Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

– Слава тебе господи! Теперь можно и нам выходить. Ну и балаган!

– Здесь лучше не делать таких замечаний, – спокойно заметил его спутник. – Даже если рядом только твоя прислуга.

– Я же ничего особенного не сказал, – запротестовал вновь прибывший.

– На мой взгляд, ничего! Но они невероятно мнительны. И вообще, все это очень сложно. Нам нужно следить за каждым шагом, если мы хотим торговать с ними. Они ведь сожгли у нас несколько складов в первые дни после переворота. Это влетело нам в копеечку. Запомни, главное – быть с ними безукоризненно вежливым, особенно с заправилами! И еще – не вступай ни в какие политические споры. Сейчас парадом командуют они. Мы здесь только торговцы. Забудь все, что когда-либо слышал об Африке и об африканцах, а то рискуешь сесть в лужу… По крайней мере, в этой части Африки.

– Понимаю… – неуверенно проговорил новый служащий.

– Прежние времена миновали, – сказал старожил с сожалением. – Пошли.

Автомобиль несся через город. Мелькали дома, украшенные выцветшими флажками. В неподвижном воздухе безжизненно висели знамена «красные, как кровь народа, черные, как родная земля». Из домов выбегали люди, они махали руками, выкрикивали приветствия.

Лэнвуд был потрясен. Он держал Удомо за руку и повторял:

– Боже мой, Майк! Боже мой! Как много сделано. Как это замечательно! Какая встреча!

Эдибхой сидел, обняв Мхенди за плечи.

Удомо наклонился вперед и положил руку на колено Мхенди.

– Ну, брат, что ты скажешь?

– Смотрю на вас и рвусь в бой. Я уже стал отчаиваться: год как ты у власти, а вызова все нет и нет. Решил, что ты забыл про нас.

– Я прямо глазам своим не поверил, когда пришла телеграмма, – сказал Лэнвуд.

– Ведь почти два года, как ты уехал, – прибавил Мхенди.

– Такие вещи сразу не делаются, – ответил Удомо. – Пришлось выдержать целое сражение, чтобы вызвать вас сюда.

– Многое еще в их руках, – задумчиво сказал Эдибхой, – но это ненадолго.

– Вы ведь знаете, какой это хитрый народ, – сказал Удомо. – Приходится действовать осторожно.

– Теперь нас ничто не остановит! – с загоревшимся лицом воскликнул Лэнвуд.

И снова, как тогда в порту, Мхенди почувствовал, что Удомо словно ушел в себя.

– А как насчет меня? – негромко спросил он.

– Мы поговорим об этом позднее, – ответил Удомо. – Самое главное, что ты здесь.

– Да, – кивнул Мхенди. – Наконец-то я в Африке.

Удомо взял Мхенди за руку.

– Не беспокойся, брат. – Голос его звучал задушевно, совсем как когда-то в Лондоне.

У Мхенди отлегло от сердца, он улыбнулся.

Автомобиль въехал на Холм и устремился вниз.

– Смотрите! – воскликнул Эдибхой.

Теперь они были на западной окраине города. Впереди виднелась высокая трибуна, а вокруг нее, не обращая внимания на жгучее солнце, толпились тысячи людей. Из репродукторов, расставленных по всей огромной площади, гремела музыка.

– Это площадь Свободы, – сказал Удомо.

– Здесь родилась наша партия, – стал рассказывать Эдибхой. – Здесь мы дали клятву верности в тот день, когда Удомо увезли в тюрьму. Поэтому она и называется площадью Свободы. Со временем на ней будет выстроен Дом комитета партии. Здесь мы сообщаем народу все важные решения.

Завидев автомобиль, толпа восторженно загудела. Многие кинулись навстречу.

– Я обязательно напишу историю этой бескровной революции, – взволнованно проговорил Лэнвуд.

Автомобиль остановился. Удомо первым пошел к трибуне. Он держался просто и непринужденно. Его то и дело останавливали. Он внимательно выслушивал всех. Иногда доставал из складок своей тоги блокнот и карандаш и записывал, что ему говорили. Они были уже возле трибуны, когда какая-то старуха крикнула:

– Удомо, Удомо, у меня нет сил пробиться к тебе. Скажи им, чтобы помолчали.

Удомо поднял руки.

– Тихо!

Наступила тишина.

– Говорят, ты мало спишь, – начала старуха. – Вот я и хочу спросить – сколько ты спишь?

