Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)

Он встал. Лэнвуд никак не мог прийти в себя. Мхенди старался не смотреть на него. Эдибхой налил себе виски и с бутылкой в руке подошел к Мхенди.

– Давай, что ли, по последней? – сказал он и одним глотком осушил свой стакан. – До свидания.

Удомо сказал Эдибхою:

– Приходи ко мне пораньше. Джонс тоже придет. Я стягиваю силы против господ бизнесменов. – Он неожиданно улыбнулся. – Жаль, что нельзя позвать Селину…

Они вышли на веранду вместе с Эдибхоем. Звезды ярко сверкали на черном небе. Двое рослых часовых в лунном свете походили на призраков. Шофер Эдибхоя проснулся, едва его хозяин взялся на ручку дверцы. Часовые распахнули ворота…

Через полчаса Удомо неслышно вошел в комнату Мхенди.

– Я ждал, пока заснет Том, – прошептал он.

Мхенди зажег настольную лампу и удивленно посмотрел на него.

– Ты еще не раздевался? Я думал, ты уже спишь.

– Только в это время я и могу заниматься бумагами. Приходится вникать буквально во все. У нас в кабинете три пустых места: три человека, которые считают, что подписывать бумаги – единственная обязанность министра. Не представляю, что бы я делал без Эди… Ну, да я пришел к тебе не за тем, чтобы плакаться. Выпьешь что-нибудь?

– Нет, спасибо.

Удомо присел на край кровати.

– Что же нам с ним делать?

– С Томом?

– Да. – И вдруг его прорвало – Черт возьми! Что я, слепой был там, в Англии? Ведь он совсем не изменился. Или, может, я опять ошибаюсь?

– Нет, он не изменился; постарел немного, а в остальном – тот же.

– Просто не верится. А впрочем, чего там не верится. Так оно и есть. Достаточно вспомнить Англию. А ведь сколько лет я на него молился… Но все-таки, что нам с ним делать? Он будет здесь только мешать.

– Ты говорил с Сел иной?

– И с другими тоже. Да я и сам вижу. Я подумывал о руководящей должности в партии– закулисной, разумеется. Но он не годится для этого.

– Ты уверен?

– А ты нет?

Мхенди вздохнул.

– Том уже старик, ему скоро шестьдесят. Всю жизнь он мечтал о революции в Африке и писал о ней. В его представлении все это очень просто. Он здесь только первый день и видит все сквозь призму собственных сочинений. Эта революция – цель его жизни; мечта, ставшая явью.

– Все это я понимаю. Но как он ведет себя! Вздумал поучать исполнительный комитет партии и, конечно, восстановил всех против себя.

– Он ведь считает себя отцом революции, Майк…

– И по-прежнему играет в бирюльки.

– Эта игра для него дороже жизни.

– В том-то и дело! Мы могли бы дать ему место в палате Ассамблеи, но вряд ли теперь исполнительный комитет согласится. Раньше они бы не возражали. Да и я сам, как ни люблю Тома, не хотел бы, чтобы он был в Ассамблее.

– Пусть он немного освоится, Майк. Может, он еще поймет.

– А может, натворит бед. Пойми, я должен сохранить единство партии. Во что бы то ни стало.

– Он говорил о книге, пусть себе пишет. Это нужная работа, пишет он хорошо. Если он почувствует, что никому здесь не нужен, это его просто убьет. Получив твою телеграмму, он немедленно порвал с Мери Фельд. После ужасной сцены. При мне. Никогда не подозревал, что можно так ненавидеть человека и жить с ним. Ему теперь и вернуться некуда.

– Ну, назад-то я его не отошлю.

– Я поговорю с ним, Майк. И ты тоже. Ведь намерения у него добрые.

– Надо сделать это немедля, пока он не нажил себе врагов.

– А нельзя ли на время убрать его из Куинстауна?

– На будущей неделе я отправляюсь в поездку по стране.

– Возьми его с собой, Майк.

– Да… да… Пожалуй, ты прав. Я возьму его, – задумчиво сказал Удомо. – Ну, а теперь поговорим о тебе.

– Ты знаешь, зачем я приехал. Мне бы не хотелось доставлять тебе лишние хлопоты.

Удомо усмехнулся.

