Текст книги "История всемирной литературы Т.3"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 90 (всего у книги 109 страниц)

*Глава пятая*

**УЗБЕКСКАЯ ЛИТЕРАТУРА**

ЛИТЕРАТУРА XIII—XV ВВ.

В начале XIII в. народы Средней Азии подверглись опустошительному нашествию Чингисидов. В 1219 г. войска Чингисхана заняли Семиречье, а затем Хорезм. Наступила страшная полоса реакции, массовых истреблений. Культурные ценности беспощадно уничтожались. Многие ученые и поэты были вынуждены эмигрировать в Индию и другие страны. Так, например, в Индию переехал ташкентский поэт Бадриддин Чачий. Свои стихи он создавал на фарси, который по-прежнему был основным литературным языком. До нас дошло лишь одно сочинение поэта – «Толкование касыд» (1314—1344), однако источники свидетельствуют, что Бадриддин Чачий был автором и большого дивана, и поэмы «Шах-наме».

На фарси писал и известный своими четверостишиями хорезмец Пахлаван Махмуд (1248—1326). Бунтарский дух, проповедь любви к жизни, протест против ханжества и лицемерия роднят его четверостишия со стихами Омара Хайяма.

Наиболее значительное явление в литературной жизни начала XIV в. – «Повесть Рабгузи» («Кисса-и Рабгузи»), написанная в 1311 г. на староузбекском языке и позднее озаглавленная «Повесть о пророках» («Кисас-уланбие»).

Рабгузи родился в Хорезме в местности Рабати Огуз (отсюда его псевдоним – Рабгузи). «Повесть Рабгузи» составлена из небольших рассказов, преимущественно на библейско-коранические сюжеты. Некоторые рассказы заимствованы из исторических хроник, в частности из «Истории Табари». Рассказы носят дидактический характер, в них проповедуется добродетель и осуждаются пороки. В некоторые из них включены стихи, в которых раскрылось поэтическое дарование Рабгузи. Например, пейзажные и любовные стихи в рассказе о Юсуфе и Зулейхе.

Рассказы Рабгузи занимательны, здесь много историко-бытовых реалий, живых примет времени. Язык Рабгузи близок к народному, но в то же время содержит в себе элементы, свидетельствующие о его преемственных связях с литертурным языком XI—XII вв.

К середине XIV в. в Мавераннахре возникает новое государственное образование во главе с Тимуром, которое после смерти Железного Хромца фактически распадается на два государства: Мавераннахр со столицей Самарканд и Хорасан со столицей Герат. Вокруг этих центров и концентрируется литературная жизнь, оживившаяся с середины XIV в. после стабилизации в экономике и политической жизни страны.

Одним из известных поэтов этого времени был автор поэмы «Мухаббат-наме» («Любовные послания»), писавший под псевдонимом Хорезми (жил, вероятно, в конце XIII и начале XIV в.). Как явствует из «Мухаббат-наме», Хорезми много путешествовал, бывал в Турции, Сирии и других странах. Над своей поэмой он работал в Мавераннахре по заказу одного из правителей. «Мухаббат-наме» состоит из одиннадцати посланий, из которых восемь написаны на староузбекском, а три – на фарси. Автор воспевает высокую любовь, описывает чувства и переживания человека, радости жизни. Своей поэмой Хорезми внес значительный вклад в развитие светской литературы. Помимо того, он заложил в узбекской литературе основы жанра наме (послания), который оказал влияние на дальнейшее развитие тюркоязычной поэзии. Так, вслед за Хорезми в XIV в. поэт Худжанди написал «Латофат-наме» («Послания изящества»), а в XV в. эту традицию продолжил поэт Юсуф Амири в поэме «Дах-наме» («Десять посланий») и автор «Таашшук-наме» («Послания влюбленных») Саид Ахмад.

Наряду с жанровой формой любовных посланий в узбекской литературе XIV – начале XV в. развивались поэмы-споры. Первые образцы этого жанра можно обнаружить еще в XI в. в «Словаре тюркских языков» Махмуда Кашгари (спор Лета и Зимы). В XIV в. в этом жанре была создана поэма Юсуфа Амири (автора «Десяти посланий») «Спор Банга и Вина». В роли Банга (банг – дурманящее средство типа опия) здесь изображен отшельник, проповедующий отказ от мирских дел, в роли Вина – молодой человек, жаждущий наслаждений. Аналогично построена поэма Ахмади «Спор музыкальных инструментов» и «Лук и стрела» Якини.

