ вы шлифуете. – Она бросила на Васильева лукавый и подозрительный взгляд. – Панель на Бродвее!

Арнольд Спиридонович покраснел и поежился.

– Это вы по своим знакомым судите. По Олегу, – пробормотал он.

– А вы думаете, что у меня и получше знакомых нет? – обиделась Люся.

– Если бы были, со мной не сидели бы…

Люся вспыхнула. Лицо ее залилось густым румянцем, – глаза гневно блестели. Она вскочила и сверху вниз посмотрела на Васильева:

– Знаете?.. Ступайте-ка вы… И больше…

– Что больше? – спросил Васильев.

– Видала я таких… шлифовщиков! – презрительно сощурившись, процедила Люся и, повернувшись, быстро без оглядки пошла из сквера.

– Вот как! – вслух проговорил Васильев и сейчас же, как когда-то Игорь, загадал: «Оглянется или нет?»

Девушка не оглянулась. Она, казалось, не замедлила шаги даже на перекрестке, где толпились люди.

30. Лизунова

В этот день Ирина Дементьевна проснулась очень рано. За окном было еще темно, но она сразу поняла, что больше ей не заснуть. Слишком были взбудоражены нервы, и слишком много было нерешенных вопросов. Вчера она просидела над планом всю вторую половину дня и в общем продумала расписание, но… Этих «но» накопилось так много, что дальнейшая работа оказалась бессмысленной.

Раньше она бы не колебалась: «Делаем так, и весь разговор». Но сейчас многие вопросы она не могла уже решить самостоятельно. Разговор с Константином Семеновичем оставил глубокий след, и каждый раз, спотыкаясь об эти «но», она с каким-то новым для нее чувством думала о нем, пытаясь угадать его мнение. «Что это? Чисто женское свойство? – размышляла она. – Появился мужчина, и одновременно с ним появилось желание подчиниться, спрятаться за его спиной?»

Как будто они договорились обо всем, и на прощанье Константин Семенович сказал:

«Ирина Дементьевна, учебная работа полностью в вашем ведении. Мы выяснили, что никаких принципиальных расхождений, так сказать, методических, у нас нет. Остались лишь кое-какие вопросы, которые надо додумать до конца. Решайте сами. Если окажется, что я с чем-то не согласен, или появятся новые предложения, буду действовать только через вас. Я, конечно, не отказываюсь обсудить, посоветовать, если возникнут сомнения, но не забывайте и о других… об учителях. У нас есть предметные комиссии, будут педагогические совещания, и нам надо стараться, чтобы люди работали не для графика, не формально, а на совесть. Развяжите руки учителям, не сковывайте их инициативу. Поверьте мне, что в большинстве это творческие люди… Могут быть творческими. И честное слово, так работать с людьми приятней, легче и интересней».

Странно было слышать такие мысли… Она и сама много раз думала об этом, когда была еще совсем молодой, когда училась в институте.

«Не будем играть в демократию, а будем ее проводить и воспитывать в духе демократии, – продолжал он. – А что значит воспитывать? Воспитывать вообще какое бы то ни было качество? Метод всегда один: поставить человека в такие условия, при которых бы это качество сначала появилось, а затем развивалось и закреплялось…»

Всё, о чем говорил Константин Семенович, все его мысли были убедительны, и, хотя они были совсем не новы, от них веяло какой-то свежестью, смелостью и оригинальностью. «Да, с таким человеком можно строить опытную школу!» – думала Ирина Дементьевна. Особенно нравилось ей, как он подсказывал идею, вернее – подводил к ней:

«Иностранный язык! Как у нас изучается иностранный язык? Разве можно терпеть такое безобразие? Тратятся деньги, время… но я еще не встречал десятиклассника, который бы сумел перевести… ну хотя бы несложную статью. С грехом пополам он может прочитать страничку-другую и со словариком сделать малограмотный перевод. А ведь мы общаемся с зарубежным миром. И чем дальше, тем больше. Иностранцы едут к нам, а мы к ним. Ученик нашей школы в совершенстве должен владеть каким-нибудь языком. Читать, писать, говорить… И не в десятом классе, а значительно раньше. Вы согласны?»