– Завтрашние переговоры, из-за которых я так волнуюсь, – часть моего проекта индустриализации страны. Как ты, наверное, догадываешься, этот проект встречает сопротивление среди некоторых членов партии. Они протестуют не против индустриализации как таковой, мне удалось убедить их в конце концов, что только индустриализация может поставить нас в один ряд с мировыми державами. Протестуют они против привлечения европейских специалистов и европейского капитала. Но другого выхода нет. Наше внутреннее море может стать источником электроэнергии для всей страны. Но без европейского капитала и европейской помощи мы ничего не сделаем. Это одна из причин, по которой так нежелательны антикапиталистические выпады Тома. Наша земля – особенно в горных районах – богата золотом и ураном. И здесь опять-таки нужны европейский капитал и техника. Все это очень непросто, Мхенди. Эндьюра прекрасно понимает сложность моего положения. Я обещал выдворить отсюда европейцев. Народ поддерживает меня именно потому, что я обещал это. Ты, может, думаешь, что у меня неограниченная власть. Отнюдь нет. И тем не менее европейцы мне нужны до зарезу. И их еще нужно убеждать, что их деньги не пропадут. Можешь не верить, но единственные люди, которые понимают меня, – это Росли и Джонс, да еще мошенник Эндьюра. А моя партия мне не доверяет. – Он замолчал. Развел руками, как бы выражая покорность судьбе. Внимательно посмотрел на Мхенди. – И вот тут… – он говорил почти шепотом, – твои соотечественники – белые плюральцы – сделали мне очень выгодное предложение и в отношении технической помощи, и в отношении финансирования. Завтра я должен встретиться с ними. – Он снова развел руками и стал смотреть в сторону.

– Понимаю… – тихо сказал Мхенди.

Удомо чуть заметно улыбнулся.

– Понимаешь?

– Может, и нет. Объясни мне, что это означает для меня?

Удомо положил руку на плечо Мхенди.

– Не беспокойся, друг. Не то, что ты думаешь.

– Тогда что же?

– Только то, что все это очень сложно. Ты сам знаешь, что такое ответственность. Человек не всегда волен делать то, что ему хочется.

– Ну?

– Не волнуйся, друг!

– Тебе легко говорить! – вспылил Мхенди.

– Твоих планов это не касается, – тихо сказал Удомо. – Одно должно быть совершенно ясно – я к этому не имею никакого отношения. Я об этом ничего не знаю. Я – премьер-министр страны. А премьер-министры не оказывают помощи революционерам соседних стран, особенно если они зависят от этих стран в финансовом и техническом отношении. О том, зачем ты здесь, не знает никто, кроме Селины. С этой минуты не знаем ничего и мы с Эдибхоем. Только ты и Селина…

Мхенди вздохнул с облегчением.

– Теперь понимаю.

– Действительно понимаешь, друг?

– Да.

– Я рад. Для меня это очень важно.

– Мне лучше переехать отсюда.

– Селина позаботилась обо всем. Можешь на нее положиться. А знаешь, мы нашли бы для тебя дело. И ты был бы нам очень полезен. Это было бы безопасно– и для тебя, и для нас.

– Там мой народ. Как же я останусь?

– Я знал, что ты это скажешь. Завтра ты переедешь отсюда. Селина знает. Да, между прочим, Росли просил передать тебе привет. Говорит, пригласил бы тебя к себе, если бы не наша политика в отношении личных контактов. Он хороший парень. Без его поддержки я не смог бы вытащить тебя сюда. Нам всячески пытались помешать.

– Он не знает, зачем я здесь?

– Он знает, что ты хотел вернуться в Африку. Я боролся за право предоставить убежище африканскому патриоту… Забавно, что люди, с которыми можно говорить откровенно, отгорожены от тебя барьером запретов. Иногда мне просто необходимо поговорить с кем-то, как мы сейчас говорим с тобой.

– Вождь революции кончает тем, что становится пленником революции. Изречение, достойное Тома.

– Вот именно! Мне даже кажется, что я слышу его голос. Но если бы это сказал Том, нам нечего было бы о нем беспокоиться.

– Может, он еще поймет…

– Надеюсь… Ну что ж, очень рад, что удалось поговорить с тобой. Неизвестно, когда теперь придется. Завтра ты переедешь. Я постараюсь при случае повидать тебя. Когда ты рассчитываешь двинуться в путь?

