Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Возможно, – ответил Джонс.

Что-то в его голосе заставило и губернатора и начальника канцелярии внимательно посмотреть на него. Джонс набивал трубку, словно не замечая их взглядов.

Губернатор посмотрел на часы и встал.

– Благодарю вас, джентльмены. Теперь я знаю, как мне построить свой доклад. Может, останетесь выпить со мной чаю?

– К сожалению, не могу, сэр, – сказал Смизерс. – Меня ждут два чиновника, приехавшие из провинции.

– А вы, надеюсь, можете, Джонс?

– С удовольствием, сэр, – ответил Джойс.

– Тогда разрешите откланяться, – сказал Смизерс. – Всего хорошего, сэр.

– Всего хорошего, Смизерс. Благодарю вас за помощь.

– Затем мы тут и сидим, сэр.

Смизерс вышел.

Неожиданно Росли расхохотался.

– Иными словами, дорогой Джонс, губернаторы приходят и уходят, а начальники канцелярий остаются и вершат дела… Наш дорогой Смизерс не в восторге от меня, верно, Джонс? А ведь первое правило «Руководства для губернаторов» гласит: «Долг губернатора– поддерживать наилучшие отношения со всем своим штатом, ибо это способствует укреплению духа товарищества».

– Неужели? – Джонс заинтересовался.

Росли покатился со смеха.

«А он мне нравится», – подумал Джонс.

– Нет, конечно. «Руководства для губернаторов» не существует в природе. А между прочим, неплохо было бы, если бы оно существовало и первое правило гласило бы именно так… Пойдемте наверх, подальше от этого вылизанного великолепия. Я всегда чувствую себя здесь незваным гостем… Мартин!

Вошел адъютант.

– Вольно! – усмехнулся Росли. – Вот что. Мы с мистером Джонсом идем ко мне пить чай. В течение часа его превосходительство будет занят – кто бы его ни спрашивал. Срочная работа. Пошли, Джонс.

Наверху несколько комнат личных губернаторских апартаментов были превращены в уютную, не отличавшуюся порядком, холостяцкую квартиру. Джонс и Росли расположились в гостиной, обставленной в строго мужском вкусе. Черный слуга, весь в белом, принес чай. Губернатор не преминул поблагодарить его.

«Правильный подход», – подумал Джонс.

– Вот что, Джонс, я хотел поговорить именно с вами, и очень рад, что Смизерс не мог остаться. Он смотрит на все глазами старого служаки, воспитанного в колониальных традициях, и реагирует соответственно.

– Боюсь, что вы недооцениваете Смизерса, сэр. Он держится напыщенно, он рутинер, и все же, говоря откровенно, он один из немногих действительно толковых колониальных администраторов.

– Я вовсе не хочу умалять его достоинства, Джонс. Но мне кажется, назвав его «рутинером», вы попали в самую точку. Так вот, помогут ли сейчас те методы, на которых настаивает Смизерс? Действительно ли это буря в стакане воды, мыльный пузырь, как он считает?.. Подождите отвечать. Позвольте, я сначала скажу вам, почему, как мне кажется, мы стоим сейчас перед такими трудностями во всех наших колониях. И не только мы. Дело в том, что миром сегодня владеет одна идея, и суть ее такова: ни один народ не должен управлять другим народом, каким бы хорошим это правление ни было. Словно над землей пронеслась туча, зараженная вирусами этой идеи. Отсюда это стремление, это страстное желание, эта потребность народов самим управлять своими странами, пусть даже из рук вон плохо. Вы понимаете, о чем я говорю? Существуют ли такие настроения здесь?

– Понимаю. Да, такие настроения здесь существуют.

– Вы не думаете, что я сошел с ума? Если думаете – ради бога, скажите прямо. Смизерс, конечно, подумал бы, но никогда бы не сказал этого. Слишком хорошо воспитан.

Джонс улыбнулся. Его желтоватое лицо вдруг стало мальчишеским и милым.

– Нет, сэр. Я не думаю, что вы сошли с ума. Я как-то попытался сказать Смизерсу то же самое, но не сумел выразить свою мысль. Думать об этом проще, чем говорить. А еще англичан называют нацией Шекспира! Я лично убежден, что вы совершенно правы. Я уже давно это заметил. Среди людей растет беспокойство. Массовый психоз какой-то. Хорошие ребята, старые приятели, с которыми свободно говорили обо всем, вдруг ни с того ни с сего обижаются, огрызаются на самые безобидные замечания. Повышенная чувствительность, которой раньше не было…

– Да, – задумчиво сказал Росли.