Продолжали создаваться и произведения на традиционные темы, широко известные в странах Средне– и Ближневосточного ареала. Так, в основу философско-дидактической «Сокровищницы тайн» Хайдара Хорезми (конец XIV – начало XV в.) положен знаменитый философский трактат, первая книга «Хамсы» («Пятерицы») Низами Ганджеви. Хайдар Хорезми проповедует в своей поэме идеи человеколюбия, добра, справедливости. Он учит:

Богат не тот, кто имеет деньги,

Богат бедный, если он щедр.

Другая поэма Низами – «Хосров и Ширин» – послужила основой для создания одноименной поэмы Кутба (XIV в.). Сохранив сюжетную основу поэмы Низами, Кутб ввел много примет своего времени и своей среды. Поэма была написана в Белой Орде в период правления Тунибека (убит в 1341 или 1342 г.); в ней подробно описаны жизнь и быт ханского двора, пиры, охоты и т. п.

Появление произведений Низами в узбекском переложении свидетельствует о творческом освоении наследия Низами узбекскими поэтами, о тесных связях между узбекской, азербайджанской и персидско-таджикской литературами. Творчество таких мастеров слова, как Низами, Саади, Хафиз, Джами, в течение веков оказывало благотворное влияние на многие поколения узбекских поэтов.

Из крупных эпических поэм начала XV в. следует прежде всего назвать «Юсуфа и Зулейху» Дурбека. В основе поэмы лежит известная легенда о любви жены египетского сановника Зулейхи к своему рабу Юсуфу. Эта любовь претерпевает немало трудностей, но в конце концов побеждает. Кроме торжества искренней любви, в поэме воспета народная мечта о справедливом правителе. Образ идеального монарха воплощает египетский фараон Райяна, спасающий благодаря мудрым советам Юсуфа свой народ и страну от нависшей угрозы засухи и голода. Вслед за поэмой «Хосров и Ширин» Кутба поэма Дурбека «Юсуф и Зулейха» открывает новый этап в развитии узбекской эпической поэзии.

Постепенно светская литература, противостоящая религиозно-мистическим и клерикальным сочинениям, начинает занимать все более прочные позиции. Поэзия обращается к реальной жизни, человеку. Она воспевает радости и страдания земной любви, горести разлуки, счастье свидания, красоту возлюбленной, ревность, чувственное восприятие жизни. Все чаще появляется социальная тематика, в ней звучат мотивы обличения деспотизма, насилия, мракобесия и ханжества, утверждаются идеи человеколюбия.

Сведения о литературной жизни Мавераннахра, Хорасана, Ирана мы встречаем в многочисленных тазкире, своего рода литературных антологиях, среди которых особенно ценны тазкире Самарканда и «Собрания утонченных» Алишера Навои.

Наиболее известным представителем лирической поэзии первой половины XV в. в узбекской литературе был Атаи (жил в городе Балхе). В своих стихах он воспевает земную любовь, красоту человека и природы. Поэт резко восстает против учения об отказе от мирских дел, высмеивает ханжество святош. Счастье свидания с возлюбленной он ставит выше райского блаженства.

Лирическое и социальное содержание стихов Атаи во многом близко поэзии другого заметного поэта первой половины XV в. – Саккаки (жил в Самарканде). Саккаки и Атаи обогатили поэтическую форму газели в узбекской литературе. Саккаки известен также как автор великолепных касыд, посвященных Мирзе Улугбеку – правителю и ученому-астроному: «Много было в мире султанов, но был ли хоть один, подобный тебе?..» Раньше в узбекской литературе касыда входила как компонент в крупные эпические поэмы (начиная со «Знания, приносящего счастье» Юсуфа Хас Хаджиба до «Мухаббат-наме» Хорезми), касыды же Саккаки – это уже самостоятельное поэтическое произведение. В дальнейшем касыда становится в узбекской литературе распространенной поэтической формой.

Яркой фигурой был поэт Лютфи, автор многочисленных газелей, составивших два дивана, и поэмы «Гюль и Навруз» (1411). Лютфи родился в 1366 г. вблизи Герата и прожил 99 лет. Еще при жизни он получил высокий титул «царя слова». Алишер Навои говорил, что в сочинении стихов «ни в тюркском, ни в фарси никто не мог сравниться» с Лютфи.