«Не спорю».

«Но как это сделать? Подумайте, Ирина Дементьевна. Это ваша область».

«Ввести преподавание с первого класса, – не задумываясь ответила она. – В этом возрасте дети легко и быстро усваивают разговорный язык».

«Ну что ж. Согласен. Мысль очень верная. Но как быть с остальными? Если мы введем иностранный язык с первого класса, как быть сейчас со старшими? Отменить?.. Давайте отменим! Ну, а если кто-нибудь из них собирается поступать в вуз? Кружки?.. Одним словом, продумайте вашу идею. Ведь вам нужно укладываться еще и в смету…»

Совершенно неожиданно для самой себя Ирина Дементьевна оказалась новатором. Вышло так, что она дала идею и должна не только продумать ее до мелочей, но и защищать, доказывать.

Размышляя сейчас об этом разговоре, Ирина Дементьевна вспомнила свое раннее детство, когда она в первый раз ходила с отцом по грибы. Она была слишком мала и не умела еще искать грибы, не видела их. Найдя гриб, отец отходил в сторону и подзывал дочь:

«Иришка, ты далеко не бегай. Иди сюда! Давай вместе поищем… Иди чуть поправей меня. Не торопись… Смотри под ноги. Грибы же не растут на деревьях… Ну еще чуть поправей…»

И вдруг, затаив дыхание, она останавливалась: под ногами у нее сидел великолепный гриб! Крепкий, коренастый, с темно-коричневой бархатистой головкой белый гриб!

«Папа! Я нашла! – шепотом говорила она, боясь спугнуть чудо. – Ой! какой красивый…»

«Вот и молодец! Теперь осторожно срежь, не порти грибницу…»

Константин Семенович, как и отец, подводил ее к решению вопросов. Увлеченная разговором, она этого даже не замечала..

«Странно! Неужели, у него так мало самолюбия? С какой стати он отдает свои идеи? – с досадой думала она сейчас. – А может быть, дело тут не в самолюбии?.. Может быть, ему выгодней иметь «соратника и друга», как он сам выразился. И может быть, таким путем он хотел завоевать меня?»

Нехорошее чувство зашевелилось в душе молодой женщины, но она немедленно и с возмущением его отбросила. «Ну зачем я такая… Почему я вижу везде какой-то расчет и личную выгоду? Ведь были же люди, которые во имя идеи шли на всё – даже на смерть. И сейчас такие люди есть, – Константин Семенович, конечно, из их числа».

За окном было уже светло, когда Ирина Дементьевна окончательно убедилась, что ей больше не заснуть, а значит, и незачем валяться на кровати. Умывшись и наскоро позавтракав, она снова взялась за расписание. Работа была очень сложная…

Во-первых, они решили отменить шестые уроки в старших классах и пятые в младших. В самом деле, чтобы выполнить программу, в школах занимаются не только по шесть, но и по семь, а то и по восемь часов в день. Ирина Дементьевна привыкла и как-то не задумывалась раньше над этим вопросом. С легким сердцем распределяла она часы, точно придерживаясь утвержденного министерством учебного плана.

«Я не знаю, о чем думают в Академии педагогических наук, – говорил Константин Семенович. – Шесть часов теоретических занятий подряд! Вдумайтесь, Ирина Дементьевна. Прилежный ученик на шестом уроке совершенно балдеет и ничего воспринимать, конечно, не в состоянии. Не понимаю, почему в это дело не вмешаются медики? У них громадная власть. Именем науки они могут просто запретить шестые уроки, и весь разговор. Да, да! Запретить, как запрещают, например, продавать испорченное мясо в магазине или в столовой. Нельзя – и всё! Делайте – что хотите…»

Именно в таком положении и оказалась Ирина Дементьевна. «Нельзя – и всё. Делай что хочешь». Правда, они отменили в старших классах иностранный язык, и эти часы можно перенести на другие предметы… Но появился труд!

