Текст книги "История всемирной литературы Т.3"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 109 страниц)

РЕФОРМАЦИЯ И МАРТИН ЛЮТЕР

Обстановка в Германии так накалилась, что достаточно было Мартину Лютеру прибить 31 октября 1517 г. к дверям виттенбергской церкви свои тезисы против торговли индульгенциями, как началась Реформация. Ненависть к католической церкви на время объединила самые различные слои немецкого общества. Но по мере того как революционные религиозно-политические идеи получали распространение, начали резко обозначаться противоречия, присущие немецкой раннебуржуазной революции, которая «сообразно духу времени, проявилась в религиозной форме – в виде Реформации» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 18, с. 572).

В ходе событий определился лагерь сторонников умеренной реформы. К нему примкнуло бюргерство, рыцарство и часть светских князей. М. Лютер (1483—1546) стал их духовным вождем. Революционный лагерь состоял из крестьян и городского плебейства, стремившихся коренным образом изменить существующие порядки. Их радикальным идеологом явился Томас Мюнцер. Напуганное размахом революционного движения, бюргерство отшатнулось от народной реформации, не поддержало оно и восстания рыцарства. В значительной мере из-за трусости и половинчатости бюргерства основные задачи революции не были достигнуты. Германия осталась страной феодальной и политически раздробленной. Реальная победа досталась местным князьям.

И все же Реформация глубоко потрясла всю немецкую жизнь. Католическая церковь утратила былую идейную гегемонию. То было время больших надежд, когда люди стремились к свободе, духовной и политической, и рядовой человек стал сознавать свою ответственность за судьбы родины и религии. Поэтому так восторженно было встречено выступление Мартина Лютера, бросившего смелый вызов косному католическому догматизму. Опираясь на мистическую традицию Позднего Средневековья, он утверждал, что не посредством церковных обрядов, но лишь при помощи веры, даруемой богом, обретает человек спасение души, что у клирика нет в этом никаких преимуществ перед мирянином, ибо любой человек может встретиться с богом на страницах Библии, а там, где звучит слово божие, должно умолкнуть суемудрие папских декреталий. Ведь папский Рим давно уже извратил и попрал заветы Христа. И Лютер призывал немцев положить конец «неистовому бешенству» «учителей гибели». Его призывы находили горячий отклик в сердцах множества людей, видевших в Лютере темпераментного провозвестника немецкой свободы. Вскоре, однако, мятежный пыл Лютера начал остывать. Когда же в 1525 г. крестьяне и плебеи с оружием в руках восстали против своих угнетателей, Лютер выступил против революционного народа.

С годами Лютер все дальше отходил от своего былого бунтарства. Отрекшись от требования свободы воли, он заложил основы новой протестантской догматики. Человеческий разум объявил он «невестой дьявола» и требовал, чтобы вера «свернула» ему «шею». Это был вызов гуманизму и его благородным идейным принципам. В свое время Ульрих фон Гуттен считал Лютера союзником и возлагал на него большие надежды. Но Лютер стал противником светской культуры гуманистов, раздраженно порицал Эразма Роттердамского за то, что для него «человеческое стоит выше божеского». В назидание прочим он изгнал из Виттенберга гуманиста Симона Лемниуса, автора легких эпиграмм и любовных стихотворений, который ответил Лютеру язвительной сатирой «Война монахов и шлюх» (1539). В противовес Эразму, отстаивавшему свободу человеческой воли, Лютер в трактате «О рабстве воли» (1526) развил учение о предопределении, согласно которому человеческая воля и знания не имеют самостоятельного значения, но являются лишь орудием в руках бога или дьявола. В одном из ранних своих произведений К. Маркс писал: «Лютер победил рабство по набожности только тем, что поставил на его место рабство по убеждению. Он разбил веру в авторитет, восстановив авторитет веры. Он превратил попов в мирян, превратив мирян в попов. Он освободил человека от внешней религиозности, сделав религиозность внутренним миром человека. Он эмансипировал плоть от оков, наложив оковы на сердце человека» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 422—423).

При всем том в истории культуры Лютер оставил глубокий след. Выступив против автономного развития культуры гуманизма, он не отвергал использования ряда завоеваний гуманизма в интересах новой церкви. Гуманизм оказал несомненное воздействие на его идейное формирование, среди сторонников Реформации встречались люди, в той или иной степени связанные с традициями гуманистической культуры. Сам Лютер обладал выдающимся литературным талантом.

