Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Пол!

Мэби тяжело вздохнул. Женщина подбежала к нему, обняла и потащила к столу, заставленному бутылками. Лоис засмеялась не без ехидства.

«Других женщин ты, кажется, не очень-то любишь», – подумал Удомо.

– Выходите из клетки, Майкл Удомо, – твердо сказала Лоис. – Сейчас надо веселиться. Не думайте ни о чем!

– А я и так не в клетке, – ответил он.

– Нет?

«Она немного пьяна», – подумал он.

– Нет!

– Итак, значит, хоть вы и в клетке, но не в клетке… Понимаете меня?

– Нет.

– Я так и думала… Пойдемте выпьем.

– Я не пью. Принести вам?

– Пойдемте выпьем, – повторила она.

В ее глазах был вызов. Он улыбнулся, как улыбаются, исполняя детский каприз.

– Хорошо.

– Я сама принесу, – сказала она.

– Только ничего крепкого, пожалуйста…

Взгляд Майкла упал на ее обнаженные плечи – полные, покатые, с легким налетом загара. Он оглядел всю ее фигуру. Как это он до сих пор не заметил, что она так хороша собой. Не красавица, не молода, но очень хороша. Великолепная осанка и эта манера держать голову, чуть набок.

Танцующая пара заслонила ее от него. Он переступил с ноги на ногу, прислонился к стене. Надо бы найти свободное место. Мимо него, прильнув щекой к щеке, плыли в танце Джо Фэрз и Эдибхой. Глаза девушки были закрыты. На лице Эдибхоя сияла улыбка. Он подмигнул Удомо. И тут же они затерялись среди танцующих.

Вернулась Лоис и протянула Майклу рюмку. Он пригубил и сморщился: вкусно, но крепковато.

– Что это?

– Ключ от клетки, – ответила она.

Он быстро окинул ее взглядом с головы до ног.

– О, начинаем интересоваться женскими фигурами… – усмехнулась она.

– Я только сейчас увидел, какая вы красивая.

– Майкл Удомо, вы делаете успехи.

– Вы ведь открываетесь людям не сразу.

– Это потому, что я подкрадываюсь к ним незаметно. Подбираюсь сзади. Они ничего не подозревают. А потом глядь – я совсем рядом. Тогда они начинают хотеть того, что рядом. Только это не про них… – Она допила рюмку и насмешливо взглянула на него.

Он проглотил содержимое своей рюмки одним глотком и передернулся.

– Пошли танцевать, – сказала она.

– Не умею.

– Сейчас самое время учиться.

Она взяла у него рюмку, поставила ее и остановилась в выжидательной позе. Он неумело обнял ее за талию, сделал несколько неуверенных шагов и вдруг поймал ритм. Все сразу стало легко, просто, привычно, как будто он вспомнил что-то давно знакомое.

– Я думала, вы совсем не умеете танцевать.

– Первый раз в жизни занимаюсь этим делом.

Он обхватил ее поудобнее, крепче прижал к себе и почувствовал округлую мягкость ее тела. Да, она действительно подкрадывается незаметно. Что правда, то правда.

– Вы сказали правду, – проговорил он. – Вы подкрадываетесь к людям незаметно.

– И еще я сказала, что это не про них.

Они замолчали и танцевали молча, пока не кончилась пластинка.

Потом Лоис оставила Удомо и пошла к Джо выбрать новую пластинку.

Удомо отправился туда, где стояли, ожесточенно споря, Мхенди и молодой лорд. У каждого в руке была бутылка, и они то и дело наполняли рюмки. У Мхенди глаза налились кровью, у лорда они стали стеклянными. Слева от них на полу между двумя молоденькими женщинами сидел Пол Мэби. На коленях у него лежал открытый блокнот, и он делал торопливые наброски. Наблюдая за тем, что появляется из-под его карандаша, женщины заливались смехом.

Лорд тыкал пальцем в грудь Мхенди.

– Согласен. И все равно, ведете вы себя непоследовательно. Вечно нападаете на тех, кто стоит на вашей стороне.

– Да нам вовсе не нужно, чтобы кто-то стоял на нашей стороне, – прервал его Мхенди. – Нам нужны справедливость и свобода!

