Текст книги "История всемирной литературы Т.3"

Автор книги: Георгий Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 109 страниц)

*Глава пятая*

ЛИТЕРАТУРА МОЛДАВИИ И ВАЛАХИИ

До половины XVII в. литературным языком Молдавии и Валахии был славянский язык. Эти княжества входили в комплекс стран Юго-Восточной Европы в тесном соседстве с Болгарией, Сербией и Украиной. Славянский язык в Молдавии и Валахии играл ту же роль, что и латинский в Западной Европе. На славянском языке создавались летописи, писались своды законов, велась дипломатическая и частная переписка. Недавно обнаруженное письмо господаря Стефана Великого к Ивану III – значительное литературное произведение, памятник феодальной публицистики.

Длительное время литература Молдавии и Валахии развивалась преимущественно в форме церковно-дидактических сочинений. Здесь, так же как в Трансильвании, сложилась особая категория: переписчики и переводчики на славянский язык греческих и латинских рукописей. Некоторые из таких рукописей были написаны на территории Молдавии и Валахии до образования княжеств. Среди славянских рукописей были не только богослужебные книги, но и сборники, куда входили жития святых, поучения, а также трактаты по богословию, рассчитанные па читателя высокой культуры. Популярностью пользовались списки апокрифических легенд, имевших широкое распространение в Византии, среди южных славян и на Руси. Таковы апокрифы «Хождение Богородицы по мукам», «Видение Исаево», «Голова Адама» и др. Появление апокрифов было нередко связано с народно-еретическими течениями (например, с движением богомилов) и отвечало запросам низов.

Не меньшую популярность заслужили славянские списки таких средневековых повестей, как «Александрия», «Варлаам и Иоасаф», «Троянская история» и др.

Значительную роль в культуре Молдавии и Валахии в начале XV в. играл Григорий Цамблак. Выходец из Болгарии, ученик Евфимия Тырновского, Григорий Цамблак развивал свою деятельность в Сербии, Болгарии и в Молдавии. Став в 1415 г. киевским митрополитом, он способствовал развитию русско-молдавских связей. Ему принадлежит одно из первых оригинальных произведений на славянском языке, написанное в Молдавии, «Житие св. Иоанна Нового» (1402). Рукопись Цамблака богата историческими сведениями и подробностями социальной жизни. К этому же периоду относятся жития местных святых, написанные в Валахии. Из них примечательно житие основателя первых монастырей в Валахии, игумена Никодима, написанное его учениками. Это житие выдержано в стиле народной легенды и отражает влияние устного творчества на житийный жанр.

К XVI в. относится один из выдающихся памятников древней литературы Валахии на славянском языке – «Поучение Нягое Басараба сыну своему Феодосию». Написанное, как и «Поучение Владимира Мономаха», в стиле поучений византийских императоров, произведение Басараба отличается образностью языка и отражает широкие литературные интересы автора. На тех страницах, где Басараб оплакивает смерть сына, чувствуется воздействие народных «плачей».

Первые молдавские летописи на славянском языке, составленные при дворе Стефана Великого около 1484 г., и последующие хроники, относящиеся уже к XVI в., созданы по образцу сербских и болгарских хроник. Возможно, что и они составлялись при дворах господарей. На это указывает историческое изложение и сжатость повествования, не свойственная расплывчатым формам монастырских писаний. Национальный характер молдавских летописей отражен в стремлении к созданию централизованного государства.

Самое крупное историческое событие эпохи, о котором повествуют эти летописи, – успешная борьба Стефана Великого с турецким нашествием. Летописец называет Стефана защитником «всего христианства». Списки с летописей Молдавии были известны на Руси с XV в.; они распространялись также в польском и немецком переводах.

