Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)

– Но в чем же мое предательство?

– Ты спрашиваешь, в чем?

– Да, спрашиваю. Я хочу знать.

– Не обращайся со мной как с ребенком, Удомо.

– Обвиняемый имеет право знать, в чем его обвиняют.

– В нашей стране сейчас больше белых, чем было в те времена, когда здесь хозяйничали англичане.

– Они нужны нам, нам нужны их знания и опыт.

– А как же твое обещание, что они не будут править страной?

– Они и не правят ею. Правим мы. Тебе это должно быть известно, Эди.

– Я больше в этом не уверен, – сказал Эдибхой. – Правда, мы – министры. Мы составляем кабинет. Мы утверждаем законы, но все строительство, вся тяжелая промышленность в руках белых. Они правят нами посредством капитала. Ты сам это знаешь. Потому тебе и приходится закрывать глаза на их клубы, куда не допускаются черные. – Повсюду в стране – на фабриках, на стройках, на строительстве дорог – белые командуют, а черные работают…

– Совсем как на родине Мхенди, – вставила Селина.

– А сколько денег уходит на выплату белым дивидендов? Об этом ты никогда не говоришь, земляк, не говоришь даже членам своего кабинета. Почему?

– Задай мне этот вопрос на заседании кабинета, Эди, и я отвечу тебе.

– Значит, мне нельзя доверять? – спросила Селина.

Удомо старался побороть огромную усталость, навалившуюся на него.

– Что вы еще имеете против меня?

– Ты не хочешь отвечать нам? – сказала Селина.

– Вы пришли затем, чтобы говорить, а не затем, чтобы слушать.

– Слишком уж ты надеешься на себя, Удомо.

– Нет, Селина, не так уж я на себя надеюсь. Просто я хорошо понимаю вас.

– И не считаешь нужным оправдываться?

– В чем? В том, что я строю страну? Что посылаю детей в школы, открываю больницы, борюсь с невежеством и предрассудками?

Селина встала. С годами она похудела, подобралась, темное лицо теперь еще больше походило на маску. Эдибхой тоже встал.

– Ты не прогонишь отсюда белых? – спросила Селина.

– Пока я в них нуждаюсь – нет!

– Ты будешь и дальше уничтожать наши старые обычаи?

– Те, которые мешают прогрессу, безусловно.

– Ты не изменишь своего решения послать Эдибхоя послом за границу?

– Не изменю. Он мне нужен там.

– А может, ты просто хочешь ослабить своих врагов?

Удомо усмехнулся и кивнул. Что ж, игра пошла в открытую.

– Да. Не без этого. Но, главным образом, потому, что там он нужнее. – Удомо встал, подошел к столику и налил себе немного виски. – Может, все-таки выпьешь, Эди?

Эдибхой облизнул губы, но отрицательно покачал головой. Удомо одним глотком выпил виски и сморщился. Какая гадость! А вот пью… Господи, до чего я устал.

Селина ходила взад и вперед по комнате.

«Ты опасна, – думал Удомо, – очень опасна, но ты опоздала, моя милая…»

Стоя к нему спиной, Селина спросила:

– Чего ты хочешь, Удомо?

Он улыбнулся. Поймет ли она? Способна ли понять? Он чуть заметно шевельнул плечами, словно стряхивая что-то неприятное.

– А как ты думаешь – чего я хочу? Разве я составил себе состояние, как ты или Эди? Скажи.

– Ты уничтожаешь наши обычаи, Удомо. Старые обычаи гибнут от твоей руки. Мы не сразу поняли это. Мы думали – он знает, что делает. Он наш. И я говорила: «Не трогайте его. Дайте ему время. Он покажет, кто хитрее – черные или белые, он их одурачит!» – Она повернулась к нему лицом. Лютая ненависть горела в ее глазах. – Но ты обманул меня. Обманул Селину!

Удомо налил себе еще виски. Почему бы раз и навсегда не покончить с этим? Почему не поставить точки над всеми «і»?

– Послушай, Селина. Я скажу тебе, чего я хочу. У нашей страны есть три врага, вернее, было три, одного мне удалось сделать союзником. Но допустим, что их три. Одного ты, конечно, знаешь. Может быть, ты знаешь и двух других? Не знаешь? Тогда я скажу тебе. Первый враг – это белые. Ты удивлена, не правда ли? Но погоди улыбаться. О белых еще пойдет речь. Как я уже сказал, у нашей страны три врага. Первый враг – белые. Второй – бедность, и третий враг – наше прошлое. Вот три наших врага.

