Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

– Красота, – сказал Кзума и вздохнул полной грудью.

– Я так и знала, что тебе понравится.

– Земля, простор, вот что хорошо.

– Пошли, – сказала Мейзи и побежала вниз по тропинке.

Бежала она легко и проворно, перескакивая через большие камни, увиливая от торчащих из земли острых гребешков. Он и не знал, до чего стосковался по земле. И вот она перед ним. И сколько ее! И небо опять рядом с землею.

– Иди! – крикнула Мейзи.

– Иду! – отозвался он радостно.

Ее ясный беспечный смех долетел до него. Да, здесь он дома. Он побежал вниз по крутой тропинке. Когда до Мейзи оставалось несколько шагов, она опять пустилась бежать, крикнув: «Лови!» Кзума бросился следом, протянув руки, но она увернулась и, смеясь, убежала дальше.

– Лови!

– И поймаю!

Он ощущал себя, как в тот вечер, когда они пошли танцевать, абсолютно свободным и счастливым.

Они мчались вниз, Мейзи впереди, Кзума за ней по пятам. Настигая Мейзи, он всякий раз протягивал руку схватить ее, но опаздывал и только слышал ее веселый смех.

Кзума замедлил шаг. Мейзи тоже. Потом он рванулся вперед. Обхватил ее, и оба упали и покатились по траве.

Лежали запыхавшись, смеясь и не чувствовали холода, так им было жарко.

– Это нечестно, – сказала Мейзи.

– Ну, ты и бегаешь!

Мейзи вскочила на ноги.

– Надо идти. Мои друзья увидят автобус и решат, что я не приехала. Пошли.

Они двинулись дальше, вдоль реки. Кзума швырял в воду камешки. Мейзи плясала вокруг него, как в тот вечер, когда они ходили на танцы. Кзума был счастлив. Она это знала. Она и подарила ему это счастье. Пусть его бегает за Элизой, но два раза он побывал с нею, и оба раза был счастлив. Это он запомнит. Мужчины все такие.

– Здесь как дома, – сказал Кзума. – Это потому, что я с тобой, а ты умеешь дать человеку счастье.

Мейзи метнула на него быстрый взгляд. Его глаза смотрели в землю, смотрели спокойно и пусто. Она перевела взгляд на реку и пошла быстрее.

Кзума шел не спеша – слушал, как мягко шуршит вода по гальке, смотрел на крошечные водовороты, где течение перебивалось торчащим камнем или веткой ивы, погрузившейся в воду.

Небо было ясное и далекое, и все-таки оно было частью земли и зеленой травы, по которой он шел. Если б только с ним была Элиза. Была бы здесь и шла с ним рядом. Может быть, касалась его руки. Вот тогда все было бы лучше некуда. Но она нынче утром не пожелала с ним разговаривать, а потом ушла. Мейзи– вот кто хорошая. Она все понимает. Вон она – далеко впереди. Сняла пальто, несет на руке. Прохладный ветерок раздувает ее платье, и вся она видна, как на ладони.

Вот кто хорошая. Кто понимает. Кому он нужен. Так почему не она? Почему Элиза? Она его не обидит, как обидела Элиза. И знает, что для него хорошо, и помогает ему.

– Мейзи!

Она остановилась, поджидая его, очень юная и очень желанная, и глаза светятся смехом.

Он заглянул в ее глаза. Глаза смеялись ему, и он улыбнулся.

– Ты хорошая, – сказал он и обнял ее.

Наклонился к ней. Она откинулась назад, изучая его лицо. Ее глаза уже не смеялись, и она медленно покачала головой.

– Нет, Кзума. Ты думаешь не обо мне, а о ней.

Она высвободилась и пошла дальше, не отрывая глаз от травы.

Кзума хотел сказать, что это не так, но знал, что она почувствует ложь. И молча пошел за нею.

Они были уже близко от поселка. Уже ясно видны были дома. Во дворах и между домами двигались люди. С этого конца жили почти сплошь цветные, африканцы же селились на том, дальнем, конце. Африканцам не нравились предоставленные им районы, и к тому же там уже некуда было втиснуться, поэтому белые стали строить поселки на дальних окраинах Йоханнесбурга в надежде постепенно покончить с Вредедорпом и Малайской слободой. Именно таким образом многие районы и перестали существовать.