– Я здоровый человек, мать. И сплю достаточно.

– Ты мне прямо отвечай – сколько часов ты спишь?

– Я часов не считал. Когда меньше, когда больше.

– Говорят, иногда ты до самого рассвета не ложишься, а утром идешь работать. Правда это?

– Только когда у меня много работы.

– А работы у тебя всегда много? Верно?

Удомо повернулся к толпе и, улыбаясь, поднял руки.

– Мать совсем меня в угол загнала. Вот она какая умная.

Толпа криками выражала одобрение:

– Так ведь твои силы нам нужны, они всей Африке нужны, – крикнула старуха. – Значит, ты должен беречь их.

– Обещаю тебе, мать, буду беречь.

– Спи побольше. Пусть и другие работают. Нам твой ум нужен – ты ведь о всех нас думаешь…

– Мудро говоришь, мать, – ответил Удомо. – Я буду беречь себя.

Он поднялся на трибуну. Селина и остальные руководители партии были уже там. Удомо подошел к микрофону. Огромная толпа стихла. Он говорил негромко, и каждому казалось, что он обращается именно к нему.

– Помните, я рассказывал вам на митингах и писал в нашей газете о людях, которые были со мной в те дни, когда я только мечтал о свободе – о свободе, которую мы теперь завоевали. Вы знаете Эдибхоя. Он все время был среди вас. Это они с Селиной создали нашу партию, когда я сидел вон там. – Он показал на тюрьму на вершине Холма. – Эдибхой, Селина и все вы боролись здесь, а эти люди – мои братья, о которых я говорил вам, о которых писал в газете, – сражались за наше дело в чужой, холодной стране. Они сражались за над. Их оружием было слово, вы читали их статьи в нашей газете. И вот они здесь, перед нами. Нам потребовалось много времени, чтобы добиться их приезда. Мы еще не так свободны, как хотели бы. Многое еще в руках белых. Есть такой зверь, его зовут «иммиграцией». Раньше этот зверь помогал белым владеть Африкой. Помните, я рассказывал о моем возвращении на родину. Мы с Селиной должны были ждать, пока все белые высадятся, и только тогда смогли сойти на берег. В этом был виноват зверь, о котором я говорю – «иммиграция». А сегодня мои братья – вы видите: они тоже черные – первыми сошли с парохода. Выходит, нам удалось укротить этого зверя. Пройдет немного времени, и он будет слушаться нас, как слушается собака своего хозяина. Мы завоюем полную свободу для своей страны. Мы будем действовать твердо, но не прибегая к насилию – если сможем. Если же нам будут мешать, мы найдем другие пути. Как вы считаете, друзья?

– Верно, верно, Удомо! – загремело над площадью.

– Они не хотели впускать сюда моих братьев, но я был тверд. И вот они здесь. Мы должны учиться быть твердыми в тех случаях, когда твердость необходима.

Друзья мои, все вы слышали о стране, которая называется Плюралией. В этой стране пять миллионов белых держат в повиновении свыше сорока миллионов наших братьев – африканцев. Я говорю сейчас как африканец, как вождь вашей партии. Пока что я не могу говорить так же от имени правительства нашей страны. Вы понимаете почему. Как вождь вашей партии я говорю вам – наши братья в Плюралии бесправны. Они пытались восстать, их восстание было безжалостно подавлено. Но они подымутся снова. И настанет день, когда они будут свободны. Вот он – мой брат Дэвид Мхенди – вождь наших угнетенных братьев в Плюралии. Приветствуйте его. Хорошенько приветствуйте. Пусть белые в Плюралии знают, на чьей стороне ваши симпатии.

Удомо подвел Мхенди к микрофону. Толпа встретила его бурными приветственными криками.

– Речи не надо, – шепнул Удомо. – Я потом объясню.

– Я очень счастлив, что я здесь, – сказал Мхенди. – Очень счастлив, что я снова в Африке. Спасибо за радушный прием. – Он вернулся на свое место.

Удомо взял Лэнвуда под руку и подвел его к микрофону.

– Только не надо речей, Том. Я потом объясню. – В микрофон он сказал – А это Том Лэнвуд – один из самых главных наших учителей. Все вы знаете его имя. Все вы читали его статьи. Он первым выразил словами мечту нашего поколения о свободе.

И снова мощный рев толпы поднялся над площадью.