– Именно потому мы и стоим на вашей стороне…

Мхенди взглянул на Удомо и покачал головой:

– Ну как вы не понимаете, друг мой. Ведь все это очень просто. Я – черный. И мой друг Майк – вот он – тоже черный. Нам вовсе не нужно вставать на нашу сторону. Мы сами – наша сторона. Нам не приходится вникать в проблему. Мы сами – эта проблема. Когда вы говорите «расовый барьер», для вас это пустой звук; для нас же это горький опыт, печальная действительность, с которой вы никогда не сталкивались и никогда не столкнетесь. Вам легко говорить «будьте благоразумны!». Для вас это нечто отвлечение, вы можете позволить себе роскошь быть благоразумными.

– Все это я прекрасно понимаю, – терпеливо говорил лорд. – Будь я в вашем положении, я, конечно, испытывал бы те же чувства. И все же я настаиваю: чтобы заставить других смотреть на вещи вашими глазами, заставить их почувствовать ваше положение, нужна дипломатия, а не злобные выпады. Только так вы сможете завоевать участие и поддержку. Понимаете?

Бешенство охватило Удомо.

– Что вы подразумеваете под дипломатией?

– Выдвигайте умеренные деловые предложения в своих статьях и речах. Откажитесь от неразумных лозунгов Тома Лэнвуда. Бы можете помочь нам выработать основу для дальнейшего сотрудничества…

Больше Удомо не мог терпеть.

– Сотрудничество! – сверкнул он глазами. – О каком сотрудничестве может идти речь между хозяином и рабом?..

– Ну зачем эти громкие, затасканные фразы?..

– Благоразумие не для нас. Раб стремится сбросить цепи, а не проявлять благоразумие. Только свободные люди могут позволить себе роскошь быть дипломатами.

Молодой лорд сокрушенно вздохнул.

– Слишком уж вы горячитесь, мой милый. А напрасно.

– Зато его чувства неподдельны, – спокойно возразил Мхенди.

– Этим вы ничего не добьетесь.

«Бесполезно с ними спорить», – подумал Удомо. Усилием воли он подавил гнев. Этот человек глуп и пьян. Он чувствовал, что его трясет. Глуп и пьян! С ними можно разговаривать только на одном языке. Ну что ж, поговорим! Поговорим, будьте уверены!

– Время покажет, добьемся мы или нет.

Он повернулся спиной к Мхенди и лорду. На него налетела танцующая пара. Он грубо – со злостью даже – отпихнул их. Мужчина начал что-то возмущенно говорить, но Удомо, не слушая, вышел из комнаты. До него донеслись голоса из кухни, и он направился туда. Там Лоис с Эдибхоем уговаривали Джо, которая успела уже допиться до слез, съесть что-нибудь. Увидев Удомо, Джо встала, покачнулась и повалилась ему на грудь.

– Никто меня не любит, – плакала она. – Никто не любит. А вы любите? Сильный, большой Майкл Удомо, вы будете меня любить? Будете? Вы любите меня?

Колени ее подгибались, она почти висела на нем.

– Совсем пьяная, – сказала Лоис. – Ешь, когда тебе говорят!

– Не буду, – сказала Джо.

– Ну ради меня и ради Майкла, – уговаривал Эдибхой.

– Не буду. Никто меня не любит.

– Любим, любим, – сказала Лоис.

– Неправда! Я молодая, я красивая, а любят они вас… Все любят вас. Меня никто не любит…

Она начала рыдать.

Вошел Пол Мэби.

– Что тут происходит?.. А-а…

– Может быть, вы, Пол, ее уговорите?

Он обнял девушку за плечи.

– Пошли, Джо. Выйдем на минутку в сад. Я очень хочу есть, только сначала надо подышать свежим воздухом. Пошли!

Пол повел ее к двери. Она послушно вышла с ним.

– Слава тебе господи! – сказала Лоис.

– Он заставит ее поесть, – сказал Эдибхой и пошел в гостиную. Лоис посмотрела на Удомо.

– Что с вами?

Он улыбнулся. Хмурое выражение сошло с лица.

– Так, немного поспорил…

Она искоса взглянула на него. Вот теперь он, кажется, совсем освоился, почти совсем.

– Сейчас я сварю кофе, – сказала она. – Садитесь!

Он следил за ее движениями. Через закрытые двери долетали приглушенные звуки музыки.

– Я хотел спросить вас про пальто, – сказал он.

– Оставьте его себе.

– Но…

– Вас беспокоит, что скажет мой муж?

– Да. Оно может понадобиться ему.

– Не понадобится. Он не вернется.

Она понимала, что он хочет спросить ее о муже. И знала, что не спросит.

