Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)

– Мы пойдем с тобой, – сказал Удомо.

– В таком случае надо собираться домой, – заметила Лоис. – Только я не знаю, Пол, не слишком ли это утомительно для вас? Вы ведь очень устали. Надо было вам приехать вчера.

– Из парижских кафе не так-то просто выбраться, – ответил Мэби. – Была там одна хорошенькая девочка с зелеными глазами и волосами цвета соломы, по имени Моним…

– И вы еще жалуетесь на одиночество, – рассмеялась Лоис.

– Будто вы не знаете, что можно испытывать одиночество, находясь с кем-то в постели… Но хоть роман и был мимолетным, есть что вспомнить. Как это сказано?..

Ты, книга юности, прочитана, увы!

Часы веселия, навек умчались вы!

О, птица-молодость, ты быстро улетела,

Ища свежей лугов и зеленей травы

^[10]

.

Облака медленно плыли по небу. Весь мир был объят покоем.

– Да, – сказала Лоис, – но я больше люблю другое четверостишие, может быть, потому, что оно гораздо созвучнее мне. Вот на какие строки откликается мое сердце:

Блажен, кто на ковре сверкающего луга,

Пред кознями небес не ведая недуга,

Потягивает сок благословенных лоз

И гладит бережно душистый локон друга

^[11]

.

Она перевела взгляд с Удомо на Мэби.

– Вот и все, что мне нужно для полного счастья, – тихо сказала она.

Мэби смотрел на море. Удомо не сводил глаз с Лоис.

– У меня чувство, что я лишний, – мягко сказал Мэби.

– Нет, милый. Какой же вы лишний. Просто раз в жизни мне захотелось быть только женщиной… И я сейчас говорю то, что думаю.

– В эту минуту я очень завидую тебе, Майк, – сказал Мэби.

Удомо улыбнулся:

– Тебе предоставлялись все возможности.

– Правильно. И я ими не воспользовался.

– И если бы начать все сначала, – сказала Лоис, – вы снова не воспользовались бы. Вы боитесь связать себя – вот в чем ваше несчастье, Пол.

– Боюсь, но не в том смысле, в каком вы думаете, – проговорил Мэби.

Лоис внимательно посмотрела на него, словно что-то от его настроения вдруг передалось ей. Она поспешно встала:

– Если вы хотите лезть сегодня на гору, надо идти.

На полпути Мэби остановился. Пот катился с него градом. Следом за ним шла Лоис. За ней Удомо. Мэби отер лицо и выжал мокрый платок.

– Пить?

Удомо спустил с плеч рюкзак и передал его Лоис.

– Воды с вином или просто воды?

– Воды с вином.

– А ты, Майкл?

– Апельсин, пожалуйста.

Она передала Мэби термос и вытащила два апельсина. Вершины Приморских Альп растворялись вдали в опаловой голубизне безоблачного неба.

– Ненавижу горы, – сказал Мэби.

– По их склонам люди добираются до вершин, – возразила Лоис.

– Их так и хочется одолеть, – сказал Удомо.

Лоис рассмеялась. Насмешка мелькнула у нее в глазах, порхнула по губам. Она взяла Удомо за руку и сказала:

– Мужчина испокон веков в победах ищет спасения от внутреннего разлада! Неудовлетворенность собой – вот что заставляет его лезть на неприступные горы, мечтать о завоевании космоса, о путешествиях на Луну. Все это не что иное, как желание уйти от самого себя, проявление врожденной неуверенности в себе. Мужчина по сей день не обрел душевного равновесия и, пока не обретет, будет вечно устраивать революции, покорять горы, летать на Луну и взрывать бомбы невиданной силы.

– А женщина? – спросил Мэби.

– Женщина равновесие обрела. Конечно, и среди нас есть такие, что рвутся к заоблачным высотам, но в большинстве своем мы примирились со своей земной участью. Для нас ход жизни неизбежен, как смена времен года. Возможно потому, что мы своей плотью участвуем в этом вечном движении. Во всяком случае, мы не так уж стремимся к бессмертию. Мы не лезем на неприступные горы, не мечтаем о путешествии на Луну, не взрываем бомб. Но зато все свои силы отдаем новой жизни. Должно быть, по существу женщина свободнее мужчины, потому что добивается свободы только тот, кто лишен ее. Свободным не надо завоевывать свободу, сильным не надо утверждать свою силу…

– Пошли-ка лучше, – сказал Мэби.