Когда я вернулся, я видел только одного врага– белых. Но стоило мне одолеть его, как я увидел двух других и понял, что они гораздо сильнее, гораздо страшнее первого врага. Белые по сравнению с ними показались чуть ли не союзниками. Я и превратил их в союзников для борьбы с нищетой. Теперь они работают на нас, строят дома, дороги, заводы, чтобы те, кто придет нам на смену, были сыты и имели кров над головой. В стране появились школы, больницы. Наша молодежь потянулась к знаниям. Как ты думаешь, почему я трачу так много денег, посылая юношей и девушек за границу учиться? Я скажу тебе. Потому что мне нужна опора в борьбе против третьего, самого страшного врага – нашего прошлого. Ты знаешь, я отдавал дань ритуалам, культу предков, участвовал в церемониях и кровавых обрядах. Теперь в этом больше нет нужды. Теперь вокруг меня достаточно образованных молодых людей, свободных от предрассудков. При их поддержке я могу бросить вызов всему, что есть отвратительного и зловещего в нашем прошлом. Теперь у нас хватит сил победить. А ты, Селина, и ты, Эди, которого я когда-то любил, как брата, – вы олицетворяете это прошлое. Я сделаю все, чтобы смести вас с дороги! Потому что вы мешаете великому возрождению Африки. Пожалуйста, выступайте против меня на партийной конференции – посмотрим кто кого. Вы опоздали, друзья мои! Опоздали… – Он пожал плечами и улыбнулся.

– Теперь все ясно, – спокойно сказала Селина. – Наконец ты говоришь то, что думаешь.

– Да, – сказал Удомо. – Теперь все ясно. – Он повернулся к Эдибхою, – Так как же, Эди? Неужели ты за племенной строй? Ты – врач. Ты ведь проиграешь, если пойдешь против меня, и сам знаешь это. Ты человек завтрашнего дня, а не вчерашнего.

Но он знал, что эго не так. Эдибхой возвратился в прошлое – в мир изуверских обрядов и культа предков. Да он никогда и не покидал этого мира, как не покидала его губ притворная улыбка, превращавшая лицо в старинную маску с застывшей гримасой. Удомо вздохнул. От усталости у него кружилась голова.

– Все сказано, – сказала Селина. – Пошли!

Она остановилась перед Удомо. Глаза ее метали молнии. Она плюнула ему в лицо. Потом они ушли.

«Дешевая плата, – усмехнулся Удомо. – Дешевая плата». Он отер щеку. Очень дешевая плата за возможность осуществить великую мечту.

Он подошел к парадной двери и запер ее. Потушил свет в холле. Вернулся в гостиную и налил себе немного виски. «Б-рр, какая гадость!» Со стаканом в руке пошел к креслу. Сел и вытянул ноги. Какое блаженство– эти минуты полного покоя. Теперь и виски не нужно. Он отставил стакан. Итак, скрытая борьба окончена, – начинается последняя, решающая битва. Он выйдет из нее победителем. Они дали ему слишком много времени. Гигантская машина прогресса пущена в ход. Она будет работать, даже если его не станет. Они опоздали.

Да. За прогресс приходится платить дорогой ценой. Мхенди – вот цена, которую заплатил он. Мхенди! Страшная плата, страшнее не придумаешь.

И только горе, причиненное Лоис, было глупо и ненужно. Только оно. Лоис…

Он встал, потушил все лампы и пошел к себе в спальню. Раздевался при свете луны.

Сейчас она, наверное, там в горах, в домике, который называла своим родовым поместьем. Что там сейчас? Если ночь, то она, как и он, лежит под опущенным москитником…

«Лоис! Лоис! Слышишь ли ты меня? Чувствуешь ли? Я люблю тебя, Лоис. Люблю. Теперь я знаю это. Знаю.