Производительному труду Константин Семенович придавал особое значение. По его мнению, труд не менее сильное средство воспитания, чем учение, и оба эти средства должны быть увязаны между собой и с учебной программой. Как это произойдет, Ирина Дементьевна еще не представляла. Преподавание таких предметов, как физика, химия, математика, черчение, биология – можно связать с трудом, если действительно удастся организовать мастерские, но как увязать литературу, историю, географию с производительным трудом? Разве только косвенно… Труд вводился в школе ежедневный, в обязательном порядке, но время для труда отводилось не просто после занятий, а должно было чередоваться с уроками посменно. Кроме того, нужно было предусмотреть и то, что раз в неделю один из старших классов будет занят весь день на фабрике-кухне…

Трудно, сложно и путано, Перед глазами стояла так хорошо знакомая картина классных комнат и привычная система: урок, перемена, урок, перемена…

Промучившись часа два и испортив несколько листов бумаги, Ирина Дементьевна наконец поняла, что новая система требует и новых форм работы. По старинке расписание не составить… «А что, если сделать схематичный чертеж каждого этажа школы?..» Распределение комнат под кабинеты она имела. Если вписать на маленьких листочках все классы, а на других предмет и фамилию учителя, то можно их раскладывать по комнатам, И тогда никто не будет забыт, в одну комнату не залезут одновременно две учительницы или два класса… Мысль понравилась, но теперь нужно было увеличить план каждого этажа. Именно за этим занятием и застала ее Лизунова. Ирина Дементьевна не слышала, как кто-то открыл входную дверь, но когда раздался характерный стук в комнату, она сразу ее узнала.

– Можно?

– Входите, Алевтина Зиновьевна.

– Здравствуйте, моя дорогая! Боже мой, как вы похорошели за лето! Какая вы красавица! – захлебываясь от восторга, затараторила учительница. – А я только вчера вернулась из дома отдыха… Что это вы делаете?

– Не узнаёте? Это план нашей школы. Вот первый этаж, вот второй, а это третий.

– А зачем?

– Составляю расписание.

– Заставили бы нашего чертежника. Всё равно ему делать нечего.

– Ну как вы отдохнули?

– Ничего… Кормили прилично, но общество, я вам скажу, там собралось… Невыносимое! Куда ни повернешься, везде парочки, романы. Не хватало мужчин, так из-за них постоянные склоки…

Ирина Дементьевна с усмешкой взглянула на эту плоскогрудую, высокую женщину с острым носиком, тонкими губами и серыми глазами. Светлые волосы у нее вились миллиметровыми колечками и создавали впечатление давно не чесанного и уже свалявшегося парика. «Любопытно, как будет себя вести Константин Семенович с этой особой», – подумала завуч.

– Ну, а вы? – спросила она.

– Что я?

– У вас тоже был роман?

– Фу! зачем вы так шутите, дорогая? – с испугом проговорила Лизунова. – Да как вам это в голову пришло?

– А почему бы и нет? Вы живой человек… а кроме того, эта тема у вас всегда на первом плане. У кого что болит, тот о том и говорит.

– Да ну вас! Я с вами серьезно, а вы… Встретила вчера Качалову. Ну и старушка! Не нам с вами чета. Вот что значит опытность. Нынче устроила восемь переэкзаменовок, и всё лето собирала урожай.

– А по-моему, она жила у кого-то на даче, – возразила Ирина Дементьевна.

– Ну конечно. Сама она заниматься не будет. Она на процентах работает. У нее есть племянница, тоже молодая учительница, и тоже географичка. Ей она и передала эти переэкзаменовки. Рука руку моет. Не беспокойтесь, тут и комар носа не подточит!

– Напрасно вы мне это говорите, Алевтина Зиновьевна. Расскажите лучше новому директору… – не без ехидства посоветовала завуч.

– Как новому директору? Опять у нас новый директор?

– Да, и на этот раз мужчина.

– Час от часу не легче! Вообще-то я чувствовала, что Марине Федотовне не усидеть. Она слишком самостоятельная и независимая женщина. Сколько раз я говорила ей и предупреждала… Так оно и получилось! А почему вас не назначили, Ирина Дементьевна?

