Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

И вот теперь Лоис Барлоу сведет их. Это судьба. Да, это судьба.

– Все еще думаете о Томе? – спросила Лоис.

– О Лэнвуде?.. Да. Вы давно с ним знакомы?

– Пятнадцать лет. Когда я познакомилась с ним, мне только что исполнился двадцать один год. Ну вот, теперь вы можете высчитать, сколько мне лет.

– Да… давно. И вы с ним…

– Друзья, Майкл Удомо.

– Лэнвуд – замечательный человек. Он очень стар?

– Ну что вы… Хотя, возможно, лет ему и немало. Сколько времени я его знаю, а он ничуть не меняется. Но все-таки лет пятьдесят пять ему, наверное, есть… Ну что, пошли?

– Как хорошо, что я вас встретил, – сказал Удомо.

– Из-за Лэнвуда?

– Да.

– Я вижу, вы его боготворите?

– Он настоящий патриот.

Внезапно Лоис почувствовала раздражение.

– Вечно вы, мужчины, со своим патриотизмом…

Он улыбнулся чуть снисходительно.

– Вы не понимаете… – тихо проговорил он.

– Ну конечно нет. Откуда мне – глупой, отсталой женщине?.. Пошли!

Она повернулась к нему спиной и стала пробираться к выходу, всем своим существом ощущая, что он идет сзади. Глупо сердиться на него. Годы сказываются. Ой, смотри, Лоис! Она подождала его у дверей и улыбнулась, чтобы загладить свою резкость.

Они вышли – ледяной ветер ударил им в лицо. В чистом небе стоял молодой месяц. Холодно сверкали звезды. Ветер пронизывал насквозь. Они подняли воротники и нагнули головы, спасаясь от его колючего дыхания. Казалось, все вокруг гудит от ветра.

– Сюда, – сказала Лоис.

Они пересекли широкую улицу, прошли немного и свернули в узенький, круто взбегающий вверх проулок. Ветер с новой силой ринулся им навстречу.

– Ну и холодище! – с трудом выговорил Удомо.

– Скоро придем, – сказала Лоис ласково, тронутая отчаянием, звучавшим в его голосе. – Теперь уже скоро.

Больше они не разговаривали: шагали в гору, пригнув головы и напружинившись, чтобы устоять против яростных порывов ветра. Наконец одолели подъем и свернули налево, в широкую аллею, которая привела их к большому дому. Лоис отперла дверь. Удомо вздохнул с облегчением, очутившись в тепле.

Лоис зажгла свет в передней. Только теперь она увидела, какое тонкое на нем пальто. Глаза у него слезились. Губы стали лиловыми, а темное лицо пепельно-серым. Он искал в кармане платок. Она поспешно прошла в гостиную.

– Здесь тепло, – позвала она оттуда.

Он пошел прямо к газовому камину. Стоя к нему спиной, она наливала коньяк в две крошечные рюмки.

– Как у вас хорошо, – произнес он наконец своим обычным голосом.

Он потер ладони, и они сухо зашуршали, словно два высохших кукурузных початка. «Теперь уже на него можно смотреть», – подумала она и повернулась. Черты его лица смягчились, пепельный налет исчез, глаза он вытер, но губы оставались лиловыми. Он чуть ли не влез в камин. Лоис старалась не замечать, как шуршат его ладони. Она подошла и протянула ему рюмку с коньяком.

– Нет, спасибо.

– Вы должны выпить, – твердо сказала она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. На этот раз от улыбки потеплели и глаза. Лицо словно озарилось солнцем. Он взял рюмку, проглотил коньяк, сморщился и передернул плечами.

Интересно, можно проследить, как исчезает с губ лиловый цвет, или он исчезнет мгновенно?

– Вы должны чаще улыбаться, – сказала она. – Я хочу сказать, улыбаться по-настоящему – не только губами.

Да, она увидела, как его губы теряют лиловый цвет: сначала они побледнели, потом лиловый тон стал почти прозрачным и наконец растаял, будто дымок от сигареты.

– Правда? – Ему становилось интересно.

– Правда.

Она достала сигареты и предложила ему.

– Спасибо, не курю.

– Не пьете, не курите. Что же тогда?.. – Не успев договорить, она поняла, что совершила оплошность. Глаза у него вдруг стали дерзкими, мысленно он уже раздевал ее.

– У меня есть свои развлечения, – пробормотал он.

– Например, патриотизм и Том Лэнвуд?

