Текст книги "Новый директор"

Автор книги: Герман Матвеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

38. Договор подписан

В кабинет вошел чем-то обескураженный Степанов.

– Здравствуйте, Ирина Дементьевна, – мрачно сказал он. – Мы еще сегодня не видались… Вот какая филармония получается… Так сказать, с небесов да в болото… и без парашюта…

– Что случилось?

– Случилось? Случился иллюзион… – начал Архипыч. – Приглашают меня недавно в подвал, в артель. Проходите, говорят, в бухгалтерию и распишитесь. Ну иду и думаю, что бы это могло означать? В бухгалтерии мне, так сказать, суют ведомость и выкладывают пятьсот рублей. Распишитесь в получении. За что? – спрашиваю. Зарплата, говорят. Я же зарплату в школе получаю! Точно – говорят. В школе само собой, а здесь само собой. Такая, значит, договоренность между нами и вами…

– Верно! Зарплата завхоза очень маленькая, и мы договорились с правлением артели, – вмешалась Ирина Дементьевна. – Вы же в какой-то степени обслуживаете их.

– Получил? – спросил Константин Семенович.

– Как же я могу получить? Ежели бы мирное сосуществование, а то мы же их выколупывать собрались. Тут другая оказия, Константин Семенович! Пошел я к Самуилу Григорьевичу выяснить, что да почему. Он меня, конечно, с улыбкой встретил… Ну, слово за слово… И вдруг вынимает он, так сказать, договор. Форменный договор, на машинке отпечатанный и подписанный. Простите, говорит, ошибочка произошла. Оказывается, договор наш давно подписан, а только я был не в курсе. Договор, так сказать, у председателя сохранялся, а я, то есть он, значит, не знал.

– Да что ты говоришь! – удивился Константин Семенович.

– Нет. Договор еще не подписан, – снова вмешалась Ирина Дементьевна. – Я точно знаю! Марина Федотовна уехала, не подписав. Мы сначала хотели договориться с артелью о дополнительном ремонте…

– Как же не подписан, Ирина Дементьевна, когда я своими глазами видел и читал.

– Любопытно! – проговорил Константин Семенович. – А каким числом, не обратил внимания?

– В мае, тринадцатого дня.

– Подделка! – уверенно заявила Ирина Дементьевна. – Я совершенно точно знаю, что договор не был подписан.

– Любопытно… – медленно повторил Константин Семенович. – Как ты думаешь, не могли они узнать о наших намерениях?

– Откуда? Я никому ни слова. Вот разве вы кому?

– Ну, а если догадались?

– Догадаться могли. Я бы на их месте обязательно догадался.

– Любопытно! – снова повторил Константин Семенович и, откинувшись на спинку стула, задумался.

Наступило молчание. Ирина Дементьевна собрала разложенные бумаги в папку. Разговор с директором воодушевил ее, и, думая о перестройке учебной работы, она не придавала особого значения сообщению завхоза.

– Константин Семенович, что вы решили делать с нашей комнатой? – спросила она. – С комнатой учебной части.

– С вашей комнатой? Ничего… У вас есть какое-нибудь предложение?

– Нет. Я спросила просто так. Комната нас устраивает, и Валентина Ивановна никогда не жаловалась.

– А кстати, где она?

– На даче. Если хотите, ее можно вызвать. Скажите Марии Васильевне…

– Марии Васильевне? – машинально переспросил Константин Семенович и вдруг вспомнил. – Она ведь рядом… Ирина Дементьевна, скажите, пожалуйста, она тоже получает дополнительное вознаграждение от артели?

– Кажется, получает. Иногда она что-то им печатает. Если я вам больше не нужна, я буду в учебной части. – Завуч взяла папку и вышла из кабинета.

Через открывшуюся в канцелярию дверь Константин Семенович увидел Марию Васильевну.

«В тот день… в первый день прихода в школу, – вспомнил он, – был разговор по телефону с заведующим роно… Дверь в канцелярию была открыта… там сидела секретарь. И разговор был как раз о выселении артели».