– С какой стати! Откуда у вас такая мысль?

– Была, была такая мысль… И не сейчас, а значительно раньше. Лучшего директора нам не найти! Нет, уж вы, пожалуйста, не скромничайте. На административной работе вы незаменимый человек, Ирина Дементьевна.

– Прекратите, пожалуйста! – холодно остановила Лизунову завуч.

– Молчу, молчу… Но думать вы мне не запретите, дорогая.

– У вас какое-нибудь дело?

– Нет… ничего особенного. Просто зашла навестить, справиться о здоровье и вообще… Видите вот… Какая новость! Сейчас я не знаю, как мне и быть… Ирина Дементьевна, а что он из себя представляет, наш новый хозяин?

– Не из себя, а собой, – бесцеремонно поправила завуч. – Вы учительница!

– Да, да… привычка. Впрочем, я не литератор.

– Это ничего не значит. Удивляемся, почему школьники говорят бог знает как, а сами… «Какая разница», «из себя», «зво́нит», «мо́лодежь», – делая ударение на первом слоге, сказала завуч. Лизунова ее раздражала. Она была уверена, что учительница пришла о чем-то просить или на кого-то доносить, и это никак не соответствовало ее рабочему настроению.

– Совершенно верно! – с радостью согласилась Лизунова. – Очень многие из учителей именно так и говорят: зво́нит, мо́лодежь. А то еще и почище… А что он – молодой?

– Кто?

– Наш директор.

– Нет, средних лет.

– А в какой школе он раньше работал?

– Работал в милиции.

– Почему в милиции? В каком это смысле – в милиции?

Недоумение на лице Лизуновой было до такой степени комичным, что завуч не выдержала и засмеялась.

– В самом обыкновенном, буквальном смысле, – ответила она. – Работал в уголовном розыске.

– Не понимаю… Как же так? Он юрист… или просто так… выдвиженец?

– Нет. Он имеет высшее образование, и, кажется, даже педагогическое. Но лучше вы его сами спросите, если это вас интересует, или наведите справки в роно.

– Удивительно всё-таки… – со вздохом произнесла Лизунова.

– Алевтина Зиновьевна, если у вас больше ничего нет, то извините… я занята! – с обычной своей прямотой заявила Ирина Дементьевна.

– Понимаю, понимаю… Конечно, пока мы не раскусим новый орешек, придется… – гостья хотела сказать «приспосабливаться», но вовремя спохватилась и нашла другое слово: – выжидать. Да. Придется выжидать! – повторила она. – А я собиралась поговорить о представлении меня к награждению. Дорогая Ирина Дементьевна, ведь нынче исполнится двадцать один год моей работы… А я ничего не имею… Даже медалями меня обошли. Всегда что-нибудь случается…

– Случается по вашей вине.

– О-о, нет! Я тут ни при чем. Я за правду страдаю. Я не могу быть равнодушной ко всяким безобразиям. Вы же знаете, что и профсоюзная организация и советский суд всегда на моей стороне. Значит, я права!

– Я всё знаю, Алевтина Зиновьевна. Поговорите, лучше об этом с Константином Семеновичем…

– Так зовут нашего директора?

– Да.

– Его фамилия Горюнов?

– Да. Вы его знали?

– Боже мой! Мы пропали! – с ужасом воскликнула Лизунова. – Это же невыносимый человек! Это, говорят, страшный человек!

– Откуда вы его знаете?

– Раньше он работал в школе имени Ушинского, на Петроградской стороне, в женской школе. Вы можете себе представить! – оживленно продолжала Лизунова. – Там работает одна моя приятельница. Она мне подробно рассказала… Я не понимаю, с какой стати его назначили опять в школу? Его же выгнали!.. Теперь ясно, почему он ушел в милицию. Самое подходящее место…

– За что же его выгнали?

– Точно сказать вам не могу. Кажется, за политические перегибы. Его деятельность несколько раз обследовали комиссии… Одно время он был там секретарем партийной организации. Потом говорили, что у него был роман с ученицей, а может быть, и не с одной… Точно не знаю. Ну вы сами понимаете… бытовое разложение. И вдруг к нам директором! Боже мой! Что делается, что делается? Нет! Мы должны протестовать! Надо сразу обжаловать, – всё больше оживлялась Лизунова, видя, с каким вниманием слушает Ирина Дементьевна.