Его трактаты, памфлеты, особенно те, которые были написаны до Великой крестьянской войны, принадлежат к числу ярчайших образцов немецкой публицистики XVI в. Горячий отклик встретило, например, его послание «К христианскому дворянству немецкой нации об улучшении христианского состояния» (1520), в котором Лютер обрушивался на римскую курию, обвиняя ее в алчности, в том, что она разоряет Германию и профанирует веру Христову.

Большим событием литературной и общественной жизни Германии явились духовные песни и шпрухи Лютера. Не разделяя классических увлечений гуманистов, видя вершину поэзии в ветхозаветных псалмах, он переводил их на немецкий язык, а также создавал по их образцу духовные песни, получившие широкое распространение в протестантских кругах. Одним из таких прославленных поэтических творений Лютера является «проникнутый уверенностью в победе» хорал «Ein feste Burg ist unser Gott» («Господь могучий наш оплот», переложение псалма 46), быстро ставший, по словам Ф. Энгельса, ««Марсельезой» XVI века» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 346—347). Поэт знает, что Христос придет на помощь тем, кто остался верен ему и не покорился князю тьмы.

Есть в песнях Лютера отзвуки гуситских песен, старинных латинских гимнов и немецкой народной поэзии. Иногда Лютер прямо начинает свою песню словами, непосредственно заимствованными из обихода народной поэзии («Ein neues Lied wir heben an» – «Мы начинаем новую песню», и т. п.). Сам он объяснял эти свои заимствования из светской лирики тем, что стремился уменьшить популярность «любовных и плотских» песен ради торжества евангелической поэзии. И ему удавалось создавать произведения, получившие большую известность. Эту известность они завоевали не только протестантской направленностью, но и высокими художественными достоинствами. Лучшим песням Лютера присуща простота, задушевность и мелодичность, характерные для народной поэзии. Недаром такой взыскательный поэт, как Генрих Гейне, восторженно отзывался о песнях Лютера, «изливавшихся из его души в борьбе и бедствиях», и даже видел в них начало новой литературной эры.

Все же самым значительным начинанием Лютера стал перевод Библии на немецкий язык (1522—1534), давший основание Ф. Энгельсу сказать: «Лютер вычистил авгиевы конюшни не только церкви, но и немецкого языка, создал современную немецкую прозу» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 20, с. 346). Значение лютеровского перевода, опиравшегося не на латинский текст Вульгаты, как обычно бывало в то время, но на древнееврейский и греческий тексты, не только в том, что он несравненно точнее других переводов, появлявшихся до Лютера (между 1466 и 1518 гг. вышло из печати 14 переводов Библии на верхненемецкий язык, к 1480—1522 гг. относится четыре издания Библии на языке нижненемецком), но и в том, что Лютеру удалось утвердить нормы общенемецкого языка и тем самым в языковой форме содействовать национальной консолидации. «Я не имею своего особого немецкого языка, – писал Лютер, – я пользуюсь общим немецким языком так, чтобы меня одинаково понимали южане и северяне. Я говорю на языке саксонской канцелярии, которой следуют все князья и короли Германии; все имперские города и княжеские дворы пишут на языке саксонской канцелярии нашего князя, поэтому это и есть самый общий немецкий язык».

Но, используя грамматическую форму саксонской канцелярской письменности, Лютер черпал словарный материал из живой народной речи. При этом он обнаружил изумительное чувство немецкого языка, его пластических и ритмических возможностей. И он призывал учиться богатому, красочному и гибкому немецкому языку не у сухих педантов, но у «матери в доме», у «детей на улице», у «простолюдина на рынке» («Послание о переводе», 1530). Успех Библии был огромен. На ней воспиталось не одно поколение немцев, в том числе такие самобытные национальные прозаики, как Гриммельсгаузен, и такие гиганты, как Гете.

ЛИТЕРАТУРА ВЕЛИКОЙ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ И ТОМАС МЮНЦЕР

Уже в XV в. Германию начали озарять вспышки крестьянских восстаний. Возбуждение народных масс росло по мере того, как их положение становилось все более и более тяжелым. В 1431 г. поднялись крестьяне г. Вормса, в 1476 г. – в Вюрцбургском епископстве, возбужденные мятежными проповедями пастуха Ганса Дударя, призывавшего установить социальное равенство. То тут, то там возникали тайные крестьянские союзы. С конца XV в. народное освободительное движение, включавшее не только крестьян, но и городскую бедноту, приняло еще более грозный характер. Оно росло, ширилось, пока в годы Реформации в обстановке всеобщего потрясения не превратилось в пламя Великой крестьянской войны.