– Значит, я могу носить его?

– Вели оно вам нравится.

– Очень нравится. У меня сейчас туго с деньгами.

– В таком случае оно ваше.

– Благодарю вас.

Она стала разливать кофе.

«А с ней хорошо, спокойно», – думал Удомо.

Вернулись Мэби и Джо. Холодный ночной воздух немного протрезвил ее. Она ступала тверже. И лицо стало осмысленнее.

– Теперь надо что-нибудь съесть, – сказал Мэби.

Лоис налила им по чашке кофе. Вошел Эдибхой.

– Выпьем кофе – и домой.

Лоис ощутила на себе взгляд Удомо. Она быстро посмотрела на него. Их глаза встретились. И оба почувствовали, что Мэби наблюдает за ними. Внезапно Мэби усмехнулся едва заметной, растерянной усмешкой, таившей в себе беспредельную грусть. Он быстро выпил кофе и встал.

– Пора по домам, друзья.

– Я хочу спать, – хрипло сказала Джо Фэрз.

Она встала, пошатываясь, сделала шаг и плюхнулась на колени Удомо. На его лице появилось отвращение. Он чуть не столкнул Джо с колен, но ее подхватил Эдибхой и вывел из кухни.

Мэби и Лоис наблюдали за Удомо. Но он сразу же овладел собой. Лицо стало непроницаемым.

– Беспомощность бывает неприятна… – мягко сказала Лоис.

– Дело вовсе не в этом, – быстро ответил Удомо.

– Да, – кивнул Мэби, не сводя глаз с Лоис. – Дело не в этом.

Лоис вдруг почувствовала, что ее припирают к стене. И решила не сдаваться.

– А в чем же?

Удомо встал, собираясь уходить.

– Просто я не привык к женскому обществу…

В кухню заглянул Эдибхой.

– Все в порядке, Лоис. Немного погодя укройте ее потеплее. Поехали. До свидания, Лоис, и большое спасибо.

– Спокойной ночи, – сказал Удомо. Он вышел, так и не взглянув на нее.

– Я сейчас догоню вас, – крикнул Мэби. – Лоис…

– Да? – Надо бы пойти посмотреть, как там остальные. Внезапно она почувствовала смертельную усталость.

– Вы уже давно знаете нас – всех вместе и каждого в отдельности… – Он пожевал нижнюю губу.

– И что из этого?

– Не торопите меня.

– Меня ждут гости.

– Как-нибудь обойдутся без вас еще минутку.

– Я устала.

– Да, конечно… Вы уже давно знаете нас и знаете, что нас связывает. По доброй воле – если, конечно, таковая существует – мы решили посвятить свою жизнь высокой цели. Мы хотим завоевать свободу целому континенту. Во имя этого мы живем. Как-то мне сказали, что выражение «потерянное поколение» относится именно к нам: мы оторвались от своего народа и не нашли места в вашем мире…

– Зачем сейчас об этом?

– Затем, что вы – чудесный человек, Лоис. Вы были нам добрым другом. Я знаю вас, Лоис, милая вы моя. И я не хочу, чтобы за добро мы отплатили вам злом.

– Понимаю…

– Понимаете ли? Возьмите хотя бы этот случай с Джо… Мы живем, собрав всю свою волю в комок.

Струны натянуты туго. Слабости не должно быть места. По-моему, мы в значительной степени восприняли идею коммунистов относительно целей и средств. Чтобы освободить Африку, мы должны подчинить чувства воле.

– Вы говорите как-то очень уж горько для претендента на роль освободителя.

Мэби невесело рассмеялся.

– Не забывайте, что я вам сказал, Лоис. Я и сам его немного боюсь. Но я мужчина, а вы женщина, познавшая муки одиночества…

– Что вы, Пол!..

– В нем чувствуется неистовая сила, это должно импонировать вашему трезвому, спокойному уму. Я постараюсь узнать его поближе. Он может стать искрой, которая зажжет нас всех.

– Вам пора домой, Пол!

– Всего хорошего, дорогая.

