Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Annotation

В книгу включены ранние романы известного африканского писателя Питера Абрахамса, повествующие о социальных и политических проблемах ЮАР и других стран континента.

Питер Абрахамс Горняк. Венок Майклу Удомо

Об этой книге

Горняк. Роман

Венок Майклу Удомо. Роман

Часть первая. Мечта

Часть вторая. Действительность

Лоис

Удомо

Мхенди, Лэнвуд, Мэби

Селина, Эдибхой

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

Питер Абрахамс Горняк. Венок Майклу Удомо

Об этой книге

Наверно, нет нужды по всей форме представлять читателям Питера Абрахамса. Он известен хорошо. На русский язык переведены несколько его книг, а роман «Тропою грома» стал когда-то первым художественным произведением автора-африканца, получившим у нас широкую известность. На русский язык он переведен в 1949 году и с тех пор издавался много раз. По этому роману режиссер Григорий Рошаль создал фильм, а композитор Кара Караев – балет.

Большинство произведений Абрахамса – о Южной Африке, стране, где он родился и вырос. Впрочем, теперь, когда его возраст уже вплотную приблизился к семидесяти, видно, что на родине он провел меньше чем треть своей жизни. Но полученные им в ту пору впечатления оказались настолько глубокими, что легли в основу целого ряда его произведений.

Эти впечатления сложились главным образом в Трансваале, самой промышленной области Южной Африки, да и всего Африканского материка. Абрахамс родился в 1919 году в окрестностях Йоханнесбурга, индустриального центра Трансвааля, в поселке для цветных – так на юге Африки называют метисов, людей смешанной крови. Эта группа населения там весьма велика: в наши дни она насчитывает три миллиона человек. С одной стороны, власти подвергают цветных расовой дискриминации, но вместе с тем стремятся отделить их от черных, поставить в промежуточное положение между белыми и черными.

Абрахамс и сам по южноафриканским законам принадлежал к цветным. Среди цветных прошли его детство, отрочество и юность. Работая мойщиком посуды, рассыльным, служащим на транспорте, конторским клерком, он познакомился с жизнью всех расовых и национальных групп Южной Африки.

В 1939 году двадцатилетний Абрахамс покинул родину, как потом оказалось, навсегда. Сам он так объяснял причину эмиграции: «Мне нужно было писать, говорить о свободе, а для этого самому надо было стать свободным». В 1941-м он поселился в Англии. В 1955 году получил предложение отправиться на Ямайку и написать популярную книгу о ее истории. Книгу он написал, а остров настолько ему приглянулся, что в 1959 году он переселился туда вместе с семьей, стал комментатором радиовещания, редактором журнала «Вест-Индиен экономист», одним из популярнейших журналистов Ямайки.

На родине, в Южной Африке, он побывал еще только один раз, на рубеже 1952 и 1953 годов, в шестинедельной поездке по поручению лондонской газеты «Обсервер» – и не пожалел, что оставил эту страну с ее расистскими порядками.

Так что практически все произведения Абрахамса о Южной Африке были написаны уже не на африканской земле. На родине он успел завершить только цикл стихов «Черный человек говорит о свободе». А самые значительные его романы и повести – «Черное завещание» (1942), «Песня города» (1943), «Горняк» (1946), «Тропою грома» (1948), «Жестокое завоевание» (1951), «Венок Майклу Удомо» (1956), «Живущие в ночи» (1965)^[1] и «Наш остров сегодня» (1966), так же как и книга воспоминаний «По правде говоря» (1954), – все создано в Европе и на Ямайке.

Оба романа, включенные в эту книгу, уже выходили в русском переводе. «Горняк» – недавно, в 1986 году в альманахе «Африка»^[2]. «Венок Майклу Удомо», может быть, уже несколько забылся. Он был впервые напечатан в журнале «Иностранная литература» в 1964-м, а отдельной книгой был издан более двух десятилетий назад^[3].