Он отдал ей термос и быстро зашагал вверх по узкой извилистой горной тропе. Лоис и Майкл полезли за ним.

Подъем становился круче, тропка постепенно сужалась. Скоро она стала такой узкой, что двоим было уже невозможно идти рядом. Удомо пошел сзади. А сильно опередивший их Мэби все лез и лез вверх, так что за ним было трудно угнаться.

Расстояние между ними и Мэби увеличивалось. Лоис ускорила шаг, галька осыпалась у нее под ногами.

Но она не боялась. За ней шел Майкл, а она знала, какой он сильный. Он не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Женщина живет полной жизнью, только когда рядом с ней мужчина, ее защитник. Только тогда.

Мэби остановился и посмотрел назад. Потом пошел дальше и скоро исчез из виду, скрывшись за поворотом. «Теперь он вышел на солнце», – подумала Лоис. Сразу за ней, вселяя в нее спокойствие, подымался Удомо. У Лоис застучало в висках. Ничего, Майкл идет сзади, все хорошо! Она вдруг покрылась холодным липким потом. Ничего, Майкл тут, рядом. Они дошли до залитого солнцем пространства, где останавливался передохнуть Мэби. Море было далеко внизу. Лоис посмотрела вниз, и у нее закружилась голова. Она остановилась и закрыла глаза. Но тут же рука Удомо легла ей на плечо, и она справилась с головокружением. Повернув голову, дотронулась губами до его руки и пошла дальше.

– Не надо смотреть вниз, – сказал он.

– Уже прошло, – ответила она.

Вершина горы была совсем близко. Мэби перегнулся через сложенный из неотесанных камней парапет и крикнул:

– Лезьте сюда!

Он немного понаблюдал за ними и опять скрылся из виду.

Наконец они добрались до вершины. Мэби сидел на солнце, прислонившись спиной к полуразвалившейся стене дома.

Лоис с трудом доплелась до него. Удомо спустил с плеч рюкзак и оглядел то, что было когда-то сарацинской деревушкой.

– Какая крошечная, – сказал он. – Но чего ради они забрались сюда?

– Чтобы по ночам чувствовать себя в безопасности. Не забудь, что они были завоевателями, – ответил Мэби.

Удомо покачал головой и рассмеялся. Он стал осматривать развалины.

– Просто не верится. Сколько же их тут могло поместиться?

– Кто знает, – ответила Лоис, – скорее всего, они скрывались в горах отрядами, человек по двадцать.

– С лошадьми?

– Да.

– Черт! Тут же повернуться негде! Подумать только, ведь и лошади проделывали этот путь!

– Не забудь, что они были завоевателями, – повторил Мэби.

– Надо было и нам загнать своих завоевателей в горы, – сказал Удомо.

– И вот все, что осталось от них, – задумчиво проговорил Мэби. – Развалины на вершине горы. Завоеватели пришли и ушли. И это все.

– Не совсем все, – возразила Лоис. – Память о них сохранилась в смуглой коже и в характере горцев. Да и в музыке тоже.

– Это правда, – медленно сказал Мэби, – но никаких вещественных следов их победы, кроме этих вот выбеленных солнцем развалин, не сохранилось.

– И все же когда-то они победили, – сказал Удомо.

– А что толку от такой победы? – возразила Лоис.

– Она доказывает, что эти люди жили и что они обладали мужеством, – сказал Удомо. – Доказывает, что они были настоящими мужчинами и действовали, как подобает мужчинам.

Мэби посмотрел на Удомо и подумал: здесь он такой же, как все, здесь не чувствуется его внутренней силы. Мэби принялся набивать трубку. Лоис вынимала из рюкзака еду, фрукты и термосы. Никто из них, казалось, не замечал палящего солнца.

– А вот это, – задумчиво сказал Мэби, – результат их действий. Вот эти побелевшие камни. И, может, среди них лежат превратившиеся в белую пыль и гальку человеческие кости и кости животных. Помните, Лоис?

И спят в песках по наши времена

Влюбленные, поэты, короли,

И знают, что пустыни белизна

Не их удел, но участь всей земли;

Что опустеют тучные поля,

Что обретут влюбленные покой

И станет наша бренная земля

Навеки отпылавшею звездой

^[12]

.

– Вот все, что осталось от былого могущества. Какой же смысл всего этого?

– Смысл тот, что мы живем, Пол, – сказала Лоис, – и участвуем в хороводе жизни.

– Как дети?