– Вам нужно бы съездить в город, – сказал Джонс. – Сегодня я почувствовал это особенно остро.

– Как пороховой склад?

– Скорее как грозовая туча.

– Ив этот момент на сцену выходит наш друг Удомо. Как вы считаете – он причина или следствие?

– Ни то ни другое, сэр. По-моему, все это произошло помимо него.

– Но он может воспользоваться ситуацией в своих целях.

– Безусловно, сэр.

– Знаете, Джонс, не надо было арестовывать его.

– Существует закон, сэр. Я сам посылал ему правила печати.

– Значит, вы с ним знакомы?

– Я много слышал о нем, и мне захотелось с ним познакомиться. Я его встретил на пляже как раз в день вашего приезда.

– И какое впечатление он на вас произвел?

– Забавнее всего, что он мне понравился. Держался независимо и дал мне понять, что ничего общего у нас с ним быть не может. Не грубо, но достаточно ясно. – Джонс грустно улыбнулся.

– Да, в нашем Удомо что-то есть.

– Вы встречали его в Лондоне, сэр?

– Я познакомился с ним у одной очаровательной женщины, тонкой и умной, немного богемного склада. Слышал потом, что она стала его любовницей. Я этому не верю. Не похоже на нее. Сплетня, в общем. И еще раз я видел его на нашей конференции. – Росли улыбнулся. – Знаете, Смизерсу особенно не нравится, что я – член прогрессивной партии.

– Лично против вас, сэр, он ничего не имеет. Тут вопрос принципа.

– Не сомневаюсь! Право, вы зря так старательно его защищаете.

– Извините, сэр.

– Поверьте, я очень ценю добродетели Смизерса. Так вот, Удомо произвел на меня впечатление. Такая в нем клокотала ярость. Речь, которую он произнес, совершенно потрясла всех. Вроде сегодняшнего воззвания в газете. Что же нам с ним делать? Если бы он, черт бы его побрал, не был таким искренним патриотом….

Оба замолчали. В комнате было прохладно. Ослепительное солнце не добиралось сюда. Джонс сидел, посасывая трубку. «Спасают, наверное, каменные плиты, из которых сложен дворец, – подумал он. – Имеет смысл быть губернатором, раз уж приходится жить в таком пекле… А этот, по-видимому, превосходный малый».

Росли встал и подошел к окну.

– Вот что, Джонс, – сказал он, глядя на улицу. – Я кое-что придумал. Мы ведь никак не связаны со здешней интеллигенцией. Да и Совет, возглавляемый Эндьюрой, далек от нее. Если этот Совет и может на кого-то опереться, так только на племена в самых глухих районах. Такое у меня впечатление. Вот я и хочу попытаться установить дружеские отношения с африканской интеллигенцией. Мне нужен список этих людей. Его превосходительство даст большой прием, на который все они будут приглашены. И никаких фраков и вечерних туалетов. Как вы на это смотрите?

– Превосходная мысль, сэр.

Росли резко повернулся и пристально посмотрел на Джонса.

– Вы серьезно?

– Это как раз тот путь, о котором я давно думаю, – сказал Джонс. – Я даже Удомо приглашал к себе.

– И что же? Не вышло?

– Возможно, потому, что я из службы безопасности, сэр. Откровенно говоря, я их понимаю. У нас в Англии к полиции тоже относятся с предубеждением. Что уж там говорить о службе безопасности.

– Да, пожалуй, вы правы. Так вы составите мне список? Я хочу завтра же разослать приглашения.

– Слушаюсь, сэр!

– И еще одно: как вы думаете, дать им понять, что новый губернатор за широкие контакты?

– В этом есть смысл, сэр.

– А теперь самый щекотливый вопрос. Помните первое правило «Руководства для губернаторов»? Как заручиться одобрением Смизерса?

Джонс пожевал трубку. Затем поднял на Росли весело поблескивающие глаза.