– Вы могли бы позвонить ему сейчас же?

– Конечно. А вы ужинали?

– Нет, но это не имеет значения.

Лоис оставила его у камина и вышла. Сначала она пошла в кухню, поставила на огонь рагу, потом к себе в спальню, где был телефон.

Согревшись, Удомо стал рассматривать комнату. Комната была большая, со стеклянными дверьми, ведущими в сад. Вдоль одной стены на высоту человеческого роста тянулись книжные полки. Он доставал книгу за книгой и, полистав, ставил на место. Куда делась эта женщина? Он прислушался, но ничего не услышал.

«Наверно, очень большой дом… Скорей бы Лэнвуд приехал». Он направился к письменному столу, стоявшему в углу, возле дверей в сад. На столе лежали вскрытые письма. Он начал было читать верхнее, но тут же поспешно отошел от стола. Очень уютная комната. Чтобы жить в таком доме, нужны деньги. Глубокие кресла, занавеси, падающие тяжелыми мягкими складками, резные красного дерева лампы на низеньких столиках по углам – все это требует денег. Она, видно, богатая. Ее слова об ужине пробудили у него голод. Такая досада. Пока он не начинал думать о еде, ему никогда не хотелось есть. Куда же все-таки запропастилась эта женщина!

В комнате стало жарко. Он снял пальто и бросил его на стул. Освободил пояс брюк. Становятся тесноваты в шагу. Пиджак тоже никуда не годится: узок в плечах и жмет под мышками. Придется, кажется, что-то предпринимать. А ведь это его лучший костюм!

Он услышал, как отворилась дверь, и обернулся. Лоис Барлоу катила перед собой столик на колесиках. Он заметил, что она хорошо сложена, у нее красивая грудь. Без пальто она выглядела моложе.

– Придет?

– Сегодня вечером он не сможет, – сказала она.

И тотчас заметила, как его глаза потухли, лицо превратилось в темную маску.

– Понятно, – проговорил он и потянулся за пальто.

– Я его застала в последний момент, – поспешно заговорила Лоис, – он уходил на собрание. По его словам – важное. Отменять его было поздно. Он же – главный оратор. – А сама думала: «Ну чего я вру? Почему не сказать прямо, что Том не захотел выходить в такой холод?» – Он просил меня передать вам, что очень хотел бы встретиться с вами завтра у меня, во второй половине дня. Если это вас устроит. Если нет, скажите, когда вам удобно, я ему передам. Он бы сам поговорил с вами, если бы не спешил на собрание.

Майкл немного успокоился.

– Да, я понимаю… Ну, что ж, завтра так завтра… Надеюсь, собрание пройдет хорошо. Жаль, что я не могу присутствовать на нем. А в котором часу завтра?

– Обычно возвращаюсь из школы около четырех. Он приедет в четыре… Садитесь, я подогрела ужин.

Он опустился в кресло. Она села напротив, и они стали есть. Поев, он сказал:

– А я, оказывается, был очень голоден.

– Я догадалась, – сказала она.

Некоторое время они сидели молча, глядя на тянувшиеся кверху языки пламени в камине.

Внезапно Лоис Барлоу почувствовала усталость. Слишком большого напряжения душевных сил потребовал от нее этот Майкл Удомо.

– Простите меня, но я очень устала. А завтра у меня трудный день.

– Да, мне пора. – Он встал и надел пальто. – Завтра в четыре я буду здесь. Спасибо за ужин.

Она проводила его в переднюю и отворила дверь. Затем, словно вспомнив что-то, захлопнула дверь и побежала в спальню. Вернулась с теплым, ворсистым пальто в руках.

– Наденьте. От вашего толку мало.

– А как же вы? – сказал он.

– Это мужское, – резко ответила она.

Она помогла ему надеть пальто. Он натянул его прямо поверх своего.

– Большое вам спасибо, – сказал он.

Она открыла дверь:

– Спокойной ночи!

Он посмотрел ей в глаза и вышел. Теперь ему было не так холодно.

2

Лоис Барлоу заваривала чай, когда пришел Удомо.

– Том скоро будет, – сказала она. – Он звонил и сказал, что вместе с ним придут Дэвид Мхенди и Ричард Эдибхой.

Она провела его в гостиную. Перед камином, подложив под колени подушку, молодая женщина сушила у огня золотистые волосы, падавшие почти до пояса.