– Да, милый. Как дети. Бессмертия нет. Мы живем только раз. Вот почему – мне незачем скрывать это от вас, Пол, – вот почему я решила не отказываться от счастья с Майклом в настоящем. Я хотела бы, чтобы он навсегда остался здесь со мной. Я знаю, мы могли бы быть счастливы, могли бы иметь детей и прожить долгую и счастливую жизнь. По-моему, это и есть настоящая жизнь. В ней я вижу больше правды, больше смысла, чем в вашей мечте об освобождении. Если бы я хоть на секунду поверила, что осуществление вашей мечты может что-то изменить в мире, я никогда не посмела бы сказать ему это. Но я знаю…

Удомо подошел к ней, сел рядом и обнял.

– Это не мечта, – сказал он. – И даже если это мечта, для меня она реальнее того, что ты называешь настоящей жизнью… Я никогда не читал стихов, как ты или Мэби, но я верю, что они прекрасны. Для меня же прекрасна мечта об освобождении моего народа. Прекрасна свобода. Я знаю, вы думаете, что меня ничто не интересует, кроме политики. Но это не политика. Это мой народ, Лоис. И для меня это поэзия.

Лоис высвободилась из его объятий и подошла к парапету.

– А я думаю, что каждый из вас по-своему прав, – сказал Мэби.

Лоис перегнулась через парапет. Далеко внизу расстилалась зеленая земля. Там, где кончалась земля, начиналось море, казавшееся отсюда черным.

«Я совсем потеряла гордость, – думала она, – даже странно».

Мэби перевел взгляд с Лоис на Удомо. «Я ошибся, – подумал он. – Он и здесь кажется больше всех, увереннее всех».

Лоис повернулась и подошла к ним.

– Хорошо, Майкл. Сейчас ты принадлежишь мне. Это наше счастье – счастье сегодняшнего дня. Мое и твое. А когда придет время тебе уходить, я не стану тебя удерживать.

Она села рядом с ним. Он взял ее руку в свою.

– Важно то, что у человека в сердце, – сказал Удомо. – Наступит день, и ты приедешь к нам, ко мне. Если я уйду, это вовсе не будет означать, что я ушел навсегда. Ты приедешь ко мне. Мы же договорились.

– Но вас может постичь неудача, Майкл. Тебя могут убить.

– Неудачи не будет, – сказал Удомо.

– Да, – подтвердил Мэби. – На этот раз неудачи быть не должно.

– И ты можешь измениться, – продолжала Лоис. – А я хочу, чтобы наша любовь осталась неоскверненной, чистой, или пусть не будет никакой. Никогда еще у меня не было ничего прекраснее этой любви.

– Вот почему я побаиваюсь вас, женщин, – сказал Мэби. – Вы сами творите себе кумиров, а потом предъявляете к ним непомерные требования. Ну, а я для этого слабоват.

– Я не изменюсь, – сказал Удомо.

– Да она вовсе не о том, Майкл, – нетерпеливо перебил его Мэби.

– Ешьте поскорее и давайте собираться в обратный путь, – сказала Лоис. – А то мы не попадем домой вовремя.

– Лоис, – мягко сказал Мэби, – даже Майкл – всего лишь человек.

– Садитесь поближе и ешьте. – Лоис прислонилась к плечу Удомо.

3

Мрачным, холодным сентябрьским вечером, через неделю после их возвращения с юга, Эдибхой уехал в Панафрику. Проводить его на вокзал пришли все: Лоис, Удомо, Джо Фэрз, Лэнвуд, Мхенди, Мэби. Удомо держал пакет с сотней экземпляров последнего номера «Освободителя» – журнала, который они печатали на ротаторе. Эдибхой должен был увезти его с собой. Они толпились вокруг него – истекали последние минуты. Лицо Эдибхоя сияло, как обычно, радостной улыбкой.

– Не забывайте, вы – наш Иоанн Креститель, – говорил Лэнвуд. – Прокладывайте же нам путь.

– Берегите себя, – сказала Лоис.

– И пиши изредка, – прибавила Джо Фэрз.

– Спасибо за все, Джо, – сказал Эдибхой. – Вы обе много сделали для всех нас, а ты очень много сделала для меня. Спасибо! И вам, Лоис, спасибо. Берегите тут моего земляка.

Все были немного навеселе. Даже Лэнвуд и Удомо. Выпито было две бутылки шампанского.