– Его превосходительство могли бы дать неофициальный обед для начальников отделов и кое-кого из деловых тузов. Поводом для обеда могло бы послужить желание губернатора выразить признательность своему начальнику канцелярии, который так мудро ведет его мимо разных ловушек, неизбежных на пути всякого, кто берется за новую для него работу.

– Замечательно! А на обеде я выберу момент и попытаюсь поговорить с ним. Великолепно, Джонс! Думаю, надо дать обед сегодня же.

– Это будет пощечина мне, – улыбнулся Джонс.

– Вы уж как-нибудь переживете. А теперь насчет Удомо. Он представляет гораздо большую угрозу в тюрьме, чем на свободе. Вы ведь это понимаете?

– Да, однако теперь уже ничего нельзя сделать. Делу дан ход.

– На этот раз придерживаться буквы закона нельзя. Мы не можем позволить течению захлестнуть нас, надо направить его в нужное русло. Если мы преградим ему путь, оно сокрушит и нас и нашу колонию. Такая ошибка – арестовать Удомо!

– План Смизерса может и сработать, сэр. Во всяком случае, я надеюсь.

– И я надеюсь, Джонс. И все же боюсь, что он не сработает.

– Разделяю ваши опасения, сэр.

– Следите за тем, как развиваются события и держите меня в курсе. Если у вас будут какие-нибудь предложения, сообщите их мне. Жду вашей помощи.

– Слушаюсь, сэр, – сказал Джонс. Он встал. – Спасибо за чай.

– Заходите, – сказал губернатор. – Если не возражаете, и я загляну к вам как-нибудь вечером инкогнито.

– Прошу вас.

– И ведь что самое противное в нашей колониальной политике, – мы как усядемся, так и не можем оторвать зада, пока нас не стукнет по голове…

– До свидания, сэр, – сказал Джонс.

– До свидания, Джонс. И давайте без титулов, когда мы наедине.

Джонс спустился вниз и вышел из губернаторского дворца. «А Росли симпатичный парень», – подумал он.

Полицейский у ворот отдал ему честь.

Город, залитый палящим солнцем, словно вымер. В порту, всегда оживленном, было тихо. В гавани замерли пароходы. Даже солнце, казалось, застыло в зените, примкнув к бастующим.

Внизу, вдоль причала рыбацких лодок, шли двое. Они были увлечены разговором.

– Говорят, теперь уж белым этого не остановить. Говорят, Удомо сильный, его и тюрьма не сломит.

– А солдат видал?

– Видал, брат. Хотят запугать нас, как малых детей. Но вот увидишь, начнут они отнимать газеты, а газет все больше и больше будет. Говорят, их столько, что все равно всех не отымешь. Уже по всей стране их читают.

– А он освободит нас, этот Удомо?

– Говорят, если за ним пойдет народ, он горы своротить может. Подожди, придет день, он сам с нами будет говорить. Тогда все узнаем.

– А газету ты видел?

– Мне ее читали.

– И что там написано?

– Хочешь знать?

– Не хотел бы – не спрашивал.

– Ты можешь послушать. Только дай слово, что будешь молчать.

– Буду молчать.

– Даже если спросит полиция?

– Да.

– Ладно. А когда услышишь, что говорит Удомо, найди человека, которому веришь, и пошли его тоже послушать. Так слова Удомо обойдут весь народ. Знаешь хромого Джошуа?

– Знаю.

– Пойди к нему.

– И что?

– Там увидишь. Скажи, что я тебя послал. Иди.

Один ушел. Другой походил немного среди рыбаков, занятых починкой сетей, пока не встретил еще одного человека, которого знал, которому верил.

– Здорово, брат. Что скажешь об этой истории с Удомо?

– Я так понимаю, что он за нас стоит. И тюрьма ему не помеха.

– Я слыхал его слова. Хочешь послушать?

– «Хочешь послушать»! Я, брат, еще утром достал газету. Думал, сын почитает мне, когда вернется из школы. А собака полицейский отнял ее у меня. Отнял, да еще пригрозил…

– Потише, брат, я скажу тебе, где можно услышать его слова.

– Где?