Я напишу ей. Нет. Я поеду к ней. Поеду и все объясню. Обниму ее и заставлю понять, как она нужна мне, как нужна мне ее любовь, как мне необходимо любить ее. Она поймет и простит. Посмотрит мне в глаза и простит. И я привезу ее сюда. Ведь тогда у себя в горах она обещала мне приехать. Она заглянет в мое сердце и приедет. Приедет. Как только вся эта история с Эди и Селиной кончится, я поеду к ней. И она приедет ко мне и останется со мной. Лоис! Лоис! Я так виноват перед тобой, милая, так виноват. Я не понимал этого прежде. Теперь понимаю. Я приеду к тебе. Я подымусь на гору, приду в твое родовое поместье и скажу тебе о том, как я люблю тебя. Скоро. Как только смогу вырваться отсюда. Как только…»

Вдруг до его сознания дошло, что ночное безмолвие наполнилось ровным вибрирующим звуком. Это рокотали барабаны, мягко и приглушенно, прямо под его окном. Нет! Со всех сторон! Повсюду! Барабаны рокотали повсюду. Негромко и настойчиво. Темп барабанного боя постепенно нарастал, но сила звука оставалась неизменной. И вдруг он понял: «говорящие барабаны»! И они говорили:

Удомо предал, смерть Удомо.

Другие вторили им.

Удомо предал, смерть Удомо.

Он откинул узкую простыню и сел. Спустил ноги на пол и потянулся к ночнику.

Удомо предал, смерть Удомо.

За какую-то долю секунды до того, как зажегся свет, он уже знал: в комнате кто-то есть. Их было двое – один у окна, другой у двери.

Удомо предал, смерть Удомо.

При свете ночника он узнал их. Это были те двое, что каждую ночь многие месяцы несли охрану его дома. Но сейчас на них не было партийной формы. Они были голые, только в набедренных повязках; лица и тела их были раскрашены.

Удомо предал, смерть Удомо.

Удомо старался совладать с нахлынувшим на него ужасом. Они держали в руках длинные ножи. И следили за ним остекленевшими пустыми глазами. Ничего враждебного не было в их глазах. Глаза их не были враждебными, а только остекленевшими. Головы склонены набок – слушают барабанный бой. Дышат в такт барабанному бою.

Удомо предал, смерть Удомо.

Барабаны начали завораживать и его. Он закрыл глаза и напряг всю свою волю, стараясь не поддаваться их ритму. Стоявший у окна человек начал дрожать всем телом. Ноги его выбивали дробь. Человек у двери закрыл глаза и чуть покачивался, будто в трансе. Барабанный бой проникал в самую душу Удомо.

Удомо предал, смерть Удомо.

Усилием воли он попытался сбросить с себя оцепенение. «Я должен что-то сделать. Должен что-то сделать. Добраться до телефона. Поднять тревогу.» Он откинул москитник и встал.

– Что здесь происходит? – крикнул он, стараясь не выдать своего страха.

Они никак не реагировали на его слова, казалось, даже не слышали их.

Тот, что стоял у двери, начал подпрыгивать, подергивая плечами и головой. Рука, в которой он держал нож, мелко дрожала в такт барабанному бою. Человек у окна двинулся по кругу, выделывая ногами сложные па, – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, расширяя и расширяя круги. Рука с ножом тоже описывала круги в такт барабанам, в такт шагам. Барабаны били все чаще и чаще.

Удомо предал, смерть Удомо. Удомо предал, смерть Удомо.

Бешено колотилось в такт барабанам и сердце Удомо. Глухой стук отдавался во всем теле, и скоро он уже не мог отличать удары сердца от ударов барабанов.

– Прекратите! – крикнул он, но теперь в его голосе звучал страх.

Человек, оторвавшийся от окна, описывал круги уже по всей комнате.

Нож в руке того, что стоял у двери, дрожал все быстрее. Их тела блестели от пота. В уголках губ появилась пена.

– Я Удомо. Вы ведь знаете меня! Я освободил вас! Освободил вас! Вы слышите! Я – Удомо! Ваш вождь!

Но они не слышали. Голос, который прежде вызывал у них слезы восторга, поднимал на борьбу, не доходил до их сознания. Они слышали лишь бой барабанов, И эти барабаны били повсюду – в доме, под полом, на крыше, везде… В их сердцах. Даже в сердце Удомо.

Смерть Удомо, смерть Удомо, смерть Удомо…

– Я освободил вас! – Теперь это звучало как мольба.

Лицо Удомо было мокро от пота, пот сбегал струйками, во рту было солоно. Смерть была близка. Он рванулся вперед, коснулся дверной ручки. И в тот же миг человек, находившийся прежде у двери, вырос над ним, схватил его и занес над его головой руку с ножом. Затем он с силой опустил нож и яростно отшвырнул от себя Удомо.

Смерть Удомо, смерть Удомо, смерть Удомо… – рокотали барабаны.

Удомо был еще жив: человек у двери ударил его рукояткой ножа. Но это уже не был Удомо. Это была жертва, готовая к закланию. Воля его была сломлена. Боги племени утвердили свое превосходство. Удомо лежал на полу оцепеневший, с остановившимся взглядом и раскрытым ртом. А над ним безумствовали барабаны.

Те двое в исступлении плясали вокруг Удомо, кружась в ритуальном танце смерти. А барабаны приказывали:

Убей! убей! убей! убей!

Тот, что стоял вначале у окна, издал пронзительный вопль и вонзил в Удомо нож.

Дикая боль освободила его от власти барабанов. На одно страшное мгновение он снова стал человеком. Нет, не только Мхенди… Лоис. О, Лоис, Лоис!..

Второй нагнулся и ударил Удомо ножом в шею. Кровь брызнула ему прямо в лицо.

Смерть пришла к Удомо.

В диком, все нарастающем исступлении, они кромсали ножами бездыханное тело. Вдруг барабаны смолкли. Оба замертво рухнули на пол. Тишина завладела ночью. И в наступившей тишине неслышно появились люди и унесли тех двоих, оставив на полу растерзанное тело, в котором обитала когда-то душа Майкла Удомо.

И ночь была тиха над Африкой. И высоко в небе стояла луна. И звезды ярко сияли в безмолвии ночи.

2

Пол Мэби опустил телефонную трубку и пошел к диванчику, стоявшему в углу его студии. Он лег и уставился в потолок.

Итак, он умер. Трудно поверить. Всегда был полон жизни. Часто приходил сюда, в эту самую студию, вместе с Лоис, Лоис…

Он поднялся, достал ручку и блокнот, положил блокнот на колено и принялся писать:

«Лоис, дорогая, только что мне звонили из нашего посольства. Но к тому времени, как Вы получите это письмо, Вы уже, конечно, будете знать о случившемся. Его смерть – большое событие, о ней сразу узнает весь мир.

Прошло почти пять лет с тех пор, как я последний раз писал Вам, сообщая о смерти Мхенди и прося разрешения приехать. Вы не ответили мне. Возможно, не ответите и на этот раз. Я пойму. Я действительно предал нашу дружбу, уехав на родину по зову Удомо. Дело в том, что меня звал не только Удомо, меня звала Африка. Но в конце концов я предал и ее, оказавшись не подготовленным к логическому развитию событий, которые повлекли за собой смерть Мхенди.

Кажется, я не писал Вам о своем последнем разговоре с Удомо. Я был тогда слишком потрясен, слишком ненавидел его. Теперь я могу думать о том, что произошло, без надрыва. Помню, как он издевался надо мной, поняв, что я не останусь, несмотря на все его уговоры. Назвал меня „блюстителем нравственности“ и зло высмеял мой слюнявый патриотизм. Мне кажется, что только он и Мхенди понимали до конца, какой ценой достается прогресс. И из всех нас он один готов был платить сполна. Том не смог примириться с африканской действительностью. Он вернулся в Англию сломленным и несчастным. И умер, не прожив здесь и месяца. Но мне кажется, что самым никчемным, самым слабым оказался я. Я предал всех и вся – Вас, Лоис, Мхенди, Африку, У долго, свое искусство. Он сказал мне во время последнего разговора, что Мхенди не захотел бы, чтобы я оплакивал его. Наверно, он был прав. Он хотел сказать этим, что я, несмотря на все мое прекраснодушие, никудышний человек. Не будет ли это попыткой оправдать себя, если я скажу – хотя теперь уже ничего не воротишь, – что художник должен оставаться художником, что, взявшись не за свое дело, он его все равно погубит? Не знаю.

Но я собирался писать о нем, а не о себе. Из газет Вы узнаете, что его тело было найдено изрубленным на куски. Я не думаю, что те, кто сделал это, будут когда-нибудь обнаружены. Завеса молчания опустится над убийством Удомо, а уж я-то знаю, как непроницаема она может быть, когда дело касается законов племени. Но истинные его убийцы, – даже если и не их руки в его крови, – это, без сомнения, наш веселый друг Эдибхой и страшная женщина по имени Селина – истая дочь племени, которая в мою бытность там держала в своих руках всю партию.