Мэби ушел. Лоис сидела, облокотившись о стол. Все это, конечно, вздор. Но Пол – человек проницательный. Он все понимает. Освободители континента! Мужчины так глупы. По-настоящему важно только одно – освободить сердце и ум от страха. А этого, самого главного, никто из них не понимает. Даже Пол, при всей своей проницательности. Вопреки своей проницательности. А тот, второй, этот Майкл Удомо… Лоис собралась с духом и пошла в гостиную. Там все еще веселились гости. Мхенди танцевал. Он танцевал только, когда бывал совсем пьян. Еще один освободитель! Нет, Пол не прав относительно целеустремленной воли и связанной с ней холодной расчетливости. Вот он, освободитель, танцует пьяный, как все смертные, – самый обыкновенный человек, придавленный своим горем. Ну а тот, другой, мог бы он?..

Кто-то обнял ее за талию. Она пошла танцевать.

3

Лэнвуд занимал трехкомнатную квартирку на территории бывших королевских конюшен, по соседству с парком Хэмпстед. Его квартира – как и все прочие в этом дворе – была расположена над гаражом. В полузабытые теперь времена британской славы, когда королева Виктория владела самой могущественной державой на земле, гаражи эти были конюшнями, а в комнатах над ними жили конюхи, каретники– словом, все, кто обслуживал выезды придворной знати.

Во дворе, вымощенном булыжником, до сих пор сохранились водопойные желоба. В теплые дни короткого лондонского лета мальчишки пускали там кораблики.

Колючий северный ветер, дувший много дней, наконец стих. Потеплело. Апрель наконец вел себя, как подобает апрелю, – давал понять, что лето не за горами.

Удомо остановился у ворот и посмотрел на клочок бумаги. Должно быть, здесь. У противоположного тротуара он увидел машину Эдибхоя. Все правильно – здесь! Он вошел в ворота. Каблуки зацокали по булыжникам. А ходить по ним довольно-таки неудобно. Эдибхой говорил, что квартира находится в самом конце двора, слева. Он нажал кнопку звонка, под которой было написано «нажмите», и услышал слабое дребезжание, донесшееся откуда-то издалека. Повернулся спиной к двери и стал ждать, наблюдая, как у гаража напротив какой-то англичанин трет свой блестящий черный автомобиль. Этим людям, по-видимому, доставляет удовольствие самый процесс работы. Автомобиль и без того сверкает. Интересно, что вы думаете обо мне, а, мистер? Еще одна черная образина, проклятый черномазый? Напрасно Мэби даже в шутку употребляет это слово. Оно звучит оскорбительно. Надо будет сказать ему. Внезапно он почувствовал, что за спиной у него кто-то есть. Он быстро повернулся.

В дверном проеме стояла женщина. Высокая – одного роста с ним – и невероятно худая. Но она отнюдь не производила впечатления слабенькой. Большой нос, выдающийся вперед подбородок, тяжелые веки. Увядшее лицо и изящная, по-девичьи, точнее по-мальчишески, тонкая фигура. Женщина холодно смотрела на него.

– Мне нужен мистер Лэнвуд, – сказал он.

– Как ваша фамилия?

Неприязненный тон слегка обескуражил его.

– Я Майкл Удомо.

Она улыбнулась, протянула ему руку и в одно мгновение стала другим человеком – приветливым, излучающим тепло.

– Бывает, что люди приходят не вовремя, когда их не ждут. Входите!

Он пошел следом за ней по узкой лестнице.

– Это Майкл Удомо, – крикнула она.

Лэнвуд открыл дверь, выходившую на площадку.

– Здравствуйте, Майкл. Мы вас ждем.

Удомо очутился в узкой длинной комнате, забитой книгами, – только небольшое пространство над кушеткой было свободно от них.

«Неужели Лэнвуд все их прочел?» – подумал Удомо.

– Кофе, пожалуйста, Мери, – попросил Лэнвуд и притворил двери.

Удомо пересек длинную комнату и сел на кушетку между Мхенди и Эдибхоем. Выглядел Мхенди неважно. Мэби, что-то читавший за заваленным бумагами письменным столом, поднял голову.

– Привет, Майк!

– Привет!

– Я слышал, вы неплохо повеселились, – сказал Лэнвуд.

– Да, – ответил Удомо.

– Только смотрите не увлекайтесь. – Лэнвуд говорил отеческим тоном. – Нам надо делать дело. Для того мы и сидим здесь. А не для вечеринок. Мхенди иногда забывает об этом.

Удомо бросил быстрый взгляд на Мхенди, затем на Лэнвуда.

Мхенди выпрямился, расправил плечи.

– Может быть, начнем? – спросил Мэби.