В XV—XVI вв. песня была одним из самых распространенных видов массового искусства. К этому времени относятся первые сборники немецких народных песен, среди которых встречаются подлинные поэтические шедевры. Кто только не сочинял в то время песен, кто их не пел! Землепашец и пастух, охотник и рудокоп, ландскнехт и бродяга, школяр и подмастерье пели о своих радостях и горестях, о событиях, давно минувших или только что разыгравшихся. Большое место в песенном творчестве занимала любовь, нередко связанная с разлукой (например, «Insbruck! ich mus dich lassen»). Наряду с задушевными лирическими были песни сатирические, шуточные, календарные, а также исполненные драматизма баллады, иногда легендарного характера, как, например, баллада о Тангейзере, привлекшая впоследствии внимание Рихарда Вагнера.

Песня, игравшая подчас роль своего рода устной газеты, откликавшейся на злобу дня, не могла остаться в стороне от все нараставшего освободительного движения. Еще в 1452 г. в Тюрингии, по словам «Мансфельдской хроники» (1572), «сочинялись и пелись песни, в которых власти предержащие предостерегались и заклинались» «не угнетать крестьян сверх меры» и «ко всем относиться по праву и справедливости». Известно, что в 1476 г. в Вюрцбургском епископстве мятежные последователи Ганса Дударя пели песню, в которой обещали истребить всех попов. В начале XVI в. появилось множество песен, стихотворных и прозаических листовок, непосредственно связанных с потрясениями тех лет. Так, поэты, видимо горожане, повествовали о разгроме войсками швабского союза замка Гогенкрэен, служившего оплотом рыцарской вольницы (1512). О том, с какой жестокостью было подавлено восстание демократических слоев г. Швейнфурта (1513), рассказал один из участников восстания. До нас дошли стихотворные листовки, посвященные возникновению мятежных крестьянских союзов – «Бедного Конрада», направленного против тирании герцога Ульриха Вюртембергского (1514), и «Крестьянского башмака» (1513) в Бадене. Когда же в стране начала бушевать Великая крестьянская война, мятежный фольклор превратился в могучий поток. В одной из стихотворных листовок 1525 г. сообщалось: «Каждый ныне поет об удивительных событиях, каждый хочет сочинять, никто не хочет сидеть сложа руки». С песнями шли в бой, в песнях сводили счеты с противником, песни были знаменами восставших, их боевыми трубами. К числу таких зажигательных песен принадлежала, например, «Песня крестьянского союза», сочиненная в 1525 г. неким Концом Аннагансом, деятельным участником восстания, в которой рассказывалось о том, как поднялись крестьяне на борьбу с миром неправды, корысти и зла. И конечно, с глубокой скорбью откликнулись поэты демократического лагеря на кровавое подавление народного восстания («Песня об усмирении Мюльгаузена», 1525). К сожалению, до нас дошли только скудные остатки этого революционного фольклора, так как победившая княжеская партия сделала все, чтобы уничтожить память о грозных событиях.

Огромную роль в подготовке и развитии народного восстания сыграли проповеди, памфлеты и листовки Томаса Мюнцера (ок. 1490—1525), выдающегося идеолога и вождя революционного крыла освободительного движения Германии. Одно время он поддерживал Лютера, но вскоре порвал с бюргерской реформацией, противопоставив ей идеи реформации народной. В «еретических» воззваниях Мюнцера слышались отзвуки средневекового мистицизма. Особенно были близки ему немецкий мистик XIV в. Таулер и итальянец Иоахим Флорский (XII в.), предрекавший наступление «тысячелетнего царства», «царства мира и правды на земле». Отражая прежде всего политические искания плебейства, программа Мюнцера, по словам Ф. Энгельса, «представляла собой не столько сводку требований тогдашних плебеев, сколько гениальное предвосхищение условий освобождения едва начинавших тогда развиваться среди этих плебеев пролетарских элементов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 371). Мюнцер подвергал сомнению учреждения и взгляды, свойственные всем общественным формам, покоившимся на классовых противоречиях, и в то время как крестьянское движение расчищало путь буржуазным порядкам, он тяготел к коммунистическим принципам, выходившим за пределы мира частной собственности. Необычно смелыми были и религиозно-философские воззрения Мюнцера, который, по словам Ф. Энгельса, «в христианской форме... проповедовал пантеизм», «местами соприкасающийся... с атеизмом» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 370). Не на небесах, а на земле искал для людей царство божие Мюнцер. Ради этого он считал необходимым вернуть церковь ко временам раннего христианства, ничего не знавшего о феодальной иерархии, устранить социальное и имущественное неравенство людей, уничтожить классовые различия, сделав народ подлинным властелином жизни.