Лет через пять или через десять от Малайской слободы, может быть, останется одно название. Может быть, даже Вредедорп, где бьется сердце темнокожего населения города, станет лишь сказкой, рассказанной на ночь ребенку, который потом сможет вспомнить только разрозненные клочки ее. Да, может быть, через пять лет так и будет.

Они шли мимо домов, мимо работающих мужчин и женщин и играющих детей. Их разделяло молчание. Молчание наступало и раньше, но то было молчание друзей. Сейчас они молчали как чужие. Кзума чувствовал, что обидел ее, и не знал, как исправить дело. От этого было больно.

– Гляди! – вскричала Мейзи.

Она подбежала к нему, взяла под руку, указала. На том берегу реки голый по пояс мальчик гнал стадо коров. Кзума рассмеялся.

– Тебе бы в деревне жить.

– А тебе здесь разве не нравится?

– Очень даже нравится, – ответил он, и в голосе его звучал смех.

Она подняла голову и увидела, что смех не только в его голосе, но и в глазах. И ее глаза засмеялись в ответ.

Время близилось к полуночи. Последнее такси было переполнено. Мейзи пришлось сесть на колено Кзумы. На заднем сиденье такси их оказалось восемь человек – не пошевелиться.

День прошел так быстро – они и не заметили, и опоздали на последний автобус. Друзья у Мейзи оказались отличные. Смеха в них было не меньше, чем в самой Мейзи, и Кзума быстро почувствовал, будто знаком с ними всю жизнь.

Приняли они его как постоянного друга Мейзи, и она все поглядывала на него и ждала, что он станет отрицать, но он не сказал ни слова. Его угостили пивом – не таким, какое варят в городе, а местным, своего изготовления. И все много говорили, и Мейзи все время была с ним рядом.

Все забылось – Элиза и Лия, Папаша и Опора, и рудник, и все, что связывало с городом. И Мейзи, казалось, вовсе не была связана с городом. И было много смеха, свободного, счастливого, как в прежнее время в деревне.

О деревне говорили много, потому что друг Мейзи-ной приятельницы сам пришел из тех мест и очень их любил. Он поговаривал о том, чтобы вернуться туда, когда будут деньги, и купить участок земли. Но его женщина в эти минуты смотрела на него, как мать смотрит на ребенка, играющего водой.

А Кзума, согретый их радушием, разнежась от пива, чувствуя под ладонью плечо Мейзи, заговорил о своем доме, своих родных. О том, как красиво утро в вельде, когда встает солнце, и поют птицы, и мычат коровы – просятся на пастбище, и о том, как добра была его мать и как силен был отец, когда сам он и его братья были маленькими, и как охотились на зайцев, и обо всем, чем он занимался в детстве.

А потом пришли еще люди, и лилось пиво, и были песни, и смех, и танцы. Он танцевал с незнакомыми. Заговаривал с ними, а они с ним, и Мейзина подруга обняла его за шею и велела взять на руки. А Мейзи смеялась и так же обняла подругиного парня. И все хлопали в ладоши и смеялись. Мужчины подхватили женщин на руки, стали в круг, круг все ширился, пока комната не стала тесна, а тогда высыпали во двор.

И там стали в круг, и женщины запели, а остальные хлопали в ладоши и топали ногами. А потом одна пара вышла на середину круга и танцевала.

Когда они устали, опять полилось пиво, и танцы продолжались. Один из мужчин принес с собой гитару, другой гармонику. Народу все прибывало. Женщины принесли закуски и пива, еды и питья было вдоволь. И псе это время ему светило смеющееся лицо Мейзи и ее горящие глаза. И Мейзи была с ним рядом, полная смеха и счастья, и дарила смех и счастье ему.

И среди всего этого он взял Мейзи за руку, и они пошли к реке. Светила луна; и они почему-то смеялись. И смех их не умолкал, а разливался по всей реке.

Потом пришли остальные – искать их, и тогда они спрятались, и их долго не могли найти. А когда нашли, подняли на плечи и зашагали к дому, с песней.

И опять лилось пиво. И жизнь была хороша, потому что пиво было местное, а не та городская отрава, от которой только пьянеешь, а радости не прибавляется.

А потом Мейзи трясла его и тормошила и твердила, что пора на автобус. Они надели пальто, и все пошли провожать их к автобусу. Но автобус уже ушел, а следующий был только утром.

Мейзина подруга предложила – пусть ночуют у них. Но Мейзи сказала – нет, и объяснила, что завтра ему очень рано нужно быть на руднике. Сам он бахвалился, что это не страшно. Он остается. Но Мейзи выдержала характер и прямо заявила ему, что он пьян. И они выпили еще пива.