– Друзья мои, – начал Лэнвуд. – Братья и сестры– африканцы! Сегодня счастливейший день моей жизни! Вот она, награда, за долгие годы борьбы и страданий! – Голос его окреп. – И вот оно, вдохновенное начало великого похода всех африканских народов– народов всего континента, включая Плюралию, – за освобождение от ига империалистов и капиталистов…

Удомо дернул его за рукав. Лэнвуд замолчал. Удомо взял у него микрофон.

– Теперь вы познакомились с моими братьями. Вы еще не раз встретитесь с ними. Время для этого будет – будет время и поговорить и развлечься, потому что после стольких лет, прожитых в холодных странах, среди холодных людей, им надо почувствовать тепло ваших сердец. Они – мои гости, мои братья, а значит, и ваши.

И еще одно. Помните, я говорил вам, как важно для нас образование, если мы хотим взять в свои руки управление страной. Чтобы провести настоящую африканизацию, нам нужны действительно знающие люди во всех областях жизни. Таких людей нужно готовить. Две тысячи юношей и девушек поедут в этом году учиться за границу. Кроме того, мы работаем над законопроектом, по которому образование в нашей стране будет бесплатным и обязательным для всех детей. Таковы наши планы на будущее. Все это стоит денег. Через несколько недель к нам приедет делегация, которую Совет наций посылает изучить наши нужды. Я скажу им, в чем мы нуждаемся. Но мы не должны полагаться на других. Мы должны рассчитывать на себя, на свои силы. Когда окончательное решение будет принято, я приду сюда и поделюсь с вами, как делаю всегда. – И он, приветствуя толпу, поднял руку.

Над площадью долго не смолкали восторженные крики.

Из громкоговорителей снова грянула музыка. Болтая и смеясь, люди потянулись в город. Некоторые взбегали на трибуну, чтобы пожать руку Мхенди и Лэнвуду. Девушки в красной с черным партийной форме бойко торговали красно-черными розетками. Какая-то хорошенькая, совсем молодая девушка приколола особенно пышные розетки к лацканам двух почетных гостей. Все это время Удомо стоял чуть поодаль, спокойно взирая на происходящее.

«Теперь в его глазах не реют знамена, – думал Мхенди. – Знамена реют вокруг него. Как он возмужал, как спокоен». Мхенди наблюдал за Селиной, высокой, босой женщиной. Вот она подошла к Удомо и заговорила с ним. «Она здесь главная», – решил Мхенди. Удомо позвал его. Мхенди подошел к ним. Лэнвуд был вне себя от восторга. Вокруг него толпилась молодежь, он раздавал автографы и отвечал на вопросы. Отеческая улыбка не сходила с его лица.

– Я оставляю вас на попечение Селины, – сказал Удомо. – Мы должны ехать в канцелярию губернатора. Если вам что-нибудь понадобится, говорите не стесняясь. Вечером увидимся. Очень сожалею, что не могу остаться с вами. Дел по горло.

– Понимаю, – сказал Мхенди.

Эдибхой протолкался к Лэнвуду и сказал ему, что они с Удомо уезжают. Лэнвуд рассеянно ответил ему. Удомо и Эдибхой уехали. Площадь начала быстро пустеть. Только Лэнвуд еще прочно владел вниманием своих слушателей. Он все больше и больше воспламенялся, что-то горячо говорил, размахивал руками. Мхенди заметил холодное неприязненное выражение, с каким наблюдала за ним Селина. «Надо будет поговорить с Томом, – решил он. – Он забыл, что это не Англия. Слишком долго жил вдали от Африки. Он потерял с этими людьми связь – может сильно себе напортить».

– Ваше радушие тронуло меня до глубины души, – сказал Мхенди Селине. – Я не нахожу слов, чтобы выразить чувства, которые переполняют мою душу.

По ее суровому лицу мелькнула улыбка. Узкой черной рукой она провела по его рукаву.

– Наше радушие идет от сердца, друг мой. Не все знают, почему ты здесь. Я знаю. У нас один и тот же враг. Ты среди своих. Потом, наедине, мы поговорим с тобой о твоих планах… Твой приятель… – теперь в голосе ее не было дружелюбия, – видно, любит поболтать. Когда он наговорится, поедем ко мне – там вы отдохнете.

– Я позову его.

– Пусть отведет душу.

– Он теперь не скоро остановится.

– Мне говорили, что он родом отсюда. Но он, кажется, очень давно уехал из Африки.

– Тридцать лет назад.

– И все это время жил там?

– Да.