– Приготовь мне там домик, – сказал Мхенди, – и пусть меня ждет в нем простая милая женщина.

– Будет сделано, друг! Будет сделано!

– Прошу пассажиров занять места, – раздался голос кондуктора.

Эдибхой повернулся к Удомо, улыбка исчезла с его лица. Глаза стали холодными и серьезными.

– Что ж, земляк, пора…

– Да, – сказал Удомо, – и помни, я жду.

Они крепко пожали друг другу руки. Удомо почувствовал, что Эдибхой кладет ему что-то в карман.

– Тебе они здесь пригодятся.

– Для меня важнее другое.

– Я знаю, земляк. И не подведу.

Кондуктор быстро шел вдоль состава, закрывая двери.

– О, Дик… – Казалось, Джо Фэрз только сейчас поняла, что он действительно уезжает. Она порывисто обняла его и отвернулась.

Эдибхой пожимал всем руки.

– Побыстрей! – крикнул кондуктор и, приложив к губам свисток, засвистел.

Эдибхой вошел в вагон. Поезд тронулся.

«Вот так и он уедет», – подумала Лоис. И тут же почувствовала на себе внимательный взгляд Мэби.

– Вот так и он уедет, – прошептала она.

– Так уедем мы все. Мы принадлежим Африке, а не Африка нам.

Эдибхой высунулся в окно вагона.

– Теперь все зависит от тебя, – крикнул Удомо. В голосе его звучало волнение.

Эдибхой молча кивнул. Его белый платок долго трепетал в окне, пока наконец не исчез из виду.

– Начало положено, – сказал Лэнвуд.

Удомо сунул руку в карман и нащупал пачку фунтовых банкнот, которые положил туда Эдибхой.

– Да, – сказал он, – начало положено. Пошли!

Когда они выходили из здания вокзала, Лоис взяла его под руку.

В тот же вечер Удомо перевез к ней свои вещи.

Месяц спустя Джо Фэрз потеряла работу.

В свое первое безработное утро она вышла в гостиную в легком халатике. Удомо сидел за письменным столом в углу возле стеклянной двери – он превратил этот уголок в свой кабинет – и читал первое письмо от Эдибхоя.

– Привет, Майк! Вы уже завтракали?

Он на миг поднял глаза:

– Давным-давно. Вместе с Лоис.

– Несколько дней я буду отсыпаться. Боже, до чего хорошо не работать. Эту неделю я, пожалуй, не буду искать новую. Хотите кофе?

– Хочу.

Она пошла варить кофе.

«Пустое письмо, – разочарованно думал Удомо. – Правда, Эдибхой недавно приехал. Глупо ожидать чего-то, кроме известия о приезде. И все же…»

Он отложил письмо и стал перепечатывать статью для следующего номера «Освободителя». Если бы только можно было печатать его в типографии! Эти проклятые восковки съедали у них с Лоис все время. Ничего, когда-нибудь у них будет и типография. Он работал, не отрываясь, пока не вошла Джо Фэрз, неся поднос с кофе и завтраком.

– Ух, какая роскошь! – воскликнула она.

Она поставила поднос на табурет, бросила на пол подушки с дивана и уселась, прислонившись спиной к стеклянной двери. Длинные золотистые волосы в беспорядке падали ей на лицо, рассыпались по плечам. Халатик распахнулся, обнажив ногу до самого бедра.

– Вот это жизнь! Как жаль, что я потеряла работу сейчас, а не когда вы с Лоис были на юге. Я бы приехала к вам. Обожаю солнце!

Удомо взглянул на ее стройную обнаженную ногу.

– Вам не мешало бы одеться.

Джо покатилась со смеху.

– Ну, Майк, не разыгрывайте из себя святошу.

– Мне нужно работать.

– А я вас отвлекаю? – Она, казалось, была в полном восторге.

– Да! – холодно ответил он.

– Разве я вам не нравлюсь?

– Вы мне нравитесь, но мне нужно работать. Можете помочь мне, если хотите.

– Нет, только не сегодня.

– Тогда уходите и не мешайте мне.

Она наблюдала за ним, сдвинув брови.

Он снова принялся печатать, но сосредоточиться уже не мог.

– Майкл! Так вас называет Лоис. Майкл! Она выговаривает это имя, будто поет. Майкл!

Он старался не смотреть на ее ногу, но глаза не слушались его.

– Если вы будете мне мешать, я скажу Лоис.