Призывы Мюнцера воспламеняли народ. Плебеи и крестьяне стекались под знамена мюнцеровской партии и в годы Великой крестьянской войны храбро сражались с врагом. Однако народное восстание потерпело поражение. Отряд мюльгаузенцев, возглавлявшийся Мюнцером, был разбит. Мюнцера схватили и казнили 27 мая 1525 г.

Несомненно, Мюнцер был наиболее сильным публицистом Великой крестьянской войны. В его писаниях, наполненных библейскими образами и изречениями, звучит страстный голос пророка революции. Еще в 1524 г. в проповеди, произнесенной перед князьями Саксонскими, он бесстрашно предрекал гибель современных порядков, которые он отождествлял с железным царством, упоминаемым пророком Даниилом. Давно исчезли золотое и серебряное царство, т. е. государства древних вавилонян, мидийцев и персов. «Третьим было государство греков – медный век, славный своей мудростью. Четвертое – Римское государство, которое создавалось мечом и было царством принуждения и насилия. А пятое царство – это то, которое у всех перед глазами. Оно также из железа и очень хотело бы угнетать, но его железо смешано с грязью...» Это – «царство дьявола». Но ему суждено погибнуть. «Ах, любезные господа, как славно прогуляется господь с железной дубинкой среди старых горшков».

О полемическом таланте Мюнцера дает представление «Защитительная речь против бездушной изнеженной плоти из Виттенберга» (1524), направленная против Лютера, обвинившего Мюнцера в опасном смутьянстве. Называя Лютера «святым лицемерным отцом», доктором-Лжецом, доносчиком, откормленной свиньей, он бросает ему в лицо библейские тексты, подтверждающие правоту мюнцеровского учения. Разве не сказано в Библии (Исайя, гл. 10), что «самое величайшее зло на земле заключается в том, что никто не стремится помочь горю бедняков: большие господа творят, что хотят»? И разве одержимые алчностью, творящие зло большие господа не «сами виноваты, что бедный человек становится их врагом. Они не желают устранить причину восстания. Как же это может кончиться добром?»

Пафос народной революции с огромной силой воплотился в воззваниях, обращениях и письмах Мюнцера 1525 г. Их плебейская откровенность, мятежный порыв и могучие образы, заимствованные из Библии, были в то время понятны широким массам. Каждая строка Мюнцера разила, как меч Гедеона, ветхозаветного сокрушителя идолов. Мюнцер так и называл себя: «Мюнцер с мечом Гедеона».

Победа княжеской партии означала победу феодальной реакции. Германия осталась политически раздробленной, и князья сохранили свои прерогативы. Бюргерство капитулировало перед княжеским самодержавием и не посягало на существующие порядки. Все это наложило отпечаток на развитие немецкой литературы в последующие десятилетия. Утрачивая былой размах, она проникалась мещанскими тенденциями, мельчала, становилась провинциальной. В трагическом положении оказались немецкие гуманисты. Они натолкнулись не только на религиозный фанатизм, но и на капитуляцию бюргерства. Достигнув перед Реформацией крутого подъема, немецкий гуманизм в дальнейшем утратил ту ведущую роль, которую он одно время играл в немецкой словесности.

Впрочем, если бросить ретроспективный взгляд на всю немецкую культуру конца XV и начала XVI в., то надо будет признать, что это было время большого литературного подъема. Привлекает в немецкой литературе тех лет и демократическая непосредственность, и энергичный протест против темного царства, нашедший выражение в разнообразных сатирических и публицистических формах. Что-то есть в этой литературе кряжистое, немного топорное, но зато сильное.