– Понятно. Кожа-то у него черная, а повадки точь-в-точь как у них.

– Я позову его. Он просто очень растроган встречей.

Мхенди пошел в другой конец трибуны. Протиснулся сквозь толпу молодых людей.

– Том! На сегодня, пожалуй, хватит. Пошли, Селина ждет.

– Сейчас.

– Не сейчас, а сию минуту, Том.

– Не могу же я прервать разговор на полуслове. Сказал, сейчас приду.

– Ради бога, Том! Вы не в Англии.

– Поезжайте, сэр, – сказал один из молодых людей. – Селина большой человек, нельзя, чтобы она ждала.

– Хорошо. – Лэнвуд подавил раздражение. – Но мы еще увидимся. Я вернулся на родину не для того, чтобы посещать приемы. Я вернулся для того, чтобы трудиться на благо революции. Вы, молодежь, – наше революционное будущее. Вы должны понимать мир, в котором живете. Мы создадим кружки для занятий и дискуссий. Мы…

– Пошли, Том!

Сердитый огонек сверкнул в глазах Лэнвуд а. Молодые люди стали расходиться.

– До свиданья, сэр!

– До новой встречи, сэр!

Подошла Селина.

– Машина ждет.

– Извините, что мы вас задержали, – сказал Мхенди.

– Ничего.

– Чудесная молодежь! – сказал Лэнвуд. – Как замечательно жить в наши дни – дни свершения революции! А, Селина?

«О господи», – подумал Мхенди.

– Поехали, – сказала Селина.

Ее автомобиль был выкрашен в красно-черный цвет, так же как автомобиль Удомо, на его радиаторе развевался красно-черный флаг; шофер был в той же красно-черной форме, что и шофер Удомо. Народ провожал их громкими криками. Две машины с членами исполнительного комитета партии следовали за ним.

Дома у Селины их ждал пир. Собралась вся верхушка партии. Недавно закончилась сессия Ассамблеи, и многие депутаты – члены партии тоже были здесь. Пир продолжался весь день. Под вечер пришли артисты – танцоры и певцы – и устроили представление прямо на улице перед домом. Затем Селина отвела гостей в приготовленные для них комнаты, чтобы они немного отдохнули до приезда Удомо. Сначала отвела Лэнвуд а. Потом Мхенди. В ту самую комнату, где отдыхал Удомо накануне ареста. Мхенди был немного пьян, и ему было очень весело. Селина вела его под руку.

– Там тебя ждут, – сказала ему Селина. – Ты хорошо отдохнешь. Ты наш, и тебе не надо ничего объяснять.

– А мой друг?

– Твой друг белый, хотя кожа у него черная. Он бы не понял.

– Ты заблуждаешься, Селина, заблуждаешься, родная моя. Просто он слишком долго жил там. Он забудет их обычаи, он вернется к нам.

– Это ты заблуждаешься, Мхенди. Я наблюдала за ним весь день, и мне казалось, что передо мной белый человек, у которого почему-то черная кожа. Ему слишком много лет. Он уже не переменится. Ты прав, он очень долго жил среди белых. И никогда не вернется к нам. Он стал для нас чужим.

– Будь добра к нему, Селина. В душе он такой же, как мы, несмотря на все его странности. Будь добра к нему. Он уже стар. Ему нужна Африка.

– Все эти годы у него была белая женщина?

– Они были у нас у всех.

– Я знаю. Но ты, Удомо, Эдибхой – вы только спали с ними, а сердца ваши принадлежали Африке. Сколько времени он прожил с той женщиной?

– Ты должна быть добра к нему, Селина; кроме Африки, у него нет ничего на свете.

– Сколько времени, Мхенди?

– Двадцать лет, сестра.

– Ну вот, видишь…

– Но он оставил ее, чтобы вернуться на родину.

– Боюсь, что поздно. Но посмотрим.

– Дай ему время. Он привыкнет, обживется, вот увидишь! И, пожалуйста, будь добра к нему. Прошу тебя!

– Я постараюсь, ради тебя и ради Удомо. Боюсь только, что поздно. И не я одна так думаю… Ладно… Посмотрим… Иди, Мхенди. Долго ты будешь заставлять девушку ждать?

Мхенди слегка качнулся.

– А она красивая?

Селина пристально посмотрела на него. В глазах затеплилась нежность.