А потом нашли последнее такси.

И вот Мейзи, в битком набитом такси, сидит у него на колене. Ему жаль, что все кончилось. Хорошо было. Ему так хотелось, чтобы так все шло и шло. Мейзи обняла его рукой за шею. От этого стало лучше.

Такси сорвалось с места и ринулось в ночь, к Йоханнесбургу. На этот раз весь путь занял всего час.

Когда они вышли, Кзума понятия не имел, где они, и нисколько этим не интересовался.

– Я пьян, – объяснил он Мейзи.

– Я за тобой пригляжу, – сказала она и взяла его под руку.

Он улыбнулся. Раз Мейзи за ним приглядит, все будет в порядке. В этом он был уверен.

Очень скоро она свернула в какой-то проулок и велела ему подождать, пока она отворит дверь. Потом ввела в маленькую комнату. Закрыла дверь и включила свет. Он поглядел на электрические лампочки. Свет белого человека.

– Мы где?

– В моей комнате. Я здесь работаю. Тебе лучше поспать здесь, а утром я тебя разбужу на работу.

Он подошел к кровати и сел. Оглядел комнату. Похоже, как у того белого. А может, и нет. Он видел неясно. Все двигалось. Как будто двигалась его голова. Он схватил ее обеими руками и попробовал остановить. А она не останавливалась.

– Ляг, – сказала Мейзи.

Он послушался. Стало лучше, все по-прежнему двигалось, но медленнее. Только стали закрываться глаза.

– Мейзи.

– Да?

– Поди сюда.

Она подошла. Он протянул руку. Она взяла ее и потрепала.

– Ты от меня не уйдешь?

– Нет.

– Ты за мной приглядишь?

– Да, пригляжу.

– Это хорошо, – сказал Кзума и уснул.

Мейзи его раздела, себе постелила на полу. Постояла минутку, глядя на него, и выключила свет.

Глава девятая

– Вставать, Кзума! Вставать!

Он перекатился на другой бок и открыл глаза.

– Еще темно, – протянул он недовольно.

– Тебе идти на работу, – сказала Мейзи.

Кзума сел и протер глаза. Вспомнил вчерашний вечер. Он в комнате Мейзи. Вчера провел с ней весь день. В голове постукивало, но пиво вчера было хорошее, гак что это не мешало.

Одевайся, сейчас принесу тебе поесть, – сказала Мейзи и вышла из комнаты.

Кзума оделся, оглядел комнату. Приятная комната, чисто женская. И заметил постель на полу.

Вошла Мейзи, принесла чашку горячего кофе и тарелку с хлебом и мясом.

– Ты спала здесь? – спросил Кзума, указывая на пол.

Она кивнула и сказала:

– А ты поторопись.

– Который час?

– Пять… Тебе еще надо зайти к себе, переодеться.

Он кивнул. А он и не подумал об этом.

– Почему ты спала на полу?

– Некогда разговаривать. Давай быстрее.

Она, оказывается, принесла кувшин воды. Он умылся, поел. Потом встал, постоял, глядя на нее. Не поймешь ее. Он был ей нужен, а когда она его получила, спать легла на полу.

– Ты была ко мне добра, – сказал он.

– Пошли, – сказала она.

Он вышел следом за ней в проулок. Утро было холодное. Выпитый кофе приятно согревал нутро.

– Пойдешь по этой улице до поворота налево. Сверни и выйдешь в Малайскую слободу.

Уходить не хотелось. Он стоял и смотрел в лицо Мейзи. Все это время она не смотрела на него. А теперь подняла взгляд, и ее заспанное лицо смеялось.

– Хорошо было вчера, – сказал он и взял ее за руку.

– Я рада.

– Ты хорошая. Может, еще туда съездим?

– Если хочешь.

– Я-то хочу.

– А теперь беги, не то опоздаешь.

Рука ее была холодная. По руке он почувствовал, что она вся дрожит от холода. Она-то кофе не пила.

– До свидания, – сказал он.

– До свидания.

Но уйти от нее просто так было трудно. Нужно было еще что-то сделать, а что – неизвестно. Она отняла руку.

– Иди.

Он сделал несколько шагов и оглянулся. Она уже исчезла. Он быстро зашагал по широкой, обсаженной деревьями улице. Утренний холод покалывал. Он поднял воротник пальто и засунул руки глубоко в карманы. В такой день хорошо в руднике под землей. А еще лучше было бы посидеть у костра, какой сегодня будет у Лии.