Мхенди откинулся назад. Посмотрел на великолепно вычищенные ботинки Лэнвуда, сперва рассеянно, потом пристально. Ботинки были новые. Он взглянул на свои, старые, нечищеные, со сбитыми каблуками и обшарпанными носками. Скользнул взглядом по одежде Лэнвуда. Все новое, с иголочки. Внезапно он обозлился. Вскинул голову.

– Мне не нравится ваш тон, Том!

– В таком случае, подтянитесь – мой тон сразу изменится.

– Конечно, вам легко сидеть в Лондоне и изображать эдакого верховного судью.

– Полегче, Дэвид, – сказал Эдибхой.

Женщина внесла в комнату поднос с дымящимся кофе.

– Он первый начал, – огрызнулся Мхенди. – Издеваться над людьми – это он мастер. А вот попробовал бы он когда-нибудь руководить восстанием. И не из Лондона, где ему ничто не угрожает, а в самой Африке. Чтобы руководить восстанием, мало одних понтификалов да речей, произносимых с Олимпа. В Лондоне вам ничто не грозит. А вы поезжайте-ка в Африку! Да боритесь там! А потом возвращайтесь и тогда уж поучайте меня, толкуйте о дисциплине.

– Ах ты, господи! – язвительно воскликнула женщина. – Опять вы за свое, Дэвид! Вы бы лучше поменьше себя жалели, а то, пожалуй, плохо кончите, вы и пьете. Не вы первый, кому не удалось устроить переворот. Только вы бы его устроили, если бы нас слушали.

– Не вмешивайтесь не в свое дело, Мери, – оборвал ее Мэби.

Женщина с грохотом поставила поднос на стул и резко повернулась к Мэби.

– А почему, собственно? Или борьба за свободу – привилегия мужчин? Женщины тоже гибли за свободу – и, между прочим, не хныча и себя не жалея. – Она обозлилась не на шутку, лицо ее покраснело.

– Насколько я понимаю, вы и себя причисляете к этим героическим женщинам? – Мэби встал. Не обращая больше на нее внимания, он обратился к Лэнвуду – Я думал, мы собрались, чтобы обсудить важные дела. Если нет, я ухожу.

Женщина хотела что-то ответить, но сдержалась. Она повернулась к Лэнвуду. Все смотрели на него, ожидая, что он скажет. Лэнвуд узким длинным ножичком ковырял в трубке. Наконец он поднял глаза.

– Если выяснение отношений закончено, можно приступать к делу.

– Ты мне противен, Том, – крикнула Мери и выскочила из комнаты.

Удомо посмотрел на дверь.

– Не принимайте ее всерьез. – Лэнвуд сделал попытку улыбнуться. – Все женщины от природы чересчур эмоциональны.

Эдибхой вскочил, взял поднос и стал обносить собравшихся кофе.

Лэнвуд вышел из комнаты. Удомо нагнулся к Мхенди.

– Кто она?

Мхенди невесело рассмеялся.

– Читал его последнюю книгу?

– Нет.

– Дай-ка ее сюда, Пол.

Мэби взял со стола книгу и протянул Удомо. «Конец империи», Томас Лэнвуд. Удомо открыл книгу и прочел посвящение: «Дорогому другу и товарищу Мери Фельд, без чьей верной и вселяющей веру поддержки никогда не был бы завершен этот труд, как и все остальные мои труды». «Но ведь она его просто не уважает», – подумал Удомо.

Вернулся Лэнвуд.

– С ней вы сочли нужным наладить отношения, а со мной нет, – сказал Мхенди.

– Мы и так потеряли достаточно времени, – возразил Лэнвуд.

– Более чем достаточно, – с горечью сказал Мхенди.

– Так какого черта мы не начинаем? – раздраженно спросил Мэби.

– Да, там, где дело касается дисциплины и руководства, нам есть чему поучиться у коммунистов, – неожиданно вспылил Лэнвуд.

И Мхенди сразу смягчился. Он вдруг увидел настоящего Лэнвуд а, без привычной маски. На какое-то мгновение глаза выдали его: перед Мхенди был стареющий человек, неудачник, почти утративший веру в себя. Мхенди быстро взглянул на Мэби. Тот тоже видел. Зря все-таки он набросился на него. Том, как никто другой, нуждается в защите.

– Вчера вечером я разговаривал с Росли, – сказал Мхенди миролюбиво. – Он просил меня передать всем членам нашей группы приглашения на конференцию по вопросам колониальной политики. Сказал, что это даст нам возможность принять участие в определении политики. Конференция продлится два дня: субботу и воскресенье. Я за то, чтобы поехать, только надо заранее все обговорить и твердо держаться своей линии.