– Ну что ж! – весело сказал Константин Семенович. – Теперь всё ясно!

– Ясно? – удивился завхоз. – Вам, может, и ясно, а мне наоборот. Один дым!

– Очень ты приятную новость принес, Архипыч! – потирая от удовольствия руки, проговорил Константин Семенович. – Теперь-то мы их, жуликов, и выселим в два счета. Никуда не денутся. Считай, что помещение наше.

Долгим и сумрачным взглядом посмотрел Андрей Архипыч на бывшего командира, но, встретив хитрую улыбку, расправил плечи:

– Вы полагаете?

– Разве это не жульничество?

– А как доказать?

– Докажем, не беспокойся. Не такие дела распутывал. Пока что молчок! И виду не подавай. Подумай-ка лучше, как вешалку организовать. Черт их знает… Нагородили решеток до потолка, поставили гардеробщиков. Решетку долой! А потом нужно будет выделить по вешалке каждому классу. По росту. Понимаешь?.. И невысокий барьер. Одним словом, продумай всё до гвоздика. Со старшими ребятами посоветуйся. Уразумел?

– Точно так! Можно идти?

– Иди. Подожди! Попроси ко мне секретаршу. И так знаешь… между прочим, мимоходом скажи: «Мария Васильевна, следователь вас вызывает». Она наверно спросит, какой следователь, а ты извинись. Скажи, по старой привычке назвал меня следователем. Я и вправду вспомню прежнюю работу. Сумеешь?

– А чего не суметь. Я от природы артист!

Минуты через две после ухода Степанова в дверь раздался осторожный стук.

– Входите!

– Вы меня звали? – робко спросила Мария Васильевна, останавливаясь на пороге. По всему было видно, что она чувствует себя «не в своей тарелке».

– Мария Васильевна, у вас есть оригинал или копия арендного договора с нашей артелью? – равнодушно спросил Константин Семенович.

– Договор? У меня их несколько… целое дело.

– Тем лучше. Дайте, пожалуйста.

Мария Васильевна торопливо направилась к столу, выдвинула один из ящиков, взяла лежавшую сверху папку и вернулась назад.

«Вот они, неопытность и растерянность. Папка лежала сверху, и она даже для вида не искала ее», – подумал Константин Семенович.

Раскрыв жиденький скоросшиватель, он сразу увидел то, что ему было нужно. Договор лежал сверху и не был подшит.

– Не успели подшить? – спросил он.

– Что вы говорите? – не поняла секретарь.

– Когда же он подписан? Тринадцатого мая? В артели мне говорили, что договор не был подписан. Странно, не правда ли? Ирина Дементьевна тоже утверждала сейчас… – Константин Семенович держал перед собой документ и во все глаза глядел на секретаря.

– Не знаю… Меня это не касается, – смутилась секретарь. – Мне передали договор для подшивки.

– Давно вам его передали?

– Я не помню точно… В мае, в июне…

– Ах так… Вы утверждаете, что получили договор весной?

– Да, весной.

– Странно… Совсем странно. Свежие чернила… Ну, хорошо. Не буду вас мучить.

Константину Семеновичу и в самом деле стало жаль эту женщину. Стоило только взглянуть на покрытое красными пятнами ее лицо, которые не могла скрыть даже пудра, как можно было понять, что она переживала, и даже больше: что совесть будет мучить ее до тех пор, пока она сама не придет и не признается в своем поступке.

– Константин Семенович, меня же директор не спрашивала, когда ей подписывать… Я маленький человек… что мне прикажут, то я и делаю.

– А я вас ни в чем и не обвиняю, Мария Васильевна. Просто у меня имеются сведения, что Самуил Григорьевич каким-то путем узнал о наших намерениях прекратить аренду… И вот поторопился оформить договор. Теперь нам их не выселить. Но откуда он узнал? Не могли же вы ему сказать. Правда?

– Я? – деланно удивилась Мария Васильевна. – Я не помню… Нет. Я же ничего не знала… Вы же мне ничего не говорили.