Славянские летописи Валахии не сохранились, а из повестей на темы ранней истории Валахии наиболее интересна славянская «Повесть о мунтянском воеводе Дракуле» (Валахия называлась также Мунтенией, горной страной. Отсюда искаженное славянское название «мутньянский воевода»; «дракул» означает «черт»). В повести рассказывается о современнике Стефана – господаре Валахии Владе Цепеше. Он был известен не столько победами над турками, сколько необыкновенной жестокостью. Славянская повесть о Владе Цепеше, составленная в 1486 г. на основании народных преданий, получила широкое распространение на Руси XV—XVI вв. Некоторые исследователи полагают, что повесть о Дракуле была записана Федором Курицыным, ездившим по поручению Ивана III в 1482—1486 гг. в Венгрию и Молдавию. Хотя записей повести о Дракуле не было обнаружено на территории Валахии и Молдавии (она сохранилась там лишь в устном народном творчестве), она принадлежит к памятникам литературы и может служить источником для изучения ранней истории Валахии наряду с греческой рукописью XVI в. «Житие св. Нифона», написанной в валашском городе Тырговиште учеником Нифона Гавриилом. В XVII в. историческая часть «Жития св. Нифона» была включена в валашскую хронику, впоследствии использованную румынским писателем Александру Одобеску в исторической повести «Михня-Водэ Жестокий» (1857).

Конец XVI в. был ознаменован в Валахии победами господаря Михаила Храброго над турками. Летопись, составлявшаяся при дворе господаря, велась на родном языке, но до наших времен дошла только в латинских переработках.

Зачинателем книгопечатания на славянском языке на территории Валахии был сербский инок Макарий, основоположник южнославянского книгопечатания, нашедший в Валахии убежище от турецкого нашествия и напечатавший там «Служебник» (1508), «Октоих» (1510) и Евангелие (1512). Продолжатель Макария, валашский дьякон Кореси, наряду с церковными книгами на славянском языке начал с 1561 г. издавать книги на родном языке.

Рукописные тексты начали появляться в XV—XVI вв. Это были написанные кириллицей переводы церковных книг, документы и летописи. Появление первых памятников письменности на языке, на котором говорила основная масса трудового населения княжеств, стало основой для последующего развития валашской и молдавской литератур.

РАЗДЕЛ ШЕСТОЙ

-=ЛИТЕРАТУРЫ ЗАКАВКАЗЬЯ=-

ВВЕДЕНИЕ

Между народами Закавказья существовали тысячелетние культурные взаимосвязи, которые определяли генетическую и типологическую общность литературного процесса этих народов. Немалое значение имели культурные связи с соседним Ираном, а позднее – с греко-эллинистическим миром и Византией. Общие литературно-художественные традиции можно проследить в эпосе, героическом и дидактическом, в творчестве народных сказителей-рапсодов (азерб. – озан, арм. – гусан, парф. – госан), в мотивах лирики бездомного скитальца, тоскующего по родине (азерб. – гариб, арм. – харип, пандухт). Распространение христианской религии у армян и грузин, а мусульманской – у азербайджанцев, хотя и ослабило культурное общение между разноконфессиональными народами Кавказа, не смогло его прервать. В наиболее яркой форме проявилось взаимообогащение литератур всех народов Закавказья в XI—XII вв., в период расцвета гуманистических тенденций, выраженных в творчестве таких корифеев, как Нарекаци, Низами и Шота Руставели.

Нашествие чингисхановских орд в XIII в., а затем в конце XIV – начале XV в. грабительские походы Тимура нанесли огромный ущерб странам Закавказья, их экономическому и культурному развитию. Бедствия страны не прекратились со смертью жестокого завоевателя и с распадом его империи (1405). Набеги воинственных кочевых племен продолжались. В 1453 г. пала Византия, и на юге Закавказья образовалось Османское государство, постоянно враждовавшее из-за обладания землями закавказских народов с соседним Ираном, где в начале XVI в. утвердилась династия Сефевидов. Грузия распалась на отдельные царства и княжества, находившиеся в зависимости от захватчиков и часто вступавшие в междоусобные войны друг с другом; города ее были разорены, население обнищало. Часть армянского населения была уведена в плен, часть эмигрировала из страны и образовала армянские торгово-ремесленные колонии в Крыму, Львове, Венеции и в других странах. Азербайджан был включен в государство Сефевидов.