– Чем скорее, тем лучше. Я поговорю с Селиной.

– Она позаботится о тебе. – Удомо встал. Протянул руку. – Значит, ты понимаешь?

– Не беспокойся, Майк. Я понимаю.

– Скажи мне. – Удомо замялся, глаза его смотрели мимо Мхенди. Он попытался улыбнуться. – Ты видел Лоис перед отъездом?

– Нет. Я уже больше года не видел ее.

– Да?

– Через несколько месяцев после твоего отъезда она бросила школу и уехала, из Англии.

– В домик в горах?

– Да.

– Красивое место.

– Да.

– Ты знаешь, руководящие работники нашей партии дают клятву не жениться на белых.

– Вот как? Я не знал.

– Да, вот так.

– Понимаю.

Некоторое время Удомо стоял молча. Мхенди знал, О чем он сейчас спросит, и мысленно готовился к ответу. Но Удомо вдруг прошептал:

– Я не могу ее забыть, брат.

«Что можно сказать на это», – подумал Мхенди.

И тут Удомо улыбнулся. Распрямил плечи. Снова стал деловит и бесстрастен.

– Спокойной ночи, Мхенди. У нас у обоих впереди много работы. Желаю тебе успеха. – Он взглянул на часы. – Боже мой! Скоро три… – И вышел так же беззвучно, как вошел.

Мхенди потушил свет и лег. Он лежал, глядя в темноту широко открытыми глазами.

Итак, Удомо познал тоску одиночества – удел вождей. Странно, но это словно придало ему силы, уверенности в себе.

– Почему я не такой? – пробормотал он.

Не найдя ответа, Мхенди повернулся на бок и закрыл глаза.

3

Мария спала, положив голову на колени Мхенди. Отчаянная тряска не мешала ей. Он придерживал ее за талию. Она так разоспалась, что, не держи он ее, соскользнула бы на пол прямо к ногам шофера.

Но вообще-то в кабине рядом с шофером им было совсем неплохо. В кузов несчастных пассажиров набили, как сардин в банку. Там было даже несколько женщин с грудными детьми.

Мхенди отвел взгляд от узкой ленты дороги, вырываемой из темноты фарами, и посмотрел на шофера. Тот сидел, согнувшись над рулем, пристально вглядываясь в ночь. Этот шофер был старше двух предыдущих и внушал больше доверия. Он старался объезжать ухабы, а на ровной дороге не превышал пятидесяти миль в час. Хотя откуда быть ровным, прямым дорогам в этой части страны? Жаль, что не поговоришь с ним, – он знает только свой родной диалект. Они находились в пути уже тридцать шесть часов. Три раза меняли грузовики. День и две ночи отделяли их от Куинстауна.

По-настоящему Мхенди успокоился только после второй остановки. Уже в первой деревне, где они остановились, их встретил какой-то человек. Он отвел их в дом, где они помылись, поели и отдохнули. Им не пришлось бежать на рыночную площадь и с боем добывать места в машине. Грузовик заехал за ними, и шофер взял их к себе в кабину. Но могло быть и так, что им просто повезло: случайно попался расторопный исполнительный человек. И только когда глубокой ночью, на второй по счету остановке, произошло то же самое, Мхенди понял, что дело тут не в везении, а в хорошей организации. Тогда он успокоился и стал с интересом рассматривать унылую равнину, через которую лежал их путь. Почва здесь была скудная – не то что плодородный краснозем его родной Плюралии, – твердая, буроватая, поросшая кустарником и чахлыми деревьями. Деревушки с домами из тростника и глины, мимо которых они проезжали, в большинстве своем выглядели убого и жалко по сравнению с деревнями его родины. Но зато его поразили люди. Без сомнения они были счастливы. Всюду приветливые лица, непринужденное веселье, так что забывалась окружавшая их бедность. Такого смеха, как здесь, он никогда еще не слыхал.

В глазах его народа таилась вековая печаль. Она сквозила даже в смехе людей, даже в их забавах. И тембр голоса у здешних жителей был другой. И форма головы, и строение тела. Отличие было разительным. А белые – хороши умники – валят всех африканцев в одну кучу. И все же есть в африканцах что-то общее, рожденное общностью судьбы, – чувство локтя, что ли. Интересно, уйдет это чувство, когда рухнет империя? Ведь оно порождено империей, белыми. Может быть, когда империи не станет, африканские народы будут так же отличаться друг от друга, как, скажем, немцы или англичане от французов?