– Хорошо… Но только… Кто же мог проговориться? Острова, например… Она не могла узнать? Как вы считаете? Кто-нибудь из уборщиц…

– Не знаю. Ручаться я не могу…

Константин Семенович теперь нисколько не сомневался, что секретарь была в сговоре с артелью. Документ был подписан совсем недавно, задним числом и без участия Марии Васильевны не мог попасть в папку. Значит, она и предупредила о выселении.

Всё складывалось удачно. Если бы Самуил Григорьевич не показал завхозу договор, трудно было бы настаивать на быстром выселении артели. Нужно было бы писать, хлопотать… Волокита могла затянуться на год, если не больше. А потом? Как бы он доказал, что договор подписан задним числом? Но почему Самуил Григорьевич показал договор? На что он рассчитывал? Вероятно, хотел поразить сроком. Действительно! Недели не прошло после их встречи и документ «нашелся». В таком же темпе надо и действовать. Надо сейчас же ехать…

Прежде чем покинуть школу, Константин Семенович зашел в штаб школьного патруля. Там было оживленно. Три мальчика стояли возле стены и с интересом наблюдали за происходившим. Один был около стола, за которым сидела Моника и писала. Тут же находились Клим и Артем Китаев. При виде директора все замолчали.

– Продолжайте, товарищи! Я не буду мешать, – сказал он, оставаясь у двери.

– Пиши, Моня… Метлу он отобрал у Васьки.

– Ну и отобрал! А какое тебе дело… – плаксиво говорил мальчик, стоявший у стола. – Мы же играли…

– Ничего себе, игра! Лупит всех направо и налево! – сказал смеясь Артем.

– Кого я лупил?

– А что ты делал – работал? – спросил Клим.

– У меня же лопаты нет…

– Пиши, Моня! – приказал Клим. – Сколько ему дадим? Десять очков хватит?

– Хватит! – в один голос согласились Моника и Артем.

– А что очки… Какие очки? За что?

– За то, что нарушал порядок. Мешал работать.

– А к чему очки? Какие-то очки…

– Дальше будет видно… Вот наберется побольше, тогда узнаешь. Не обрадуешься! Маме твоей жаловаться мы не будем, не беспокойся. Мы сами приведем тебя в порядок! – многозначительно пообещал Клим. – А очки – это для учета. Понял?

– Да что вы на самом деле!.. за что? Что я такого делал?

Мальчик был озадачен не на шутку. Десять таинственных очков получены за озорство, и это пугало.

– Если бы тебя огрели метлой, тебе бы понравилось? – спросил Артем. – Ну, отвечай. Что ты, язык проглотил? Хочешь, огрею?

– Попробуй только.

– Ага! Значит, не нравится? Тебе не нравится, а другим, по-твоему, нравится? Такой поступок мы называем плохим. Понял?

– А кто вы такие?

– Тебе же сказали: школьный патруль. Ну, всё! Иди и помни про очки.

Озорника выпроводили из комнаты.

– Константин Семенович, а что с этими делать? – спросил Клим, показывая на трех мальчиков, стоявших у стенки. – Под ногами путаются, а работать не желают, да еще смеются. Дразнят тех, кто работает.

– Почему вы не хотите работать? – обратился к ребятам Константин Семенович.

– А что мы… Кто нас нанимал? – дерзко ответил один.

– Сейчас каникулы!

– Нас не имеют права заставлять! – выпалил пухлый, румяный мальчик.

– Тогда зачем вы сюда пришли?

– Просто так!..

– Просто так? – нахмурившись переспросил Константин Семенович. – Покажите руки. Ну! Протяните руки!

Мальчики неохотно вытянули руки. Они догадались, что перед ними новый директор, и явно струсили.

– Ладонями вверх! – потребовал Константин Семенович. – Видите? – обратился он к патрулю и презрительно бросил: – Сырые…

Затем перешел к столу:

– Пускай уходит на все четыре стороны. Запишите фамилии и особый значок…

Всё это Константин Семенович придумал, что называется, на ходу, но самым удивительным было то, что Клим, Артем и Моника сразу поняли его. На лицах у них появилось такое гадливое выражение, словно они увидели что-то очень противное.