– Слушай меня внимательно, Мхенди. Два года назад – а то и больше – в стране, которую называют Плюралия, расстреляли твою жену. Я видела ее фотографию. Войди в комнату. Женщина, которая ждет тебя там, похожа на нее. Я искала ее для тебя и нашла. Если ты захочешь, она станет твоей женой, потому что в твоих жилах течет африканская кровь. А теперь иди, брат мой, и отдохни.

– Значит, ты слышала о ней? – негромко спросил Мхенди.

– Слышала… Иди. И пусть утихнет твоя боль и отойдет в прошлое одиночество. Ты среди своих.

– Селина. – Он взял ее тонкую черную руку. – Мне было очень трудно. – Глаза его помрачнели.

– Я знаю, Мхенди, – ласково сказала она. – Знаю.

Она ушла. Он постоял немного у двери, затем открыл ее и вошел. На постели, сложив на коленях руки, сидела женщина. Мхенди замер на месте, не отрывая от нее взгляда. «Я пьян», – подумал он. Круглое личико и большие темные спокойные глаза. Такой была та, другая, которую он так никогда и не узнал по-настоящему, его жена, которую они убили. И вдруг здесь, в чужой стране, чужая женщина, как две капли воды похожая на нее…

Женщина встала и подняла на него глаза.

– Как тебя зовут? – тихо спросил он.

– Мария, – ответила она.

– Сядь, дитя мое. – Он подошел и опустился рядом с ней на постель. То же лицо, фигура… Постарше, пожалуй, чем была его жена, когда он видел ее последний раз. Но будь она жива сейчас, она, наверное, выглядела бы так же. Он почувствовал, что Марии не по себе от его пристального взгляда, и отвел глаза.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать шесть.

– И у тебя нет мужа?

Она улыбнулась, совсем так, как улыбалась когда-то та, другая.

– Он умер. У него не было брата, который взял бы меня в жены, и я вернулась к матери.

– А… – Он хотел спросить: «Ты любила его», – но вместо этого спросил – У тебя есть дети?

– Мальчик, – сказала она, – живет у моей матери.

– Где? – «Я должен протрезветь. Должен».

– Мой дом на севере, на берегу большого озера.

– А как ты оказалась здесь?

– Селина прислала за мной. Год назад она останавливалась переночевать в доме моей матери. А две недели назад прислала деньги и письмо, чтобы я приехала сюда.

– И ждала меня?

– И ждала вас. Она показала мне фотографию вашей жены. Я очень похожа на нее. И рассказала мне, как убили вашу жену.

– И ты согласилась прийти в эту комнату и ждать меня?

– Сначала я не хотела, потому что не знала вас, и потом вы ведь родом не отсюда… Но я смотрела на вас весь день. И пришла.

– Почему?

Она наклонила голову и отвернулась от него.

– Я смотрела на вас весь день, и теперь знаю – вы наш, хотя и не отсюда родом… И еще я поняла, что вы одиноки. Даже сейчас. Это слышится в вашем голосе…

Он обнял ее.

– Я был очень одинок, дитя мое.

– Иди же ко мне, – прошептала она, взглянув на него.

Мхенди привлек ее к себе. И ему показалось, что та, умершая, вдруг ожила, только стала старше, увереннее, опытнее.

Потом, когда она лежала в его объятиях, он сказал:

– Ты умеешь любить. Где ты научилась этому?

– А разве в твоей стране девочек не учат искусству любви? У нас учат всех.

– У нас тоже учат, но им далеко до тебя. И я подумал было, что тебя учили другие мужчины.

Она взглянула ему прямо в глаза:

– Я не знала мужчин после смерти мужа.

– А если я попрошу тебя остаться со мной? – Он дотронулся до ее щеки.

– Я соглашусь, Мхенди. В тебе столько нежности.

– И ты будешь любить меня?

– Ты научишь меня, Мхенди. Я хочу любить тебя. А теперь спи…

Она стала нежно поглаживать его, пока он не уснул. Потом тихонько встала с постели, оделась и пошла искать Селину.

– Что такое? Почему ты здесь? Он недоволен тобой?

– Нет, Селина, он очень доволен. Он спит.

– Так в чем же дело, дитя? Почему ты ушла?

– Мы с ним стали родными. Это случилось вдруг. И теперь я боюсь, может, вы не хотели этого.

– Ты тревожишься из-за чужого человека, которого впервые сегодня увидела?

– Он больше не чужой мне. Я прикоснулась к его сердцу.

– Так быстро?

– Так быстро. Его сердце переполнено нежностью.