– Слушай…

В грязные хибарки, затерявшиеся в тихих улочках, незаметно прокрадывались мужчины и женщины. Кто-то встречал их у дверей, брал с них клятву хранить молчание. Только после этого их проводили в комнату. И там им читали слова Удомо. Сначала слушателей собиралось не больше трех. Скоро число их пришлось удвоить, потом утроить. После чтения всем предлагали вступить в партию Удомо – партию «Свободу Африке». К вечеру в новую партию вступило свыше десяти тысяч человек. Каждый вступивший платил членский взнос – один шиллинг.

Газету читали по всему городу. И по всему городу шныряли полицейские, вылавливая крамольный номер «Куинстаун пост».

Но никаких беспорядков не было.

На рынке шоферы стареньких, ярко раскрашенных грузовиков, развозивших товары во все уголки страны, обязательно заходили к Селине перед тем как отправиться в путь. И каждый уносил с собой по сто экземпляров газеты. Несколько грузовиков было осмотрено при выезде из города. Кое у кого из пассажиров– по большей части у женщин – обнаружили отдельные номера. Но основная масса газет была надежно припрятана, и грузовики продолжали свой путь.

Люди заглядывали к Селине. Тихонько разговаривали с ней о чем-то и, не задерживаясь, уходили.

* * *

Доктор Эндьюра вошел в кабинет Смизерса и сел.

– Здравствуйте, – сказал Смизерс и посмотрел на часы. – У нас всего несколько минут до начала совещания. Сегодня утром я говорил с губернатором. Он весьма обеспокоен делом Удомо.

Смизерс внимательно следил за выражением лица своего посетителя. Он никак не мог понять, что за человек Эндьюра. Этих черных аристократов не так-то просто раскусить.

Едва заметная улыбка играла на губах Эндьюры, насмешливые огоньки мелькали в глазах. Он был очень высок – больше шести футов – и грузен. Но походка у него была удивительно легкая. Он, казалось, насквозь был проникнут сознанием собственного превосходства.

– Вот уж не поверю, чтобы наш милейший губернатор испугался какого-то пустозвона. – Он иронически улыбнулся, в горле булькнул смешок.

– Я говорю серьезно, – оборвал его Смизерс. Этот тип кого угодно мог вывести из себя своим слегка снисходительным тоном и оксфордским акцентом. Тоже мне, доктор философии, совершающий богослужения перед алтарем предков!

– Но и я не шучу, дорогой мой. Я очень, очень встревожен. Мне со школьной скамьи внушали, что англичане никогда ничего не боятся. Вспомните, как вы завоевывали свою империю. Вряд ли бы вам это удалось, если бы вы боялись каждого пустозвона, которому пришло в голову выкрикивать безграмотные лозунги. Не подрывайте в моих глазах авторитета нации, обладающей бульдожьей хваткой.

Смизерс еле сдерживал нарастающую ярость. Эндьюра заметил это и рассмеялся, колыхаясь всем своим огромным телом.

– Если для вас это веселая шутка, пошли лучше на совещание. Возможно, его превосходительство оценит ваш юмор.

– Ну, будет, будет, Смизерс…

«Какая наглость», – подумал начальник канцелярии.

Эндьюра продолжал:

– Чтобы править страной, надо владеть искусством управления. Хорошее правительство владеет им в совершенстве, и ему подчиняются. Сильное, уверенное в себе – одним словом, хорошее правительство знало бы, как поступить с Удомо, вместо того чтобы топтаться на месте.

– Вы, надо полагать, знали бы, как поступить с ним.

– Нам приходилось иметь дело с такими, как он, задолго до того, как вы появились на сцене. По крайней мере, нашим дедам и прадедам приходилось.

– По всей вероятности, они обращались к помощи ядов и наемных убийц.

– Ну, что вы, Смизерс. Вы же лучше меня знаете, что правительство никогда никого не убивает. Оно только наказывает. Если же оно не в состоянии делать это, ему следует уступить место другому правительству. Собственно говоря, благоразумные правители обычно так и поступают.

– Что вы имеете в виду?

Улыбка сбежала с лица Эндьюры, насмешливые нотки в голосе исчезли.