Не следует никогда забывать, что именно в это время сложился талант Альбрехта Дюрера (1471—1528), осуждавшего тех, кто привык «держаться старого пути», и требовавшего от «разумного человека», чтобы он смело шел вперед и постоянно искал «нечто лучшее» («Четыре книги о пропорциях», 1528). Без творчества Дюрера нельзя составить себе ясного представления о немецком Возрождении. Ведь немецкая литература XV—XVI вв., при всех ее несомненных достоинствах, не выдвинула таких огромных писателей, как Рабле или Шекспир. Зато Дюрер был подлинным титаном той замечательной эпохи. И безусловно, прав гуманист Эобан Гесс, видевший в Дюрере наиболее полное воплощение немецкого творческого гения. Гравюры и живописные полотна Дюрера, тяготевшего к жизненной правде, наделены силой и душевным порывом. Немецкий художник не устремлялся в мир отвлеченной красоты. Он внимательно присматривался к судьбам простых людей, ясно различал черты приближавшегося социального катаклизма (цикл гравюр на дереве «Апокалипсис», 1498) и на картине «Четыре апостола» (1526) с суровым лаконизмом изобразил непреклонных борцов за истину.

НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ

И после 1525 г. под густым слоем пепла продолжали тлеть искры народного гнева. Замечательную стойкость обнаруживали анабаптисты, связанные с идейными традициями Мюнцера: в 1534 г. им даже удалось временно захватить власть в городе Мюнстере и отражать натиск княжеских войск. Сохранились независимые мыслители, не желавшие мириться с существующими порядками и догматическими предписаниями. Смелым вольнодумцем был, например, Себастиан Франк (1499—1542 или 1543), разносторонний ученый, переведший на немецкий язык «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского и составивший обширную антологию народных немецких пословиц и поговорок (1541). Согласно Франку, ни католическая, ни лютеранская церковь не могут быть посредниками между человеком и богом. Путь к богу каждый должен искать в глубинах своего деятельного духа. Резко отзывался Франк об общественном строе современной Германии, основанном на корысти и насилии. Феодалы превратились в волков, которые «хватают все, что могут». Купцы и ростовщики умножают страдания народа. Мечтая, подобно сторонникам народной Реформации, о строе, не знающем сословной иерархии и духовного гнета церкви, Франк, однако, уже не верил в близкую возможность осуществления этого на земле.

О благе «простых людей» помышлял также выдающийся врач и естествоиспытатель Теофраст Парацельс (1439—1541), смело выступивший против отживших средневековых авторитетов и научной рутины. Высоко ставя человека и его пытливый разум, Парацельс заявлял, что человек «более велик, чем небо и земля». Подобно Франку, тяготел он к идеям народной Реформации. В труде видел он залог земного счастья и ратовал за обновление мира на основе социальной справедливости.

Во второй половине XVI в. на тираническое самоуправство феодалов резко нападал Филипп Никодим Фришлин (1547—1590), драматург, поэт и ученый, предпочитавший писать на языке классического Рима. В «Слове о сельском житии» (1578) он не только прославил крестьянское сословие в качестве наиболее благочестивого и общественно полезного, но и решительно осудил феодальную знать, безбожно угнетавшую мирных землепашцев. Фришлин был смел, энергичен, неукротим. Но за ним уже не стояла дружная когорта гуманистов, стремившихся к обновлению немецкой жизни. Такие люди, как Фришлин, были в Германии периода реакции второй половины XIV в. обречены на трагическое одиночество, на преследования и гонения.

На протяжении нескольких десятилетий немецкую литературу наполняли догматические споры протестантов и католиков. Подчас она становилась разновидностью церковной проповеди. Последователи Лютера советовали приобщать «безумный мир» к «слову божьему» «через посредство проповедей, хоралов, виршей, песней, притч, представлений, комедий и трагедий». Перечисленные жанры действительно получили широкое развитие. В частности, заметно развилась драма на немецком и латинском языках. В протестантских кругах усердно культивировалась библейская школьная драма, пропагандировавшая религиозное и нравственное учение Лютера. Нередко она содержала резкие выпады против папства и его сторонников. Так, в школьной латинской драме «Паммахий» (1538), сочиненной виднейшим неолатинским драматургом Германии первой половины XVI в. Томасом Наогеоргом (1516—1563), папа Паммахий (т. е. Всеразрушитель) оказывается верным слугой сатаны.