После многолетних кровопролитных войн за господство в Закавказье, в 1555 г., между Турцией и Ираном был заключен договор, по которому области Западной Грузии и Западной Армении отошли к Турции, а восточные их области и Азербайджан – к Ирану.

В этот период бесконечных войн и разрухи глубокий кризис переживали литературы и вся духовная жизнь народов Закавказья. Эпоха монументальных героико-эпических произведений, какими была так богата их поэзия до нашествия Чингиса, прошла. Вместо больших героико-эпических поэм или торжественно-патетических од господствующее положение в литературе занимает интимно-лирическая и философская, преимущественно с мистической направленностью, поэзия, в которой основное внимание уделялось чувствам и раздумьям человека, чаще всего горьким жалобам на превратность судьбы и непостоянство мира. Тогда же появляется и особый поэтический жанр – песня скитальца, в которой оплакивается судьба странника, вынужденного жить на чужбине и вечно тосковать по родному краю. Эта поэзия продолжала развиваться в азербайджанской и особенно в армянской поэзии вплоть до XX в.

Грузия, в которой опустошения были особенно тяжелыми, не смогла полностью оправиться от удара в течение трех веков. Здесь создавались выдающиеся произведения духовной литературы, нередко выполнявшие миссию патриотической литературы, а также летописи (XIII—XV вв.). Лишь с начала XVI в. происходит новый подъем светской литературы, в поэзии утверждается патриотическая тема. Так называемые «пещерные стихотворения» свидетельствуют о существовании яркой светской бытовой поэзии, не записывавшейся или истреблявшейся в условиях иноземного засилья.

В Армении начинается довольно резкое размежевание между реакционно-феодальным и передовым, гуманистическим направлениями в литературе. В XIII в. предренессансные идеи развиваются в творчестве Ерзнкаци и Фрика, а в XIV—XVI вв. – в творчестве Нагаша и Кучака. И здесь, как и в Грузии, при сохранении традиционного влияния древнегреческого наследия, связей с византийской культурой и с культурой стран Восточной и Западной Европы творчески, в национальном духе перерабатываются некоторые иранские либо пришедшие через Иран от арабов и из Индии сюжеты и мотивы. Таким образом, армянская и грузинская литературы служат как бы мостом между христианским Западом и мусульманским Востоком, здесь появляются произведения своеобразного западно-восточного синтеза. Вместе с тем в условиях персидского и турецкого завоеваний восточные влияния могли оттеснять национальную грузинскую и армянскую традиции, в литературе зарождаются аристократические тенденции (например, в некоторых стихотворениях грузинского царя Теймураза I в XVII в.).

В азербайджанской литературе резче, чем в предыдущую эпоху, проявляется столкновение двух тенденций – аристократически-клерикальной и народной. Вторая тенденция в условиях Средних веков принимает, как и в Иране, форму еретическо-мистической оппозиции феодализму, что выражается в пантеистическо-лирической поэзии суфизма, а особенно (с XIV в.) хуруфизма во главе с выдающимся поэтом Насими (казнен в 1417 г.). Огромное значение для развития этой тенденции имел также тот факт, что с XIII в. азербайджанские поэты начинают писать не только на литературном языке – фарси, но и на народном, азербайджанском (тюрки́) языке: первое произведение на этом языке – Гасана-оглы (XIII в.), а первый диван – Насими. Азербайджанские писатели особенно активно поддерживают связи с иранской культурой, и творчество многих из них входит непосредственно в персидскую литературу (Аухади Марагаи, Шабустари и др.). Вместе с тем, говоря о наметившемся уже с XV в. (творчество Навои) переходе литературной гегемонии внутри трехъязычной литературы мусульманских народов (на арабском, персидском и тюркских языках) к тюркоязычным писателям, следует подчеркнуть роль азербайджанских писателей в закреплении этой гегемонии (прежде всего творчество Физули). Кроме того, творчество некоторых азербайджанских писателей входило также и в турецкую и туркменскую литературы. Одновременно происходит некоторое ослабление связей азербайджанской литературы с христианскими литературами Закавказья – грузинской и армянской, впоследствии преодолеваемое в годы развития братских литератур Кавказа в Новое время, особенно в XX в.