В своей комнате он переоделся и отправился на рудник.

У ворот встретил Йоханнеса.

– Эй, Кзума, сукин ты сын!

Кзума улыбнулся. Йоханнес был еще пьян. Не очень пьян, но и не трезв.

– Как дела, Йоханнес?

– Я Й.-П. Вильямсон. Силен как бык и тюрьму их разнесу, вот увидишь!

Кзума подхватил его под руку, и они прошли в ворота.

– Что там стряслось?

– Стыд и позор, брат Кзума.

– Да в чем дело? Скажи мне.

– Женщину мою забрали.

– Твою женщину? Лину?

– Да! Полиция, сукины дети. Хоть одного, да убью.

– За что?

– Семь дней, либо фунт деньгами.

– За что забрали?

– Напилась и скандалила.

– Не горюй, попробуем достать денег и вызволим ее. Может быть, Лия даст взаймы. Я у нее попрошу, а ты потом отдашь, ладно?

– Нет! – взревел Йоханнес.

– Не ори, – сказал Кзума.

– Пусть поработает семь дней. Пойдет этой суке на пользу.

– А раз так, зачем разносить тюрьму?

Йоханнес одной рукой обхватил его за плечо и улыбнулся.

– Не знаю, брат, – прошептал он.

Кзума подвел его к колонке и заставил умыться. Йоханнес орал, что вода холодна, но Кзума настоял, и под громкую ругань Йоханнес все же умылся.

Из-за поворота показалась длинная колонна рабочих из бараков, впереди них и по бокам шли охранники. Шаги их глухо стучали о землю, поднимая мелкую пыль.

Из подсобки, где белые отдыхали и пили чай, вышел Падди. Увидев Кзуму, окликнул его. Кзума оставил Йоханнеса у колонки и пошел к подсобке.

– Здорово, Зума!

– Здорово, Рыжий!

– Как дела?

– Дела хорошо.

– Ты, я вижу, помогаешь Йоханнесу протрезвиться. Как он, сильно пьян?

Кзума промолчал. Падди улыбнулся и предложил ему сигарету.

– Слушай, Зума. Будем работать до перерыва на еду, потом выйдем и больше не работаем сегодня до полуночи. И дальше будем работать только ночью. И так целый месяц. Ясно?

– Ясно.

– Хорошо. Скажи своим.

Кзума повернулся и пошел.

– Эй, Кзума!

Кзума оглянулся. Это был Крис, он только что вышел из подсобки.

– Да?

– Скажи Йоханнесу, мы спустимся, только когда вам пора будет подниматься, и объясни ему насчет новых смен, ладно?

Одна колонна подошла слева. Люди вышли из ворот и свернули по дороге к баракам. Йоханнес все стоял, подставив голову под холодную воду. Гудели машины. Охранники выкрикивали приказания. Одна группа рабочих стояла у входа к подъемникам, готовясь лететь вниз, в недра земли, на поиски золота.

Кзума подошел к Йоханнесу.

– Твой белый сказал – вам не работать до перерыва.

Йоханнес быстро трезвел. Он уже почти не был похож на Й.-П. Вильямсона. Кзума взял его под руку.

– Новые смены?

– Да.

– Как будем работать?

Кзума объяснил.

– Тогда пойду посплю маленько, – сказал Йоханнес.

– Насчет твоей женщины это правда? – спросил Кзума.

– Да.

– Тогда пойдем попробуем достать у Лии денег.

– Нет. Я и так кругом задолжал. И Лии должен.

Йоханнес как будто стыдился – стыдился, что был так пьян, что он такой огромный, что кругом в долгах.

– Ступай в мою комнату, – сказал Кзума. – Вот, тебе ключ. Спи, пока не будет время идти сюда. Там есть хлеб и банка сардин. Съешь их. Это тебе на пользу будет.

Йоханнес прикусил нижнюю губу и отвернулся. Кзума работает на руднике совсем недавно, но у Кзумы есть своя комната, и еда, и платье, и он ни гроша никому не должен.

Кзума смотрел на него и понимал ход его мысли. Он ткнул его пальцем в грудь.

– Мы разве не друзья, а?

– Спасибо, – сказал Йоханнес, не глядя на него.

Рабочие ждали Кзуму. Клеть поднялась. Пора было спускаться. Йоханнес отошел на несколько шагов, потом остановился и зашагал обратно.