Светская по своему характеру любовная лирика Лютфи высокохудожественна, близка к народному творчеству. В своих стихах он говорит о нравах своего века и положении поэта в обществе.

Пока Лютфи жив, он будет стонать от гнета;

Кто же даст справедливость, коль угнетает сам правитель.

В поэме «Гюль и Навруз» Лютфи воспевает торжество любви над враждой и злом. Любовь Гюль и Навруза, которая, преодолев все преграды, соединила влюбленных, в то же время утверждает мир между двумя враждующими государствами, дружбу и единство. Созданная почти одновременно с поэмой Дурбека «Юсуф и Зулейха», «Гюль и Навруз» Лютфи свидетельствует в совершенствовании жанра любовной поэмы в узбекской литературе.

Творчество Лютфи как бы подводило итог развития узбекской поэзии двух столетий. Оно сыграло большую роль в ее последующем росте, способствуя выдвижению такого выдающегося таланта, как Алишер Навои, творчество которого стало целой эпохой в узбекской литературе и вершиной художественной мысли на всем историческом пути ее развития.

АЛИШЕР НАВОИ

В 1441 г., 9 февраля, в столице Хорасанского государства Герате в семье сановника падишаха Гиясиддина Кичкинэ родился мальчик, которого назвали Алишер (свой поэтический псевдоним «Навои», что значит «мелодичный», он взял позже). Герат издавна славился своими культурными традициями; при потомках Тимура, в XV столетии, культура города достигла высокого расцвета. Особой славой пользовались строители города и его замечательная библиотека. Семья Навои, близкая ко двору, была одной из самых культурных в Герате. Дядя будущего поэта, Абу Саид, писал неплохие стихи, а другой дядя, Мухаммад Али, славился как незаурядный музыкант и каллиграф. С юных лет Алишер воспитывался вместе с детьми тимуридских семей; он особенно дружил с султаном Хусейном, впоследствии главой Хорасанского государства, тоже поэтом, покровителем искусств.

Алишер учился в Герате, Мешхеде и Самарканде. Среди его учителей был сам Джами,

замечательный персидско-таджикский поэт. В 1469 г. Навои вернулся из Самарканда в Герат, в день, когда его друг Султан Хусейн занял престол своих предков. Вскоре он был назначен на высокую государственную должность хранителя печати, затем везиря и получил титул эмира. В 1476 г. поэт подал в отставку, тем не менее оставаясь «приближенным его величества». Навои не мог совсем отойти от государственных дел. Он возглавлял власть то в городе Астрабаде (что было почти ссылкой), то в самом Герате. Умер поэт в 1501 г.

Исторические источники сообщают, что Алишер Навои был щедрым покровителем наук и искусств. При его поддержке творили такие выдающиеся историки, как Мирхонд, Хондамир, Васифи, Давлятшах Самарканди, художник Бехзад, архитектор Каваш-эдин, многие поэты, музыканты, каллиграфы. Но и сам Алишер был не только поэтом и государственным деятелем, но и музыкантом, художником, архитектором, историком и философом. «Навои, подобно своим западным современникам типа Леонардо да Винчи, выступает перед нами как всесторонне развитая и цельная личность, объединяющая в своем универсализме науку и искусство, философскую теорию и общественную практику» (В. М. Жирмунский).

Алишер Навои был воспитан на арабской и особенно фарсиязычной поэзии того блистательного периода ее развития, который дал миру Низами, Амира Хусро, Фирдоуси, Унсури, Саади, наконец, его учителя Джами. Навои начал как персоязычный поэт, быстро овладев техникой и образным строем классической персидской поэзии. Но он жил в пору распадения старых культурных зон и складывания новых национальных культур. Как писал Н. И. Конрад, «этот великий поэт, поэт-мыслитель, как его справедливо называют, принадлежащий огромному, этнически столь разнородному миру, стал классиком узбекской поэзии, основоположником узбекской литературы. Его вывели из широчайшей сферы и ввели в узкую. Поэт, у которого герои – кто угодно: Фархад – китаец, Шапур – перс, Ширин – армянка, Кайс – араб, Искандар – грек, этот поэт оказался поэтом узбекского народа». Такова была тенденция культурного развития, и Навои уловил эту тенденцию и откликнулся на нее. Он прекрасно понимал великое значение своей литературной реформы и сам говорил об этом. Сначала в стихах:

Я – не Хосров, не мудрый Низами,

Не шейх поэтов нынешних – Джами.