– И ты боишься, вдруг я не захочу, чтобы ты привязалась к нему?

– Да. Или чтобы он ко мне.

Лицо Селины смягчилось.

– Не бойся, дитя мое. Я сказала ему, что он может взять тебя в жены, если ты согласишься. Ухаживай за ним хорошо, чтобы он мог хорошо служить Африке. Иди к своему мужу. Не верь тем, кто говорит, будто Селина хитра и бессердечна. Это только с врагами нашей страны, с врагами Африки она такая. Иди к своему мужу, чтобы он не проснулся один в чужой постели. Мы все устроим.

Мария вернулась. Мхенди еще спал. Лицо его было спокойно. Она присела на край постели и стала смотреть на него.

2

– Ну, теперь можно и поговорить.

Удомо откинулся на спинку кресла. Время близилось к полуночи. Они сидели в гостиной прекрасного нового особняка, выстроенного для него партией.

– Какой замечательный день! – счастливым голосом сказал Лэнвуд.

Эдибхой с веселым смешком отвернулся от окна.

– А теперь рассказывайте, – сказал Мхенди. – Ведь это дело ваших рук. Расскажите нам то, чего не было в газетах.

– Как бы я хотел быть здесь в те дни, – вздохнул Лэнвуд.

– Вы принесли больше пользы, оставаясь в Англии. А Удомо – сидя в тюрьме.

– Вот видите, – усмехнулся Удомо. – Я всего лишь марионетка. Создали партию Эдибхой и Селина. Настоящие хозяева они. А, Эди?

Глаза Удомо весело искрились, но Мхенди показалось, что он не шутит.

Эдибхой расхохотался. Он подошел к столику, заставленному бутылками, налил себе виски и передал бутылку Мхенди. Удомо пригубил свой херес и поставил рюмку.

– Удомо у нас прозвали «Шутником», – сказал Эдибхой.

– Видите… Они в лицо смеются надо мной. Удомо – шутник!

– Да будет вам. Рассказывайте.

– Ты рассказывай, – сказал Удомо.

Эдибхой сел на ручку кресла Удомо.

– Сейчас он шутит, но сам прекрасно знает, что, не напиши он тогда воззвания к народу, ничего бы не вышло…

– Выдающийся исторический документ, – сказал Лэнвуд. – Обязательно включу его фотокопию в свою книгу.

– Рассказывайте же наконец, – нетерпеливо воскликнул Мхенди.

Удомо поднял голову и посмотрел на Эдибхоя. На губах у него играла какая-то странная улыбка.

– Так вот, в тот же день они решили конфисковать весь тираж. Ну, а пока они решали, мы вывезли у них под носом все газеты, чтобы их могли читать не только в Куинстауне, Селина блестяще все организовала, ей понадобился на это всего один день. А в Куинстауне мы создали кружки, где читали воззвание Удомо. Каждый грамотный человек – будь то мужчина, женщина или подросток – должен был прочитать это воззвание, по крайней мере, десяти неграмотным. Поэтому партийная газета и называется теперь «Воззвание». Все это происходило в тот день, когда Удомо арестовали. А вечером была создана партия. На следующее утро мы выпустили листовку, где говорилось о том, что Удомо в тюрьме плакал. Как это всколыхнуло народ!.. Ну, о суде вы и так знаете. Тут уж репортеры хлынули к нам со всех концов мира. На заключительном заседании Удомо произнес речь, призывая ко всеобщей забастовке. На следующий день ни один человек не вышел на работу. Жизнь в стране оказалась парализованной. В ответ они объявили партию вне закона и запретили всякие сборища.

– И все это время, все эти три месяца я проторчал в тюрьме, – насмешливо вставил Удомо.

– Партия ушла в подполье и продолжала работу. И тогда Росли сделал свою последнюю ставку. Он опубликовал проект новой конституции и пообещал, что она вступит в силу через месяц после окончания забастовки. Правительство и Совет вождей и старейшин думали, что этим они подорвут влияние партии.

– И чуть было не подорвали, – негромко сказал Удомо. – Несмотря на чрезвычайное положение, Эндьюре разрешили ездить по стране и агитировать за новую конституцию, которая якобы была его творением. Какое-то время казалось, что народ пойдет за ним.