Селина. Странная она женщина! Три недели продержала его в полном неведении. А потом пришла и сказала:

– Все готово. Завтра вечером выезжаешь. В пути никого ни о чем не спрашивай. И не беспокойся. Тебе во всем помогут.

И вот он катит на грузовике в ночи, изнемогая от усталости и не в силах уснуть. Мария, которая всю дорогу заботилась о нем, спит крепким сном.

Интересно, как они пойдут через джунгли? Вдвоем? Мария знала только, что их будут ждать. Но кто именно, она понятия не имела. А по ту сторону джунглей, если им удастся пробраться через них, начинается мир, знакомый ему. Край, который он должен освободить. Как не похож он на эту страну. Как не похож…

Шофер достал из кармана смятую пачку сигарет и протянул Мхенди. Тот взял одну сигарету, хоть и предпочел бы свою трубку. От сигарет у него всегда деревенел язык, особенно в минуты усталости. А в горле и без того першило от густой дорожной, пыли. Шофер никак не мог закурить, и Мхенди раскурил для него сигарету. Выкуренная вместе в ночи сигарета сближает людей, пусть даже они не знают языка друг друга. Табак был едкий, но Мхенди не обращал внимания. Выкуренная вместе в ночи сигарета роднит людей…

Он выкинул окурок. Уселся поудобнее, чтобы поменьше болела затекшая поясница. В кузове заплакал ребенок. Мхенди поднес руку к светящемуся щитку машины – половина четвертого. Скоро рассвет. Как одинок бывает человек перед рассветом. Озеро теперь уже близко. Ребенок перестал плакать. Наверное, мать дала ему грудь. Мхенди закрыл глаза…

Его разбудили голоса. Брезжил рассвет. Мария проснулась.

– Видишь горы? – сказала она.

Вдалеке виднелись неясные очертания гор, тронутых синевой, подсвеченных еще невидимым солнцем. Казалось, это сплошная, непроходимая горная цепь. Первые горы, которые увидел Мхенди в этой равнинной стране.

– Мы должны перевалить через них?

– Да, но сначала мы заедем ко мне. Ты должен познакомиться с моей матерью и со своим сыном.

Грузовик обогнул невысокий холм, и они увидели огромное озеро – черное в этот предрассветный час. Грузовик, подпрыгивая, катил по неровной песчаной дороге. Вокруг клубами ходила пыль. Пассажиры уже проснулись и громко переговаривались между собой. Впереди виднелся город – конец долгого пути.

Мхенди заметил, что земля здесь плодородней, а растительность обильней, чем на равнине. Эти места напоминали ему родные края. Он ощущал волнение Марии. Еще бы – она едет домой. Сердце у нее, наверное, так и стучит.

– Рада? – спросил он.

– Это мой дом. – Она прижалась к его плечу.

– Да, – сказал он, вздохнув. – Дом!

– И твой тоже, – быстро прибавила она.

Как она умела откликнуться на любое его настроение, всегда знала, что сказать ему. Он погладил ее руку. Посмотрел на окутанные дымкой горы. Его дом там – за этими горами.

Через полчаса грузовик с грохотом остановился у рынка. Пассажиры поспрыгивали на землю. Шофер что-то сказал Марии.

– Мы подождем здесь, – сказала она Мхенди. – За нами приедут. Тут стоит английская часть, много белых. Лучше, чтобы тебя не видели. Но ты не бойся. Просто нам нужно быть осторожнее, пока мы не переправимся на тот берег, вот и все.

Шофер ушел, оставив их в грузовике.

– Большой город, – заметил Мхенди.

– Самый большой после Куинстауна, – сказала Мария.

– А что тут делают белые?

– Здесь торговое отделение «Панафрика компани». И миссионерская школа, в которой я училась.

– Наверное, и Мэби в ней учился, – задумчиво сказал Мхенди.

– Мэби? – переспросила Мария.

– Один мой друг. Тоже из горских племен. Сейчас он в Англии.

– Я слышала только об одном человеке с гор, который живет в стране белых.

– Это он и есть.