Но так в своем смирении скажу:

По их стезям прославленным хожу.

Пусть Низами победоносный ум

Завоевал Берда, Ганджу и Рум;

Пусть был такой язык Хосрову дан,

Что он завоевал весь Индустан;

Пускай на весь Иран поет Джами, —

В Аравии в литавры бьет Джами, —

Но тюрки всех племен, любой страны,

Все тюрки мной одним покорены...

Где бы ни был тюрк, под знамя тюркских слов

Он добровольно стать всегда готов.

И эту повесть горя и разлук,

Страстей духовных и высоких мук,

Всем собственным невзгодам вопреки,

Я изложил на языке тюрки.

(Перевод Л. Пеньковского)

Портрет Алишера Навои

Миниатюра Мухаммада Музаххиба (XV в.)

Ту же мысль он высказал на склоне дней в прозе, в своем замечательном трактате «Спор двух языков» (1499): «Богатство тюркского языка доказано множеством фактов. Выходящие из народной среды талантливые поэты не должны выявлять свои способности на персидском языке. Если они могут творить на обоих языках, то все же очень желательно, чтобы они на своем языке писали стихов побольше». И далее: «Мне кажется, что я утвердил великую истину перед достойными людьми тюркского народа, и они, познав подлинную силу своей речи и ее выражений, прекрасные качества своего языка и его слов, избавились от пренебрежительных нападок на их язык и речь со стороны слагающих стихи по-персидски». Вся поэтическая деятельность Алишера Навои была направлена на защиту и прославление родного языка и литературы.

Гуманистический универсализм Навои сказался в обширности и многообразии его творческого наследия. Его лирические стихи – газели – собраны в большой сводный диван «Сокровищница мысли», распадающийся на четыре цикла: «Чудеса детства», «Редкость юности», «Диковины среднего возраста» и «Последние советы старости»; сюда же примыкают стихотворения более сложных форм, созданные на основе газели, – мухаммасы, мусаддасы, местезады, а также кыты, рубаи и восходящие к тюркскому народному творчеству туюги. Навои написал свою «Пятерицу» – «Хамса», куда входят «Смятение праведных», «Фархад и Ширин», «Лейли и Меджнун», «Семь планет», «Стена Искандара». Им также написана философская поэма «Язык птиц» в подражание книге знаменитого поэта Аттара. Перу Алишера Навои, кроме того, принадлежат литературоведческий труд «Собрания утонченных», труд по поэтике «Вес размеров», упоминавшийся труд по лингвистике «Спор двух языков», исторические сочинения «История царей Аджама», «История пророков и ученых», а также философские трактаты, биографии ряда его современников и многое другое.

Как лирический поэт Навои был учеником персидских классиков. Он не пытался видоизменить или уничтожить условные формы газели. Наоборот, он показал неисчерпаемые поэтические возможности, заключенные в этой емкой лирической форме с ее обязательной тематикой – любовной (прославление необычайной красоты возлюбленной, сетования на ее холодность, страдания в разлуке с нею) и, можно сказать, «вакхической» (прославление радостей винопития, дружеской беседы за чашей вина, славословие виночерпию) и с не менее обязательным условным языком, исключительно богатым тропами.

Лирические стихи Навои не поддаются датировке, и в них едва улавливаются отклики на известные нам события жизни поэта. Его газелям вообще не свойственна событийность. Сводный диван «Сокровищница мыслей» разворачивается как лирическая исповедь поэта, чутко фиксирующего богатую гамму своих переживаний, спиритуализированных, как это было у Данте и Петрарки, но на особый, характерный для передовой поэзии Среднего Востока, суфийский манер. Поэзия Навои метафорична. Вся она – непрерывное нагнетание метафор, в которых поэт был необыкновенно смел, изобретателен и точен. Щедрая метафоричность открыла читателю все краски, звуки, запахи, формы мира, все радостные в своей основе проявления бытия. Одни метафоры и сравнения Навои не выходят за грань установившейся поэтической традиции, другие свежи и оригинальны. Тонко чувствующий природу человек, Навои наполнил ее образами свою поэзию. Здесь и свежая зелень лугов, и манящая прохлада леса, и знойная синева неба, и холодная белизна горных снегов, здесь птицы, звери, всевозможные цветы и травы и одновременно мерцание звезд на черной, опрокинутой чаше ночного неба.