– Я видел Дладлу, – сказал он. – У него денег было – девать некуда. Он был пьян и хвастал. Сказал, что Лия пожалеет, что так с ним обошлась. Что ее муженек и Джозеф жалеют, и она пожалеет. Может, это он выдает ее полиции. Увидишь ее – скажи.

– Ладно, – сказал Кзума.

Значит, Дладла. Почему это не пришло им в голову?

– Я один раз сбил его с ног, и он уснул, – сообщил Йоханнес, словно оправдываясь.

– Это ты правильно сделал.

Кзуму позвал охранник, и он припустился к ожидающей клети. Люди ждали. Все поздоровались, когда он подошел.

– Так, порядок, – сказал Кзума.

Люди гуськом потянулись в клеть.

– Хватит! – выкрикнул Кзума. – Давай!

Клеть медленно двинулась вниз. Место ее заняла другая, порожняя.

– Порядок.

Эта клеть тоже заполнилась.

– Хватит. Давай!

Здесь он был хозяин, распоряжался, приглядывал за рабочими. Здесь был уверен в себе. Уверен в своей силе. В своей власти над рабочими. И в их уважении.

Поблизости, наблюдая, стояла кучка белых. В этом руднике Кзума успел стать лучшим рабочим. И бригада под его руководством стала лучшей. А это все шло Падди на пользу. И белые наблюдали почтительно.

– Повезло тебе с ним, – сказал Падди один из них.

Падди кивнул.

– Подкидывал бы ты ему фунт в неделю, – сказал другой.

Заполнилась третья клеть. Кзума ждал Падди. Падди бегом бросился к клети. Кзума вошел последним. Так полагалось. Старшой приглядывал за всеми. Проследил, пока все благополучно погрузились, потом дал сигнал и сам вскочил, когда клеть уже тронулась. Это все входило в его обязанности.

Клеть неслась вниз. Дальше, дальше.

Рабочие молчали. Так бывало всегда. Спуск под землю вынуждал их к молчанию. А сердца колотились. Многие из них уже по скольку месяцев спускались туда изо дня в день, но привыкнуть не могли. Каждый раз сердце начинало бешено стучать. И горло сжималось. И в животе становилось горячо. Так было со всеми горняками. Они это знали.

Только насчет белых не были уверены. Белый человек никогда не выказывает своих чувств. Никогда не выказывает страха. Никогда не расстраивается. Он распоряжается и сам всегда впереди, со старшим. И если старшой у него хороший, как Кзума или Йоханнес, тогда и старшой не выказывает страха, и никогда не расстраивается, и распоряжается. Это тоже полагается. Это они тоже знали.

Клеть неслась вниз. Дальше, дальше.

Вниз неслась клеть, и лампы их мерцали, и шелестел тонкий пронзительный свист. Глубже, глубже в недра земли. И единственный свет был свет их ламп. И воздух согревался, а дышать становилось тяжело. Это тоже бывало всегда.

Клеть замедлила ход, люди выскакивали. Стояли кучками. Ждали.

Кзума шел рядом с Падди. Падди все заглядывал в свой рабочий блокнот. Вместе они осмотрели место, где предстояло работать. Остальные ждали у клетей. В обязанности белого человека и старшего рабочего входило проверять, не грозит ли рабочим опасность. Все ли вообще в порядке.

Спустилась еще одна клеть. В ней было четверо белых. Они стояли в сторонке от остальных и ждали Падди и Кзуму.

Кзума шел и на ходу проверял стены и кровлю штольни. Там, где штольня подходила к стене и должны были работать, были построена крепь, на вид она походила на дверной проем. Кровля над ней провисала. Кзума долго изучал ее. Падди, успевший уйти вперед, вернулся и стал с ним рядом.

– Что думаешь? – спросил он.

– Может, и ничего, – сказал Кзума, – но кажется мне, надо вбить еще по два стояка с каждой стороны.

Падди кивнул.

– Да, и, пожалуй, поперечину, поддержать кровлю.

– Правильно.

– А прочее?

– Прочее в порядке.

Падди подошел к телефону, пристроенному на стене для связи с поверхностью, и крикнул в микрофон:

– Можно давать ток!

Кзума прошел дальше, окликая других. Четверо белых, шедшие впереди, обогнали его. Африканцы перед ним остановились. Он окинул их взглядом и выбрал четверых, самых крепких.

– Принесите стояки и почините это место.