– Это Джо Фэрз, – сказала Лоис. – Мы вместе снимаем эту квартиру.

Женщина откинула назад волну густых волос и вскочила. На ней был ярко-голубой свитер и брюки из темно-красного вельвета. Зеленоватые, чуть раскосые глаза уходили к самым вискам. Уголки рта были приподняты.

«Хороша!» – подумал Удомо, пожимая тонкую руку. Масса золотистых волос не оставила его равнодушным.

– Волосы – ее гордость, – улыбнулась Лоис.

Прозвенел звонок.

– Я открою, – сказала Джо Фэрз и, двигаясь с кошачьей грацией, пошла к двери.

– Джо, как я вижу, произвела на вас впечатление, – сказала Лоис.

Удомо не ответил. Он ждал Лэнвуда. От волнения он чувствовал непривычную слабость, какую-то скованность. Он помнил по фотографиям лицо Лэнвуда, красивое, суровое лицо вождя.

Лэнвуд вошел и заполнил собой всю комнату. Удомо видел только его. Те, кто пришел с ним, казались безликими тенями. Лэнвуд был большой и грузный, хотя высокий рост несколько скрадывал полноту. У него было тонкое, продолговатое, гладкое лицо, почти черное, с едва заметным бронзовым оттенком, резко очерченные благородного рисунка нос и рот. Очки в массивной оправе придавали ему глубокомысленный вид. Одет он был безупречно и очень по-английски: манжеты выглядывали из рукавов отлично сшитого костюма ровно настолько, насколько надо, галстук гармонировал с рубашкой. У него были непринужденные изящные манеры завсегдатая фешенебельных лондонских клубов.

В памяти Удомо запечатлелся образ человека более молодого и стройного, без очков, хуже одетого и менее вылощенного. Но все же это, без сомнения, был Лэнвуд.

Лицо Лэнвуда расплылось в широкой улыбке. Он крепко сжал руку Удомо.

– Очень рад. Прошу прощенья, что не мог встретиться с вами вчера.

– Я сказала ему, что у вас собрание, – поспешно вставила Лоис.

– Да, – пробормотал Лэнвуд. – Да, собрание…

– Я мечтал о встрече с вами с тех самых пор, как получил ваше письмо, – сказал Удомо.

– Письмо?

– Да. Вы писали мне лет десять назад. Помните?

– Да, да, конечно… – Лэнвуд быстро повернулся к своим спутникам. – Я хотел бы познакомить вас с моими товарищами.

Лоис подавила улыбку и направилась к двери. Джо пошла за ней.

– Мы приготовим чай, – сказала Лоис.

– Дэвид Мхенди из Плюралии, – представил Лэнвуд.

– Здравствуй, друг, – сказал Мхенди.

Имя Мхенди показалось Удомо знакомым. Несомненное, он встречал его в газетах или слышал где-то. Они обменялись рукопожатием. Удомо пытался вспомнить, откуда он знает это имя, но Лэнвуд отвлек его:

– А это Эдибхой – наш соотечественник.

Толстенький и очень черный человек схватил Удомо за руку:

– Привет отчизне! – Радостная улыбка, казалось, не покидала его лица. Говорил он короткими, отрывистыми фразами. – Слышал о вас от одного парня. Из тех, что называют себя французами. Рассказывал, как вы подбивали студентов бастовать. – Веселые морщинки у глаз обозначились резче. – Говорил, вы не поняли, что они вовсе не угнетенные африканцы из колоний, а полноправные французы! – Эдибхой расхохотался.

Удомо слабо улыбнулся в ответ.

– Они тогда здорово меня подвели.

– Империализм французского образца куда коварнее английского, – сказал Лэнвуд. – Они подкупают верхушку, предоставляя этим людям места в Ассамблее и выдавая за них своих дочерей… Что это мы стоим – сядем!

Лэнвуд пошел к дивану. Он подтянул складки на брюках, сел, достал трубку и стал набивать ее. Удомо сел по одну сторону от него, Эдибхой – по другую. Мхенди секунду помедлил, затем вышел из комнаты и отправился в кухню к дамам.

Легкая улыбка играла на губах Лэнвуда. Он чувствовал, с каким восхищением смотрит на него этот молодой человек. Ему было приятно. Своего рода награда. Борьбе за свободу он отдал всю свою жизнь и знал, что имя его известно в самых отдаленных уголках Африки. Но все равно знакомство с этим юношей доставило ему большое удовольствие. Так сказать, живое свидетельство! Человек подчас устает, поддается мимолетным сомнениям, теряет в себе уверенность. Да, для поддержания духа такие встречи очень полезны.