Чувство любви трактуется поэтом как высокое, одухотворяющее, облагораживающее, но одновременно подчиняющее человека себе, сжигающее его дотла.

Эта одержимость любовью свойственна Навои, и мысли о неизбежности земного конца не рождают в поэте пессимистического отношения к миру: «Так прими же неизбежность мир покинуть, Навои, // Выведи любовь и нежность из мирского тупика». Он трактует любовь как всепоглощающее чувство, наполняющее жизнь человека большим содержанием и смыслом. Оптимистический, мироприемлющий пафос лирики Навои выражен и в стихах к виночерпию.

Лирика Навои, при всей ее артистической виртуозности, обращена к народу. У поэта есть стихи, осуждающие неправых правителей и отмеченные неподдельной любовью к простым людям. Впрочем, и сама жизнь Навои, аристократа, человека утонченной, рафинированной культуры, но живо прислушивающегося к нуждам народа, говорит о народных корнях его гуманизма. Сам Навои признавался на склоне лет: «Из средств своих я брал себе на жизнь лишь то, что необходимо простому человеку, —

довольствовался халатом, который защищал меня в жару и в холод, и непритязательной пищей. Остальные же я тратил на общение с народом, на питание служителей и домочадцев. А то, что оставалось сверх расходов на еду и на исполнение различных обязанностей, я представлял на благотворительные дела».

Всепоглощающей силой чувства, высокими стремлениями, глубокой мудростью отмечены положительные герои пяти великих поэм Навои. Развивая многовековые поэтические традиции «Пятериц» Низами, Амира Хусро и Джами, поэт создал глубоко оригинальный эпический цикл, наполнив традиционные сюжеты новым идейно-художественным содержанием.

В поэмах А. Навои поднимаются важные для его времени вопросы нравственности, любви и дружбы, философии, науки, искусства, государственного устройства.

«Смятение праведных» (1483) – поэма философско-дидактического характера. Большое место в ней занимают вопросы политики. Поэт резко критикует несправедливых и жестоких властителей. Его идеал – своеобразный вариант просвещенной монархии на восточный лад, глава которой окружает себя мудрыми, образованными и бескорыстными советниками. Коварству и корыстолюбию современных поэту сановников и правителей Навои противопоставляет высокие нравственные идеалы великодушия, щедрости, доброты, верности в дружбе и любви, скромности и честности. Поэма Навои – гимн «яркому небу знаний», противопоставленному «темноте ночи невежества». Навои, восхищаясь подвижниками науки, прославляет людей деятельных, энергичных, стремящихся к ясной общеполезной цели, а не ученых затворников. Гуманистические тенденции видны в мыслях поэта о равенстве всех перед лицом судьбы. Поэт славит жизнь, весну, благословенную природу, в единении с которой залог счастья человека. Навои – деятель и мыслитель эпохи подъема культуры Средней Азии. Поэма «Смятение праведных» проникнута гуманной идеей справедливости, верой в торжество добра. Эти гуманные идеи созвучны с ренессансными идеями Запада.

Поэма «Лейли и Меджнун» (1484) – книга об одержимости любовью, недаром героя произведения – арабского юношу Кайса называют «Меджнуном», т. е. «одержимым джинами». Над ним смеются, его сажают на цепь, посылают в Мекку, он вынужден бежать и скрываться, но ничто не может умерить его любви к Лейли. Чистота и сила чувства противостоят здесь не только злу племенных распрей и неравенства, но и извечному злу, царящему в мире. Побороть это зло Лейли и Меджнуну суждено лишь ценой смерти. В конце концов возлюбленные умирают вместе, в смерти обретая желаемое единение:

Тогда влюбленный появился друг,

Пришел, как верный друг... Нет, вечный друг!

Глаза – глаза желанные нашли

Глаза одно желание прочли.

Возлюбленному руку подала,

Возлюбленному душу отдала...

Возлюбленный склонился, не дыша:

К возлюбленной ушла его душа.