– Но ведь это же очень просто. Как мне кажется, пришло время передать бразды правления в наши руки…

– Что! Как вы…

– Бросьте, Смизерс, к чему это благородное негодование. Мы с вами не первый день занимаемся политикой. Давайте смотреть фактам в лицо. Вы, как и я, отлично знаете, что мы вас сюда не звали. Вы завоевали нас. Мы покорились силе. И вы могли править нами, пока мы питали уважение к этой силе. Теперь многое изменилось. Ваше могущество идет на убыль. Отличительная черта нашего времени – крушение колониального строя. Вы и сами уже перестаете верить в собственную божественную миссию. Потому-то ваши губернаторы и становятся нерешительными, а народы во главе с какими-нибудь Удомо восстают против вас. И вы спрашиваете, что вам делать. Какого ответа вы ждете? – Он замолчал. Улыбка опять заиграла на губах, но глаза оставались холодными.

– Может, вы мне его дадите? – резко сказал Смизерс.

– Охотно! Я уже давно ждал подобную ситуацию. И дождался. Единственный выход – изменить конституцию и передать власть нам. Только мы сможем восстановить в стране спокойствие, нарушенное Удомо. Бесспорно, вы еще долго будете нужны нам, Смизерс. У вас знание дела и лучший в мире, честнейший правительственный аппарат. Мы были бы дураками, если бы отказались от него. Вы, вероятно, будете нужны нам по меньшей мере еще лет пятьдесят. Но восстановить порядок, не прибегая к насилию, можем только мы – люди, унаследовавшие власть от предков. Откровенно говоря, я не уверен, что даже самыми свирепыми полицейскими или военными мерами можно сейчас что-то сделать.

– Власти захотелось? – вскипел Смизерс.

– Да, конечно. Вам это не нравится? Тогда взвесьте второй вариант. И не забывайте, политика – это искусство отличать желаемое от возможного. Я говорю, разумеется, о людях разумных. Наш друг Удомо, не задумываясь, раздул бы пожар на всю страну. У нас с вами иные взгляды. Оба мы хотели бы, чтобы в стране восторжествовали закон и порядок, и как можно скорее.

– Но ведь вы сами не далее как сегодня утром призывали меня проявить твердость.

– Я еще не имел точного представления о размерах волнений. – Он тихонько рассмеялся.

– Но ведь это шантаж!

– Разве? В таком случае оставим этот разговор.

Смизерс откинулся на спинку кресла и долго смотрел в угол комнаты.

«Думайте, думайте, господин начальник канцелярии, хорошенько думайте», – говорила улыбка Эндьюры.

Наконец Смизерс взглянул на него.

– Надо полагать, вы будете говорить об этом на совещании?

– Если не возражаете. Я надеялся, что скажете вы, но…

– Нас ждут, – оборвал его Смизерс.

У двери Эндьюра отступил в сторону, и Смизерс прошел вперед, в кабинет, где должно было состояться совещание исполнительного комитета.

К вечеру полиция получила первые сведения о том, что повсюду в городе читают газету с воззванием Удомо. Не в меру рьяный инспектор арестовал нескольких человек. Белое начальство, узнав об этом, пришло в ужас.

Сразу же после того, как были произведены аресты, два черных адвоката посетили Селину. Один из них сказал:

– В правилах печати ничего не говорится о чтении газет. Эти люди арестованы незаконно. Мы готовы защищать их – сделаем это для вас, для партии.

– Вы знаете про партию?

– Все знают. Мы хотим вступить в нее.

– Вечером приходите ко мне. Послушаете доктора Эдибхоя, Он второй после Удомо. Он говорит от имени Удомо, пока Удомо самому не дают говорить.

– Каким образом она проскочила? – спросил Джонс.

– Телеграфист оказался одним из них, сэр, – ответил африканец – агент службы безопасности.

– Из них? – переспросил Джонс.

Агент беспомощно пожал плечами. Джонс еще раз прочитал телеграмму.

«Лэнвуд, 36, Ридженси Мьюз, Лондон. Срочно.

Удомо арестован правила печати 11 (С) тчк всей стране волнения предайте гласности Эдибхой».

– Хорошо, – сказал Джонс.

Агент ушел. Джойс быстрыми шагами направился по коридору в кабинет Смизерса. Он вошел, не постучав, и швырнул телеграмму на стол начальника канцелярии. Смизерс отпустил помощника и стал читать.

– Ее успели передать?

– Да.

Смизерс схватил телефонную трубку.