– Расскажите мне о себе, – сказал он.

Удомо подвинулся к Лэнвуд у и стал негромко рассказывать. Ничего нового Лэнвуд не услышал. Обычная история африканца студента. В маленькой деревушке миссионеры выбрали самого смышленого мальчишку и стали его учить. Знания пробудили в нем мысль. Мальчик начал задумываться над окружающим миром и скоро понял, что мир этот далеко не совершенен, даже если подходить к нему с меркой, установленной самими миссионерами. Тогда он порвал с ними и пошел своей дорогой. Ему повезло. Он попал в Европу, потом в Канаду, получил высшее образование. Конечно, он много работал, жил впроголодь, ходил бог знает в чем. Но ведь образование легко дается лишь немногим счастливчикам – сынкам богатых отцов, да еще тем, к кому благоволят колониальные власти… Большинство идет той же дорогой, что и Удомо: работают, учатся и голодают. Интересно, что он написал в письме, ставшем для этого юноши путеводной звездой?

Лэнвуд чувствовал, как в нем растет гордость. Приятно все-таки видеть плоды своих трудов. И еще хорошо, что он никогда не выбрасывает копии писем. Десять лет назад! Сегодня же вечером он заглянет в старые папки.

Удомо замолчал.

– И каковы ваши дальнейшие планы? – спросил Лэнвуд.

– Хочу получить докторскую степень и вернуться домой. Знаете, какое почтение питают у нас к званию «доктор».

– Сколько времени это у вас займет?

– Почти все уже сделано. Диссертация готова. Осталось выполнить кое-какие формальности.

– Прекрасно. А пока вы здесь, вступайте в нашу группу. Мы, так сказать, «мозговой трест», вокруг нас группируются различные организации африканцев в Англии.

– Потому-то мне так и хотелось увидеть вас, – сказал Удомо.

– Мы соберемся у меня и все обсудим.

Пока Лоис и Джо мазали хлеб маслом и делали сандвичи, Мхенди беспокойно ходил из угла в угол. Мегер крепчал. Он выл и свистел за окном, сотрясая рамы. Мхенди взял нож, попробовал пальцем его острие, затем швырнул обратно на стол и подошел к окну. Он глубоко засунул руки в карманы и стал смотреть на видневшийся кусочек неба. Небо было темное и низкое, казалось, нависшие тучи изнемогают под тяжестью готового просыпаться снега.

Лоис не сводила с него глаз. Он уже минут двадцать как пришел сюда и до сих пор не произнес ни слова. Джо подняла голову, собираясь что-то сказать, но Лоис отрицательно покачала головой.

– Отнеси это в гостиную, Джо.

Она подождала, пока Джо скроется за дверью, затем встала и подошла к Мхенди.

– Что случилось, Дэвид? – Она хотела коснуться его плеча и уже протянула было руку, но тотчас отдернула ее. – Может, я могу помочь?

– Разве что напоить меня до бесчувствия, – с горечью ответил он.

Лоис ждала, что он повернется к ней, но он не отрываясь смотрел в окно. Она подождала еще немного, потом сказала:

– Чай готов. Пошли в комнату.

Лоис вышла, катя перед собой столик на колесиках. Мхенди остался в кухне один. Он так и не повернулся. Глаза его вдруг наполнились слезами. Плечи поникли. Он зажмурился, но слезы все текли и текли из-под сомкнутых век. Потом рывком – даже с яростью – он выпрямился. Достал из кармана носовой платок, но платок был очень грязный, и Мхенди вытер лицо рукавом.

Он повернулся и торопливо прошел в ванную. Открыл холодный кран и ополоснул лицо ледяной водой. Вытерся, взглянул на себя в зеркало. Не мешало бы постричься. Дотронулся до седых висков. «Через год я окончательно побелею, если, конечно, буду жив», – подумал он. С отвращением посмотрел на грязный, весь в пятнах пиджак. А, сойдет – прорех на рубашке не видно, и то ладно. Потянул сморщенный, перекрученный галстук, попробовал разгладить его, но галстук опять свернулся в трубочку.

Рассматривая себя в зеркало, Мхенди попытался вспомнить, каким он был пять лет назад. Потом быстро закрыл глаза и отвернулся. Расправил плечи и не спеша пошел в гостиную.