– Большой, сильный Майкл жалуется Лоис, – насмешливо воскликнула она. – Ну и жалуйтесь на здоровье! А что вы ей скажете? Что если бы у вас этого не было на уме, то и я бы об этом не подумала?

– Неужели вы могли бы предать свою подругу?

– А вы, Майк, неужели вы могли бы предать любимую женщину, да еще ту, которая боготворит землю, по которой вы ступаете?

Она встала. Удомо не сводил с нее глаз. Он чувствовал, что пьянеет при мысли о ее молодом теле, стройных ногах, скрытых теперь халатом, от вида ее золотистых волос.

Она взяла поднос и пошла к двери.

– Джо…

Она обернулась.

– Что вам?

– Лоис – ваша подруга.

– И ваша любовница.

– Не стоит о ней так говорить.

– Но это так.

– Она хороший человек.

– Совершенно верно. Я ухожу.

Он встал и двинулся к ней.

– Поздно.

– Я знаю, что поздно. Вы уже предали ее.

– Почему вы это сделали?

– Потому что я– женщина, потому что я молода, потому что я ей завидую – вы ведь все любите ее, – потому что мне приятно сознавать свою силу и потому что это вы…

Он коснулся ее и почувствовал, что она вся дрожит. Дрожь охватила и его. Он притянул ее к себе одной рукой. Взял у нее поднос и поставил на стул. Она вздохнула, открыла дверь и первая пошла по коридору к себе в комнату. Глаза у нее сияли торжеством. Она переступила порог, повернулась к нему, подняла глаза на него, и ей вдруг стало страшно…

Когда Лоис вернулась домой из школы, оба усердно печатали.

– Господи, эти чертенята были сегодня невыносимы. Как дела, Майкл? – Она нагнулась и поцеловала его в щеку.

– Пойду заварю чай, – сказала Джо Фэрз.

Удомо встал и потянулся.

– Сходим вечером к Мэби. Я сегодня хорошо поработал.

– Не могу, милый. Нужно проверить кучу тетрадок. Но ты иди. Пол будет рад тебя видеть. – Она подошла к письменному столу. – А! Письмо от Эдибхоя. Что он пишет?

– Ничего особенного. Прочти сама. Рассказывает, как доехал.

Лоис взяла письмо и заметила, что ее рука дрожит. Она знала, в один прекрасный день придет вот такое письмо, и он соберется и уедет. Но это будет не скоро. Может, через год, может, и больше. Ну, конечно… Она ухватилась за эту мысль, дрожь в пальцах унялась. Она посмотрела на Удомо с какой-то особой нежностью.

– У тебя усталый вид, Майкл.

– Я много работал.

– Как хорошо, что Джо помогла тебе.

– Жаль только, что она много болтает.

– Она еще очень молода. Не сердись на нее.

– Да нет, в общем, она молодец…

Джо Фэрз вернулась с чаем.

– У тебя вид не лучше, чем у Майкла. Вы что, весь день не выходили из дома?

– Да. – Джо смотрела мимо нее.

Лоис вскользь подумала, что Джо, похоже, чем-то подавлена.

– Сходила бы ты с Майклом к Мэби. Сделайте крюк и пройдитесь парком. Вам обоим не мешает подышать свежим воздухом. А к вашему приходу я приготовлю ужин.

– Я лучше останусь дома, – поспешно возразила Джо. Она взглянула на Лоис и тут же отвела глаза. «Я должна как-то объяснить», – подумала она. – Мне нужно привести в порядок свои платья. Я, наверное, съезжу в Париж на несколько дней.

– Иди, иди, проветришься немного.

Джо лихорадочно искала другую отговорку, но ничего не могла придумать. Встреча с Мэби страшила ее. Он только посмотрит на нее своими большими холодными глазами и сразу обо всем догадается. И что тогда? Да нет, совсем не Мэби она боялась, а Удомо. Или нет? О господи! Она почувствовала, что Удомо наблюдает за ней, и задрожала. Удомо поставил чашку.

– Ну, марш! – сказала Лоис. – Ужин будет готов в девять. Постарайтесь не слишком опаздывать и передайте Полу от меня привет.

Джо Фэрз нехотя встала, надела пальто и вышла вслед за Удомо на улицу, в промозглые вечерние сумерки.