– Ага! – Довольная улыбка озарила лицо Лэнвуда. – Значит, не очень-то они в себе уверены. В противном случае не стали бы нас приглашать. Их империя рушится, вот они и ищут союзников среди лидеров своих подданных. Империалисты снисходят до приглашения нас только потому, что чувствуют – силой больше управлять нельзя. Ну так как, товарищи? Участвуем в конференции или нет?

– Я «за», – сказал Мэби, – и будем гнуть свою линию, как советует Мхенди. Что мы теряем?

– Согласен, – сказал Эдибхой.

– А вы, Майк?

Удомо неуверенно улыбнулся:

– Интересно, какую позицию займут англичане.

Совещание продолжалось. Они мечтали, строили планы час, другой, третий…

Но вот наконец все обсудили.

– Как будто все, – сказал Лэнвуд.

Они поговорили еще немного и распрощались с хозяином.

Уходя, они слышали, как в кухне гремит посудой Мери Фельд. Эдибхой крикнул ей «до свиданья». Она ответила, но не вышла проводить их. На нижней ступеньке лестницы Лэнвуд задержал Мхенди.

– Простите, что все так получилось. – Он сказал это вскользь, не глядя на Мхенди, словно речь шла о пустяке. – Она ведь не со зла.

– Ничего, ничего, – пробормотал Мхенди.

– Борьба должна быть выше личных отношений.

– Все в порядке, Том.

– Очень рад, что вы понимаете. Главное – борьба, все остальное – мелочи. Жаль, что никто из вас не может остаться… Знаете, я не принимаю женщин всерьез. Но без них ведь не обойтись. Надо только, чтобы они не мешали работе. – И он посмотрел Мхенди в глаза, чуть улыбаясь, держась очень прямо.

– Не будем больше об этом, Том, до свиданья!

Лэнвуд смотрел им вслед, пока они не скрылись за углом. Потом медленно поднялся по лестнице и пошел назад в свой кабинет.

– Ушли? – крикнула Мери Фельд из кухни.

– Да, – отозвался он.

– Договорились до чего-нибудь путного?

– Да.

Он сел за стол и стал разбирать бумаги.

– Ну? Ты мне так ничего и не расскажешь? Или ты теперь думаешь, как Мэби: «Баба должна знать свое место»?

– Мне надо работать, Мери. Ты же знаешь, я должен писать статью. Завтра у нас обедает Удомо.

– Меня завтра не будет.

– Ничего. Я сам все приготовлю.

– Мхенди становится невыносимым.

Он невольно прислушивался к ее шагам в соседней комнате. Нужно встать и закрыть двери, тогда не будет слышно. Он отгородится от нее. Но он не сделал этого. Он думал о ней спокойно, как о ком-то чужом. Они уже очень давно вместе. Еще с тех пор, как оба состояли в коммунистической партии. Она была тогда молода и хороша собой, были у нее и другие достоинства. Она вышла из партии вместе с ним. Только потому, что вышел он.

– Ты слышал, что я сказала?

– Да.

– Что же ты, не можешь ответить?

– Я пытаюсь работать.

– Если он еще будет распускать язык, я его в дом не пущу. Ты слишком с ними церемонишься. Без этой группы ты куда лучше работал. Только зря время тратишь. Тоже мне, вожди!

Скоро двадцать лет, как они живут вместе. Двадцать лет, как порвали с партией.

– А этого самовлюбленного карлика Мэби я просто терпеть не могу…

Была у него до Мери одна женщина… Кроткая, нежная и добрая. Как ее звали?.. Очень хорошая. Как же все-таки ее звали?.. Воспоминания нахлынули на него, но он решительно преградил им путь. Ему не до сентиментальностей. Мужчина должен работать. А потому жизнь его должна быть устроена. Он должен есть, иметь крышу над головой, отдыхать. Вот что важно. И все это дает ему Мери. Один раз он попытался вырваться, уйти. Попытка не удалась. И хорошо, что не удалась… Дора Смит! Вот как ее звали. Милое простое имя, оно так подходит милой простой женщине. Хватит, Том, возьми себя в руки!

Он заставил себя заняться бумагами, лежащими у него на столе: стал читать их, пытаясь вникнуть в смысл. Снова и снова читал одну и ту же фразу, с трудом сдерживая желание перескочить глазами на следующую.