– Эй, вы… сырые! Как ваши фамилии? – спросила Моника и, записав, поставила против фамилий галочки.

– Уходите домой и скажите вашим нянечкам, чтобы они вам вытерли носы… Намазали тут! – громко сказал Клим, распахивая дверь. – И чтобы я вас больше не видел!

– А если мы придем работать?.. – неуверенно спросил первый.

– Никаких разговоров! Работайте дома, ложками из тарелок.

Мальчики ждали, что их, как обычно, будут уговаривать, упрашивать, доказывать, иначе говоря – воспитывать, и они приготовились к сопротивлению. И вдруг получилось совсем не так. Никакой вины за собой они не чувствовали, но слово «сырые» показалось им очень обидным.

– Константин Семенович, мы решили пока оценивать очками, – объяснил Клим, выпроводив лодырей за дверь. – За нарушение порядка очки… В зависимости от поступка.

– Прекрасно. А дальше?

– А дальше мы еще и сами не знаем… Что-нибудь придумаем!

– Наберется сто очков, будем судить! – выпалил Артем.

– Нас пока немного, – продолжал начальник штаба. – Но мы не торопимся принимать.

– Ну что ж… Всё правильно. Очки ваши мне нравятся. Это своего рода замечание, потом предупреждение, и так далее… В конце концов количество перейдет в качество. Действуйте, товарищи. Школьники знают, что у нас организован школьный патруль?

– Да-а! Сразу всем стало известно. Многие просятся!

– Клим, я ухожу по делам. Вы остаетесь за меня.

– А разве в школе никого нет из старших? – с испугом спросил тот.

– Есть Ирина Дементьевна, но она занята. Порядок на вашей ответственности.

– Ах, ну да… порядок! – с облегчением сказал Клим и улыбнулся. – Порядок будет в полном порядке, Константин Семенович!

39. Кошмарное дело

Комиссар был у себя, и Константину Семеновичу даже не пришлось ждать.

– Заходи, заходи! – приветливо встретил он бывшего сотрудника. – Здравствуй. Садись, рассказывай, как живешь, что нового?

– Пока ничего интересного нет. Всё в проектах. Правда, нащупали одну форму работы… Школьный патруль.

– Школьный патруль! На манер комсомольского?

– Да. Что-то вроде.

– Уже интересно. Ну и как?

– Ребятам понравилось. Не знаю, что будет дальше, но взялись они с огоньком, с выдумкой… Ну, что еще? Строим свой стадион, ремонтируем, чистим. Честно говоря, я не ожидал, что они с такой охотой возьмутся за дело. Не все, конечно, но большинство…

– Недооценил?

– Возможно. Коллектива прежде не было, и дети приходили в школу, как в какое-то «казенное» учреждение, куда нельзя не ходить. Отбыли положенное время и расходились по домам. Школу не любили…

– Так-то оно так, но не забывай, что они вертятся среди взрослых. В семье, например: Видят, слышат, читают.

Зазвонил телефон. Начальник управления, поморщившись, снял трубку.

– Извини, – сказал он Горюнову. – Я слушаю! Кто? Здравствуйте, Ольга Васильевна. А в чем дело? Я помню. Он приходил ко мне на прием в прошлый четверг… Отказал. Нет. Есть законы, есть правила… Верно! Все правила имеют исключения, но в данном случае они неприменимы… А я вам вот что скажу: на свете существуют мать, сестра, жена и невеста. Других женщин нет… Не спорю. Вы женского рода, и для мужа вы жена. Для остальных – не женщина, а знакомая, сотрудница, товарищ, коллега… Пускай моя теория несовершенна, но я смотрю на вещи так…

Чем дальше, тем вежливей говорил комиссар. Константин Семенович понял, что какая-то сердобольная и влиятельная особа просила прописать в Ленинграде кого-то, отсидевшего свой срок заключения. Осужден был этот человек за изнасилование или что-то такое в этом роде. Горюнов знал, что комиссар совершенно нетерпимо относится к таким преступлениям.