Они ушли за стояками.

– Пошли, – сказал он остальным и повел их туда, где стоял Падди.

Падди показал четверым белым, где работать, Кзума разобрал африканцев и каждому белому придал их по десятку.

Первые четверо принесли стояки и стали подпирать стену штольни.

– Правильно, – сказал Падди и улыбнулся Кзуме.

– За работу! – крикнул Кзума и смешался с рабочими.

Тут поможет, там покажет, как удобнее копать. В другом месте научит, как сподручнее погрузить валун на транспортер.

Падди обходил белых, смотрел, как они бурят, и отмечал места, как будто сулящие золото. Бур гудел. Звенели молоты. Шелест, жужжание, гул, звон кайлы и скрип лопаты. И постепенно ритм работы нарастал.

Кзума улыбался. Он знал этот ритм. Он сам задавал его. И поддерживал. Вместе с Рыжим он был здесь хозяином. Он распоряжался и знал, что Рыжий не станет ему перечить, потому что Рыжий знает, что распоряжение его разумно.

Падди взял бур, включил его и приставил к каменной стене. Под гудение бура мускулы у него на руках и на груди стали вибрировать. Кзума отошел от группы рабочих и взял другой бур. Стал рядом с Падди и тоже приставил бур к стене штольни. Мускулы у него на груди и на руках под гудение бура тоже стали вибрировать. Они работали плечом к плечу. Два сильных человека. Белый человек и черный.

И пел конвейер, и стучали кирки, и скрипели кайлы, и гудели буры. И кругом люди работали. Пот катился с них градом…

В уме у Кзумы не осталось места ни для чего, кроме работы.

Не останавливаясь, он бросал кому-то указания – сделать то-то и то-то, либо подгонял зазевавшегося, либо велел кому-то бросить то, чем был занят, и заняться другим. А то, может быть, встречался глазами с Падди, и Рыжий улыбался сквозь зубы, и они вместе крушили камень.

И все больше сверкающих обломков породы и мелких камней и тонкой пыли уплывало наверх, где их просеивали, крошили и сортировали, добывая прекрасный желтый металл, который люди любят и называют золотом.

Один из тех, кто ставил новые стояки, постучал Кзуму по спине. Тот перестал бурить и оглянулся.

– Вода проходит! – заорал рабочий.

Кзума пошел с ним. Поднял голову. Стена была влажная, сквозь нее сочилась тонкая полоска воды. Кзума позвал Падди и показал ему, Падди постоял, приглядываясь, потом пошел к телефону и крикнул, чтобы прислали техника – посмотреть.

Техник явился, внимательно все осмотрел и сказал, что ничего, не страшно. Падди посмотрел на Кзуму, в лице его прочел сомнение.

Переспросил техника, уверен ли он. Техник ответил очень уверенно. Все вернулись к работе.

И золотая пыль плыла вверх, чтобы дать избранным людям богатство и власть.

Когда настало время перерыва, рабочие побросали инструменты, стояли с усталыми лицами, обливаясь потом. Кзума созвал их в одну кучу и рассказал про новое расписание. И они, словно это их не касалось, поспешно двинулись к клетям.

Рядом с Кзумой один рабочий закашлял. Изо рта у него вылетел плевок красной мокроты и упал к ногам Кзумы. Кзума уставился на него. Он слышал, что бывает болезнь легких, и она съедает все тело человека, но видеть такого никогда не видел. Теперь он посмотрел внимательно. Глаза у рабочего ярко блестели, ноздри подрагивали. Он был уже старый.

– Поди сюда, – сказал Кзума.

Тот выступил вперед. Остальные ждали, в глазах у них был страх. Этот еще был человеком. Но признаки налицо. Костлявый, когда-то был большой, мускулистый, это и по костяку видно.

– Идите, – отпустил он остальных.

Они двинулись медленно, нехотя. Кзума спросил его:

– Давно ты так кашляешь?

– Два месяца.

– У доктора был?

Тот потупился и стал суетливо перебирать руками.

– Слушай, Кзума, у меня жена и двое детей. И я уже все обдумал. У меня маленький домик в деревне, я должен одному белому восемь фунтов. Если не верну ему долг, он возьмет домик. А если возьмет, куда моей жене с ребятами деваться? А я уже все обдумал. Кзума, правда. Уже четыре месяца откладываю деньги. Еще три месяца – и будет у меня восемь фунтов, а у жены и детей будет дом. Не прогоняй меня, пожалуйста. Не говори белым. Остальные не скажут. Они знают. Я знаю, что умру, но если моей жене и детям останется дом, я буду счастлив.