Он не слышал, как она вошла, но вдруг почувствовал, что она стоит на пороге и наблюдает за ним. Он повернулся и встал. Она стояла, уперев руки в бока. Стояла твердо, уверенно, чуть расставив ноги. И смотрела на него, не отрываясь, с едва уловимым оттенком презрения в глазах.

По горькому многолетнему опыту он знал, что надвигается сцена, что сейчас пойдут в ход слова, острые и неумолимые, как кинжалы.

– Молчишь? Значит, ты согласен с Мэби?.. – сказала она.

«Выход только один, – устало думал он, – только один».

Он подошел к ней.

– Мери…

– Что «Мери»! Эх ты, трус! Что подъезжаешь? Я тебя презираю.

– Я не согласен с ним.

Он обнял ее и притянул к себе.

– Почему же тогда ты не сказал ему этого?

Мери сопротивлялась, отталкивала его. Но он не отпускал ее, и скоро насмешка и презрение исчезли из ее глаз. В них появилось издавна знакомое выражение, всколыхнув в нем желание не менее сильное, чем в те далекие дни. Что-то похожее на прежнее чувство захватило обоих.

«Наступит день, когда не поможет и это, – подумал Лэнвуд, – тогда у нас не останется ничего». Эта мысль испугала его. Он крепче сжал ее в объятиях.

– Мери… Мери, я так одинок… прошу тебя…

Потом они лежали на узкой кушетке, утомленные и успокоенные, – буря была отвращена. Лэнвуд переплел свои пальцы с ее пальцами. Мери, теперь сама женственность, вздохнула:

– Надо было мне родить ребенка, Том. Как жаль, что я тогда не настояла. Все, наверное, повернулось бы иначе.

– Мы ведь решили тогда, что не надо. Мы должны были бороться…

– Но твой народ так и не призвал тебя в вожди. А ты ведь ждал, что тебя позовут. И я поверила в это. Я всем пожертвовала ради того, что так и не сбылось.

Лэнвуд чувствовал, что скоро от ее нежности не останется и следа. Что делать? Как вернуть ее?

– Мы можем пожениться. – Еще не договорив, он понял, что совершил ошибку.

– Поздно, Том. Теперь-то ради чего?

«Она права», – подумал он. Минута близости миновала. Никогда еще она не была так коротка. Мери высвободила свою руку, встала и вышла из комнаты. Лэнвуд закрыл глаза. А статья так и не написана!.. Да, ради чего? Любви и той нет. Он вздохнул и встал. Писать статью.

4

Удомо сошел с автобуса в Кемдентауне^[8]. Он проехал остановку, до которой купил билет. Кондуктор бросился к нему, потрясая билетами. Удомо зашагал прочь.

– А, катись к черту, – пробормотал он.

Он подождал, чтобы зажегся зеленый свет, и перешел улицу. У входа в метро стояли два африканца. Они поздоровались с ним. Он ответил. Затем вошел в вестибюль и купил билет до Хэмпстеда.

А вдруг Мэби нет дома? Тогда придется возвращаться домой. Беда в том, что есть одному в конце концов надоедает. Не очень-то весело самому готовить, а потом садиться в одиночестве за стол. Было бы хорошо остаться со студентами, продолжить дискуссию! Но нельзя же докладчику сказать своим слушателям, что у него ни пенса в кармане и он не может заплатить за ужин в их кафе. Возможно, кто-нибудь и заплатил бы за него. А если нет, тогда что? Студенты относились к нему с почтением, ловили каждое его слово. Он не должен ронять себя в их глазах. Вниманием их он завладел – это точно. Такие вещи сразу чувствуются. И это вселяет уверенность. Главное – начать с того, что не вызывает разногласий. Распри, разделяющие племена и кланы, – ничто перед стремлением освободиться от поработителей. Значит, надо отвлечься от всего, что связано с племенной враждой, и говорить только о главном – о борьбе за свободу. Что ж, прием, как всегда, удался.

Вдали показались два светящихся глаза, и поезд, извиваясь гигантской змеей, вынырнул из темного тоннеля. Двери отворились. Удомо протиснулся сквозь толпу, вошел в вагон для некурящих и отыскал место. Двери с грохотом захлопнулись, поезд тронулся и сразу же набрал скорость. Ритмичное постукивание колес убаюкивало. Он уставился невидящими глазами на хорошенькую девушку, сидевшую напротив. Она вздернула носик и ответила ему возмущенным взглядом. Потом смутилась, отвела глаза и стала натягивать на колени короткую юбку. Но Удомо даже не заметил ее сложных переживаний.