– К величайшему моему сожалению, я ничего сделать не могу. Только в установленном порядке. До свиданья!.. Вот, слышал? – сердито сказал он, вешая трубку. – Я бы у таких ходатаев отбирал партийные билеты. Без разговоров! Немедленно! Для них, видишь ли, законы не писаны. Ну да ладно, давай выкладывай свое. Ты ведь пришел не просто языком почесать…

Константин Семенович достал договор с артелью и коротко рассказал о создавшемся положении, о первом посещении подвала, о планах организации производительного труда и о том, что произошло сегодня, вплоть до разговора с секретарем школы.

– Что делают жулики! – проворчал комиссар. – Хитрецы, комбинаторы… Но в данном случае строго судить их нельзя. Корыстных, личных целей здесь нет. Они ведь наверно считают, что если не выпустят свои клипсы, то пострадает экономическая мощь Советского государства.

– Да, но у меня создается очень сложное положение. Если придется занимать под мастерские комнаты, то значит вторая смена… А это, в свою очередь, отразится на продленном дне…

– Не расстраивайся. Выведем на чистую воду, и думаю, что выселим. Как пробки выскочат! Давай адрес бывшего директора. Запросим Сочи. Там есть дельные работники. И оставь свой телефон… Я позвоню.

– По горячему следу…

– Не беспокойся! Откладывать не будем. Я прослежу.

Прежде чем покинуть Управление, Константин Семенович поднялся в уголовный розыск и зашел в свое отделение. Перед Глушковым, закрыв глаза носовым платком, сидела плачущая женщина.

– О-о! Ты-то мне и нужен, – обрадовался следователь. – Подожди минутку. Я сейчас закончу.

Пока Глушков записывал показания женщины, Константин Семенович прошел в конец комнаты и остановился возле окна. Обстановка напомнила ему дело Гошки Блина и имеющего к нему какое-то отношение Уварова. Теперь уже не приходилось сомневаться, что и в школе Уваров имеет друзей и что все они связаны чем-то большим, чем обычная школьная дружба. Странно, что учителя отзываются об Уварове хорошо… Но разве много учителей, которые знают, чем живут их воспитанники вне школы?..

Глухой от слез голос женщины прервал размышления:

– Что же теперь будет, товарищ следователь?

– А это суд решит. Распишитесь вот здесь…

– Расстреляют его…

– Ну вот… Сразу же и расстреляют!

– Убийца ведь…

– Не отчаивайтесь. Разберутся. Вот вам пропуск. Придется вас еще не раз побеспокоить, а сейчас можете идти.

Константин Семенович оглянулся, но увидел только согнутую горем спину женщины.

– Мать? – спросил он, когда она вышла из комнаты.

– Мать, – подтвердил Глушков. – Кошмарное дело, Константин Семенович. Тринадцатилетний мальчишка убил десятилетнюю девочку… вот этой железякой.

На столе лежал обрезок водопроводной трубы сантиметров семидесяти длиной.

– За что?

– Тут путаная история. Я и сам еще до конца не разобрался. Вот послушай. Жила семья. Отец, мать и сын. Жили в общем ничего, нормально. Отец квалифицированный рабочий, зарабатывал прилично. Мать домохозяйка. Простая, малокультурная. Ты ее видел. Прожили пятнадцать лет, а в прошлом году он бросил семью и ушел к другой. К учительнице, между прочим.

– Бывает. Выросли духовные запросы, а жена отстала, – иронически заметил Константин Семенович.

– Вот, вот! У новой жены дочь…

– А мальчишка у матери остался?

– Ну ясно! Куда отцу такую обузу? Весной, в середине мая, этот мальчишка… Да, забыл! Получилось так, что и девочка и мальчик учились в одной школе. Она в третьем классе, а он в шестом. В мае мальчик побил эту, так сказать, сводную сестру. И здорово, говорят, побил. А за что, почему, я так еще и не выяснил. Полагают, что выместил на ней развал семьи. Вполне возможно… Представь себе сам. Жить стало хуже, мать постоянно плачет, ну вот и нашел виновницу. Мальчишку исключили из школы. Дочь учительницы всё-таки! Ну, а отец, когда узнал, как сын отличился, пришел в прежний свой дом и тоже поучил… Основательно приложил руку. Мать заступилась… Ну и той попало. Словом, большой семейный скандал…

Какая-то мысль пришла в голову Алексею Николаевичу, и это было видно по глазам. Он замолчал, взял со стола обрезок трубы и очень внимательно осмотрел заржавевшие концы.