– Но тут в работу включилась Селина и другие женщины, – снова заговорил Эдибхой. – Они бросили все свои дела и стали ходить из города в город, из деревни в деревню. Они не созывали митингов. Они шли к людям и разговаривали с ними. Произошел перелом. Сопротивление снова окрепло. – Внезапно Эдибхой расхохотался на всю комнату. – Представьте себе, Том, является Эндьюра в деревню, где только что побывала Селина со своими женщинами. Жители такой ему устроили прием, что он едва ноги унес. Потом их прогоняли из большинства деревень.

– И поделом! Поделом ренегатам! – резко сказал Лэнвуд.

Эдибхой налил себе виски.

– Вот, собственно, и все. Жизнь в стране оставалась парализованной, пока Удомо не вышел на волю.

– Поэтому мне сократили срок «за хорошее поведение», вместо пяти месяцев я отсидел только три. – Удомо усмехнулся.

– До них в конце концов дошло, что народ и пальцем не шевельнет, пока ему не прикажет Удомо… Иа вас произвела впечатление встреча, которую вам оказали сегодня. Но вы бы видели, что делалось, когда Удомо вышел из тюрьмы. Потрясающе! О чрезвычайном положении все просто забыли. К счастью, у правительства хватило ума не вмешиваться. Удомо ознакомился с конституцией и посоветовал партии испытать ее в действии. Партия решила прекратить забастовку. И так как решение было подписано Удомо, люди вышли на работу. Спустя два месяца состоялись выборы. Мы завоевали пятьдесят одно место из шестидесяти, и Росли не оставалось ничего другого, как поручить Удомо сформировать правительство. Верно говорю, земляк?

– Первая победившая африканская революция, – задумчиво сказал Лэнвуд. – И к тому же бескровная. Замечательно! Вы, мальчики, совершили поистине великое дело.

– Не забывайте и о женщинах, – сказал Удомо.

– А как обстоят дела теперь? – спросил Мхенди. – Англичане сотрудничают с вами?

– А что им остается делать? – вспыхнул Лэнвуд.

– Те, кто не сумел перестроиться, покинули Панафрику, – сказал Удомо. – Смизерс – бывший начальник канцелярии губернатора – не сумел, ему пришлось уехать. С его преемником Джонсом работать можно. Росли сотрудничает с нами. О большем мы их и не просим.

– Что-то новое для этого мошенника, – сказал Лэнвуд.

Удомо едва заметно покачал головой, но ничего не сказал.

– И еще кое-кому придется уехать, – сказал Эдибхой. – Людям, которые не умеют сотрудничать с африканцами, здесь не место.

Мхенди быстро перевел взгляд с Эдибхоя на Удомо.

«По этому вопросу у них разногласия», – подумал он.

– С африканизацией страны мы автоматически избавимся от англичан, – сказал Лэнвуд.

«Эх, Том, – вздохнул про себя Мхенди. До сих пор он как-то не замечал, что бедняга Том совершенно лишен такта. – Уж лучше молчал бы».

– У нас сейчас много трудностей, – заметил Удомо. – Для того чтобы заменить англичан, нужны люди. Управлять министерством потруднее, чем произносить речи. – Он говорил спокойно, но в голосе его звучало раздражение. Он посмотрел на Эдибхоя. – Тебе, Эди, это известно лучше, чем кому бы то ни было…

– Ты прав, – нехотя подтвердил Эдибхой.

«Как бы Том опять не брякнул что-нибудь неподходящее», – подумал Мхенди и быстро сказал:

– Это верно. Иной раз мне кажется, что завоевать власть – самое простое.

– Ваш опыт говорит о другом, – презрительно усмехнулся Лэнвуд.

– Мхенди прав, – сказал Удомо, пропустив мимо ушей слова Лэнвуда. – Управлять страной труднее, чем завоевать власть. Эди и некоторые другие члены партии очень нетерпеливы. Они готовы провозгласить независимость хоть завтра. Им кажется, что я чересчур медлителен. Разве нет, Эди?

«Так, – подумал Мхенди. – Значит, разногласия действительно существуют».

– Англичане останутся и на наших условиях, – сказал Эдибхой. – Мы им хорошо платим. Мы учим наших людей, и учим быстро. Я просто считаю, что надо поменьше зависеть от них. Вот и все.

– Мэби шлет вам привет, – поспешил вставить Мхенди.

Насмешливый огонек мелькнул в глазах Удомо.

– И мне тоже?

«А ты изменился, мой друг», – подумал Мхенди и ответил:

– И тебе тоже.