Обращение к произведениям, в которых заметны предренессансные черты, наблюдается не только в Грузии и Армении, но и в Азербайджане, где продолжают глубоко чтить поэтический гений Низами. Его влияние на персоязычную и тюркоязычную литературы, длившееся века, вызвало к жизни множество поэтических подражаний не только отдельным поэмам, составившим его «Хамсу» («Пятерицу»), но и всему произведению в целом. К числу последних относится и «Хамса» великого узбекского поэта Алишера Навои. В Азербайджане была создана по мотивам единственной лирической поэмы «Хамсы» поэма Физули «Лейли и Меджнун» – шедевр классической азербайджанской поэзии на родном языке.

Армянская, азербайджанская и грузинская поэзии на новых путях развития дали плеяду поэтов, чутко откликавшихся на трагические события времени, на страдания народов. В их творчестве порой звучали отголоски высшего расцвета литератур народов Закавказья. Армянских классиков продолжил Саят-Нова, азербайджанских – Мола-Панах Вагиф, грузинских – Гурамишвили. Так на протяжении веков жили и обновлялись лучшие традиции литератур Закавказья.

Творчество армянских поэтов Мкртича Нагаша, Фрика, Костандина Ерзнкаци, Кучака Наапета явственно перекликается не только по жанру – любовная, дидактическая, философская лирика, – но и по господствующему в нем общему эмоциональному настроению – то тоска по утраченной родине, то гнев и негодование на судьбу, то светлая надежда на лучшие дни – с творчеством наиболее выдающихся азербайджанских поэтов того времени – Насими, Физули и др.

Высокие гражданские мотивы, идеи патриотизма и гуманизма, воля к борьбе против иноземных захватчиков за утверждение политической независимости и свободы составляли содержание наиболее выдающихся художественных произведений на трех языках народов Закавказья во все периоды их истории. В поэзии рассматриваемой эпохи наиболее ярко отражены трагедия порабощения, недовольство существующим положением в феодальном обществе, горькие жалобы на превратность судьбы и горячий протест против несправедливости, против господства зла и произвола.

Народы одинаково ощущали свое бесправное положение в условиях иноземного ига и феодальной эксплуатации, а художники слова выражали эти чувства в своих произведениях. Отсюда – и близость содержания и общего духа как в устно-поэтическом творчестве народов Закавказья, так и в их письменной литературе.

Яркими примерами такой близости поэзии народов Закавказья в эпоху чужеземного ига могут служить стихотворения Насими и Мкртича Нагаша (XV в.), Физули и Кучака (XVI в.). Время их творчества составляло одну эпоху, эпоху политического бесправия и всенародного горя. Их произведения объединяют близкие настроения и взгляды на мир.

Так, в стихотворении Насими дается такая характеристика той далекой от нас эпохи, когда народы Закавказья стонали от иноземного ига:

Бездарь в мире захватила лучшие места;

По достоинству иному места не найти.

Есть у каждого халат и головной убор,

Только головы достойной, право, не найти.

Поэзия Насими была очень популярна и среди армян, которые называли его стихотворения по имени их автора – «насимик» и использовали их в борьбе против персидских и турецких угнетателей, запретивших даже произносить имя поэта, который был предан мусульманским духовенством страшной казни.

У младшего современника Насими, армянского поэта Мкртича Нагаша в стихотворении «Суета мира» читаем:

Мир вероломен, он добра нам не сулит,

Веселье длится день, потом – вновь скорбь и стыд.

Не верь же миру, он всегда обман таит,

Он обещает, но дает лишь желчь обид...