– Дэвид, – окликнула его Лоис.

И Удомо сразу вспомнил. Ну конечно же! Дэвид Мхенди! Это он возглавил пять лет назад восстание в Плюралии. Удомо тогда был в Канаде. Он взглянул на Мхенди. Ничего особенного – никогда не скажешь, что это революционный вождь. Внешность самая заурядная. Небольшого роста, одет плохо. «Пожалуй, даже хуже, чем я», – решил Удомо. В общем, печальная фигура.

– Я налила вам, – сказала Лоис.

Мхенди подошел к стеклянной двери, Лоис протянула ему стакан, наполовину наполненный виски, Мхенди сделал большой глоток и сел.

– У Мхенди одна беда, – резко сказал Лэнвуд, – слишком много пьет.

– Так это он стоял во главе восстания в Плюралии! Я только сейчас вспомнил. Читал об этом в Канаде. Черт возьми! Еще немного – и удалось бы!

– И удалось бы, если бы меня слушался, – сказал Лэнвуд.

– Кому еще виски? – спросила Лоис.

– Мне, – ответил Эдибхой и подошел к Джо.

– Как же он оказался здесь? – спросил Удомо.

– В ту ночь, когда была разгромлена освободительная армия, он сумел ускользнуть от врагов, и его переправили сюда морем.

Удомо вспомнил сенсационные заголовки, которыми пестрели газеты того времени. Повстанцы держались почти год. Погибло несколько тысяч. Он повернулся к Лэнвуду.

– Почему же его не высылают на родину?

– Чтобы отдать под суд? Это может послужить сигналом к новому восстанию. Кроме того, найдется немало желающих выступить в Совете наций с неуместными вопросами. Нет! Их гораздо больше устраивает, чтобы он сидел здесь, в эмиграции и спивался у них на глазах.

– Мы должны помочь ему! – воскликнул Удомо.

– И поможем! Время работает на нас. Мир меняется. Крепнут силы наших друзей и союзников… А теперь расскажите мне, как вы устроились. Нашли себе квартиру? Есть ли у вас деньги?

Не сводя глаз с Лоис, разговаривавшей с Мхенди, Удомо ответил:

– Комнату я снял, но она мне не по карману.

Лоис сидела на низеньком табурете рядом с Мхенди в противоположном конце комнаты. Они почти касались друг друга. Он видел, как Лоис взяла руку Мхенди.

«Может быть, они любят друг друга», – подумал Удомо.

– Рассказывайте, Дэвид. Вам станет легче, – сказала Лоис.

Джо и Эдибхой, лежа на ковре, слушали приглушенную музыку. Лэнвуд продолжал говорить. Удомо слушал, не переставая наблюдать за Лоис и Мхенди.

Лэнвуд рассуждал о том, как бесчеловечно относятся империалисты к колониальным народам.

Мхенди осушил третий стакан.

– Я только что получил вести с родины, – сказал он. – Мою жену расстреляли.

– Боже мой! – прошептала Лоис.

– Первые жертвы плана «Поселение А». Власти решили переселить мой народ в пустыню с земель, принадлежавших нам c незапамятных времен. Колонизаторам не нравилось, что мы владеем плодородной землей. Мой дом стоял у подножия горы. Земля там хорошая, краснозем. Слишком хорошая для существ низшей расы…

– О, Дэвид!

– Что, Лоис, я, по-вашему, слишком резок? Словом, они объявили, что эти земли принадлежат европейцам, и приказали всем перебираться в «Поселение А». Не сомневаюсь, что со временем они всю пустыню разделят на участки, так что букв в алфавите не хватит. Ну так вот – наши отказались. Женщины не захотели расстаться со своими домами и своей землей. И когда белые пришли проверить, как исполняется приказ, женщины встретили их камнями. Впереди была моя жена. Комиссар-африканец и его помощник были убиты…

– Боже мой! – Лоис дотронулась до руки Мхенди.

– Налейте мне еще, – сказал он.

Она наполнила стакан. Он осушил его залпом. «Мхенди настоящий пьяница, а она помогает ему спиваться», – подумал Удомо. С трудом верилось, что перед ним тот самый Мхенди – вождь восстания в Плюралии.

– Сколько? – прошептала она.

– Сколько было расстреляно?

– Да.

– Одиннадцать.

Лоис налила себе виски и выпила.

«И она туда же», – подумал Удомо.