– Дайте больницу… Завтра это будет во всех английских газетах. А в парламенте всегда найдутся дураки, которые рады поднять шум… Алло! Да! Смизерс. Вот что, у вас там работает некто Эдибхой… Да! Так вот он должен быть немедленно уволен, как бы высоко вы его ни ценили… Нет, пока не установлена… Да, всю ответственность беру на себя… Как обычно – подрывные действия. Замешан в деле Удомо.

– Это он организовал новую партию, – сказал Джонс.

– Джонс только что сказал мне, что новая партия– дело его рук… Нет, нет!.. Да, принимает скверный оборот. Только что звонил наш человек из провинции. Страна буквально наводнена этими проклятыми газетами… Хорошо. – Он положил трубку. Взглянул на Джонса. – Еще что-нибудь?

– Ходят слухи, что сегодня состоится митинг.

– А как с этими чтениями?

– Хорошую заварили кашу. Их адвокатам будет где развернуться. Чрезвычайного положения мы не объявляли, а наши люди действовали так, будто оно объявлено.

– Теперь уже ничего не поделаешь, – сказал Смизерс. – Возможно, придется его объявить.

– Беда в том, что нет никаких беспорядков. – Джонс подумал и прибавил – Пока нет.

– В том-то и дело! Что у нас есть об этой женщине – Селине?

– Делец в юбке. Она из самых богатых людей в стране. Ведет крупную торговлю. Никто не знает, насколько она богата. Платит наличными, даже когда нужно выложить тысячи. Горда и замкнута – особенно с европейцами. И особенно после возвращения из Англии. Она приехала тем же пароходом, что и Удомо. Можно предположить, что там-то он и очаровал ее.

– Зачем она ездила в Англию?

– Никто не знает. У меня есть сведения, что она собиралась провести в Англии три месяца, но уже через неделю явилась в контору пароходства и устроила там форменный скандал, когда ей сказали, что она сможет уехать обратно не раньше чем через три месяца. В конце концов пришлось отдать ей билет какого-то африканца. Она заставила лондонское отделение «Панафрика компани» нажать все кнопки. Ведь Селина крупнейший оптовый покупатель этой фирмы. И заметьте, до поездки в Англию она поддерживала дружеские отношения со служащими компании. Приглашала их к себе на коктейли. Знаете, как здесь принято. Но после возвращения из Англии как ножом отрезала. Один из служащих «Панафрика компани» говорил мне, будто она так прямо и заявила, что впредь будет покупать у них только то, чего не сможет достать у других, и, что как только найдет солидного поставщика, порвет с ними окончательно. Сейчас она покупает японские товары у индусов. И все это случилось после ее возвращения.

– Но почему? Почему она вообще поехала в Англию? И откуда эти теперешние антибританские настроения?

– Думаю, я не ошибусь, ответив на ваш второй вопрос, Смизерс. Мы здесь старательно внушаем им, что они британцы, дети империи. И вот она приехала в Англию, о которой ей прожужжали все уши. А теперь представьте себе, с какими проявлениями расизма могла столкнуться эта негритянская мамми со своим toto за спиной на лондонских улицах. Мы ведь не распространяемся перед англичанами насчет империи и содружества наций, как это делаем здесь перед африканцами, даже самыми темными. Мы слишком часто забываем, что имеем дело с гордым народом.

– Знаете, Джонс, – тихо сказал Смизерс. – Я начинаю думать, что абсолютно не понимаю этих людей. Взять хотя бы Эндьюру. Столько лет мы знакомы, и вдруг сегодня я увидел его в совершенно неожиданном свете. Будто его подменили… – Смизерс рассказал Джонсу о своем разговоре с Эндьюрой.

Внезапно Джонс почувствовал острую жалость к Смизерсу. Перед ним сидел усталый, растерянный человек, который только что испытал сильное потрясение– ведь по-своему он верил в Эндьюру. Посмеиваясь втихомолку над его акцентом и над обрядами, которые тот совершал перед алтарем предков, он тем не менее не сомневался, что идеалы у них одни и те же и что Эндьюра видит положительные результаты британского правления. В его представлении Эндьюра был новым типом африканца – сознательного и благодарного, который учится у своих британских наставников искусству управления страной на западный манер. И вдруг Эндьюра приходит к нему с предложением, которое нельзя рассматривать иначе как шантаж…

– Наша работа трудная и неблагодарная, – сказал Джонс мягко. И прибавил, правда не сразу: – А ваша– в особенности.