Через столетие вторил им азербайджанский поэт Физули:

Бессилен друг, коварно время, страшен рок,

Участья нет ни в ком, лишь круг врагов широк...

Кто честен – на землю упал, зато подлец высок...

Я чужд своей стране, без родины, без правды

Исчерчен этот мир витьем коварных строк...

Современник Физули – армянский поэт Наапет Кучак почти в тех же выражениях писал о своем одиночестве:

Скиталец я, живу в тоске, приехав на чужбину,

Нет брата, нет отца, друзей. Без милых сгину...

Развивая эту главную тему своего творчества, Кучак посвятил ей особый айрен (четверостишие):

Обидевший скитальца пусть станет сам таким, —

Пускай поймет, что значит под небом жить чужим.

Хотя дождем там будешь осыпан золотым,

Все будет вспоминаться родных селений дым.

В условиях завоевания и гонений складывались проникнутые болью стихотворения вроде знаменитой народной песни «Крунк» («Журавль»). Поэтический образ журавля вошел в армянскую и азербайджанскую поэзию как символ скитальца, странника. Дальнейшее свое развитие получил этот образ в поэзии Вадади и Вагифа (XVIII в.), Закира (XIX в.) и др.

Так аналогичные исторические условия, в которых жили народы Закавказья в XIV—XVI вв., естественно создавали и поэзию схожего содержания и схожих чувств, поэзию, в которой даже поэтические образы были близки друг другу, почти перекликались у поэтов, писавших на разных языках.

*Глава первая*

АРМЯНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

XIV—XVI века были одними из самых трагических в истории армянского народа. Нашествия чужеземных полчищ – монголов, турок-османов, персов и других свирепый гнет завоевателей, насильственные переселения и вынужденное бегство армян в чужие края – все это привело к упадку экономики и культуры Армении. Однако в монастырях и городах Армении продолжали действовать школы, которые нередко кочевали, ютясь в труднодоступных пещерах и горах. Гладзорский монастырь со своей высшей школой называли «Вторыми Афинами», он просуществовал с 1280 по 1338 г. Его ректором долгое время был Есаи Нчеци (ум. 1338) – «непобедимый ритор», «философ трисмегист», крупнейший знаток античной философии, автор «Толкования грамматики». Многие средневековые армянские рукописи были переписаны и оформлены мастерами гладзорской школы.

С середины XIV в. по 1415 г. при Татевском монастыре существовала высшая школа, известная философской традицией, особенно интересом к Аристотелю, труды которого, как выяснилось, часто использовались в борьбе национальной церкви с католицизмом. В «Комментариях к «Категориям» Аристотеля» Иоанн Воротнеци (1315—1388) защищает некоторые из материалистических тенденций аристотелевской логики и теории познания. Эта линия усиливается в трудах его последователя – философа-номиналиста Григора Татеваци (1346—1409). По наблюдению исследователей, в философии заметно стремление к познанию внутреннего мира человека. Так, философ, поэт и грамматик Ованес Ерзнкаци (XIII в.) подчеркивал: «Первая мудрость человека – познать самого себя». Среди созданных в XIII—XIV вв. исторических трудов выделяются «История области Сюник» Степаноса Орбеляна, где использовано устное народное творчество, «История Тамерлана и его преемников» Товмы Мецопеци (1378—1448), а особенно «История» киликийского царя Гетума II, которая европейским ученым известна под названием «История Гайтона Монаха». Она написана на французском языке, в 1307 г. секретарь Гетума, Николай Фалконе, перевел ее на латынь. В 1523 г. «История» Гетума была издана по-французски, а с латыни были сделаны голландский, итальянский и английский, а также армянский переводы. Появляются и произведения с элементами жанра путевых очерков и мемуарной литературы. Таковы, например, путевые заметки Мартироса Ерзнкаци, совершившего в 1489—1496 гг. путешествие по странам Западной Европы и собравшего любопытные сведения о европейских городах, особенно об архитектурных памятниках. Очевидно, в поисках новых стран он плавал два месяца по Атлантическому океану, что совпало со временем плавания Колумба. Ованес Ахтамарци (XV в.) путешествовал по Абиссинии. Ахтамарци оставил очерки, в которых описал это путешествие.