В эту ночь Джо Фэрз долго не могла уснуть. Пол ничего не заметил. У него были гости, и он не вглядывался в нее. А Удомо? Она уже и в мыслях не могла называть его Майком. Удомо, Удомо, Удомо. Завтра утром она уедет в Париж. Очень жаль, что она уезжает и не сможет печатать восковки, – вот и все, что он сказал ей, когда они шли через парк. Она готова сделать все, что угодно, только бы он не смотрел на нее, как на самую последнюю дрянь, только бы не чувствовать себя последней дрянью. Лоис ничего не поняла, ни о чем не догадалась. Ничего не поняла и ни о чем не догадалась. Но ведь я же люблю его! Мерзкая тварь! Нашла в кого влюбиться! У детей есть матери. У меня нет. Будь у меня мать, я бы уткнулась ей в колени и выплакала свое горе. У всех есть матери. У меня был только отец, он женился на другой, и та женщина сделала все, чтобы я ушла из дому. Жалкая, грязная потаскушка – говорят его глаза! Боже мой! Разве так плохо – хотеть быть любимой? Любишь, любишь всем сердцем, а в ответ читаешь в его глазах, что ты – жалкая, грязная потаскушка! Мамочка милая, которую я никогда не знала…

– О боже!

Она откинула одеяло, надела халат и пошла в ванную. Мертвая тишина стояла в доме. Полоски света под их дверью не было. Она ощупью нашла в темноте аптечку. Можно обойтись и без света. Взяла флакон. Нет, без света все-таки не обойдешься. Повернула выключатель. Налила в стакан воду, положила в рот таблетку и запила. «Теперь-то уж усну, – решила она, – крепко, до утра». Вернулась к себе в комнату и легла в постель. Грелка остыла, и она выкинула ее. Поплотнее укуталась в одеяло и закрыла глаза. Но все равно заснула не скоро.

В соседней комнате лежала Лоис и думала: что-то сегодня было не так. Может, Майкл стал охладевать к ней? Может, она допустила какую-то неловкость? Никогда еще их ласки не были так холодны.

– Майкл…

Спит. Пусть спит. Просто он очень устал. Это такой деликатный вопрос, тут надо быть очень осторожной. Тут сплеча рубить нельзя. Придется преодолеть неловкость и поговорить с ним, иначе можно все погубить. Когда любишь, отвечаешь желанию любимого, даже если тебе не очень этого хочется. Это – одна из самых серьезных опасностей, которые подстерегают любовь, особенно в самом ее начале. Мы еще поговорим об этом, милый. Она повернулась на бок, легла поудобнее и закрыла глаза.

Джо Фэрз проснулась в испуге.

В первый момент ей показалось, что голова Удомо упирается в потолок. Он сдернул с нее одеяло и простыню и стоял, глядя на нее, глубоко засунув руки в карманы халата. Она мельком, как о чем-то далеком, вспомнила: они с Лоис ходили в одну из суббот покупать этот самый халат. Лоис!..

– Лоис! – прошептала она.

– Она ушла. Уже поздно, скоро десять, – сказал он неприязненно, развязывая пояс халата. На какой-то миг в ней поднялся протест, но тут же ее захлестнуло желание. Только поласковее, пожалуйста, поласковее.

– Будь поласковее со мной, Майкл, – сказала она и подвинулась, давая ему место.

На этот раз дрожь охватила только ее одну.

4

Удомо поднял голову и прислушался. Что-то стукнуло у входной двери – или это ему показалось? Все было тихо, дверь никто не отпирал. Но ведь стук был ясно слышен. Он оттолкнул стул, встал и быстро вышел из комнаты. Да, он не ошибся – приходил почтальон. Лежащий на коврике зеленовато-голубой конверт был знаком ему. Письмо от Эдибхоя. Он постарался побороть охватившее его волнение. Вполне возможно, что и это письмо ничем не отличается от предыдущих. Вот уже три месяца каждый зеленовато-голубой конверт пробуждал в нем надежду и каждый раз – ничего нового. Ничего! Может, он ошибся в Эдибхое? Нет, нет и нет! Такие дела быстро не делаются. Но, господи, почему они делаются так медленно! Ладно, спокойствие прежде всего. Это письмо ничем не отличается от предыдущих. Ничем не отличается от предыдущих.

Он жадно уставился на конверт. Если бы только… Нагнулся, подобрал его и поспешно вернулся из холодной передней в гостиную. Брр, до чего холодно! Даже газ, горевший в полную силу, не мог одолеть холода. Он обошел письменный стол и выглянул в окно. Крупные снежные хлопья лениво кружились в воздухе и как бы нехотя опускались на землю. Про них нельзя было сказать, что они падают. И земля лежала, укрытая белым покрывалом, легким, как сбитые сливки.