Остальные пассажиры уже разошлись, и только они сидели в грузовике. Торговцы, пришедшие пораньше, чтобы захватить лучшие места, с любопытством поглядывали на них. Мхенди уже начал беспокоиться, когда возле грузовика остановилась легковая машина. Кто-то невидимый открыл заднюю дверцу и окликнул их.

– Это за нами, – сказала Мария. – Пошли.

Они пересели из грузовика в машину, шофер дал полный ход, и машина понеслась по улицам города.

Мхенди скорее почувствовал, чем увидел, что рядом с ним кто-то сидит. Мария успокаивающе сжала его руку.

– Не беспокойтесь, мистер Мхенди, – сказал по-английски сидевший рядом человек. – Дело в том, что здесь недалеко граница, и власти вечно охотятся за контрабандистами. Через наш город перебрасывается довольно много контрабандных алмазов, и за всеми посторонними, естественно, слежка.

Мхенди почувствовал беспричинную, инстинктивную неприязнь к этому человеку. Он буркнул что-то в ответ и замолчал. Автомобиль остановился возле небольшого дома на окраине.

– Идите за мной.

Они вошли в дом. Человек провел их в большую комнату и зажег керосиновую лампу.

Мхенди увидел толстенького суетливого коротышку с глазами-буравчиками. И тотчас понял причину своей неприязни. Он встречал таких людей по всему свету. У них мог быть разный цвет кожи – черный, желтый, белый, но суть одна: у этих людей была жажда власти и корыстный огонек в глазах. Их выдавал голос и презрение к людям, которого они не могли скрыть.

– Добро пожаловать, мистер Мхенди. Не каждый знает, кто вы, но я-то знаю. Газеты Куинстауна писали о вашем приезде. И когда мне приказали встретить важное лицо и переправить его через озеро, я сказал себе: «Это или мистер Лэнвуд, или мистер Мхенди». Но мистер Лэнвуд сопровождает нашего славного премьер-министра в поездке по стране, значит, я встречаю мистера Мхенди. Добро пожаловать, сэр! Меня зовут Симон Чинва. Я возглавляю местную партийную организацию. Можно предложить вам виски?

– Для виски, пожалуй, рановато, – сказал Мхенди.

– Вот чаю он выпьет с удовольствием, – сказала Мария. – И я тоже.

Симон Чинва повернул к ней улыбающееся хитрое лицо. Развел руками.

– Время не терпит, сестра. Гребцы ждут.

– Тогда надо идти, – сказал Мхенди.

– Но сначала вы должны переодеться, сэр. Ваш костюм может вызвать подозрение. Из Куинстауна мне прислали для вас прекрасную тогу и сандалии. Белые глупы. Если на вас национальная одежда, они не станут к вам приглядываться, и вы легко сойдете за местного жителя. А если будете одеты по-европейски, они сразу поймут, что вы не здешний. – Чинва указал в угол. – Ваша одежда там, сэр.

– Я помогу тебе, – сказала Мария.

– Я сейчас вернусь. – Чинва вышел, оставив их вдвоем.

– Я ему не верю, – прошептала Мария, – до прихода Удомо он был за белых.

Мхенди поспешно раздевался.

– А Селина знает?

– Она все знает.

– Тогда почему же…

– Селина никому ничего не объясняет. Тссс…

Вошел Чинва и заулыбался во весь рот.

– Вот теперь, сэр, вас не отличить от местного жителя. Свои вещи лучше оставьте здесь.

– Нет, – сказала Мария. – Я заберу их. И вот еще что – Селина велела передать, что каждому, кто станет слишком много болтать, отрежут язык, а потом будут гонять голым из деревни в деревню и бить.

– Это она мне велела передать? – В его голосе прозвучал страх.

– Вам и вообще всем, кто знает о нашей поездке.

Чинва успокоился.

– А я и не знаю ничего. Знаю только, что должен встретить вас и приготовить для вас каноэ. Что я и сделал. А больше я ничего не знаю. О чем может болтать человек, который ничего не знает?

– Я только передала вам слова Селины.

– Пошли, – сказал Мхенди.

– Может, все-таки выпьете чаю, сэр…

– Нет. Мы уж лучше пойдем, – сказала Мария.

Она связала в узел костюм Мхенди. Чинва проводил их к машине и что-то сказал шоферу.

– Он отвезет вас, сэр. Счастливого пути!