– Кому обжаловать? – сухо спросила завуч.

– В гороно! У него там был какой-то конфликт.

– А какие есть у вас основания, факты? Вы мне сообщили пока что только слухи и сплетни.

– Сплетни? Вы меня обижаете, Ирина Дементьевна.

– Романы с ученицами – это факт или клевета?

– Не знаю… Точно сказать не могу. Доказательств у меня, конечно, нет, но если все говорят, то нет дыма без огня, дорогая… И вообще, от мужчин можно ждать что угодно! Мы с вами не дети…

Ирине Дементьевне стало душно, в висках, как всегда, когда она волновалась, появилась знакомая, колющая боль. «Не хватало, чтобы из-за этой особы я заболела», – подумала она, глядя на часы.

– Всё, Алевтина Зиновьевна! Больше у меня нет ни одной свободной минуты, – поднимаясь, сказала она. – И давайте условимся в следующий раз встречаться в школе. А то, чего доброго, застанете здесь мальчика-соседа, а потом пойдут разговоры о моих романах со школьниками…

Возражения, оправдания и извинения посыпались как горох из прорванного мешка, но Ирина Дементьевна не стала слушать и без всяких церемоний прошла в коридор и открыла выходную дверь.

– Что касается награждения, то и об этом советую поговорить с новым директором. Он показался мне человеком доброжелательным и справедливым, – сказала она уже на площадке лестницы.

– Но, Ирина Дементьевна, дорогая, он спросит вас.

– Возможно. Ну, а если спросит, я отвечу всё, как оно есть. Ничего не скрою.

– Вот, вот… Пожалуйста! Я буду вам очень признательна. Меня всё время обходят… Так обидно, так обидно!..

Вернувшись в комнату, Ирина Дементьевна легла на кровать и, заложив руки за голову, усилием воли заставила себя думать о проведенном отпуске, о том, как она нынче летом каталась на лодке, научилась ловить рыбу на удочку и стала страстным рыболовом. Учителем ее был шестиклассник, сын колхозного бригадира, чем-то напоминавший ей одного из учеников школы – Петухова. Он долго уговаривал ее не бояться червяка, которого в конце концов сам насаживал на крючок. Червей она не боялась, они были просто противны… Первой рыбой, схватившей ее наживку, оказался крупный окунь. Ирина Дементьевна сразу даже и не поняла, почему ее поплавок вдруг подпрыгнул и нырнул.

«Тащите, тащите», – зашептал мальчик.

Она подняла удочку… И до сих пор помнит это удивительное ощущение борьбы. Окунь отчаянно сопротивлялся и норовил удрать под лодку… Удочка сгибалась дугой.

«Осторожно, осторожно, оборвется… здоровый… водите его, водите… Неужели уйдет!» – с азартом командовал ее учитель.

Наконец она с силой вытащила рыбу из воды, и окунь, перелетев по воздуху на другую сторону лодки, шлепнулся в воду. К счастью, он «взял взаглот», как выразился мальчик, и поэтому не сорвался.

Воспоминания о рыбной ловле отвлекли завуча от трудных мыслей. Стало легче дышать, исчезла боль в висках…

«Но почему я так взволнована? Лизунову я знаю не первый день, – думала Ирина Дементьевна. – Что сказала она особенного? О том, что Константин Семенович раньше работал в школе, я знала. Ну а если работал, то значит и ушел. И ушел, вероятно, сам. Уволить учителя почти невозможно. Для этого нужно совершить уголовное преступление. Диплом и звание – это непробиваемая броня. Примером тому может служить сама Лизунова. Два раза ее пытались уволить, и ничего не вышло. Первый раз восстановил суд, второй раз профсоюзная организация… Роман с ученицами? Чепуха! Клевета!» – возмущалась она, понимая, что именно эта сплетня почему-то особенно сильно растревожила ее.