Вы, конечно, догадываетесь, почему его убили. Они хотели вернуться назад, к славным временам племенного строя. Вы ведь знаете, что всюду есть люди – не только черные, но и белые, – которых весьма прельщает племенной строй. Помимо всего прочего, он колоритен, не грозит переменами и дает человеку отдушину для всякого рода эмоций. Все это не входит в число благ, которые предлагает нам унылая, неоново-хромированная цивилизация, расцветшая на массовом производстве. Вы, конечно, знаете, что сейчас многие– особенно белые – утверждают, будто причина всех бед Африки кроется в слишком поспешном отходе от племенного уклада. Так утверждать могут лишь недалекие люди, не понимающие самой сущности этого уклада. Удомо понимал. Он боролся против него, сначала исподволь, тайно, потом – о чем свидетельствуют недавние отчеты о положении дел в Панафрике – все более смело, все более открыто. Вот почему его нужно было изрубить на куски, как того требуют законы племени. Но они опоздали. Нм не отвести назад стрелку на часах истории.

Теперь я думаю о нем не иначе как с восторгом и уважением, дорогая моя. Да, было в нем что-то страшное, грозное. Но, быть может, это и была та самая сила, которая преобразовывает мир, созидает новое? То, что сделано им, не уничтожишь. Своими делами он воздвиг себе памятник, В них – его оправдание, если только он нуждается в оправдании.

Ну, а как насчет нас – насчет Вас и меня, Лоис, дорогая? Вот уже час, как я лежу тут и размышляю. По-моему, ни Вы, ни он так и не поняли, какое значение имели в его жизни те месяцы, когда вы были вместе. Может быть, к концу жизни он стал понимать это. Я помню некоторые его слова.

Не могу объяснить Вам, почему у меня появилось вдруг желание защитить его память. Но желание это очень сильно.

Ну, а Вы и я – были ли мы правы, упорствуя в своих этических воззрениях? Можно ли предать любовь и дружбу, богов, которым поклоняешься, и остаться хорошим человеком? Я полагаю, Вы по-прежнему ответите отрицательно. Ну а как же тогда понять Удомо? Я знаю все зло, которое он причинил Вам и Мхенди. Но я знаю также и все то доброе, что он принес Африке. Был ли он хорошим человеком? Великим? И значит ли это, что великий человек стоит вне добра и зла? Да, чем больше я думаю, тем дороже он становится мне…

Напишите мне, пожалуйста, Лоис, милая. Теперь нас осталось только двое. Нарушьте долгое молчание. Хотелось бы мне знать, поймут ли когда-нибудь африканцы, пришедшие нам на смену, какой страшной ценой была куплена их свобода и как дорого заплатили за нее неафриканцы, вроде Вас. Напишите, милая. Позвольте мне приехать, полежать рядом с Вами на солнце и помечтать, как мы мечтали, пока не явился Удомо и не заставил нас взглянуть в глаза действительности. Напишите, любимая!

Ваш Пол».

notes

Примечания

1

Абрахамс П. Живущие в ночи. М., «Прогресс», 1969.

2

«Африка». Литературный альманах, выпуск 7. М., «Художественная литература», 1986.

3

Абрахамс П. Венок Майклу Удомо. М., «Художественная литература», 1965.

4

Кваме Нкрума. Автобиография. М., «Прогресс», 1961, с. 59.

5

Баас – хозяин (афр.).

6

Уолт Уитмен. Европейскому революционеру, который потерпел поражение. (Перевод К. Чуковского.)

7

Хэмпстед – район Лондона.

8

Кемдентаун – район Лондона.

9

Кошерные лавки – лавки, где продаются продукты, которые еврейский закон допускает в пищу.

10

Омар Хайям. Рубаи. (Перевод с фарси О. Румера.)

11

Там же.

12

Жеймс Элрой Шлэккер. Золотое путешествие в Самарканд. (Перевод А. Сергеева.)

13

АМХ – ассоциация молодых христиан.

14

Касабу – мясистые клубневые корни растения, из которых делают хлеб.