Машина рванулась вперед. Город постепенно исчезал из виду. Они приближались к озеру. Минут через двадцать машина остановилась в маленькой рощице. Мария с Мхенди вышли. Шофер, не задерживаясь ни на минуту, помчался обратно в город.

Длинное узкое изящное каноэ ждало их у берега. На веслах сидело шесть человек – Мхенди никогда не видел людей столь великолепно сложенных. Старший гребец нетерпеливым жестом пригласил их в лодку и, когда они сели, оттолкнулся от берега и поставил каноэ носом в сторону горной цепи. Он что-то сказал, и каноэ стрелой полетело вперед. Гребцы поймали ритм, их тела сгибались и разгибались в полном согласии, весла взлетали и опускались, как одно. Раз… два… Раз… два… Легкое суденышко стремительно неслось по темной воде. Они гребли спокойно, размеренно и неутомимо.

– Ты, наверное, хочешь есть, Мария? – спросил Мхенди.

Старший гребец раздраженно сказал что-то.

– Он говорит, чтоб ты не разговаривал, – прошептала Мария, – он говорит, что твой голос отвлек людей, они сбились с ритма и лодка замедлила ход.

– Прошу прощения, – сказал Мхенди.

Раз… два… Раз… два…

Когда солнце поднялось над вершинами гор, сдернув с них голубоватую дымку, они были уже почти на середине озера. Берегов не было видно, и только высокие горы маячили где-то вдали. Гребцы гребли так, словно только что взялись за весла.

Раз… два… Раз… два…

Живот у Мхенди подвело. В горле пересохло. Темно-фиолетовые губы Марии стали пепельно-серыми. Она то и дело облизывала их. Мхенди хотелось сказать ей что-нибудь ласковое. Даже если она голодна вдвое меньше, чем он, если хочет пить вдвое меньше, то и тогда муки ее должны быть невыносимы. В последний раз они поели как следует вчера в полдень. Есть на трясущемся, подпрыгивающем грузовике, в клубах пыли было просто немыслимо. «Ты стал неженкой, Мхенди», – сказал он себе. Скоро опять полдень. Бедная Мария! За что ей такие страдания? Что ей Плюралия? Он взял ее за руку.

Раз… два… Раз… два…

Кроме них, на всем огромном озере не было никого. Будто они затерялись в своей лодочке среди необъятных просторов океана. Но впереди синели горы. Они вселяли надежду.

Раз… два… Раз… два…

Да полно, люди ли это? Неужели простые смертные способны вот так, час за часом, держать этот бесперебойный ритм?

Солнце достигло зенита, постояло над головой и двинулось на запад. У Мхенди начала кружиться голова. Мария впала в полузабытье. В свое время его отец тоже проявлял чудеса выносливости, вроде этих гребцов. В стране с племенным укладом такое было возможно. А потом Плюралию настиг век машин… Ну, а как с другой чертой племенного уклада – с полным подавлением человеческой личности, уничтожением ее? Как бороться с этим? Вот она – страшная проблема, которая стоит сейчас перед Удомо; ему, Мхенди, никогда не придется столкнуться с этим в Плюралии. Независимо от того, победит он или нет, народ Плюралии на целое столетие опередил народ Панафрики. Не хотел бы он быть на месте Удомо. Ни за что на свете!

В этом отношении белые принесли народу Плюралии большую пользу. Вот только жаль – остановились на полдороге. Их дело могло бы стать поистине великим, если бы они относились ко всем людям одинаково, независимо от цвета кожи. Тогда и борьбы не было бы никакой. Во всяком случае, этой бессмысленной расовой борьбы… Бедняга Удомо!

Раз-два… Раз-два…

Мхенди закрыл глаза, потом открыл. Мираж не пропал. Он протер глаза. Мираж не исчезал. Должно быть, горы отсвечивают на солнце. Солнце ушло на запад, находилось далеко позади них, у самого горизонта. Что же это – солнце или, действительно, земля так близко? Старший гребец кивает ему и улыбается. Он снова человек, а не винтик механизма, называемого племенем. Кивает и улыбается? Значит, это земля!

– Мария, Мария! Берег!

Мария приподняла голову и открыла глаза.

– Берег! – повторил он.

Она слабо улыбнулась и кивнула.