– Поэтому ты и не говорил про свою болезнь?

– По этому самому.

Кзума почувствовал, как страх застучал ему в сердце.

– Что там, Кзума?

Это был Падди. Стоял в двух шагах. Кзума промолчал, и Падди подошел ближе. Падди внимательно посмотрел на рабочего. На щеке возле рта у него была кровь. Он закашлялся. Падди кивнул.

– Сходишь к врачу.

– Нет, – сказал рабочий.

– Расскажи ему, – велел Кзума рабочему.

Тот рассказал Падди про жену и детей и про восемь фунтов долга. Когда он кончил, Падди прошел туда, где они с Кзумой работали. Постоял там немного и вернулся.

– А человек, который тебя нанимал, не сказал тебе, что, если заболеешь болезнью легких, деньги тебе все равно выплатят?

– Нет.

– А ведь это так, – сказал Падди. Рабочий посмотрел на Кзуму с таким волнением, что Кзуме стало больно.

– Это так, Кзума?

Кзума не знал. Он поколебался, потом кивнул.

– Да, так.

– Это хорошо, – сказал рабочий. – Значит, у них будет дом. Это хорошо.

– Ступай к врачу, – сказал Падди. – Мы тоже придем и все уладим.

Рабочий ушел. Кзума посмотрел на Падди.

– Он правда получит деньги? – В голосе его было сомнение.

– Да, правда. Пойдем, сам увидишь.

Вслед за стариком они вошли в последнюю клеть. Клеть рванулась вверх. Дальше, дальше.

Другая смена ждала наверху. Йоханнес вернул Кзуме ключ. Он был совершенно трезв, только темные круги под глазами да руки дрожат.

Падди поговорил с Крисом, потом кликнул Кзуму, и они поехали в больницу. Кзума ждал с рабочим на улице, а Падди пошел поговорить с доктором.

Потом доктор позвал их и осмотрел рабочего. Осмотр прошел быстро. Никаких сомнений не было. Врач написал бумажку и отдал ее Падди.

И опять Кзума и горняк пошли следом за Падди, на >тог раз в контору заведующего рудником. Ждали в конторе. Время тянулось. Потом заведующий вышел имеете с Падди. Он ворчал, что это не по правилам, но подписал какую-то бумагу и отдал ее Падди.

– Ну вот и все! – крикнул Падди. – Теперь пойдем получать деньги, а потом можешь идти домой.

Когда старик улыбнулся, губы у него ходили ходуном.

Получили у кассира деньги – десять фунтов и зарплату за полный месяц, три фунта пять шиллингов. Всего тринадцать фунтов и пять шиллингов. Еще дали бесплатный железнодорожный билет до дома и пропуск, где было написано, что рабочий не сбежал с рудника.

– Доктор хочет поместить тебя в больницу, но можешь ехать и домой, – сказал Падди.

– В любое время?

– Да, в любое время.

– Хоть сегодня?

– Да, хоть сегодня.

Тот сжал кулаки, чтобы устоять на ногах. Посмотрел на Падди, потом на Кзуму и улыбнулся. Глаза его сияли.

– Хороший ты человек, Рыжий. И ты, Кзума, ты настоящий брат. Великий вас не оставит.

Он низко поклонился им и пошел прочь. Другие рабочие ждали. Он сообщил им хорошую весть. И на радостях выпятил грудь и издал боевой клич, который закончился болезненным кашлем – словно рвались легкие. Вместе с друзьями он влился в колонну, направлявшуюся к баракам. Это была его последняя смена. Скоро он будет с женой и детьми. Скоро и долг будет оплачен.

– Хорошее дело ты сделал, – сказал Кзума Падди.

– Чего уж лучше, – горько ответил Падди.

Он решительно зашагал прочь, а Кзума остался один. Постоял немного, потом пошел в душ. Далеко на дороге хвост колонны исчезал за поворотом.

Кзума переоделся, оглядел комнату. Улыбнулся. Чудак этот Йоханнес. Кто бы догадался, что он застелит постель, подметет пол и оставит комнату в полном порядке. Да, чудак.

А Рыжий оказал неоценимую услугу больному. Кзума вышел, запер за собой дверь. Перед ним был весь день, до самого вечера. Может быть, позже он поспит, а сейчас хотелось на воздух.