Основателем армянского книгопечатания был Акоп Мехапарт, переселившийся из Армении в Италию. В 1512 г. и следующие два года в Венеции было издано пять армянских книг, в том числе «Песенник» («Тагаран»), в который были включены стихи средневековых армянских поэтов. В 1567 г. Абгар Токатеци открывает армянскую типографию в Константинополе – первую в Передней Азии. Впоследствии армянские типографии создавались в Риме, Амстердаме, Париже, но рукописный способ по-прежнему оставался главным в распространении литературы.

Основным жанром поэтического творчества XIV—XVI вв. была лирика, продолжавшая тенденции, которые проявились в творчестве великого поэта второй половины X в. Григора Нарекаци, преобразившего духовную поэзию и внесшего в нее мотив гармонического совершенствования человека. В. Я. Брюсов во вступительном очерке к известной книге «Поэзия Армении» (1916) акцентировал внимание на независимости средневековой армянской лирики от западноевропейской поэзии XIII—XIV вв., «еще только зарождавшейся во всех странах, не исключая и передовой Италии», и на ее важной роли в развитии поэзии восточных народов: «...армянские поэты, безусловно, внесли в поэзию новый дух, отличный от господствующего духа характерно «восточного» творчества... Армянская поэзия гораздо менее подвергалась прямому влиянию Востока, нежели думали раньше... Весь культурный мир Передней Азии, в том числе и армяне, совместно работали над созданием того стиля, который стал характерным как для лирики арабов и персов, так и для поэзии армянского Средневековья».

Среди продолжателей народной традиции выделяется Мкртич Нагаш. Он родился в конце XIV в. в Западной Армении, образование получил в Мецопском монастыре, где его учителем был историк Товма Мецопеци. Мкртич изучал древнегреческую и армянскую философию, литературу, а также живопись: он был прозван «Нагаш» (на араб. – живописец). В 1430 г. он был посвящен в сан епископа. Нагаш много сделал для того, чтобы смягчить произвол чужеземных властей; он подвергался гонениям и вынужден был скитаться по армянским колониям Междуречья, Крыма. Поэт умер на чужбине в 70-х годах XV в.

Нагаша больше привлекала не нежная лира, а муза горести и печали родного народа. Именно это связывает его поэзию с традицией Фрика. В стихотворении «О жадности» Нагаш обличает духовных и светских богачей:

Цари садятся на коней, цари воюют меж собой,

Гоня покорных на убой, – все из-за жадности людской...

В католикосы лезет всяк, кто в беззаконии герой,

Пролез в епископы иной, все из-за жадности людской.

Монахи, бросив монастырь, по селам шляются толпой:

Забудь молитвы! Песни пой! – все из-за жадности людской.

(Перевод П. Панченко)

Начиная с XI—XII вв. армяне, спасаясь от произвола чужеземных поработителей, стали покидать родные края. Вынужденное переселение носило массовый характер в XV—XVII вв. вследствие варварского гнета турецко-османских и персидских завоевателей. Армяне целыми селениями, городами и даже областями, ища спасения под чужим небом, переселялись на чужбину и там слагали песни, полные тоски по родине. Мкртич Нагаш одним из первых армянских поэтов отразил тяжелую судьбу покинувших родину скитальцев-пандухтов (гарибов), положив начало пандухтской поэзии, просуществовавшей до XX в.

Наиболее известны две пандухтские песни Нагаша, в которых скитальчество воспринимается как общенациональное бедствие, восходят к традициям народной поэзии и перекликаются со знаменитой народной песней «Крунк» («Журавль»), ставшей символом армянской пандухтской поэзии:

Боже! Пожалей, кто живет изгнан!

Грудь гариба – скорбь, сердце – полно ран,

Хлеб, что ест он, – желчь, ключ, что пьет, – поган.

Крунк! Из стран родных нет ли хоть вестей?

(Перевод В. Брюсова)

«Плач об усопшем» написан по случаю холеры в Мертине (Междуречье) в 1469 г. Это философские раздумья о жизни и смерти. Поэт призывает не смиряться со смертью, прерывающей творческие деяния человека и его земные радости. Лежащий на смертном одре юноша молит отца спасти его, потому что он мало прожил, «полон несбывшихся мечтаний». Отец готов отдать душу за жизнь сына, но смерть безжалостна. «Плач...» Нагаша стал народной траурной песней на похоронах детей и молодых людей.

В XIII—XVI вв. в Армении достигла расцвета любовная лирика, зачинателем которой был Костандин Ерзнкаци (ок. 1250—1340). Он был священнослужителем. Писать начал с пятнадцати лет, пройдя, как и другие представители любовной лирики, вышедшие из духовной среды – Тлкуранци, Ахтамарци, сложный творческий путь.

Ерзнкаци написал ряд стихов религиозно-нравоучительного содержания. Поэт долгое время переживал мучительную борьбу между духовным и земным началом, которую он ярко выразил в стихотворении «Борьба плоти и духа»:

Мой дух ученья мудрецов, как истину, блюдет,

Но телом я в плотском плену, оно земным живет...

(Перевод М. Лозинского)

Поэту-клирошанину не прощали склонности к земным радостям, подвергали его гонениям, о которых сам Ерзнкаци рассказал в своем «Видении».

Оправдываясь перед самим собой и защищаясь от врагов, Ерзнкаци указывает на божественные истоки поэтического дара:

Кто посягнет на этот клад, как дерзкий супостат,

Тот против бога восстает, пред богом виноват.

(Перевод М. Лозинского)

Основные мотивы творчества Ерзнкаци – любовь и красота природы – выступают в его стихах в гармоническом единстве.

В стихах Костандина Ерзнкаци воспевается любовь к женщине. Поэт часто использует традиционные образы народной любовной лирики («Стан ее, словно кипарис»), а в его понимании облагораживающей роли любви просвечивают родственные Ренессансу идеалы: «без любви нет и красоты», а «человек без любви, словно бессловесное животное».

Портрет Григора Татеваци

1449 г. Миниатюра из Толковой Псалтыри.

Ереван, Матенадаран С особым вдохновением Ерзнкаци воспевает красоту природы, неповторима его знаменитая «Весна»:

Зима была темным вертепом тюрьмы,

Но снова вернулась весна на холмы,

И всех нас выводит на волю из тьмы!

Вновь солнце на небе увидели мы!..

Зверям и скотам как приятно играть,

И множиться в мире, и мир наполнять;

Сзывает птенцов легкокрылая мать,

Их учит на крыльях некрепких летать...

(Перевод В. Брюсова)

Манук Абегян считал, что в этом стихотворении взгляд поэта на природу напоминает восприятие солнцепоклонника, а Брюсов отмечал: «Поэма исполнена духом почти языческим, дышит необузданным веселием бытия. Аскетический идеал Средневековья, взгляд на эту земную жизнь, как на юдоль скорби... остались где-то далеко позади. По силе, по энергии стиха и языка поэма сделала бы честь любой литературе Западной Европы того века,

и Европе даже нечего ей противопоставить. А по духу, проникающему поэму, она всеми своими частями принадлежит великому веянию Возрождения, которое тогда едва занималось над передовыми странами Запада...».