– Могло быть больше, – сказал Мхенди, – могло быть двадцать, тридцать… даже сто…

Лоис опять налила ему виски. Глаза у него покраснели. Но она чувствовала, что нервное напряжение его начинает спадать.

«Еще немного, и они опьянеют», – решил Удомо и стал с удвоенным вниманием слушать Лэнвуда.

Мхенди провел рукой по щеке.

– Надо бы побриться, – рассеянно обронил он.

– Расскажите мне о ней, – попросила Лоис.

Мхенди вздохнул:

– Она была неграмотна. Не садилась со мной за стол. Никогда не садилась. Место женщины на кухне или в поле – она должна служить своему господину. Здесь считают, что это мы, мужчины, завели такой порядок. Не знаю. Я, во всяком случае, не заводил. Мне ведь бывало там очень тоскливо и часто хотелось поговорить с ней. Я пытался учить ее… Верно, плохо пытался…

– А какая она была, Дэвид? У вас есть ее фотография?

– Нет. Часто рядом с ней я чувствовал себя стариком, будто она доводилась мне дочкой. У нее было круглое личико и большие глаза. Вечерами, уложив детей, она иногда приходила ко мне в комнату, если я был один. Садилась на пол возле меня и сидела тихо-тихо. От нее веяло таким покоем. Сначала, когда она приходила, я пробовал читать ей. Но она начинала беспокойно поглядывать на меня, вставала и уходила. Я пробовал ставить пластинки. Однако и музыка гнала ее прочь. В конце концов я понял, что в ее присутствии надо просто сидеть спокойно. И это, по-видимому, доставляло ей радость. Как странно, она была моей женой, а я так и не понял ее, не узнал, о чем она думала…

– Но вы любили ее?

– До сегодняшнего дня я даже в этом не был уверен. Видите ли, ее выбрали для меня родные. Когда я вернулся из Европы, оказалось, что отец обо всем уже договорился. Не забывайте, что существуют две Плюралии – Плюралия городов и белых людей и сельская Плюралия, где все еще сохраняется племенной уклад. И хотя я учился в городе и даже побывал в Европе, я оставался сыном своего племени. В глазах родных я прежде всего был сыном племени. Как же я мог не исполнить желание отца?

– А теперь?..

– Теперь я понял, что любил ее. Но понял слишком поздно.

– И вы собираетесь продолжать начатое дело?

– Да. На мне лежит ответственность за погибших. Их было много. Они вверили мне свои жизни. Значит, я должен продолжать борьбу.

– А вы хотите продолжать?

Мхенди улыбнулся:

– Налейте мне еще, Лоис… Если вы хотите сказать, что у меня для этого не подходящее настроение, я с вами спорить не стану. Когда-то и я был настроен не менее воинственно, чем наш новый знакомый. В его глазах прямо-таки реют знамена. Вот Том из нас самый счастливый. Для него все это не более чем партия в шахматы. О людях он в общем-то думает мало. Ненавидит империализм отвлеченно и отвлеченно мечтает о сильной, независимой Африке. Когда я вернулся на родину, я тоже размахивал флагом. Кровь должна пролиться, думал я тогда… И она пролилась…

Лоис вздрогнула, затем вдруг сказала:

– Давайте веселиться сегодня… Я позову гостей.

– Чтобы утешить меня? – В глазах его мелькнула усмешка.

– Потому что я так хочу, черт бы вас побрал!

На другом конце комнаты Эдибхой сказал:

– Значит, решено. Ты будешь жить со мной. Переселяйся в любое время.

Удомо стал благодарить, но Эдибхой остановил его.

– Этот вопрос решен, – сказал Лэнвуд и встал.

– Том, – окликнула его Лоис. – Сегодня я собираю гостей, будем пить и веселиться. Останетесь?

– Не могу. Дела.

– Дэвид останется. А как остальные?

– Мне еще нужно заглянуть в больницу, – сказал Эдибхой. – Но я вернусь. В котором часу?

– В семь. Привезите вина. А вы, Майкл Удомо?

Удомо бросил быстрый взгляд на Лэнвуда.

– Немного встряхнуться вам не мешает, – сказал Лэнвуд.

У дверей Лэнвуд повернулся к Лоис:

– Вы позволяете Дэвиду слишком много пить.

– Не разыгрывайте передо мной вершителя судеб, Том. Мы для этого слишком давно знакомы.