Он подумал, пойти или нет к Лии. Если пойдет, придется сказать ей про Дладлу. А он видел ее лицо, когда она говорила о предателе. И говорить ей про Дладлу не хотелось.

– Пойду к Мейзи, – решил он.

А может, она занята или побоится, что его увидят белые. Но ему было грустно, и он знал, что подбодрить его может только Мейзи. Лия поймет, но подбодрить не сумеет. Не сможет. Может только Мейзи. Она это умеет.

Он вышел на широкую, обсаженную деревьями улицу, но не был уверен, что узнал дом. Утром он спешил, не успел присмотреться. Где-то здесь. И проулок имеется. Но проулки ведут ко всем домам, и у каждого дома проулок, и все одинаковые.

Он замедлил шаги возле дома, который как будто узнал. Как убедиться? К белым людям не пойдешь спрашивать, работает ли здесь Мейзи.

Из проулка выбежал маленький мальчик. Может, его спросить? Лучше, пожалуй, не надо. Некоторые из этих мальчишек озорные, а если такой начнет кричать, Кзуме придется плохо.

– Здравствуй, – сказал мальчик.

Кзума улыбнулся. Хороший человечек. Вот он его и спросит.

– Здравствуй, – сказал Кзума.

– Тебя как зовут?

– Кзума.

– Как?

– Кзума.

– Смешное имя, да?

– Джонни! – позвал голос со двора.

– Это Мейзи, – сказал Джонни. – Она хочет поить меня чаем, а я не хочу пить чай. Ты хочешь чаю?

Не зная, что сказать, Кзума опять улыбнулся. Значит, правильно, Мейзи тут живет.

– Иди-ка, Джонни!

Это был уже другой голос.

– Это моя мама. Она хочет, чтобы я пил чай. А ты хочешь пить чай?

Интересно, подумал Кзума, какая у Мейзи белая женщина. Открылась калитка, и вышла Мейзина белая женщина, а за ней Мейзи.

– Кзума! – воскликнула Мейзи, увидев его. – Ты на рудник ходил?

Видимо, она свою белую женщину ничуть не боялась.

– Да, на сегодня все. Опять начинаем в двенадцать ночи.

– Понятно.

– Иди пить чай, Джонни, – сказала белая женщина мальчику.

– Не хочу чаю, – сказал мальчик.

– А хочешь стать таким большим, как Мейзин друг?

– Уу, да.

– Тогда изволь пить чай.

– А ты будешь пить чай? – спросил мальчик у Кзумы.

– Да, – сказал Кзума и закивал головой.

– Вот видишь, – сказала женщина. – Мейзи тоже даст своему дружку чаю.

– Дашь ему чаю? – спросил мальчик у Мейзи.

– Дам.

– И маминого пирожного?

– Конечно, – сказала мать.

– Ладно, – сказал мальчик и пошел за матерью.

– Я не был уверен, что это ваш дом, – сказал Кзума.

– Я рада, что ты пришел, – сказала Мейзи.

– А твоя белая?

– Она добрая. Заходи.

Кзума прошел за ней в маленькую комнатку, где провел прошлую ночь.

– Поел? – спросила Мейзи.

– Да.

– Чаю хочешь?

– Да.

Мейзи ушла за чаем. Кзума сел на кровать. Ему уже было лучше. С Мейзи всегда так. Она его понимает, и ему от этого лучше. Но забыть горняка, который плевал кровью, он не мог. До сих пор слышал его кашель, видел выражение его глаз.

Мейзи вернулась с чаем. Принесла и маминых пирожных.

– Это подарок от белой женщины, – сказала она с улыбкой.

Кзума улыбнулся в ответ. Так с Мейзи всегда – она смеется, и смех ее нельзя не поддержать, улыбнется – и нельзя не улыбнуться. В ней есть тепло, и оно проявляется в ее смеющихся глазах, оно согревает.

Мейзи налила ему чая.

– Что с тобой? Ты какой-то печальный.

– Я сегодня видел одного, он плевал кровью, – и рассказал ей про человека с женой и двумя детьми, и что он должен был восемь фунтов.

– Ты потому и печальный?

– Не знаю. Он собрался умирать и был счастлив, потому что у него были деньги заплатить за дом для жены и детей.

– И ты поэтому печальный? – спросила она опять.

Он глядел на нее, не зная, что сказать.

– Ты очень добрый, Кзума, ты мне очень нравишься, – сказала она, ласково глядя на него.