– Мы вызовем его сюда, – сказал Эдибхой. – Нам нужен человек, который мог бы войти в правительство как представитель горских племен. Оппозиция, возглавляемая Эндьюрой, обхаживает горцев, то и дело напоминает им, что они никак не представлены в Ассамблее.

– Пол соберется в два счета, – сказал Лэнвуд. Он наклонился к Удомо и продолжал в тоне отеческого наставления, так хорошо удававшегося ему: – Знаете, Майк, на вашем месте я бы не допустил, чтобы какие-то прошлые размолвки влияли на мое решение. Нужно уметь встать выше личных отношений.

Мхенди закрыл глаза. Идиот! О господи, какой идиот!

– Хорошо. – Удомо вдруг выпрямился. Лицо его стало суровым. – Займись этим завтра, Эди… Видишь, Мхенди, все, что от меня требуется, – это подписывать принятые решения.

Эдибхой удивленно взглянул на него.

– Значит, ты согласен.

– Да, согласен. И пусть Селина внушит этому беспомощному старикашке – министру просвещения и национального руководства что в интересах страны он должен уступить свой пост Мэби. Только не бегайте ко мне жаловаться, если он не пожелает расстаться с министерскими благами.

– Все будет в порядке, земляк. Даю слово! Против него ведь выдвинуто обвинение: он поддерживает дружеские отношения с европейцами.

– Да? А почему я ничего об этом не знаю?

– Ты был так занят последнее время… – начал Эдибхой не очень убедительно.

– Это верно, – согласился Удомо. – И все же, ты мог бы предупредить меня, что собираешься сменить кого-то из министров в моем кабинете.

– Но послушай, земляк…

Удомо не дал ему договорить.

– Во всяком случае, я хочу знать ваши планы еще до того, как вы начнете приводить их в исполнение.

– Договорились! – сказал Эдибхой.

– Отлично, – воскликнул Лэнвуд. – Завтра же напишу Полу. Я обещал ему поговорить с вами.

– Значит, это он просил вас поговорить со мной? – с любопытством спросил Удомо.

– Нет. Это была моя идея. Ну, с этим покончено. А как насчет нас? Насчет меня? Я ведь приехал сюда работать. Я мечтал об этом всю жизнь. Наше время – своего рода пробный камень, которым проверяется человеческая личность.

– Как, Эди? – В голосе Удомо звучала явная насмешка. – Что ты наметил для Тома?

Эдибхой перестал улыбаться и опустил глаза. Наступило неловкое молчание. Лэнвуд переводил взгляд с одного на другого.

– А разве вы не за тем вызвали меня домой, друзья? – Он вдруг почувствовал неловкость.

Удомо подошел и сел рядом с ним.

– Видите ли, Том, все это не так просто. Вы же знаете, что комиссариат не подвластен правительству – следовательно, это отпадает. В Ассамблее в данный момент вакансий нет. Но если и были бы, не можем же мы послать туда вас. Такой возможности ждут сотни заслуженных партийных работников.

– Но вы только что сказали, что Пол…

– Ах, Том! Вы же не новичок в политике. Среди горских племен Мэби пользуется большим авторитетом. Сейчас Эндьюра старается переманить их на свою сторону. Эди говорил вам. А если в Ассамблее их будет представлять Мэби, они пойдут за нами…

– А я не представляю никого, – тихо проговорил Лэнвуд. И все вдруг увидели, какой он старый. – Я креол. Мои предки были вывезены за океан, и, хоть сам я вернулся, корней у меня здесь нет. Но я отдал борьбе всю жизнь.

– Вас привезли на родину, Том, когда вы были еще ребенком. Вы здесь не чужой. Просто вы очень долго жили в Европе. Народ должен получше узнать вас. И не забывайте, здесь еще очень сильны племенные связи. Нужно разрушить их. Нужно противопоставить им национальное единство. Эндьюра играет на предрассудках и суевериях, которые породил племенной строй. Мы должны бороться с ними, иначе никогда не построим сильное государство, которое могло бы встать в один ряд с любой из современных европейских стран. Чтобы мир прислушался к голосу Африки, надо создавать сильные современные государства. И тут вы сможете принести нам большую пользу. Вы говорили о книге. Пишите ее. Партия ее издаст. Пусть это будет началом. Узнайте заново свой народ. Но будьте осмотрительны: наши люди не похожи на европейцев. Не забывайте о наших обычаях… А теперь пошли спать. Завтра у меня трудный день. Встреча с белыми промышленниками. А это народ хитрый… Мы еще поговорим на эту тему.