Он вскрыл конверт.

«Дорогой земляк!

Письмо будет коротким – через полчаса у меня операция. Рад сообщить тебе, что дело сдвинулось наконец с мертвой точки. На будущей неделе я должен встретиться с тремя коммерсантами; думаю, что кое-какие результаты эта встреча даст. Свободные деньги у них есть, и я постараюсь внушить им, что в их интересах вложить эти деньги в нашу газету.

Ты, я знаю, считаешь, что нам необходимо заручиться поддержкой вождей и старейшин. Но они не желают поддерживать нас. Вот уже три месяца я стараюсь привлечь их на нашу сторону, но убедился, что их интересует только собственное положение, места в палате Ассамблеи и приемы у губернатора. Толка от них не будет, земляк, и нам придется обойтись без них. Если ждать их, мы, пожалуй, никогда не начнем. Они и не думают об освобождении народа, об освобождении Африки. Они продажны насквозь. Если я уговорю коммерсантов и они выложат деньги, ты сможешь приехать, и тогда мы начнем. Надеюсь, ты согласишься. Другого способа вытащить тебя сюда я не вижу. Напиши, что ты одобряешь…»

Дальше шли приветы Лэнвуду и остальным и несколько слов о своей жизни. «Напиши, что ты одобряешь…» Удомо перечитал письмо. «Напиши, что ты одобряешь…»

– Черт бы побрал всех этих вождей и старейшин! – вскричал он.

Он подошел к письменному столу и сел. Итак, они не хотят поддерживать нас. Даже ради освобождения собственной страны! Что ж, если они не хотят, а коммерсанты хотят, придется иметь дело с коммерсантами. Но народ, пойдет ли он за нами без вождей и старейшин? Пойдет ли?.. А если другого пути нет?.. Значит, нужно перетянуть народ на свою сторону. Это единственный путь!

Удомо вставил в машинку лист почтовой бумаги. Подумал, вынул, положил под него копирку и чистый листок и снова вставил. Он печатал:

«Дорогой Дик!

Только что получил твое письмо и спешу ответить, чтобы ты немедленно начал действовать. Ты знаешь, почему я считал, что на первых порах для нас особенно важна поддержка вождей и старейшин, но, если они не желают сотрудничать с нами, обойдемся без них. Это будет нелегко, потому что народ в их руках. Но народ мы как-нибудь на свою сторону перетянем. Уговори коммерсантов, чтобы они оплатили мой проезд домой. Скажи им, что, когда я приеду, мы сможем все обсудить и наметить план действий. Только, не обещай им по возможности ничего серьезного. Это очень важно. Ты понимаешь меня… Обещай им места в руководстве партии, когда она будет организована, – место патрона, президента, даже казначея, но ни в коем случае не давай никаких обещаний относительно нашей будущей политики. Скажи, что подобные вопросы лучше всего будет обсудить со мной, когда я приеду. Я сообщу обо всем членам группы, а ты действуй…»

Хлопнула входная дверь.

Удомо откинулся на спинку стула и ждал. «Для Лоис рановато, – подумал он. – А что, если она потеряла работу? Как тогда все сложится? Интересно, теряют ли учителя работу?»

Вошла Джо Фэрз.

– Ты что-то рано, – сказал Удомо.

Она устало опустилась на стул.

– Что-нибудь случилось? – спросил он.

Она подняла на него глаза. В них было отчаяние. Вид измученный, лицо осунулось. Он и прежде замечал, что она похудела за эти месяцы, но только сейчас увидел, как сильно она изменилась.

– Ты должен помочь мне, Майкл, – сказала она.

Отчаяние, звучавшее в ее голосе, заставило его насторожиться.

– В чем дело?

– Мне стало плохо в конторе, – сказала она. – Прямо в конторе – раньше хоть дома. Я все испробовала. Теперь ты должен помочь мне. Я думала сделать все сама. Не хотела тебя беспокоить. Но ничего не получается. Ты должен помочь мне, Майкл.

– Да о чем ты?

– Я беременна.

Удомо долго молчал, потом резко сказал:

– Не может быть!

– Я пыталась сама…

Одним скачком он пересек комнату и очутился перед ней – огромный, яростный.

– Нет! – Он сорвался на крик. – Ты врешь!

Но, взглянув ей в глаза, понял, что это правда. Он с трудом подавил бешеное желание ударить ее.

– Почему ты не сказала мне?

– Я хотела сама…

Он пошел обратно к столу.

– Сколько времени?

– Около трех месяцев.

Ярость и страх овладели им.

– Дура! Идиотка! Ты должна была сказать мне!

– Я знала, что ты будешь ругать меня. И думала, что смогу все сделать сама.

«Спокойно, спокойно», – уговаривал он себя.

– Кто-нибудь знает?

– Никто.

– Ты была у доктора?

– Нет.

– Что ты скажешь Лоис, если она узнает?

– Она не должна знать.

– Но что ты ей скажешь, если она все-таки узнает?

– Не знаю.

– Должна знать.

– Что ты хочешь, чтобы я сказала?

– Скажешь, что виноват кто-нибудь из твоих друзей…

– Но она поймет, Майкл. Ведь ребенок родится цветной… И будет похож на тебя. Она сразу поймет.

– Если ребенок родится. Но он не родится.

– Тогда зачем…

– Она может узнать, что ты принимаешь меры, чтобы избавиться от ребенка, или что ты уже сделала аборт. Тебе придется объяснить ей.

– Скажи ей правду, Майкл. Попроси ее помочь нам. Она простит тебя, если ты обо всем расскажешь и попросишь прощения. Она любит тебя, Майкл.

– Ты бы лучше подумала об этом, когда меня своими ляжками прельщала. Черт бы тебя побрал! Сама говорила, что не маленькая… Виноват один из твоих друзей. Понятно?

– Тебе не приходит в голову, Майкл, что я и так уже очень наказана?

– Виноват один из твоих друзей. Поняла?

– Да. Поняла.

– А теперь уходи. Я хочу подумать.

Джо Фэрз пошла к двери, потом обернулась и посмотрела на Удомо.

– Майкл… – и подумала: «Прежде я называла его Майк».

– Да?..

– Неужели тебе нисколько не жаль меня? Ведь для меня это кошмар.

С минуту Удомо холодно смотрел на нее. Потом лицо его смягчилось. Глаза подобрели. Он встал и подошел к ней. Сочувственная улыбка тронула уголки губ. Он обнял ее за плечи.

– Прости меня, Джо. Я не хотел обижать тебя. Просто мне стало страшно. Очень уж это неожиданно свалилось на меня. Но мы выпутаемся. Обещаю тебе, и все будет хорошо.

– Да, Лоис не должна ничего знать. Ты прав, Майкл. Она сделала нам обоим столько хорошего. И потом, она так тебя любит. Ты правда думаешь, что все обойдется? Еще не поздно?

– Обойдется, только слушайся меня. И помни, если Лоис что-то узнает, виноват один из твоих друзей. Ты потом сама поймешь, что так будет лучше для всех нас.

– Мне ужасно стыдно, Майкл. Никто в жизни не был так добр ко мне, как Лоис.

– Тем более ока не должна знать. А теперь мне нужно подумать, к кому обратиться за помощью.

Джо вышла. Впервые за эти долгие месяцы ей стало легче.

Лишь только дверь за ней закрылась, выражение сочувствия сошло с лица Удомо. Он вернулся за свой стол, закрыл глаза и стал перебирать в памяти всех знакомых ему африканцев – студентов медицинского факультета. Они как живые вставали в его воображении, и каждого он рассматривал внимательно, холодно и придирчиво, стараясь определить, верный ли это человек, можно ли на него положиться. Наконец открыл глаза. Полез под стол и достал картотеку. Вынул карточку. Улыбнулся невесело. Сунул карточку в карман, поставил картотеку на место и встал. Пошел в спальню. Замотал шею двумя шерстяными шарфами и надел пальто. Джо Фэрз что-то делала в кухне. Он заглянул туда.

– Я нашел того, кто нам нужен. Сейчас схожу к нему. Постараюсь, чтобы завтра он был здесь. А ты лучше ложись до прихода Лоис. Скажи, что плохо себя чувствуешь. И в контору завтра не ходи.

– Ты думаешь, обойдется?

– Если будешь слушаться меня.

Он натянул капюшон на голову и переступил порог, за которым кружила вьюга.

Лоис с шумом захлопнула дверь и громко топала ногами, отряхивая налипший снег. Затем, прислонясь к стене, стала расстегивать ботинки. Ботинки были на меху, но все равно ноги у нее одеревенели от холода. Застывшие пальцы плохо слушались.