«Горняк» – одно из ранних произведений Питера Абрахамса, но вместе с тем, по мнению критиков, – и одно из лучших. Как и «Тропою грома», оно основано на еще свежих впечатлениях писателя о жизни на родине. Это первый роман о рабочем классе Южной Африки, о тысячах и тысячах вчерашних крестьян, которые, как Кзума, вынуждены были покинуть деревню и пойти в поисках заработка на заводы и шахты, включаясь в новые социальные отношения; о зарождении у них классового и антирасистского сознания. Но не только об этом.

Как мастер-реалист (а литературоведы считают, что именно «Горняк» положил начало литературе критического реализма в Южной Африке) Питер Абрахамс вскрывает глубокие пласты южноафриканской действительности, рисует ее динамично, точно, красочно. Страна, о которой мы знаем сравнительно мало, оживает перед читателем в реальных, из плоти и крови, героях, их повседневном быте, будничной работе и незатейливом воскресном веселье. И, конечно же, это роман о человеке: о причудах любви и теплоте человеческих отношений, о безропотном внутреннем рабстве и обретаемом в борьбе с рабством высоком достоинстве души, об истинной дружбе и возрождении личности.

С достоверностью и убедительностью, присущими незаурядному дарованию, Питер Абрахамс выписывает характеры своих героев, их взаимоотношения. Это мир, который был для писателя родным. Он сам жил в таких трущобах, видел разгул таких подпольных пивных, какую содержит Лия. Знал таких парней, как Кзума или Йоханнес, превратившихся в пролетариев, и таких девушек, как Элиза, которая завороженно смотрит на белых, хочет «жить, как белые, ходить туда же, куда ходят они, делать то же, что делают они». Эта реальная картина должна, я думаю, быть не только интересна, но и важна для читателей в нашей стране. И вот почему. «Горняк», повествующий о предвоенной Южной Африке, тем не менее так явно был ориентирован на будущее, что в полной мере осмыслить его пафос мы можем, пожалуй, только сейчас, со значительной исторической дистанции, анализируя развитие антирасистской борьбы в ЮАР.

В то время, о котором рассказывает Абрахамс, вплоть до конца сороковых годов, в Южной Африке еще не была введена политика апартеида, впоследствии так запятнавшая правительство этой страны. Это не значит, разумеется, что официальные порядки носили либеральный характер. Отнюдь нет, и в романе это показано со всей очевидностью. Но все же не было и того завинчивания гаек, которое началось с 1948 года, когда апартеид был провозглашен государственной доктриной. Почему же далеко не радостное время, описанное в «Горняке», сменилось куда более мрачным? Почему так ужесточился государственный режим?

Тому оказалось несколько причин, в том числе и внешних, вызванных осложнениями международной обстановки. Но прежде всего, конечно, – внутренних. Правящие круги были напуганы как раз теми тенденциями, которые показал Абрахамс в своем романе: усилением сопротивления режиму и ростками – пусть еще самыми ранними – солидарности некоторых белых с борьбой чернокожего населения. Ведь роман кончается тем, что против властей и полиции выступают вместе черный и белый. В этой концовке, как и в эпиграфе романа, – надежда на то, что люди протянут друг другу руки даже там, в Южной Африке, даже через самые высокие расистские барьеры. Что они смогут преодолеть укоренявшиеся веками взаимные предрассудки и предубеждения.

Правительство Националистической партии, взявшее власть в 1948 году и удерживающее ее до сих пор, решило покончить с такого рода надеждами. Оно, создавая все новые расистские препоны, разработало обширную законодательную систему, которая усилила расовую дискриминацию и резко ограничила возможности даже самого простого, чисто человеческого общения между людьми, принадлежащими к разным расовым группам.

Одно время создателям политики апартеида, даже казалось, что они добились своей цели. Казалось, что они заставили всех своих противников склонить головы, полностью смириться, замолкнуть. Но события самых последних лет воочию показали, что это не удалось. В стране не прекращаются массовые народные выступления, – не помогает даже такая мера, как чрезвычайное положение, введенное правительством с июля 1985 года. Возник и действует Объединенный демократический фронт, сплотивший в борьбе с расизмом сотни различных организаций, в которые входят представители всех расовых и национальных групп населения страны.

Так что властям не удалось заглушить те ростки борьбы и солидарности, о которых говорится в «Горняке». Они проросли и в наши дни дают обильные всходы. Глубоко права Рут Ферст, известная южноафриканская общественная деятельница, сказав: «Если хотите пообстоятельнее разобраться в истоках освободительного движения в Южной Африке, убедиться в его закономерности и неодолимости, прочитайте роман Питера Абрахамса „Горняк“, главные герои которого– африканец Кзума и ирландец Падди. Идея сплоченности рабочих всех рас, во имя которой они пошли за решетку, в наши дни становится решающим фактором борьбы за свободу моей родины. Пророческий роман».

Действительно, порой кажется, что Абрахамс и впрямь обладает пророческим даром, какой-то особой прозорливостью. Эта особенность его таланта со всей силой проявилась в «Венке Майклу Удомо», где он попытался представить себе завтрашний день, будущее с его проблемами и трудностями, – и не только какой-то одной африканской страны, а, в сущности, всего этого континента.

Если «Горняк» – произведение в значительной степени бытового характера, то «Венок» поднимается уже до высот философско-политического романа. «Венок Майклу Удомо» – вещь сложная, неоднозначная, поэтому представляется нелишним остановиться на ней поподробнее, попытаться дать хотя бы краткий исторический комментарий к этому со многих точек зрения интереснейшему роману.

«Венок Майклу Удомо». Что значит само название? Венок, которым увенчивают героя! Или венок на могилу?

Роман завершается гибелью главного героя, так что название можно понимать двояко. Можно бы перевести его на русский язык и так: «Памяти Майкла Удомо».

Об этой книге высказывались самые разные мнения. Преобладающим было, пожалуй, что это наиболее крупное произведение Абрахамса и вообще самый интересный политический роман об Африке последних десятилетий. Споры вокруг этого романа не вполне утихли и к нашим дням, а когда-то они буквально бушевали: и в кругу литературоведов, и среди широкой общественности, и даже среди политиков. Спорили о многом. Например, французский перевод «Венка» сопроводил статьей, и весьма полемической, известный сенегальский поэт Леопольд Сенгор. В своем предисловии Сенгор – а он не только поэт, он многие годы был и президентом Республики Сенегал – в связи с идеями «Венка» рассуждал о бремени, лежащем на человеке, который оказался в своей стране на самой вершине власти. О его ответственности, о его одиночестве, о том, перед каким страшным выбором может поставить его жизнь. О том, можно ли оправдать предательство, совершенное во имя своего народа, его будущего…

Но жарче всего обсуждались грядущие судьбы молодых государств Черной Африки. Обсуждались и сразу же после выхода «Венка» – гипотетически, ведь таких государств еще не существовало. А потом, когда они стали появляться одно за другим, споры вспыхнули еще горячей: проблемы, возникавшие у этих стран, сравнивали с прогнозами «Венка».

Вспомним время, когда появился этот роман.

Вышел он на английском языке в начале 1956 года. Тогда карта Черной Африки еще была раскрашена в цвета метрополий.

Первым избавился от колониального статута английский Золотой Берег. В марте 1957 года он провозгласил себя государством Гана. А 1960-й стал «Годом Африки». На нашей земле возникли семнадцать новых государств. Затем, в течение двадцати лет на месте африканских колоний уже почти повсюду появились молодые государства.

Но все это произошло уже после выхода книги. А когда Абрахамс работал над своим романом, легко ли было это предугадать? Какой реальный пример мог тогда видеть Абрахамс? Только Золотой Берег, да и тут все было неясно, неопределенно.

В 1951 году на выборах в Законодательное собрание этой колонии победила Народная партия конвента. Было создано правительство, и лидер партии Кваме Нкрума стал премьер-министром. Однако во главе страны все равно оставался английский губернатор, сохранявший право вето. В 1953 году Законодательное собрание по предложению Нкрумы решило просить английский парламент принять закон о провозглашении Золотого Берега суверенным государством в составе Британского содружества.

Но это решение встретило оппозицию даже внутри страны. Вожди племен, феодальные элементы, сумевшие ужиться с колониальными властями, опасались, что демократическими реформами будут затронуты их традиционные привилегии. И вообще боялись активизации народных масс. По вопросу о будущем страны развернулась жестокая борьба. Она выливалась даже в вооруженные столкновения. В 1954–1955 годах, когда Абрахамс работал над «Венком», действительно трудно было представить, как развернутся события.

О «Венке» критики нередко писали, что место действия – Золотой Берег, а Майкл Удомо – Кваме Нкрума.

Книга, безусловно, дает основания для таких предположений. Абрахамс хорошо знал и Кваме Нкруму и многих из тех, кого принято теперь называть африканскими лидерами первого поколения. Так очевидно, что прототип Тома Ленвуда – известный деятель панафриканского движения Джордж Пэдмор, а в Поле Мэби можно разглядеть и черты самого Питера Абрахамса. Если бы не излишняя категоричность суждений некоторых критиков, то, видимо, не стоило бы специально упоминать о том, что художественный образ – это одно, а прототип – часто совсем другое, что Удомо наделен теми чертами, которые Абрахамс считал характерными для африканцев, возглавивших борьбу своих стран за независимость и ставших затем руководителями молодых государств; а называя государство, где разворачивается основное действие романа, Панафрикой, он явно хотел подчеркнуть: речь идет о типичной стране тропической Африки.

Несомненно и то, что образы и коллизии своего произведения Абрахамс, как всякий большой писатель, брал из самой жизни, творчески переплавляя и философски осмысливая жизненный материал. А то, о чем он писал, Питер Абрахамс знал отменно. Живя в Лондоне в сороковых и пятидесятых годах, он участвовал в организациях, подобных группе «Свободу Африке», находился в гуще митингов и споров, показанных в романе. Важнейшим событием освободительной борьбы Африки тех времен стал Пятый панафриканский конгресс. Проходил он в Манчестере в октябре 1945 года.

Двадцатишестилетний Абрахамс был здесь весьма заметной фигурой. Он выступал с предложениями, участвовал в составлении резолюций. Знал всех. Был в курсе всего. Он был в кругу единомышленников.

На этом конгрессе встретились люди из самых разных стран континента. Принятые резолюции стали известны во всех уголках Африки. Вскоре после окончания конгресса, с трудом собрав пятьдесят фунтов стерлингов, Кваме Нкрума основал в Лондоне журнал «Нью Эфрикен» с подзаголовком: «Голос пробудившихся африканцев». На обложке лозунг: «За единство и полную независимость». (Просуществовал этот журнал, конечно, очень недолго – денег было слишком мало). Одновременно с «Нью Эфрикен» в Манчестере стал выходить журнал «Пан-Африка». Выпускал его Джомо Кениата.

Это было время смелых, дерзких исканий. Большинство участников движения были молоды, страстно желали отдать борьбе все свои силы.

Об их настроениях можно судить по мыслям и высказываниям Майкла Удолю. При всей своей патетичности они были характерны тогда для Абрахамса и его единомышленников: «Мать-Африка! О мать-Африка, укрепи меня, дай мне силы исполнить мой долг. Не забудь обо мне среди многих своих питомцев. Я возвеличу тебя. Я заставлю весь мир чтить тебя и твоих сынов. Верь, солнце свободы вновь засияет над тобой. Ради этого я покинул тебя и долго жил на чужбине, среди чужих людей, ради этого страдал, терпел обиды, голодал и мерз. Все для того, чтобы вернуться и освободить тебя, освободить всех твоих детей, вознести тебя над теми, кто сейчас смотрит на тебя сверху вниз. Разве могут они понять тебя! Для них ты – земля, приносящая им богатства, а дети твои – рабы, которых надо держать в повиновении. Этому надо положить конец. И конец положу я, если ты мне поможешь. Я не вижу тебя сейчас, но чувствую, ты там, в темноте. Завтра я буду с тобой, в твоем лоне. Не дай мне затеряться среди множества твоих детей. Не оставь меня, помоги, направляй меня! Мое имя Майкл Удомо. Запомни: Майкл Удомо – орудие твоего освобождения…»

Атмосферу того времени Абрахамс вообще передал очень точно. Даже симпатии и помощь таких англичанок, как героиня романа Лоис Барлоу. Кваме Нкрума в «Автобиографии», говоря о лондонском периоде своей жизни, тоже воздал им должное: «Наши сердца неизменно согревала постоянная готовность нескольких английских девушек помочь нам. Эти девушки, в большинстве из хороших семей, приходили по вечерам и часами печатали на машинке, не требуя ни единого пенса за свою работу. Единственное, что мы могли сделать для них, это посадить их в такси и оплатить проезд, если у нас в тот момент были деньги, или же, что случалось гораздо чаще, проводить их до станции метро и помахать рукой на прощанье. Однажды я пошел с одной из них в кино и хорошо помню, как у входа какой-то англичанин отпустил ядовитое замечание насчет девушки, находящейся в компании черного (правда, он употребил несколько иное выражение). В следующий момент девушка дала ему звонкую пощечину и сказала, чтобы он не совался в чужие дела и не употреблял таких оскорбительных выражений. Поскольку это произошло из-за меня, я предложил уйти отсюда и проводить ее домой, но она настояла на том, чтобы мы не отказывались от нашего намерения.

Английские девушки производили на нас очень сильное впечатление. От них исходила какая-то теплая искренность и сочувствие, у них были великодушные сердца, и то, что они делали для нас, они делали спокойно, без претензий и не ждали ни благодарности, ни вознаграждения»^[4].

Если первую часть своего романа Абрахамс назвал «Мечта», то вторую – «Реальность». В ней-то автор и пытается представить, с какими трудностями будет связан каждый шаг молодого африканского государства в действительности.

Майкл Удомо, Мхенди, Ленвуд, Мэби и Эдибхой стремятся к освобождению Африки. И в этом своем стремлении они едины. Но только до приезда на родной континент, где им приходится столкнуться с реальностью.

Став премьер-министром Панафрики, Удомо оказывается в неизмеримо более сложном и противоречивом положении, чем он мог предполагать, находясь в Лондоне. Оказалось, что на пути к возрождению страны стоит не только колониализм, но и нищета, пережитки родоплеменного строя с его страшной отсталостью и суевериями.

Эта-то часть романа, «Реальность», и вызвала горячие нарекания многих критиков.

Читатели знакомились с романом во второй половине пятидесятых годов и в начале шестидесятых, когда будущее Африки рисовалось в радужных красках как самим африканцам, так и тем, кто от души желал им быстрого прогресса. И к роману Абрахамса подчас относились недоверчиво. Автора винили в плохом знании Африки, в том, будто он недостаточно верил в силы и возможности молодых африканских государств. Даже в недоброжелательстве к Нкруме. Тогда, во второй половине пятидесятых – начале шестидесятых, Нкрума был одним из самых популярных африканских лидеров, если вообще не самым популярным. И многим казалось кощунством, что Абрахамс предрек его свержение.

Да, действительность была куда сложней и трудней тогдашних радужных надежд. Свержение колониальных режимов стало огромным достижением народов Африки, но оно завершило лишь первый этап национально-освободительных революций.

Второй этап – укрепление независимости, создание самостоятельной экономики – оказался ничуть не легче первого. Скорее наоборот – его задачи многообразней и сложнее. И прав Майкл Удомо, когда говорит друзьям: «Управлять страной труднее, чем завоевывать власть». Тем более, если надо «перетащить страну из одного века в другой».

На первом этапе все или почти все национальные силы выступали вместе. Объединял их понятный и близкий каждому девиз: «Долой колониальный режим». Но вот независимость провозглашена, надо строить новое государство, нужны позитивные программы социального, экономического, культурного развития. И единые прежде силы раскалываются, выявляются различные интересы, сталкиваются намерения, исключающие друг друга. А колониализм еще не уничтожен, он сохраняет пока довольно прочные экономические позиции. Бывшие колонизаторы умело используют внутренние распри.

И во многих государствах Африки положение дел стало складываться не совсем так (а в некоторых странах – совсем не так), как надеялись миллионы африканцев и их друзья во всем мире.

Правящие круги метрополий старались поставить у власти в освободившихся странах «своих людей» или обратить в свою веру местных лидеров. В Африке появились такие предатели, как Чомбе. Появились такие кровавые диктаторы, как Иди Амин и «император» Бокасса.

Герой романа Удомо гибнет, пробыв на посту главы правительства несколько лет. А Лумумбу убили через каких-нибудь полгода после того, как он стал премьер-министром. Убили изуверски, не оставив даже праха, – по одной из версий, тело растворили в серной кислоте.

Независимость провозглашена, а кровь льется и льется. То и одном, то в другом конце Африки – заговоры, таинственные убийства. Телеграф приносил вести о бесчисленных государственных переворотах, о гибели президентов, премьеров, видных политиков, редакторов крупных газет.

И становилось все яснее, что «Венок» выдержал проверку временем. Более чем три десятилетия, прошедшие после его выхода, показали, что Абрахамсу удалось предвидеть многие важнейшие трудности, даже трагедии молодых африканских государств. Удалось предвидеть в те годы, когда таких государств даже еще не существовало, а лишь появилась надежда на их возникновение.

Можно только поражаться прозорливости Абрахамса. В те годы, когда многие считали старый, «классический» колониализм, в сущности, единственным препятствием на пути африканских народов, Абрахамс сумел разглядеть и неоколониализм, и ту пагубную роль, которую будет играть в новых государствах тяжелое наследие трибализма, традиционных племенных устоев. И черный шовинизм.

Своим романом Абрахамс хотел помочь Африке, предупредить о трудностях предстоящего пути.

И сам Кваме Нкрума, отлично зная, разумеется, какая роль ему отведена в романе, в своей «Автобиографии», изданной через год-полтора после выхода «Венка», упоминал о Питере Абрахамсе с явной теплотой.

Постепенно утвердилось даже мнение, что «Венок» – роман в конечном счете оптимистический. В Панафрике уже появилась образованная молодежь, началось развитие промышленности. Возврат к прошлому невозможен. Удомо сыграл свою историческую роль, расчистил путь для строительства нового общества. Перед своей гибелью он бросает Селине и Эдибхою: «Вы опоздали!»

Но далеко не со всем в этой книге можно согласиться.

Конечно, легко в конце восьмидесятых годов видеть недочеты в оценках, сделанных в первой половине пятидесятых. Ту новую жизнь, которую Абрахамс описывает, он еще не видел.

Да и старую жизнь, вступившую в столкновение с новой, он тоже не мог знать всесторонне. Трибализм, стремление сохранить отжившие устои Абрахамс не представлял себе достаточно конкретно, реально. Вырос он не в патриархальном захолустье, а в самой промышленной части Африки. Родня его – цветные – тоже не могли быть тесно связаны со стародавним образом жизни. А Золотой Берег он хотя и посетил, но пробыл там очень недолго.

И все же самое главное – отчаянное сопротивление патриархальщины обновлению жизни – это Абрахамс понял и показал.

Многим казался искусственным, нежизненным конфликт, может быть, самый драматический в книге: выбор, перед которым поставила Майкла Удомо расистская Плюралия. Экономическую помощь Панафрике она соглашается дать лишь при условии, что Удомо предаст своего друга Мхенди.

Увы, жизнь показала правоту Абрахамса. Многие африканские лидеры и в наши дни оказываются перед этим трагическим выбором. И часто создает такую ловушку именно Южно-Африканская Республика, страна, названная в «Венке» Плюралией. Она умело использует свои экономические возможности и, с другой стороны, бедственное положение многих молодых государств.

Хотя «Горняк» и «Венок Майклу Удомо» написаны давно, они интересны и сейчас. И как талантливые художественные произведения. И как реальность жизни африканских стран. И, далеко не в последнюю очередь, как выражение человеческой мечты о лучшем будущем.

Аполлон Давидсон

Горняк. Роман

Перевод с английского Л. Беспаловой и М. Лорие

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,

Пока не предстанет небо с землей на Страшный господен суд.

Но нет Востока, и Запада нет, что – племя, родина, род,

Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Р. Киплинг (Перевод Е. Полонской)

Глава первая

Где-то вдалеке пробили часы. Мужчина прислушался. Один… Два… Три… Три часа утра.

Он переложил узелок из правой руки в левую, подтянул брюки и зашагал по узкой улочке дальше. Узкая темная улочка казалась мрачной. Впрочем мрачной была и вся Малайская слобода.

Как бы узнать, где я, подумал он. Он не понимал, куда идет. Хотя что одна улица, что другая – какая разница.

Но тут он увидел у калитки женщину. Он никогда не заметил бы ее – она почти слилась с неразличимой в тени калиткой, – если б она не кашлянула и не шевельнулась. Он подошел поближе.

– Сестра, не знаешь, где тут можно передохнуть, а если повезет, то и выпить? – Голос у него был низкий, хрипловатый.

– Поздно уже, – ответила женщина.

– Правда твоя, поздно, – согласился мужчина.

– Посвети, я хочу на тебя посмотреть, – велела женщина.

– У меня спичек нет.

– Что же у тебя есть?

– А ничего.

– И ты хочешь, чтобы тебя в такой поздний час пустили передохнуть и еще выпить дали?

Мужчина уронил голову, но женщина не заметила этого – такая стояла темень.

– А деньги у тебя есть?

– Нет.

– Ну и ну. А ты чудной. Как тебя звать-то? Ты не здешний?

– Кзума. Я родом с Севера.

– Ну что ж, Кзума с Севера, постой здесь, пока я принесу чем посветить. Может, я и пущу тебя передохнуть и выпить, а может, и не пущу.

Тень беззвучно отделилась от забора. Он вгляделся в черный провал калитки, но сплошная темень не пропускала взгляд. Перекинул узелок из левой руки в правую и приготовился ждать.

Ноги ныли от усталости. От голода кровь стучала в висках. Горло пересохло – так хотелось курить и выпить.

А что, если… – мелькнула у него мысль, но он тут же отогнал ее. Надо быть последним дураком, чтобы взломать дверь, когда тебе хотят ее открыть.

– Ну, что ж, Кзума с Севера, сейчас я направлю на тебя свет. Приготовься.

А он и не слышал, как она вернулась. Ну тень и тень, подумал он и улыбнулся своей мысли. Судя по голосу, характер у нее сильный.

– Свети, – сказал он.

Яркий луч фонаря уперся ему в живот, помешкав секунду-другую, опустился к ногам, а оттуда стал пядь за пядью подниматься вверх: видно, его хотели разглядеть повнимательней.