Он встал и быстро вышел.

«Вот черт, – думал Смизерс. – Неужели я во всех ошибался? – Но ему стало легче, гораздо легче. – Мы всегда приходим на помощь друг другу в трудное время – им еще надо поучиться этому. И учиться хочешь не хочешь придется у нас. Джонс, кто бы мог подумать…»

В эту ночь начала свое существование партия «Свободу Африке». Сто тысяч человек собрались на северной окраине города. В темноте, под небом, на котором блестел молодой африканский месяц, Эдибхой объявил программу новой партии. Она заключалась в одном слове: «Свобода!»

Селина предложила избрать Удомо пожизненным вождем партии, ее председателем и президентом. Потом взметнулись кверху сотни факелов. Рослые юноши держали их высоко над головой – народ давал клятву верности Удомо.

– Мы, народ Панафрики… – торжественно начала Селина.

– Мы, народ Панафрики… – подхватил мощный тысячеголосый хор.

– Клянемся в преданности партии «Свободу Африке»…

– Клянемся в преданности партии «Свободу Африке»…

– И ее великому любимому вождю…

– И ее великому любимому вождю…

– Удомо!

– Удомо!

– Вместе с ним мы завоюем…

– Вместе с ним мы завоюем…

– СВОБОДУ!

– СВОБОДУ!

Слова клятвы отзвучали. Затем к громкоговорителю подошел древний старец и стал шепотом молиться: он просил предков не оставить их в этом великом деле.

Начальник канцелярии губернатора и глава службы безопасности сидели в автомобиле, глядя на огромную толпу. Никто не обращал внимания ни на них, ни на отряды полиции.

– Никогда бы не поверил, – сказал Смизерс. – Просто не верится. Будто вернулось прошлое. Можно подумать, что нас здесь и не было.

– А может, это будущее. Вероятно, и то и другое, – ответил Джонс. – Боюсь, что теперь все наши усилия тщетны. Инициатива в руках Удомо.

– Пропади он пропадом! – вспылил Смизерс.

– Да разве в нем дело? – сказал Джонс. – Атмосфера давно была накалена. Но согласитесь, чтобы так точно выбрать момент и воспользоваться им, нужны смелость и дерзость. Нужно быть немножко гением.

– Вы с ума сошли! – возмутился Смизерс. – Гением! Скажете тоже!

Джонс улыбнулся в темноте.

– Поехали-ка лучше. Сегодня ночью придется поработать. Нам остается только плыть по течению и стараться, чтобы корабль не наскочил на скалы, подстерегающие нас впереди. А это будет нелегко. Поезжайте, шофер!

В тюрьме в одиночной камере Удомо до боли в пальцах сжимал прутья решетки. Отсюда, с горы, было видно мерцание огней. Рядом с Удомо стоял его адвокат.

– Сейчас они дают клятву, – сказал адвокат.

– Вы говорите, их сто тысяч? – Голос Удомо прерывался от волнения.

– Больше. По всей стране сейчас люди вступают в партию.

Удомо стоял на цыпочках, держась за решетку, пока не погасли огни. Тогда он закрыл глаза. О мать-Африка! О мать-Африка! Слезы текли по его щекам. Он разжал руки и повернулся к адвокату.

– Теперь иди, друг мой. И расскажи им, что я плакал.

– Нам надо подготовиться к защите. Ваше дело будет слушаться завтра.

Удомо улыбнулся сквозь слезы, улыбка, как солнце, озарила его лицо.

– Ты понимаешь, что произошло, друг? Мое дело? Да оно теперь ничего не значит. Мы можем заняться им в любое время, ну хоть завтра. В любое время. Иди!.. Иди к народу и скажи, что я плакал. Скажи: Удомо стоял у окна тюрьмы, держась за решетку, и видел внизу огни. Он знал, что народ дает клятву. И плакал. Скажи им это. А теперь иди, друг мой.

Адвокат ушел. Удомо сел на жесткую тюремную койку. Он улыбался. Слезы текли у него по щекам. Глаза его сияли. Так они не сияли никогда.

Эта камера, эта тюрьма были дорогой к свободе.

Я распахнул дверь свободы, мать-Африка! Я распахнул ее!