– Ну, продолжай, – сказал Константин Семенович.

– Да вот, собственно, и весь пролог. Лето прошло без инцидентов. Девочка отдыхала в лагерях. На днях вернулась. Пришла к подруге во двор дома, где жил Костя…

– Кто такой Костя?

– Мальчишка… убийца. Встретились они во дворе… Он ее трубой по голове и стукнул. Да так стукнул, что через два часа она и душу богу отдала.

– Та-ак, – протянул Константин Семенович.

– За что он ее убил? Неужели действительно за развал семьи?

– А что он сам говорит?

– Ничего. Второй день с ним бьюсь. «Да»… «нет». Вот и всё. Больше молчит. Как только про отца или мать спросишь, насупится, голову опустит и онемеет.

– Парень хулиганистый?

– Похоже, что нет. Ничего такого раньше за ним не замечали. Хмурый немного, и замкнутый… Ну, а этому удивляться не приходится. Такая трагедия в семье!

– Ссора между ними была, прежде чем он ее ударил?

– Неизвестно. Дворничиха говорит, что две девочки поблизости находились, но не с этого двора. Щербаков ищет…

Помолчали. Константин Семенович взял обрезок трубы, взвесил на руке и осмотрел.

– Крови нет. Значит, с первого удара…

– Да. Кровоизлияние в мозг.

– Я бы на твоем месте выяснил подробности этой майской истории, – начал Константин Семенович. – За что он ее тогда побил? Почему и как его исключали? Надо поговорить с классным руководителем, с директором школы, с одноклассниками… А главное, выясни, что собой представляла девочка… Думаю, что причина озлобления мальчика в ней самой. С какой стати он стал бы вымещать на ней свое горе, горе своей матери…

– Ты полагаешь, что она сама виновата?

– Подлинного виновника мы с тобой всё равно не найдем, Алексей Николаевич, – грустно проговорил Константин Семенович. – Виноват мальчик. Он убил – он и виноват.

– Да, но ведь есть, вероятно, смягчающие вину обстоятельства…

– Наверно, есть… Но я о другом. Если бы школа в тот раз разобралась основательно, по-настоящему, и приняла бы меры, убийства бы не было. Я в этом совершенно убежден. Между ними что-то происходило… Представь себе, что у девочки несносный характер. Есть такие «вредные», как их называют. Задира, капризна, избалована. Привязалась к нему и дразнила. А повод очень болезненный: отец мальчика ушел к ней…

– Да, да, да, да, – кивая головой, говорил Глушков, листая папку. – Что-то такое мать вспоминала… Неужели не записал? Ты прав! Нужно поискать в школе. Если учителя не знают, то ребята – наверно скажут…

– Я должен уходить, Алексей Николаевич, – сказал Константин Семенович, подсаживаясь к столу. – Что с Уваровым слышно?

– Пока ничего. Арнольд познакомился, работает.

– Не будем торопиться. Хочется верить, что всё дело в ложной романтике. Ну, а Волохов?

– Это стреляный воробей! – безнадежно махнул рукой следователь. – Все жилы из меня вытянул. Про тебя спрашивал.

– Неужели?

– Я ему сказал, что тебя по сокращению штатов уволили. Преступность, говорю, падает, делать нам становится нечего… Вот и сокращают.

– Ну, а он?

– Не верит. Ты, говорит, меня на пушку не бери… Арнольд убедил Уварова, что может передать Блину всё, что угодно, через надзирателя. Надо подождать… Ну, а как твоя жизнь?

– У меня тоже дело завязалось.

– Какое?

– Да так… пустяки. Дело о выселении артели из школьного помещения.