Если исходить из немецких масштабов, то следует признать, что немецкая драма XVI в. достигла определенных успехов. Причем это относится не только к пьесам светского характера (Фришлин и др.), но и к библейским драмам, не лишенным подчас бытовых черт, житейской непосредственности. Несомненной живостью отмечена, например, пьеса Буркарда Вальдиса «Притча о блудном сыне» (1527), содержащая ряд выразительных сцен, рисующих веселую жизнь молодого вертопраха, наделенного характерными чертами немецкого бюргера XVI в.

К дидактическим жанрам, наиболее популярным в XVI в., относится также басня. В бюргерской литературе она с давних пор занимала видное место. Эпоха Реформации вдохнула в нее новую жизнь. В роли баснописца выступал сам Лютер («Эзоповы басни», 1530, изд. 1557). Одаренными баснописцами были лютеранские пасторы Эразм Альбер (ок. 1500—1553) и вышеупомянутый Буркард Вальдис (ок. 1490—1556). В 1534 г. вышел из печати первый сборник Альбера, включавший 17 басен. В 1550 г. появилась окончательная редакция сборника под названием «Книга о добродетели и мудрости, содержащая 49 басен, большею частью заимствованных из Эзопа и украшенных рифмами». В 1548 г. увидел свет «Обновленный Эзоп, переложенный в стихи» Б. Вальдиса. Поэты смотрят на басню, как на испытанное средство вразумления «легкомысленных людей»,

до которых не доходят строгие слова проповедника.

Понятно, что у обоих поэтов, ревностных лютеран, встречаются выпады против папства и католического клира. В басне Э. Альбера об осле в львиной шкуре осел обозначает римского папу, стремящегося к земному господству, а М. Лютер показывает всем ослиные уши этого мнимого льва. Однако чаще всего баснописцы касаются нравственных изъянов, не выходя за пределы повседневных житейских явлений. Их идеалы подчас окрашены в филистерские тона. В басне «О двух братьях» Вальдис противопоставляет гуляке и моту, расточающему отцовское наследство, рачительного хозяина, умеющего умножать добро. В басне «О лягушке и быке» поэт советует людям отказаться от несбыточных мечтаний и понять, что глупо «выступать против более сильного». Но есть в баснях бюргерских поэтов отзвуки народной мудрости, привлекательная живость и естественность в изображении немецкой жизни. Сельский пастор Альбер охотно касается деревенского быта, в то время как горожанин Вальдис обнаруживает превосходное знание быта городского. Нередко басни Вальдиса превращаются в веселые шванки. Вместо зверей в них выступают обыкновенные люди. Одна колоритная жанровая сценка следует за другой. Тут и находчивые простолюдины, оставляющие в дураках алчного попа, и распутные монахи, и вороватые портные, и ярмарочные шарлатаны, и смышленые школяры, ловко надувающие доверчивых поселян («О школяре и мельнике»).

Многие немецкие писатели XVI в. питали склонность к шванку. Этот старинный жанр именно в XVI в. достиг расцвета. Вначале он был довольно тесно связан с традициями Средних веков. Это чувствуется хотя бы в книге францисканского проповедника Иоганнеса Паули (ок. 1455 – ок. 1530) «И в шутку, и всерьез» (1522), состоящей из небольших рассказов назидательного характера, почерпнутых из различных источников. К таким «прикладам», то серьезным, то забавным, охотно обращались проповедники, стремившиеся сделать проповеди более наглядными и привлекательными. Шванки Паули сродни анекдотам, повествовательный элемент в них сведен к минимуму, зато дидактическая тенденция выражена ясно. Со временем шванки становятся более «литературными», свободными, далекими от проповеднической кафедры. Впрочем, уже с самого начала в них жил озорной дух карнавала, они были связаны с шутовскими сказами и веселым народным острословием. В суровые годы Реформации шванк уступил место публицистическим жанрам, более соответствовавшим требованиям религиозной и социальной борьбы. Зато с середины XVI в. шванки буквально наводняют немецкую литературу. Утомленные конфессиональной полемикой, читатели с жадностью набрасываются на сборники шванков. В 1555 г. появилась «Дорожная книжечка» одаренного прозаика и поэта Иорга Викрама (ок. 1505 – ок. 1562). За ней последовала вереница книг, написанных разными авторами: «Общество в саду» (1556) Якоба Фрея, «Развлечение в пути» (1557) и «Вторая часть Общества в саду» (ок. 1560) Мартина Монтана, «Книжечка отдыхающих» и «Катципори» (1558) Михаэля Линденера, «Книжечка для чтения на ночь» (1558) Валентина Шумана, «На карауле» (1560) Бернгарда Герцога и, наконец, семитомный сборник шванков «Средство от тоски» (1563—1603) Ганса Вильгельма Кирхгофа.