Такое же прославление всепобеждающего чувства любви мы находим и в поэме Навои «Фархад и Ширин» (1484). Но это произведение более сложно по построению, чем «Лейли и Меджнун». В поэме «Фархад и Ширин» поэт обращается к новым важным темам. И образный строй поэмы во многом иной. Рядом с полуфантастическими эпизодами можно найти правдивое и вдохновенное описание будничного труда землекопа и каменотеса. В поэме немало фольклорных мотивов (например, борьба с огнедышащим драконом, чудесные предсказания, магическое зеркало, гиперболизация силы героя и т. д.). Много в поэме Навои и авантюрных эпизодов – скитаний, кораблекрушений, преследований и героико-романтических сцен – описаний мужественных поединков, осад, рукопашных схваток, в которых герой обращает в бегство целое войско. Таким образом, здесь одержимость любовью понуждает протагониста на смелые, самоотверженные поступки.

Поэма «Фархад и Ширин» наиболее ярко выражает индивидуальность Навои и сдвиги в художественном мышлении за триста лет со времен Низами. Навои сам выделяет из числа других поэтов Амира Хосрова Дехлеви, своего учителя Джами и себя как подлинных продолжателей Низами, достойных благословения «шейха поэтов».

Однако, начав писать на тюрки, на староузбекском языке, Навои тем самым обратился к новой, менее изысканной, более непосредственно народной аудитории. Он не мог рассчитывать на то, что каждый его читатель или слушатель хорошо знает персидско-таджикскую поэтическую традицию, что он осилит всю огромную новую «Пятерицу». Невольно Навои делал каждую поэму более синтетической, и, например, в поэму «Фархад и Ширин» включены идеи и темы не только «Хосрова и Ширин», но и отчасти «Лейли и Меджнуна» и «Искандар-наме» Низами. Все это преобразовано в новый синтез, который и сложнее, и проще поэм Низами. Сложнее – из-за синтетичности, а проще потому, что изощренность Низами или Амира Хусро смягчена, а сказочные мотивы приближены к живому фольклору тюркских народов.

Средневековые моменты суфийского понимания любовной одержимости как силы, которая помогает герою преодолеть себя, возвыситься над земными интересами своего «я», иногда дают о себе знать и в поэме Навои, в образе Фархада, который порой напоминает Кайса – Меджнуна. У Низами эпизодически появляющийся Фархад был работником-богатырем, каменотесом и строителем, простым человеком. У Навои главный герой – Фархад. Он своим трудом каменотеса завоевывает свободное сердце Ширин и любовь ее народа. Мотив страстного интереса к искусству, к ремеслу, к труду кузнеца, строителя и простого каменотеса проходит через всю поэму Навои, играет большую роль в формировании характера героя. Решающую роль в жизни и успехах Фархада играют не его героические поединки, не военные подвиги (которые отчасти обесцениваются его неспособностью противостоять обману), а труд: он прокладывает в горах сквозь твердые породы арыки, строит крепости, дворцы.

Навои развивает универсалистские идеи Низами, сконцентрированные у великого поэта главным образом в «Искандар-наме». Существенным моментом в гуманистическом воспитании Фархада является мирный поход в Рум-Юнан (т. е. в страну ромеев – в Греко-римскую, или Византийскую, империю и в собственно Грецию) на обучение к Сократу. Мотив иноверия и связи Рума с далеким мусульманскому Востоку Западом и Севером Европы полностью снимается в поэме Низами. Греческие мудрецы выступают как «свое» достояние. Причем если в художественной ткани поэмы «Фархад и Ширин», уподобленной народным эпическим поэмам тюркских народов, Сократ скорее «мудрец», чем «философ» или «ученый», то в поэме того же Навои «Стена Искандара» большая группа греческих философов (Фалес, Сократ, Платон, Аристотель, Архимед, Порфирий Тирский и т. д.), синхронизированная по времени жизни с Александром Македонским (современником которого из них был только Аристотель), противопоставляет магии чародеев Кашмирского хана создание точно описанного крупного артиллерийского орудия, а Туркестанского или Чинского хакана поражает демонстрацией астролябии и подвижной моделью планетной системы с шарообразной Землей.