Мхенди, Лэнвуд, Мэби

Глава первая

1

– Боже мой! – воскликнул Лэнвуд.

– Внушительная встреча, ничего не скажешь! – пробормотал Мхенди.

Огромная толпа молча смотрела, как причаливает пароход. Чуть поодаль, у таможенного ангара, пристроился агитационный фургон партии «Свободу Африке»; громкоговоритель был включен на полную мощность.

– Наша партия приветствует тебя, Лэнвуд! Наша партия приветствует тебя, Мхенди!

– Африка приветствует своих великих сынов! Да здравствует свободная Африка!

– Да здравствует партия «Свободу Африке»! Да здравствует наш вождь Удомо!

– Добро пожаловать, Лэнвуд! Добро пожаловать, Мхенди!

Недолгое молчание, затем громкоговоритель повторял все сначала.

Стали опускать сходни. Толпа подалась вперед. Белые пассажиры отступили в сторону. Лэнвуд с горящими глазами коснулся руки Мхенди.

– Боже мой! – повторил он.

– Идите, – шепнул Мхенди.

Лэнвуд первым пошел вниз по сходням. Мхенди следом за ним.

– Вот они! – возвестил громкоговоритель.

В фургоне поставили пластинку. Раздалась веселая музыка, в которой ясно слышался рокот барабанов. Огромная толпа приплясывала и покачивалась в такт музыке.

Дойдя до последней ступеньки, Лэнвуд замедлил шаги и обернулся к Мхенди. В глазах его стояли слезы. Он лихорадочно искал в карманах носовой платок.

– Идите, – ласково сказал Мхенди.

Лэнвуд повернулся, и все увидели, что он плачет. Какая-то женщина растолкала полицейских, подбежала к нему, поднявшись на цыпочки, притянула к себе его голову и поцелуями осушила слезы. Толпа взревела.

– Это они вместе с Удомо обдумывали планы нашего освобождения! Приветствуем их! – надрывался громкоговоритель.

Большой автомобиль, раскрашенный так же, как фургон, в красный и черный цвета, остановился позади толпы. Музыка оборвалась.

– Удомо! Приехали Удомо с Эдибхоем! Удомо с Эдибхоем! Удомо! – кричали люди.

Из машины вышел Удомо в сопровождении Эдибхоя. Оба были в национальных одеждах, скрепленных на плечах, наподобие римской тоги. Народ расступался перед ними, образуя узкий проход. Удомо быстро шел по живому коридору, широкая улыбка озаряла его лицо.

– Добро пожаловать, Том и Мхенди. Добро пожаловать!

– Майк… – Голос Лэнвуда дрогнул.

– Добро пожаловать, друзья. – Эдибхой радостно смеялся.

Удомо обнял одной рукой Лэнвуда, другой Мхенди.

– Минутку, сэр!

Вспыхнул магний, щелкнул затвор.

– Какая встреча! – сказал Мхенди.

– Это что! – сказал Эдибхой. – То ли еще будет.

– Как доехали? – спросил Удомо.

– Нам оказывали прямо-таки королевские почести, – воскликнул Лэнвуд. – А как вы, Майк? Сколько времени прошло, боже мой!

– Это хорошо. – Удомо кинул быстрый взгляд на пароход. – Когда я ехал, со мной обращались как с собакой. Очень рад, что они кое-чему научились.

Лзнвуд выпятил грудь.

– Они пытались завязать с нами дружеские отношения, но мы эти попытки решительно пресекали. Что за лицемерная нация!

Удомо рассеянно кивнул. Мхенди не сводил с него глаз.

«Он переменился, – думал Мхенди. – Вот только к лучшему ли?»

– Нас ждут, – напомнил Эдибхой.

– Да, – сказал Удомо. – Поехали! – Он первым направился к автомобилю. – Когда будете садиться, помашите им – они любят это.

Три черных фотографа нацелили на них свои фотоаппараты– пришлось позировать возле машины. Снова заиграла музыка. Удомо помахал толпе. Лэнвуд и Мхенди тоже помахали и сели вслед за Удомо в машину. Автомобиль развернулся и поехал. Толпа проводила его восторженными криками.

На борту парохода один из белых пассажиров – служащий «Панафрика компани», получивший назначение в Куинстаун, – сказал встречавшему его приятелю: