Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Майкл всецело зависел от этих коммерсантов. Без их денег газета не могла существовать. Они уже были у него сегодня и требовали, чтобы газета перестала поддерживать бастующих. Допотопная типография, этот домишко, бумага – за все платили они.

Полгода он работал как вол – и что же? Конечно, его знают в городе, его уважают. Да на кой черт ему уважение! А эти подлые интеллигентики оказались ничуть не лучше коммерсантов. Распинались в преданности, пока дело не дошло до кошелька. Стоило предложить им выкупить у коммерсантов газету, как они тут же в кусты. Куда весь энтузиазм девался! Будто и не они возмущались Советом старейшин и горели желанием создать новую партию. Вот негодяи!

Он схватил красный карандаш и сердитым движением жирно перечеркнул заголовок. К черту проклятых дельцов вместе с их деньгами! Он не позволит обращаться с собой, как с пешкой. Удомо встал и пошел к двери.

– Задержите гранки, – сказал он корректорам, клевавшим носом на веранде. – Сегодня, возможно, придется посидеть допоздна. Скажите наборщику, чтобы пока ничего не набирал. Только пусть никуда не уходит. И вы оба тоже. Я постараюсь вернуться как можно скорее.

Он загрохотал вниз по угрожающе шаткой лестнице, выбежал из грязного, вонючего двора на такую же грязную улицу. Горячий воздух, волнами подымавшийся от раскаленной земли, ударил в лицо. Ему стало трудно дышать, пришлось замедлить шаги. Он шел по направлению к базару.

– Мистер Удомо, сэр! Такси? – Небольшой автомобильчик притормозил рядом с Удомо. Улыбающийся шофер высунулся из окна.

– Денег нет, – улыбнулся в ответ Удомо.

– Отвезу даром. Мистер Удомо – хороший человек.

– Да мне недалеко, – сказал Удомо.

– Зачем ходить пешком, когда можно ехать даром?

Удомо обошел автомобиль, сел рядом с шофером.

Город кишел легковыми такси. Семьи, а то и целые кланы часто вскладчину покупали автомобиль, чтобы пристроить к делу какого-нибудь юношу.

– Вам куда, сэр?

– На базар.

– Очень хорошо. Я отвезу. Я читаю вашу газету. Шоферы такси всегда читают вашу газету. Все говорят, только ваша газета пишет правду. Вы еще будете писать про забастовку в порту? Нам очень нравится, когда вы пишете про белых и про нас. Всем людям нравится.

– Послушай, – сказал Удомо, – я хочу писать о забастовке. Я хочу рассказать вам правду. Но ведь вы знаете, у меня нет денег. Деньги на газету дают коммерсанты, а сейчас они испугались, потому что я пишу о забастовке. Сегодня они сказали мне: больше нельзя писать про забастовку. Сказали, что отнимут у меня газету, если я их не послушаюсь. Ты расскажи своим друзьям. Скажи им: Удомо хочет писать про забастовку, а коммерсанты не разрешают. Ты это всем расскажи. Всем! Скажи, может быть, Удомо арестуют за то, что он пишет про забастовку. А коммерсантам что? Они дрожат за свои деньги. Плевать они хотели на народ.

– Коммерсанты – плохие люди. – На лице шофера отразилось негодование.

«Вот и расскажи всем об этом», – подумал Удомо.

Машина остановилась возле базара. Удомо вышел.

– Спасибо, друг, и не забудь, что я тебе сказал. Скоро придет время с ними посчитаться.

– Я всем расскажу, – кивнул шофер.

Базар был шумный, многолюдный, древний, как сама Африка. Тут мастерили сандалии из подобранных на свалке автомобильных шин, крутили швейные машины, изготовляя прямо на глазах покупателя наряд, сильно смахивавший на ночную рубашку; старенький ювелир, служитель умирающего искусства, самозабвенно трудился над какой-то восхитительной – увы, не золотой, а медной – безделушкой, одной из тех, которые так любят женщины во всем мире; рядом с ювелиром продавали деревенское покрывало, вытканное с таким изяществом и вкусом, что, право, никому, кроме африканцев, не пришло бы в голову отнестись к нему, как к обычной одежде. Покупали мало, но шумели много. Это был не просто базар, но и клуб. Иная женщина несла на продажу в город всего-навсего пяток яиц – только бы проторчать весь день на базаре. Она раскладывала свой товар на крошечном клочке земли, за пользование которым приходилось платить, и целый день сидела на корточках, разговаривая с соседями. Она продавала свой товар только вечером уже перед тем как идти домой. Таких было много. Но было тут немало и настоящих торговцев. И все до единого – непринужденны, громогласны и веселы.

Удомо остановился у ларька. Торговавшая в нем женщина была, по-видимому, здесь своим человеком.

– Скажите, пожалуйста, где можно найти Селину?

Женщина смерила его взглядом и крикнула:

– Спрашивают Селину!

Крик ее потонул в общем гаме. Она повернулась к покупателю. Все, что от нее требовалось, она сделала и тут же потеряла к Удомо всякий интерес. Он усмехнулся и пошел к следующему ларьку.

– Скажите, пожалуйста, где можно найти Селину?

Торговка самозабвенно болтала о чем-то со своей подругой. Не прерывая потока слов, она махнула рукой, отсылая Удомо в самую гущу народа.

Удомо стал протискиваться сквозь толпу. Шум стоял несусветный. Скопление множества человеческих тел в одном месте точно усиливало жару, делало ее нестерпимой. Чем ближе к центру, тем разнообразнее и дороже становились товары. Здесь уже торговали машинами и мебелью. Удомо подошел к долговязому юноше, стоявшему у входа в огромный павильон, где, по-видимому, можно было купить все на свете.

– Где я могу найти Селину? – Здесь не приходилось орать во все горло: было относительно тихо.

Юноша оценивающим взглядом оглядел Удомо.

– А кто ее спрашивает?

– Я. Где можно найти ее? Она говорила, что всякий скажет.

– Вы с ней знакомы?

– Да. Может, теперь вы скажете, где она?

– А кто вы такой?

Удомо с трудом сдержался.

– А вам-то что? Я – Удомо, и я хочу видеть Селину.

Он повернулся и пошел к другому ларьку. Юноша мгновенно переменил тон.

– Мистер Удомо! Подождите, пожалуйста, сэр! Одну минутку, пожалуйста!

Он скрылся за грудой ящиков. «Кажется, знает меня», – подумал Удомо. Теперь минута-другая не имела значения. Оказывается, не так просто найти Селину, как она рассказывала.

Молодой человек вернулся. Следом за ним шла Селина.

– Селина! – воскликнул Удомо.

Он успел забыть, как высока она, как невозмутимо держится. Встретив ее спокойный взгляд, он сразу вспомнил бесконечные дни, проведенные на пароходе в грязи и духоте третьего класса.

– А я думала, вы обо мне забыли, мистер Удомо, – сказала она.

И медленно оглядела его с головы до ног. Она отлично помнила, каким он был на пароходе. Отутюженный пиджак – теперь он как жеваный. Сверкавший белизною воротник рубашки – теперь он посерел от грязи. И этот самый галстук был когда-то без единой морщинки. Брюки на коленях пузырятся, складок нет и в помине. Каблуки совсем стоптаны. Левый ботинок лопнул, и, если бы не носок, мизинец торчал бы наружу.

Селина перевела взгляд на лицо Майкла. Похудел. Скулы и подбородок обозначились резче.

Удомо улыбнулся. Глаза их встретились, и она поняла, что он прочел ее мысли. Он чуть заметно повел плечом. Нет, он не изменился. Она ошиблась. Рубашка, пиджак, брюки, ботинки – все это не так уж важно, в конце концов. А вот то, что она еще тогда подметила в его глазах, осталось. Он пришел не потому, что его прижала жизнь.

– Идемте, – сказала она.

Юноша отступил в сторону. Удомо прошел вслед за Селиной за ящики. Они отгораживали небольшое пространство. Там стоял стол, стулья и узкая раскладушка, на которой спал ребенок. Земляной пол был покрыт ковром.

– Да у вас тут настоящая комната, – сказал Удомо.

– Это и есть комната, – ответила она, – я здесь провожу целые дни.

Удомо взглянул вверх – над головой было синее безоблачное небо.

– Брезентовая крыша натягивается в два счета.

– Здесь можно ночевать, – сказал он.

– А я и ночую иногда… Садитесь, мистер Удомо.

Удомо сел напротив нее. Она сложила руки на коленях и приготовилась слушать.

– Вы взглянули сейчас на меня и подумали: «А он изменился». Да, мне пришлось нелегко, о чем красноречиво свидетельствует хотя бы эта дыра в ботинке. Но я пришел не поэтому. Помните, вы сказали мне, чтобы я пришел к вам, когда настанет час действовать. Этот час настал. И я пришел к вам. Но если вы, как некоторые другие мои знакомые, предпочитаете иметь дело с теми, у кого есть деньги, я сейчас же уйду.

– Не уходите. Рассказывайте.

– Как только я вернулся, я начал издавать газету.

– Знаю. Моя дочь читает мне вашу газету каждый день. И я думаю: да, он говорит правду. Но мы и без того знаем правду. А что делать, он нам не говорит. Вот дочка и читает мне газету каждый день, а я жду.

– Деньги для издания газеты дали мне три коммерсанта.

– И это я знаю.

– А то, что без их указки я шагу не могу ступить, это вы знаете?

– Нет, не знаю.

– Так вот, сначала они боялись за свои деньги. Потом стали бояться прогневить англичан и Совет вождей и старейшин. А теперь поняли, что при помощи газеты можно торговаться с Эндьюрой. Они говорят ему: «Мы угомоним Удомо, а вы сделайте для нас то-то и то-то». Они знают теперь, какое сильное оружие – газета…

– Вы им это показали.

– Я не думал, что имею дело с жуликами. Я понимал, что они преследуют свои интересы, но я не знал, что они жулики…

– А вы не можете порвать с ними?

– Газета мне необходима. Кроме того, я подписал с ними контракт на год.

– Значит, целый год вы будете ходить у них на поводу?

– Вот об этом я и хотел поговорить с вами.

– Я слушаю.

Она встала, зажгла примус и поставила на огонь чайник.

– Эта забастовка в порту… – медленно начал он. – Вы читали, что я писал о ней?

– Лучше всего вы написали в первый день. Вы тогда сказали всю правду.

Горькая усмешка скривила губы Удомо.

– Да! Но в тот же день все трое явились ко мне. Они видели Эндьюру, и тот предупредил их, что правительство может прикрыть газету.

– И на следующий день вы немного сбавили тон?

– Да, на следующий день я немного сбавил тон. А ведь эта забастовка могла бы стать началом. Но мне нужна помощь. Меня наверняка посадят в тюрьму, так пусть хоть недаром. Поэтому я и пришел к вам.

Селина, достававшая в этот момент чашку, застыла на месте. Затем повернулась к Удомо. Чайник закипел. Проснулся и заплакал ребенок. Она все смотрела на Удомо. Наконец отвела от него глаза и пошла к раскладушке. Одной рукой расстегнула платье, другой взяла ребенка. Ребенок потянулся к ее груди и сразу же перестал плакать…

Селина повернулась, и Удомо увидел на ее губах улыбку. Впервые он видел, как она улыбается.

– Расскажите мне, что вы надумали, – сказала она.

Селина заварила чай, налила и подала ему чашку.

Удомо выпрямился. Теперь улыбался и он.

– От вас я вернусь в редакцию. Сяду за стол и напишу воззвание. Я призову народ восстать против чужеземцев и потребовать права на самоопределение. Я скажу ему, что Совет вождей и старейшин во главе с доктором Эндьюрой – слепое орудие в руках англичан. Я скажу, что настало время борьбы за то, чтобы мы сами и каша земля освободились от ига чужеземцев. Мы выпустим очередной номер газеты. Воззвание будет на первой странице. Завтра весь народ узнает о нем.

– И вас арестуют.

– Да.

– И что тогда?

– Тогда вы и мой друг Эдибхой объедините вокруг себя народ. Лидеры портовой забастовки помогут вам. Я уже говорил с ними.

– А потом мы соберем деньги и уплатим за вас штраф?

– Нет! – крикнул Удомо.

Селина усмехнулась.

– Зачем же сердиться, мистер Удомо?

– Ни в коем случае не платите никаких штрафов. Я должен отсидеть положенный срок. Ваше дело – поддерживать в народе брожение и создать партию, которая поведет его к свободе. Вы не понимаете, Селина, ведь в тюрьме я буду той силой, которая сплотит народ. Ну как, вы поддержите меня?

Селина встала и подошла к нему, придерживая одной рукой ребенка. Ее глаза сверкали. Она присела перед ним, как в реверансе, затем взяла его правую руку и прижала к губам.

– Ты задумал такое дело и еще спрашиваешь, поддержу ли я тебя?

Он встал. Казалось, сама земля вселяет в него новые могучие силы.

– Я готов умереть за мой народ.

– Мы хотим, чтобы ты жил, Удомо, и освободил нас. Иди и пиши воззвание. Мне нужно еще многое сделать, со многими поговорить. Почему ты не пришел раньше?

– Я только сегодня понял, что надо делать. И сразу же пришел к вам.

– Ладно. Нам нужно кое-что обсудить до того, как они заберут тебя. Я пришлю машину – ты закончишь работу и сразу приедешь ко мне.

– Я кончу, наверное, очень поздно, за полночь. Это воззвание надо писать с умом.

– Ну что ж, значит, сегодня мы не будем спать. За ночь мы обсудим, что делать завтра, что делать потом. А твой доктор, он хороший человек? На него можно положиться?

– Вы сами увидите, когда познакомитесь с ним.

– Хорошо. Я пошлю за ним машину. Мы успеем поговорить до твоего прихода. Времени у нас мало, а дел много. Ты поужинаешь и отдохнешь у меня, когда кончишь. А теперь иди, Удомо!

Селина вышла с ним. И сразу же на них обрушился шум базара. Удомо забыл, где он находится, и теперь это вавилонское столпотворение оглушило его. Как странно, в комнатку Селины шум не проникал вовсе. Селина велела юноше привести нужных ей людей. Затем повернулась к Удомо.

– А денег тебе не нужно, Удомо?

– Нет! – Он быстро зашагал прочь, расталкивая толпу.

– Сегодня я устрою в твою честь пир, – крикнула ему вслед Селина.

Корректоры уныло читали гранки.

– Был кто-нибудь?

Бодрые нотки в голосе Удомо заставили их встрепенуться.

– Один из директоров заходил, – ответил старший.

– Ну и что?

– Прошел к вам в кабинет, прочитал гранки первой страницы. Мы сказали ему, что она вам не нравится, а он ответил, что хозяин здесь он. – Корректор выжидательно замолчал, но Удомо не раскричался, по обыкновению, и он продолжал – Директор тут кое-что подправил и сказал, что если вы будете против, то чтоб сообщили ему до того, как пустите газету в печать. Сказал, что будет ждать вас у себя в конторе до пяти.

– Уже почти пять, – сказал Удомо. – Беги скорее к директору, скажи, что все в порядке. Я принимаю его поправки. Иди, иди. Что ты на меня так смотришь? Директоров раздражать нельзя. Кто нам дает деньги?

– Но, мистер Удомо, сэр!

– И возвращайся поскорее. У нас еще много дел.

Старший корректор с явной неохотой пошел вниз.

– И чтобы никто не отрывал меня, никто.

Он вошел в свой кабинет, одним движением руки очистил стол и рванул к себе машинку. Увидел, что вместе со всем остальным скинул на пол и бумагу, усмехнулся. Встал на колени, собрал рассыпавшиеся листы. Сел за стол, вставил лист бумаги и застучал на ветхой машинке. Первые слова ложились на бумагу неуверенно.

«ВОЗЗВАНИЕ К НАРОДУ!

ЧАС СВОБОДЫ ПРОБИЛ!

Народ Панафрыки! Час свободы пробил! За дело! В порту бастуют наши братья. Это только начало. Они бастуют, потому что не хотят больше быть рабами».

Он писал долго, не отрываясь. Потом закрыл глаза и откинулся на спинку стула. У него закружилась голова от слов, которые он написал. Дело сделано! Путь назад отрезан. Он открыл глаза. Прочитал написанное. Кое-что подправил. Да! По-другому нельзя. В большинстве своем это люди темные, поэтому надо писать понятно, лозунгами. Теперь дело за остальными– за Эдибхоем, за Селиной, за портовиками. А что, если поражение и он долгие годы будет гнить в тюрьме, забытый всеми? Нет!.. Он встал, отпер дверь и позвал корректоров.

– Видел директора?

– Видел, – сказал старший.

– Ну, что он?

– Обрадовался. Сказал, наконец-то вы ума стали набираться, а сам смеется. Значит, говорит, зря я распорядился, чтобы наборщик не принимал от него никаких сумасбродных статей.

– Отлично! А теперь прочтите вот это. – Он пододвинул им воззвание.

Они читали, стоя рядом, склонившись над его столом. Когда они подняли на него глаза, он облегченно вздохнул. Ему нужно было знать, какова сила его слов, – их лица сказали ему это.

– Бог мой! – Старший корректор даже задохнулся.

– Так ведь это… это… – сказал второй и вдруг заорал во все горло: – СВОБОДА!

– Давайте за дело! Это надо набрать сегодня же.

– Но ведь вас арестуют, – сказал старший.

– Несомненно, – улыбнулся Удомо.

Он понимал, что отныне каждое его слово, каждый жест должны быть рассчитаны на публику.

– Печатать будем, пока хватит бумаги. Истратим всю бумагу, какая есть. Завтра она уже не понадобится. Каждый заберет с собой по пачке газет. Они постараются конфисковать весь выпуск.

– Слушаюсь, сэр! – Глаза младшего корректора сияли.

– А наборщик? – сказал старший. – Он не станет набирать это. Не станет – я его знаю. Он только взглянет и сразу побежит с доносом к директору, а то и в полицию. Он ведь трясется за свое место.

– А ты? – спокойно спросил Удомо.

– Вы же знаете, что я с вами.

– Хорошо! Настанет день, и ты будешь редактором нашей газеты. Настоящей газеты.

– Но как же быть с наборщиком?

– Он любит выпить, – сказал младший корректор.

– А его помощник не мог бы набрать?

– Помощник и делает всю работу, – сказал старший.

– Ты думаешь, он согласится набрать это, если старик уйдет?

– Он готов за вас в огонь и воду, – быстро ответил младший корректор.

– Куда же деть старика? – спросил старший.

– Ты знаешь Селину? С рынка?

– Кто не знает Селины? Она ворочает большими делами. Богатая женщина.

– Сходи к ней. Скажи, что я послал. Объясни, что из-за старика может все сорваться. Скажи, что он любит выпить.

– Все?

– Да. Хотя постой. Скажи еще, что нам нужны деньги на такси, и узнай у нее адреса, где можно спрятать газеты от полиции. Иди скорее, пока она еще на рынке.

На этот раз старшего корректора подгонять не пришлось. Вернулся он очень скоро. Вытащил из кармана толстую пачку денег.

– Селина говорит, через пятнадцать минут старика здесь не будет. Она сама приехала за ним и меня подвезла. Сказала, что подождет, пока я поднимусь наверх, и тогда пойдет к старику.

Удомо кинулся к окну и успел увидеть, как внизу в дверях типографии мелькнуло платье Селины. Немного погодя она вышла в сопровождении старика. Они о чем-то поговорили, затем старик вошел в дом.

– Садитесь по местам, – поспешно распорядился Удомо.

Он бросился в свой кабинет. Сунул в карман только что написанное воззвание. Когда старик, постучавшись, вошел в комнату, Удомо сосредоточенно правил гранки первой страницы.

– Мистер Удомо, почему вы задерживаете гранки? Я буду жаловаться. Вы что, не знаете, который час?

– Извините, пожалуйста, – кротко сказал Удомо. – Один из директоров внес кое-какие изменения, и я переношу их на рабочий экземпляр.

– Я слышал об этом уже час назад.

– Извините, мистер Таунсенд. Знаете, у меня были сведения, что грузчики пошли на уступки.

– Пустые слухи. Разве с этими дураками столкуешься? И что вы с ними носитесь? Нет, не одобряю я этого…

– Больше я не буду о них писать, мистер Таунсенд. Обещаю вам.

– Образумились, значит. Что ж, пора! Но я, собственно, зашел сказать, что я сейчас уезжаю. Надо повидать клиента. Очень крупный заказ. Сами знаете, одной вашей газетой типография долго не продержится. Помощник управится и без меня. А вечером я постараюсь заехать.

– Ну зачем вам беспокоиться. Я пошлю в типографию одного из своих корректоров.

– Ладно. Но только без глупостей.

Удомо развел руками с видом оскорбленной невинности.

– В таком случае до свидания. Очень рад, что вы наконец одумались.

– До свидания, мистер Таунсенд.

«До чего же он глуп и самодоволен», – беззлобно подумал Удомо.

Старший корректор просунул голову в дверь.

– Уехали. Забрала она его.

Удомо вскочил.

– Пошли! У нас дел по горло. – Они сбежали вниз по скрипучей лесенке. – Адреса у тебя?

– Она сказала взять такси и привезти все газеты к ней домой.

– Хорошо! – Удомо первым вошел в типографию. – Заприте двери. – Приветливо улыбнулся мальчишке, который встал ему навстречу. – Ну и задание же я тебе сейчас дам, брат! Потом в старости будешь об этом внукам рассказывать. Есть хочешь?

– Хочу, сэр. – Мальчишка улыбнулся во весь рот. Из пачки, присланной Селиной, Удомо достал фунт стерлингов и протянул младшему корректору.

– Сбегай купи еды. Она нам пригодится. Заприте за ним двери. – Он снял пиджак, теперь его мало беспокоило, что все увидят прорехи на рубашке, и протянул мальчишке воззвание.

– Покажи-ка нам, как работает этот станок. Мы будем печатать, а ты пока набирай.

– Слушаюсь, сэр! – сказал мальчишка. Он чувствовал себя героем.

Около двух часов ночи такси подкатило к дому Селины. Из окон дома лился свет. Это был один из немногих домов в западной части города, в котором было электричество.

– Приехали, сэр, – сказал шофер.

Из дома доносились голоса, кто-то крикнул:

– Приехали!

Встречать Удом о вышла целая процессия во главе с Эдибхоем и Селиной. Он сразу же оказался окруженным людьми, ответил на десятки рукопожатий.

– Готово? – спросила Селина.

– Готово, – ответил он. И протянул Эдибхою газету, которую держал зажатой в руке. – В такси десять тысяч экземпляров, Селина.

– Этим займемся мы. Ты свое сделал.

– И устал же ты, наверное, – сказал Эдибхой.

– Времени отдыхать у меня будет достаточно.

– Пошли, – позвала Селина. – Ты сейчас поужинаешь, Удомо. А доктор пока прочитает нам твое воззвание. Пошли!

В большой комнате за столом, заставленным напитками, сидело человек двадцать. Никто не был пьян, и это понравилось Удомо. Значит, народ подобрался серьезный. На несколько минут они остались вдвоем с Эдибхоем.

– Ну как? – спросил он.

Эдибхой сиял:

– Замечательные люди! Такие не отступят. Не подведут. Но эта Селина, брат!.. – Он радостно захохотал. – Мы уже многое с ней обсудили.

Селина подвела к Удомо своего мужа и старшую дочь. Муж был низенький, толстый человечек с сонными глазами. Он приветливо улыбнулся. Дочка– худенькая, долговязая, лет двенадцати. Селина представила мужа и тут же велела ему забрать из такси газеты и расплатиться с шофером.

– Значит, это ты читаешь матери газету? – спросил девочку Удомо.

Она застенчиво потупилась.

– Она, она, – ответила Селина. – Сейчас она подаст тебе ужин. Смотри, дочка, накорми гостя хорошенько. Это великий сын нашего народа! Он должен быть сильным. А вы, доктор, пока почитайте нам.

Удомо прошел за девочкой в маленькую комнату, смежную с большой.

– Не закрывай двери, – сказал он. – Я хочу послушать.

Эдибхой вышел на середину и стал читать. Он читал, и голос его набирал силу, становился все более страстным, словно отражая чувства, владевшие Удомо, когда он писал свое воззвание.

Удомо перестал есть; он весь обратился в слух. Завтра тысячи людей, быть может, сотни тысяч, услышат эти слова. Они распространятся по земле, как пламя, как голос говорящих барабанов. Пробудят ли они народ? Поднимут ли его?

Эдибхой дочитал до конца. Наступило молчание. Вдруг чей-то голос взорвал тишину:

– СВОБОДА!

Остальные подхватили клич. И мощные голоса сотрясли дом.

Удомо откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Он чувствовал озноб во всем теле. Сердце глухо стучало. Он перевел дыхание и открыл глаза. Значит, все правильно. Момент наступил, и он сумел воспользоваться им.

– Но битва еще впереди, – прошептал он про себя.

Теперь заговорили все разом, и Селине пришлось сдерживать их.

– Он голоден, он устал, – кричала она. – Дайте ему поесть. Потом он будет отдыхать, и никто к нему не войдет. Слышите, никто! Он отдохнет, и мы расскажем ему, что решили делать дальше. Потом он поедет к себе и будет ждать тех, кто должен прийти за ним, а мы возьмемся за работу. За работу! Ему нужна победа, а не ваши похвалы. Правда, доктор?

Прекрасно, думал Удомо, прекрасно. Замечательная женщина Селина. Пусть она действует. А направлять ее будет Эдибхой. Надо напомнить Эдибхою, чтобы он послал Лэнвуду в Лондон обстоятельный доклад. Они разошлют его в газеты, организуют демонстрации, запросы в парламенте. Копию доклада надо послать в Лигу наций. Боже мой! Господи боже мой! Наверное, то же самое, что испытывает сейчас он, испытывали люди, совершавшие революции в прошлом! Люди, имена которых вошли в историю. Как будто тебя подхватил стремительный поток. А ты спокоен. Были ли они уверены в успехе? Наверное, да, иначе не начали бы. Эти люди не подведут меня. Не подведут! Мой призыв как пламя охватит землю и поднимет народ на борьбу. К оружию, мой народ! Главное – спокойствие, друг. Волнения, восторги – это для других. На тебе ответственность. Все еще может рухнуть. Подумай об этом. Кет! Не рухнет! Этого не может быть. Не должно быть! МЫ ПОБЕДИМ! Как нужна сейчас здесь вся группа! Даже Мэби. Они приедут. Обязательно приедут. Я позову их, и они приедут. И Том освободится наконец от женщины, которая кормит его, одевает и презирает. И Мхенди освободит свою страну. Да! Мы сделаем это.

Вошла Селина. Девочка убежала.

– Ты сыт?

– Спасибо, Селина. – Он вспомнил про деньги, лежащие у него в кармане. Достал пачку и протянул ей. – Я взял, сколько нам понадобилось.

– Оставь их себе.

– Нет. Я взял, сколько надо. Это твое.

– Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, Удомо.

– Возьми деньги.

Селина усмехнулась.

– Чего ты сердишься? Хорошо, я возьму. – Она взяла деньги. – А теперь пойдем.

– Я не устал.

– Пойдем, Удомо.

Он встал и пошел за ней через весь дом в заднюю комнату.

– Вот сюда. Ровно через час я приду за тобой. С той стороны есть ключ. Запри дверь. Хотя и так никто не потревожит тебя. Там есть еще одна дверь. Ты поймешь, зачем она. А теперь иди.

Удомо открыл дверь, переступил порог и быстро повернулся к Селине.

– Что это?

Селина ласково взглянула на него.

– Она разделит с тобой этот час отдыха. В тюрьме нет женщин. Посмотри на нее, она молода и красива. Она не знала мужчин, но знает все, что должна знать наша женщина. Тебе будет хорошо с ней.

– Но, Селина, кто она? Я…

– Уж не собрался ли ты заводить у нас обычаи белых? Эта девушка – дочь твоего народа. Она для тебя. Ты мужчина, она женщина. Что нужно еще? Разве не так было у нас всегда? Иди к ней и отдохни. Одно только ты должен мне обещать: если сбудется то, о чем мы мечтаем, ты, наш вождь, не возьмешь в жены белую женщину. Над нами не должно быть белой женщины. Обещай мне.

«Она права, – подумал Удомо, – права».

– Обещаю, – торжественно сказал он.

– А теперь иди. Никто больше не знает. Будь счастлив.

Когда он вошел, девушка повернулась к нему. Она действительно была хороша. Ее глаза приветливо улыбнулись ему. Темные глаза. Они чуть задержались на его лице и скользнули в сторону.

– Поди сюда, – сказал он.

Она подошла и стала перед ним, опустив головку. На ней не было ничего, кроме тонкого покрывала.

– Как твое имя?

– Меня называют Нэнси, – прошептала она.

– Посмотри на меня, Нэнси.

Она подняла голову. От нее пахло душистым мылом.

Темные глаза, темные, как африканская ночь. Не светлые и ясные, как у Лоис. Лоис… Почему она всегда жила в его душе? Ведь он уже давно не вспоминал о ней, и все-таки она была с ним всегда.

– Здесь слишком светло, – сказал он.

Нэнси потянулась к выключателю. Свет погас. Она нашла его руку.

– Идем, – прошептала она, ведя его через комнату.

Не светлые и ясные, как у Лоис…

Уже потом ему стало казаться, что это Лоис – новая Лоис, постигшая искусство любви в лесах Африки, где женщины испокон веков учились ему. Он знал, что это иллюзия. И все же цеплялся за нее, пока мог… Потом пришел покой. И сразу же мысли его вернулись к Лоис, – такой, какой она была там, в горах, в далекой чужой стране. И его потянуло к ней, к прежней. Она знала лишь то, чему ее научило сердце; эта знала искусство любви.

– Я угодила вам? – прошептала Нэнси.

Он погладил ее по щеке и ничего не сказал.

Лоис…

Глава вторая

Адъютант губернатора отворил дверь и провозгласил:

– Его превосходительство!

Джонс и Смизерс встали. Губернатор, лорд Росли, быстрыми шагами вошел в комнату и сел в свое кресло.

– Джентльмены…

– Сэр, – почти в унисон отозвались Джонс и Смизерс.

– Садитесь, пожалуйста. Я пригласил вас сюда потому, что мне не очень нравится поворот событий. Мне хотелось поговорить с вами до начала заседания исполнительного комитета.

– Вы видели газету? – спросил Смизерс.

– Только что прочел. Сильно написано! Может наделать хлопот, если дойдет по назначению. Вопрос в том, дойдет ли?

Смизерс сказал:

– Вся полиция поднята на ноги. Обнаруженные газеты немедленно конфискуются. За пределы города мы ее не выпустим, так что скоро весь тираж будет уничтожен.

– А вы знаете, сколько экземпляров находится в обращении? – спросил Росли.

– Я говорил с одним из владельцев газеты. Обычный выпуск не превышает трех тысяч.

– Но это необычный выпуск, – спокойно возразил Джонс. – Я заходил утром в типографию. Вчера ночью был израсходован трехнедельный запас бумаги. Может, и больше… Хозяин типографии точно сказать не может.

– А что он говорит в свое оправдание?

– Он к этому непричастен. Вчера вечером его не было в типографии – ездил к одному клиенту. Удомо воспользовался его отсутствием.

– А владельцы?

– Я уверен, что и они ничего не знали, сэр, – сказал Смизерс.

– Значит, чего доброго, в городе могут быть припрятаны десятки тысяч газет?

– Боюсь, что так, – согласился Джонс.

– Мне это кажется маловероятным, – возразил Смизерс.

– Посмотрим, во что все это выльется, – сказал губернатор. – Кстати, каково настроение в городе? Распространяется газета или нет? И вот еще что меня беспокоит, стоит ли за Удомо какая-нибудь организация?

Губернатор посмотрел на Смизерса, затем на Джонса. Вынул портсигар и протянул им. Смизерс взял сигарету. Джонс достал свою трубку. Смизерс откашлялся.

«Напыщенный осел», – привычно подумал Джонс. Поймал веселый огонек, мелькнувший в глазах губернатора, и поспешно отвел взгляд.

– Буря в стакане воды, – твердо заявил Смизерс. – Удомо – обыкновенный смутьян. Он и его два болвана посажены под замок. Пусть посидят немного, им полезно. Дурацкие листки полиция быстро выловит. На том дело и кончится. Покричат еще немного и успокоятся. Я здесь не первый год, сэр. Все это я видел, и не раз.

– Значит, вы думаете, что за спиной Удомо нет никакой организации?

– Конечно, нет, сэр! И чем скорее состоится суд над ним, тем скорее все успокоятся. Эта публика уважает твердость. Я убежден, что, если мы поведем себя твердо, не пройдет и недели, как шумиха уляжется. Совет вождей и старейшин поддержит любые действия правительства. Эндьюра сам скажет об этом на сегодняшнем заседании.

– А народ пойдет за Эндьюрой?

– Эндьюра самый проницательный политик в стране и его уважают. Я бы рекомендовал не тянуть с судом, назначить его на завтра или на послезавтра. И еще, по-моему, необходимо решительно и беспощадно пресекать любые противозаконные действия – нарушения общественного порядка, воровство и вообще всякие безобразия. Это приведет их в чувство. Будьте уверены, они скоро забудут Удомо.

– Короче говоря, – сказал Росли, – вы стоите за применение силы?

– В данном случае, сэр, да!

– Вы думаете, это даст результаты, Джонс?

Смизерс вспыхнул. Пальцы, державшие сигарету, задрожали.