Вначале луч выхватил из тьмы огромные растоптанные кеды, скрепленные обрывками веревки и проволокой, из которых, невзирая на все ухищрения, торчали пальцы; потом пыльные брюки нераспознаваемого цвета с прорехами на коленях, такие тесные, что казалось, они вот-вот лопнут; потом грудь колесом, широченные плечи, обтянутые такой же тесной ветхой рубашкой, грозившей расползтись; задержался на круглой добродушной физиономии; переметнулся на правую руку, с нее на левую. Затем фонарь погас, и Кзуму вновь обступила темнота.

– Ладно, – сказала наконец женщина. – Я пущу тебя отдохнуть и выпить, Кзума с Севера. Пошли.

Кзума замешкался. Женщина залилась звонким смехом.

– Такой здоровенный парень, а боишься.

– Тут темно.

Фонарь снова зажегся, но на этот раз луч упал на землю в нескольких шагах от Кзумы.

– Пошли, – повторила женщина.

Кзума пошел вслед за лучом.

– Сюда, – сказала женщина и толкнула дверь. – Входи.

Кзума вошел в дом. Женщина прикрыла дверь, миновав проходную комнату, они очутились в комнате побольше. Тут горел свет, а за столом, на котором стоял огромный бидон с пивом, сидели трое мужчин и старуха.

– Это Кзума с Севера, – сказала женщина. – Он устал и проголодался. Накорми его, Опора… Садись, Кзума.

Кзума разглядывал женщину. Рослая, крупная, кожа, как у всех женщин народа басуто, гладкая, с желтоватым отливом, колючий взгляд темных глаз. Чувствуется сильный характер, и глаза такие, словно видят тебя насквозь.

– Как тебя зовут? – спросил он.

Женщина улыбнулась, и он заметил, что улыбка тронула лишь одну сторону ее лица. Левую.

– Лия, – сказала женщина.

– А зачем тебе знать, как ее зовут? – спросил долговязый мозгляк, моложе всех в комнате. Злобно скривившись, он буравил Кзуму глазами.

– Кто он? – спросил женщину Кзума.

– Он-то? Дладла. Вообразил, что он силач, и балуется ножом, а на самом деле он просто щенок.

– Хоть он щепок, а хозяйка возьми да и положи этого щенка с собой спать, – сказал старший из мужчин и рассыпался кудахтающим смехом.

Лия улыбнулась.

– Правда твоя, Папаша, только почему бы щенку и не погреть хозяйку?

Папаша и вовсе зашелся. Бока его тряслись, слезы текли по щекам, он задыхался.

Дладла, без лишних слов, хватил Папашу кулаком по виску, да так, что тот отлетел в угол. Кзума двинулся к нему, но, увидев в руке Дладлы нож, неспешно положил узелок на стол и обогнул длинную скамью. Дладла занес нож над головой, ощерился. Оба во все глаза следили друг за другом. В комнате воцарилась тишина. Папаша с нетерпением ожидал, когда начнется драка, – глаза его возбужденно блестели.

Опора принесла еду для Кзумы, хотела было что-то сказать, но передумала и вернулась на кухню.

– А ну, дай сюда нож! – рявкнула Лия.

Дладла поглядел на нее, перевел взгляд на Кзуму, с Кзумы снова на Лию.

– Не дам, – огрызнулся он, но голос его звучал жалобно.

– Ну! – сказала Лия не терпящим возражений голосом.

Дладла опустил глаза, протянул ей нож.

– А теперь садитесь! Оба садитесь.

– Ох уж мне эти бабы! – сквозь зубы процедил Дладла и сплюнул. – Подраться не дадут!

– Опора, – позвала Лия, – принеси поесть.

– Драка кончилась? – крикнула из кухни Опора.

– Вот и другая голос подает, – сказал Папаша, снова сплюнул, привалился к стене и мигом заснул.

– Ешь, – скомандовала Лия, когда старуха поставила перед Кзумой еду.

Кзума поглядел на нее и принялся есть.

– Ямы как следует засыпали? – спросила Лия, обводя всех по очереди глазами. Все – опять же по очереди – утвердительно кивнули.