Если благочестивый Паули видел свою задачу в «исправлении людей», то авторы шванков середины и второй половины XVI в. больше заботились об их развлечении. Викрам, например, заявлял, что его книжечка «выпущена в свет исключительно ради забавы, а не ради того, чтобы кого-то поучать и наставлять либо выставлять на позор, подвергать глумлению и насмешке». Вниманию читателей предлагалось немало «хороших шванков и историй, какие обычно от нечего делать рассказываются во время путешествий по воде и по суше, а также в цирюльне и банях, дабы развеселить тех, чей дух охвачен тягостной меланхолией».

Нельзя сказать, что шванки вовсе лишены сатирических тенденций. Их авторы охотно посмеиваются над распутством и невежеством католического клира. М. Монтан, например, протестовал против самоуправства господ, выжимающих последние соки из бедных тружеников, а Кирхгоф осуждал князей, ввергающих страну в пучину междоусобных войн. У Кирхгофа, писавшего в период усилившейся католической реакции, эта насмешка даже превращается в злую издевку. Встречаются среди шванков и грустные, и даже трагические истории, почерпнутые из немецкой повседневной жизни или итальянских новелл (например, у Викрама). Но в основном шванки наполняет смех, веселый, лишенный желчи и яда. Авторы любят порассказать о забавных проделках. Ловкий мошенник, чтобы не платить долгов, притворяется умершим от чумы (Викрам). Изобретательные студенты оплачивают пирушку какой-нибудь лживой историей (Шуман). Шванки тяготеют к анекдоту, к фарсовым ситуациям. Немалое место занимают соленые шутки, потасовки, грубые забавы,

связанные с физиологическими отправлениями человека. Этот площадной комизм, далекий от сумрачного церковного ригоризма, был связан с народным жизнелюбием. Но проскальзывали в нем также черты того «грубианизма», о котором К. Маркс в статье «Морализирующая критика и критизирующая мораль» писал, как о проявлении «честного сознания самодовольного добродетельного обывателя» XVI в. (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 292).

К XVI в. относится возникновение прозаического бюргерского романа. Правда, еще не совсем ясны границы, отделяющие его от народных книг. Черты бюргерского романа присущи, например, народной книге «О Фортунате и его кошельке» (1509). Книга повествует о сыне разорившегося бюргера Фортунате, который мудрости предпочел богатство и тем самым обрек себя и своих близких на трагические испытания и злоключения. Волшебные мотивы переплетаются с выразительными бытовыми зарисовками, знакомящими читателя с жизнью различных социальных слоев. Традиции народных книг, особенно тех, которые были связаны с куртуазными повествованиями Средних веков, проступают в бюргерском романе Иорга Викрама «Золотая нить» (1557). Героем романа является сын бедного пастуха Лейфрид. Автор делает все, чтобы как можно выше поднять в глазах читателей молодого простолюдина. Фортуна благоволит к герою романа. За подвиг, решивший исход войны, король возводит его в рыцарский сан, после чего Лейфрид сочетается браком с прекрасной Англианой, дочерью могущественного графа, и сам вскоре становится графом. Так по воле автора награждены достоинства крестьянского сына, который на вершине могущества не забывает о родителях. Мудрого купца Германа, воспитавшего его как родного сына, Лейфрид делает своим первым советником, хорошо зная, что тот станет подлинным отцом бедняков.

В этом раннем бюргерском романе личные достоинства человека торжествуют над сословными прерогативами. Даже суровый граф, решивший первоначально убить Лейфрида, чтобы предотвратить неравный брак, позорящий его феодальную честь, высказывает суждения, оправдывающие любовь молодых людей: «Ведь и Давид был низкого происхождения, а Саул ему все-таки отдал свою дочь». Ведущая тема романа – любовь – раскрывалась как тема естественного равенства людей. Чувство Лейфрида не уступало в глубине и благородстве любви графини Англианы. Влюбленная девушка не искала в Лейфриде знатности, богатства и высокого положения. Она полагала, что Лейфрид такой, какой он есть, «вполне достоин королевы». Человеческое перевешивает в романе сословное. И в этом заключалась его привлекательность для широких читательских кругов (до конца XVII в. роман выдержал десять изданий).