Мотивы страстной любви и культ природы были подхвачены ближайшим последователем поэта – Ованесом Тлкуранци, который жил и творил в Киликии во второй половине XIV – начале XV в. Он тоже происходил из монашеской среды, писал стихи религиозно-нравоучительного характера и сочинял музыку к ним. Любовная лирика Тлкуранци уже полностью проникнута светским содержанием и свободна от условностей. Обращаясь к богу, поэт восклицает: «Ведь ты сам создал женщину из ребра для любви Адама!» А любить женщину, по мнению поэта, способен «как человек, так и сам бог». Любовь представлена как сильнейшее из человеческих чувств, перед женщиной склоняются все, вплоть до монахов, говорящих о греховности любви. Даже, говорит поэт, молящийся «столетний отшельник перед святым крестом думает о женщине» и от этого «мутнеет его разум».

Монахи, встретившись с тобой,

О книге позабыв святой,

Дрожат всем телом в летний зной,

Зима ж им кажется весной.

(Перевод В. Брюсова)

Тлкуранци проводил смелую мысль, что любовь сильнее веры: «Влюбленный забывает все – псалмы, молитвы, проповеди», а «горячий поцелуй любимой предает забвению даже самого бога»:

Сильнее креста твоя благодать,

Я сил не найду с собой совладать.

(Перевод В. Брюсова)

В стихотворении «Сын священника и дочь муллы» рассказывается о любви христианина Ованеса и мусульманки Айши. Родители против любви сына к Айше, но любовь оказывается сильнее религиозных предубеждений. В «Песне любви» поэт так описывает всепоглощающую страсть:

О! сердце ты мое сожгла, чтоб углем брови подвести.

О! кровь мою ты пролила, чтобы алый сок для ног найти.

(Перевод С. Спасского)

Брюсов справедливо подметил, что армянский поэт «во многом опередил всю современную ему поэзию на два или три века. Таких криков подлинной страсти нет ни в сонетах Петрарки, ни в любовных песенках Ронсара... Поэт нашел такие признания, которые вполне понятны стали лишь в наши дни, после того, как дали свои откровения и Альфред де Мюссе, и Гейне, и Бодлер...».

Тлкуранци одним из первых обрабатывал армянские народные сказания и предания. В основу его патриотической «Песни о храбром Липарите» положен исторический факт – нападение войск эмира Манчака в 1369 г. на столицу Киликийской Армении – Сис и героическая борьба народа во главе с храбрым полководцем Липаритом. Ему принадлежит также обработка одного предания о Григоре Нарекаци.

Тема любви и наслаждения земной жизнью составляет основное содержание творчества Григориса Ахтамарци. Родился поэт во второй половине XV в., в 1512 г. был возведен в сан католикоса Ахтамара (Ванская область). Помимо литературного творчества Григорис занимался также книжной живописью (он скопировал и замечательно оформил несколько рукописей).

Как и Ерзнкаци, Григорис Ахтамарци также писал о противоречиях «духа» и «плоти», но чаша весов в его поэзии заметно склонялась к «праву тела». Ахтамарци не довольствовался внешним описанием красоты возлюбленной, а раскрывал ее внутренний мир, ее переживания, например, в «Песне о розе и соловье» – поистине любовном романе в стихах. Любовь розы и соловья, воспетая многими поэтами того времени от Саади, Хафиза до авторов народных песен стран Запада, в армянской поэзии впервые встречается у Ерзнкаци, а художественную завершенность получает у Ахтамарци. Его поэму отличает лиризм, тонкая передача всей гаммы переживаний и чувств влюбленных.

В «Песне о прекрасном саде, душе и теле» Ахтамарци как бы обобщает мотив, встречающийся в аллегорической поэзии, но стихотворение удивительно смело, проникнуто духом гуманизма и возвышенной любви к человеку-творцу. Мир и все прекрасное символизируется в образе цветущего сада, созданного творческим гением человека. Человек гордится своим творением, но каждое утро прилетает архангел Гавриил и требует, чтобы человек покинул мир-сад. Человека не влечет обещанный всевышним Эдем – он стремится сполна познать и вкусить все в этом реальном мире. Человек представляется венцом природы, и со смертью его мир лишается всех своих прелестей и радостей («Увы! В цветы вселился яд, не дышит розами уж сад...»).