Единство народов у Навои не только выступает в мировом значении румской державы и румской науки. Земной рай Навои воплотил в Армянском (иноверческом для него) государстве, в образе которого в менее идеализированном, но в более реальном и простом виде представлено подобие той утопической страны в «Искандар-наме» Низами, где преодолены денежные отношения, власть золота и собственнические пороки. В поэме «Фархад и Ширин» дружба и любовь не зависят от национальной принадлежности и различия вер. В поэме «Стена Искандара» Навои объединяет вокруг идеального Искандара силы, традиционно противостоящие в его эпоху мусульманскому Востоку: Рум, Рус, Франгестан (страна франков, т. е. Западная Европа вообще) и Зинджей (восточно-африканские народы), в то время как Дарий III, первый противник Александра, согласно поэме, стоит во главе традиционно мусульманских народов, а единение достигается в результате победы Рума!

Навои обличает не только деспотов далеких или удаленных по времени (что было тоже важно, так как вызывало аналогии) стран, но и почти современного шахиншаха Хосрова II Парвиза (590—628), которого Фирдоуси и Низами вывели в более привлекательном виде. У Навои это преступный деспот, закономерно погибающий от руки столь же преступного сына.

Восславив труд, Навои воспел и поэтическое искусство, и поэтов. Он дал самые лестные характеристики Низами, Амиру Хусро, Джами, общественной роли поэта вообще.

В поэме «Фархад и Ширин» Навои собирает воедино философские темы «Пятерицы» Низами, обогащает поэму фольклором тюркских народов, перед которыми гератский поэт чувствовал особую ответственность. Он создает жизненную, занимательную и серьезную приключенческую поэму с ярко индивидуализированными героями.

Поэма «Семь планет» (1484) состоит из семи самостоятельных стихотворных сказок (о царевиче Фаррухе, о ювелире Зайде, о приключениях индийского шаха Джуна и др.), навеянных фольклорными мотивами и обрамленных сказанием о любви Бахрама Гура к прекрасной китаянке Диларам. Здесь Навои выступает блестящим рассказчиком, он мастерски обрабатывает народные предания и легенды. В его палитре много красок: от резких, гротескных при сатирическом обличении бесчеловечных правителей, коварных политиканов, пронырливых выскочек до мягких, пастельных при рассказе о чистой, благородной любви, самопожертвовании, дружбе. Продолжая отстаивать свои высокие гуманистические идеалы, Навои в этой поэме, более чем в других своих произведениях, непосредственно коснулся проблем современной ему действительности Хорасана.

«Стена Искандара», или «Вал Искандара» (1485), – это гуманистическое философское воспроизведение легендарных жизнеописаний Александра Македонского, подвигам которого в Древности и в Средние века было посвящено много произведений. Поэма основывается на знаменитой философской и социально-утопической поэме Низами «Искандар-наме». Поэма Навои – это произведение о силе и пытливости разума человека, о смысле его жизни. Александр действует в соответствии с советами собрания румских мудрецов, совершает бесконечные походы, повсюду устанавливает справедливые порядки. Символична, как и в других восточных поэмах об Искандаре, его предсмертная воля: нести властелина в последний путь по его империи в гробу, из которого бы высовывалась его рука с открытой ладонью:

Чтоб эти пальцы людям помогли,

Чтоб люди, глядя, пользу извлекли,

Чтоб поняли, что шах семи держав

В познаньи сфер семижды величав,

Уходит в область, где желаний нет,

И у него крупицы в длани нет...

(Перевод М. Тарловского)

Мир образов и чувств Алишера Навои одухотворил поэзию народов Среднего Востока, прежде всего узбекскую литературу, первым великим представителем которой он был. Темы и сюжеты его произведений, воспринятые из поэтической традиции и из народного творчества, скоро вновь получили хождение в народной среде и были затем, в свою очередь, не раз обработаны народными певцами и сказителями. Заслуга Навои не только в том, что он с блеском доказал неограниченные возможности узбекского поэтического творчества и создал «на языке тюрки» гениальные произведения, но и в том, что он выразил передовые, гуманистические идеи своего времени во всей их сложности, противоречивости, во всем переплетении великих прозрений и заблуждений, безудержного прославления жизни во всех ее проявлениях и печального скепсиса, прекраснодушных мечтаний и трезвого взгляда на жизнь.

Портрет Бабура

Миниатюра из рукописи начала XVII в.