Жаль, что у Эдибхоя ночное дежурство. А насчет жены Лэнвуда они все заблуждаются. Когда в воскресенье он обедал у них, какая она была милая. И умница. Очень здесь уютно и тепло. Пора, пожалуй, подумать о том, куда перебраться после отъезда Эдибхоя. Этот господин в управлении по делам колоний начал было валять дурака. Чтобы платить стипендию, ему, видите ли, понадобилось согласие панафриканских властей. А сам он кто в таком случае, черт бы его побрал? Но стоило на него прикрикнуть, как он тут же сбавил тон. Стипендию ему все-таки дали. Не очень большую, но, по крайней мере, получать ее он будет регулярно. Можно будет жить. Он купил себе новые ботинки, рубашки, носки. Первая стипендия целиком ушла на это. Согласие панафриканских властей!.. Прекрасная мысль: печатать журнал на ротаторе. Лэнвуд написал отличную статью, и Мхенди тоже. Какая жалость, что он пьет. Да, в общем, все написали прекрасные статьи. Здорово, что придумали эту рубрику – «Факты без комментариев». Молодец Эдибхой! Пусть империалисты сами выносят себе приговор. Хорошо, если Мэби окажется дома.

Поезд остановился – уже Хэмпстед! Ветер был свежий, но не холодный. Ничего похожего на ту ужасную ночь, когда он познакомился с Лоис. Прошел почти месяц с тех пор, как он видел ее последний раз.

Он натянул на голову капюшон, засунул поглубже руки в карманы и быстро зашагал по крутому склону холма.

На этот раз на крыльце не валялись деревянные чурбаны. Входная дверь распахнута настежь. На лестничной площадке было темно, и Удомо ощупью добрался до квартиры Мэби. Постучал.

– Войдите.

Он вошел. На мгновение его ослепили яркие электрические лампы. На улице, освещенной скудным светом английского солнца, было куда темнее. Он словно очутился на родине в безоблачный день, когда беспощадно палит солнце.

Мэби был не один. В нише на диванчике сидела Лоис. На полу перед ней горел керогаз, и она все время помешивала что-то в стоявшей на нем кастрюле.

Возле огромного окна было расчищено небольшое пространство. Там перед мольбертом стоял Мэби. Справа от него на чурбане сидела девушка-метиска в халатике.

– А, это ты, Майк? Заходи, – рассеянно сказал Мэби. – Что, разве входная дверь открыта?

– Да.

– Вот сволочи! – вспылил он. – Ведь знают, что я работаю с натурщицей. Хотят, чтобы я нарвался на неприятность! Мерзавцы! – Он вышел на лестницу, и оттуда донесся его крик – Какого черта, в самом деле! Вы понимаете, что вы делаете? Оставить дверь открытой! Вы что, не знаете, что по этим дням ко мне приходит натурщица? Черт бы вас всех побрал! Черти безмозглые! Чтоб вам пусто было!

Слышно было, как с грохотом захлопнулась входная дверь. Затем Мэби вернулся, яростно хлопнув дверью, и снова подошел к мольберту.

– Извините, Кэйт. Все в порядке.

Девушка поднялась, расстегнула халатик и сбросила его. Затем встала на чурбан и приняла позу человека, поникшего в тоске. Мэби оглядел ее критическим взглядом.

– Чуть-чуть правее, Кэйт.

Девушка повиновалась.

– Прекрасно. Так и оставим.

Удомо чувствовал себя неловко. Это был мир, в котором он не знал, как держать себя, куда сесть, говорить или молчать. Вид женской наготы здесь, в Англии, поразил его. В Африке, в родной деревне, это было бы вполне естественно. Он старался не смотреть на обнаженную девушку.

– Идите лучше сюда, – сказала Лоис.

Он повесил пальто за дверью и, осторожно ступая, добрался до дивана.

– Ну как? – спросил, не поворачиваясь, Мэби.

– Ты о митинге? Все в порядке.

– Вот и прекрасно. Поговори пока с Лоис. – Он закончил набросок, обрызгал его каким-то раствором, кинул на пол и взялся за новый. – Мне нужна ваша спина, Кэйт. – Девушка повернулась. – Теперь уже недолго.

– Вам это, наверно, кажется довольно диким? – спросила Лоис.