Двое мужчин ждали их у самой воды. Каноэ мягко толкнулось носом в берег. Мужчины вытащили лодку на песок. Мхенди попробовал встать. И не смог. Судорогой свело ноги. Ему помогли выйти. «Боже мой! Они же решат, что я рахитик какой-то».

– Мария, скажи им, что я сильный, здоровый человек. Объясни им, что мы сутки ничего не ели и двое суток ехали без остановок.

– Не волнуйтесь, они все знают. Они знают, сэр, что вы сильный человек.

Это сказал один из тех, кто пришел встречать каноэ.

– Кто ты?

– Не узнали меня, сэр? Я старший в отряде, который пойдет с вами. Я видел вас у Селины. Она послала меня вперед, чтобы все подготовить. Пойдемте, сэр. Мы поговорим потом, когда вы отдохнете.

– Не называй меня «сэр». Я не белый.

Юноша улыбнулся, протянул Мхенди сильную руку.

– Эй, кто-нибудь, поддержите женщину, а то она упадет, – сказал он. – Они оба еле живы от голода и усталости. У них была трудная дорога.

Мхенди проснулся в темноте. Некоторое время он лежал неподвижно, стараясь сообразить, где находится. Наконец сдался.

– Мария, Мария!

Она вошла, держа в руке оловянную плошку с растительным маслом, в котором плавал зажженный фитилек.

– Проснулся? – спросила она.

– Долго я спал? Где я?

– В доме моей матери. Ты проспал ночь и весь день, а сейчас опять ночь. Джозеф велел не будить тебя, пока ты сам не проснешься.

– Джозеф?

– Ты сразу узнаешь его, когда увидишь. Ты встречал его у Селины. Это она его послала подготовить все для твоего путешествия. Он ждет тебя здесь. Позвать его?

– Подожди. Я оденусь. А как ты? Отдохнула?

– Да.

Мхенди сел. Он находился в хижине, построенной из глины и тростника, как две капли воды похожей на ту, в которой родился. Годы, проведенные в Европе, отодвинулись далеко-далеко.

– Поди сюда, Мария.

Она поставила светильник на табуретку и подошла к нему. Он притянул ее к себе. Она прижалась к его груди.

– Я так благодарен тебе, Мария, за все, что ты для меня сделала, за то, что разделила со мной это трудное путешествие, за то, что я больше не одинок.

– Мужу не надо благодарить свою жену. Она делает то, что должна делать, и это доставляет ей радость.

– Все равно, я хочу, чтобы ты знала.

– А я и так знаю, что ты благодарен мне, Мхенди.

Мхенди почувствовал прилив безграничной нежности. Сильнее прижал Марию к себе.

– Я в таком доме родился, – сказал он.

– Знаю, – ответила она.

– Я тебе не рассказывал об этом.

– Мне рассказало сердце.

Он потерся щекой о ее щеку, потом отстранил ее.

– Я должен одеться. Пришли сюда этого Джозефа.

– Хорошо. Пока вы будете говорить, я приготовлю ужин. Люди нашей деревни хотели устроить пир в твою честь, но Джозеф сказал, что не надо. Поэтому они будут приходить по нескольку человек, чтобы приветствовать тебя. А ужинать останется только наш вождь.

Мхенди сидел с Джозефом на склоне холма, возвышавшегося над озером. Полная луна нависла над темной водой.

– Нас всего двенадцать человек, – сказал Джозеф. – Остальные ждут у самых джунглей. Мы добирались сюда, разбившись на группы, чтобы не вызвать толков.

– Но вы убедились, что тропа существует?

– Существует, это точно.

– А как насчет провианта?

– У нас с собой есть все. Что действительно было трудно, так это найти тропу. Две недели ушло на поиски, я уже начал думать, что старики попросту выдумали все это.

– Когда мы выходим?

– Это уж вам решать, мистер Мхенди.

– Вы знаете, что нас ждут опасности?

– Знаем.

– Хорошо. Тогда выступаем завтра.

– Значит, завтра. А теперь вам надо отдохнуть, сэр.

Джозеф ушел. На холм поднялась Мария.

– Завтра отправляемся, – сказал Мхенди.

– Я готова, – ответила она.

Он взял ее за руку, и они пошли вниз по склону к дому.

Дни во мраке, темень ночи; дни без солнца, ночь без звезд. Полно, есть ли месяц в небе? И на месте ль небосвод?