– Вы становитесь сентиментальной, Лоис, – сказал Лэнвуд и вышел.

Она вернулась в гостиную. Джо танцевала с Эдибхоем. Удомо сидел рядом с Мхенди. Скованность его прошла. Он что-то говорил, энергично жестикулируя. Когда Мхенди начал ему возражать и тоже замахал руками, у нее отлегло от сердца, и она улыбнулась. А в этом Майкле Удомо определенно что-то есть. Черт бы побрал Тома с его самодовольной ограниченностью. Хотя никуда не денешься, объединяет всех их именно он. Надо откупорить еще бутылку виски. Но она передумала, неслышно покинула гостиную и пошла в спальню. Села на постель и взяла телефонную трубку. Набрала номер. Зачем я это делаю? Для Дэвида? Для себя? А может, для Майкла Удомо? Боже, до чего трудно порой разобраться в собственных побуждениях. Ясно одно, потребность видеть вокруг себя людей становится у нее все настойчивее. Она пригласила первого гостя, положила трубку, набрала новый номер. Из соседней комнаты слабо доносилась музыка.

Зажегся зеленый свет, и машина рванулась вперед. Удомо усмехнулся при виде отскочившего в сторону белого. Нервы его успокоились, уже давно он не чувствовал себя так легко. Вокруг были люди, смотревшие на вещи так же, как он. Он не ошибся в Лэнвуде. Том Лэнвуд – замечательный человек. Теперь можно немного отдохнуть и развлечься. Что он сегодня и сделает. Рядом с ним за рулем сидел Эдибхой. Мхенди сзади. Все было прекрасно. Они уже заезжали к Эдибхою, и он видел свою комнату. Пока Эдибхой находился в больнице, они с Мхенди о многом поговорили. Ключ от квартиры лежал у него в кармане. Кроме того, на нем были брюки Эдибхоя и просторный, удобный спортивный пиджак. Надо будет выяснить, нужно ли Лоис Барлоу пальто. Хорошо, если бы не нужно.

Эдибхой свернул направо от Хейверсток-хилл. Они миновали одну узкую улочку, другую, третью и остановились у дома, где жил Мэби. У самого крыльца один на другом лежали два огромных чурбана.

– Бог ты мой! – воскликнул Эдибхой и покатился со смеху.

– Давай скорее, мы и так опаздываем, – быстро сказал Мхенди.

– Опаздываем! Опаздываем! А ну вылезайте!

– В чем дело? – спросил Удомо.

– Ты только взгляни на эти бревна, – ответил Эдибхой и снова захохотал.

Мхенди первым поднялся на крыльцо и подергал дверь.

– Заперта.

– Постучи.

– Сам стучи. В прошлый раз на меня обрушился какой-то лохматый композитор и обещал свернуть шею.

Эдибхой изо всех сил стукнул дверным молотком. Мхенди отступил на нижнюю ступеньку. Худенькая женщина в брюках открыла дверь.

– А, это вы, доктор. Пол дома, только сегодня после обеда к нему приходили какие-то двое, и он потом на чем свет стоит ругался, что их впустили.

– Вы знаете бородача, который грозился сломать мне шею? – спросил Мхенди.

Женщина улыбнулась.

– Это мой муж. Вообще-то он человек мирный.

– Не бойтесь, – сказал Эдибхой. – Нас Пол ждет.

– Ну, раз так, идите. – Женщина ушла.

– Затащим-ка в дом один из чурбанов, – сказал Эдибхой.

Они с Мхенди подняли чурбан и с трудом потащили его вверх по ступенькам. У невысокой двери с правой стороны площадки остановились.

– Отвори, Майк, – задыхаясь проговорил Эдибхой.

Удомо осторожно постучал.

– Проклятие! – охнул Эдибхой.

Чурбан вырвался у него из рук и грохнулся на пол, ударив его по большому пальцу ноги. Мхенди успел отскочить. Эдибхой взвыл и сел на чурбан, схватившись за ногу.

– Вдребезги! – Лицо его исказилось от боли.

Дверь, возле которой стоял Удомо, неслышно отворилась. В проеме показался темнокожий человечек, ростом футов в пять, не больше. У него было продолговатое худое лицо, обрамленное жесткими курчавыми волосами, острый подбородок. Длинные и тонкие черные пальцы, казалось, не знали покоя. Большие глаза навыкате с полуопущенными, как у совы, веками, придавали ему сонный вид. Эдибхой и Мхенди не сразу заметили его.