А есть ли у небосвода место?

Что есть время, что движенье? Что есть свет и что есть тьма? Ведь деревьям нужно солнце, свет и воздух, чтобы жить.

Где оно – солнце?

Дни во мраке, темень ночи; джунгли ночью, джунгли днем. Что есть джунгли? Кто их создал? Как родилась в джунглях жизнь?

Сырая земля, ни травинки.

Влага, жара, духота.

Деревья-гиганты и темные воды.

Шорох и шепот, шипенье и тишина.

Шаг крадущийся, подползающая опасность.

Это и есть джунгли?

Джунгли – не только деревья, высокие, как башни; не только тьма, что темнее ночи; не только трясина, не только предательские озера, где затаилась смерть; не только огромные змеи и звери, подкарауливающие жертву.

Это время, которое застыло на месте и издевается над человеком. Это мрак в человеческом сердце. Это человеческий страх. Человека еще не было на земле, а джунгли уже были.

С оглядкой ступай, человек, или джунгли погубят тебя.

В детстве, пугая, мать тебе не лгала.

С оглядкой ступай, человек!

Они вырвались из джунглей только на десятый день. Они бежали к свету, бежали, задрав головы к небу, которое наконец видели снова, и весело смеялись.

Первым опомнился Мхенди.

– Дальше ни шагу! – крикнул он.

Они остановились и пошли назад к тому месту, где стоял он.

– Нам нельзя разбивать лагерь под открытым небом, – сказал Мхенди. – Его могут обнаружить с самолета, нас может выдать дым костра. Нужно вернуться назад, в джунгли. Мы в Плюралии – нужна осторожность.

Он почувствовал, что ими снова овладевает страх. Сильные смелые люди, они боялись этих загадочных джунглей. Ведь они были еще так молоды.

– Где мы разобьем лагерь? – спросил Джозеф.

– Главное, чтобы нас не заметили с самолетов. Где-нибудь недалеко от опушки будет безопасно.

Джозеф принялся командовать. Двоих послал за водой. С остальными пошел искать место для стоянки. Над головой было небо, светило солнце, и к людям быстро возвращалась храбрость.

Мхенди пристально вглядывался в даль. Перед ним была Плюралия – страна его предков. Он не чувствовал усталости. Сегодня же, как только стемнеет, он отправится в путь.

К нему подошла Мария. Он посмотрел на нее и снова – в который раз – с благодарностью подумал: как много она вытерпела ради него. Он обнял ее за плечи.

– Вот мы и пришли, – негромко сказала она.

– Трудно тебе было, – сказал он. – Лучше бы ты осталась.

– Там мне было страшно. – Она посмотрела в сторону джунглей. – Но если бы надо было, я бы снова пошла с тобой… Так вот, значит, твоя земля. Красивая!

– Земля красивая. Не свободная только.

– Ты завоюешь ей свободу… Когда ты хочешь идти?

– Скоро. Сегодня вечером. Так лучше. Ты знаешь, что я не могу взять тебя с собой?

– Знаю. Но ты вернешься, Мхенди?

Он прижал ее к себе. Сколько покоя она принесла ему…

– Я все сделаю, чтобы вернуться, дитя. Пойдем, мне нужно поговорить с Джозефом.

Они пошли назад, в надежный сумрак джунглей.

Джозеф оказался хорошим организатором. В его отряде была поистине военная дисциплина. Одни расчищали место, другие разбивали палатку. Те двое, которых он послал за водой, уже вернулись и сейчас разводили небольшой костер, почти не дававший дыма. Мхенди огляделся по сторонам и довольно кивнул. Они здесь не пропадут.

– Ужин будет скоро готов, сэр, – крикнул Джозеф.

Мхенди подозвал его.

– Ну, как твои ребята?

– Сейчас ничего. – Джозеф смущенно улыбнулся. – А то было напугались. Мы ведь солдаты партии. Удомо называет нас своим ударным отрядом, и вот как осрамились, не сумели побороть страх.

– Мне тоже было страшно, Джозеф.

– Спасибо, сэр. Я скажу моим людям. Это их подбодрит. Но теперь мы уже ничего не боимся.

– Я хочу идти сегодня вечером. Мне кажется, лучше не мешкать.

– Слушаюсь, сэр.