Он окинул их взглядом и улыбнулся. Потом упер руки в бока, закинул назад голову и разразился громким смехом. У него оказался неожиданно густой бас. Тут только Эдибхой и Мхенди увидели его.

Сверху кто-то заорал:

– Эй вы там, прекратите галдеж! Я работаю. – Голос дрожал от ярости.

– Кто бы говорил… – крикнул в ответ Мэби. – Заходите, – сказал он, обращаясь к приятелям, и, повернувшись, первым вошел в комнату.

– Это Пол Мэби, скульптор, – сказал Мхенди Удомо. – Теперь ты знаешь всю нашу группу. Пошли! – И он последовал за Мэби.

– А как же я? – завопил Эдибхой.

– Вставай и иди, – сказал Мэби.

– Вот благодарность за то, что мы хотели занести наверх его чурбан.

Но все-таки встал и заковылял вслед за всеми.

– Чтобы я еще когда-нибудь… – с горечью сказал Мхенди, но глаза его весело искрились. – Дик чуть не лишился жизни, а ему хоть бы что. Пусть теперь все крыльцо будет завалено бревнами, я и пальцем не шевельну, чтобы тебе помочь.

– Эх вы, безрукие! – сказал Мэби. – Ладно, входите!

– Я размозжил себе ступню – и вот как меня встречают, – стонал Эдибхой.

– Иди, иди, посмотрим, что там у тебя.

Большая, как концертный зал, комната занимала весь нижний этаж. Посредине стоял огромный стол, заваленный газетами и книгами, на нем белье из прачечной, надкушенная булка, грязная посуда, початая бутылка вина и множество статуэток. Скульптуры побольше стояли прямо на полу. Стена, противоположная двери, была почти целиком из стекла, и свет заливал всю комнату. В углу Удомо заметил мольберт с незаконченным эскизом. В нише, наименее освещенном месте студии, приютился узкий диванчик. Стены были сплошь завешаны рисунками.

– Сядь, – сказал Мэби.

Он опустился на колени, расшнуровал Эдибхою ботинок и снял с ноги. Затем стянул носок. Осмотр был внимательный и быстрый.

– Раздробленная ступня оказывается на поверку синяком на большом пальце.

– А я уверен, что сломана кость.

– Несчастный ипохондрик!

– Познакомься – это Майкл Удомо, – сказал Мхенди. – Мы приехали за тобой. Едем на вечеринку к Лоис. Чтоб тебя вместе с твоими корягами!..

Мэби пристально посмотрел на Удомо – посмотрел холодным, испытующим взглядом, от которого Удомо стало не по себе: он почувствовал какую-то неловкость и насторожился. В следующее мгновение Мэби вскочил и протянул ему руку. Рукопожатие было крепким. Удомо отвернулся, уходя от его внимательных глаз. Он увидел на полу бюст Лэнвуда и подошел к нему, радуясь возможности быть подальше от Мэби: его немного пугала сдержанная сила, исходившая от этого человечка.

– Если едешь с нами, скорее переодевайся, – сказал Мхенди.

– Том будет?

– Нет.

– Никому нет дела до моей ноги, – стонал Эдибхой.

– Надень ботинок, – оборвал его Мэби, – и можешь ходить спокойно.

Он быстро переоделся, умылся и пригладил щеткой густые волосы.

– Этот черномазый не заставит себя долго ждать, – сказал он.

Удомо весь напрягся и быстро повернулся к Мэби. Мэби смотрел на него в упор, глаза его смеялись. Мхенди перевел взгляд с одного на другого и ухмыльнулся.

– Поехали, – сказал Эдибхой и первым заковылял к двери.

Когда они приехали к Лоис, веселье было в разгаре.

Какой-то молодой лорд радостно окликнул Мхенди. Они сразу же отошли в угол и заспорили о чем-то. Джо Фэрз, уже немного навеселе, с сияющими глазами, оставила своего партнера и кинулась к Эдибхою, который сразу же забыл про ушиб на ноге. Удомо повернулся к Мэби: он должен был с ним поговорить.

– Я… – начал он.

Но тут их заметила Лоис.

– Пол, милый! Вот уж кого целую вечность не видела.

– Все работаю, радость моя, – ответил Мэби.

– Над чем сейчас?

В это время в дверях появились еще две женщины. Одна из них, миниатюрная, очень хорошенькая брюнетка, увидев Мэби, взвизгнула: