Текст книги "Горняк. Венок Майклу Удомо"

Автор книги: Генри Питер Абрахамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– У меня, – сказал Мэби.

– Очень хорошо. Вам надо поспать перед дорогой. Не уверен, что мне это удастся: я ведь ночую у вождя. Мы вылетаем завтра рано утром. Надеюсь, наш летчик будет не слишком пьян.

– Спокойной ночи, – сказал Лэнвуд, уходя вслед за юношей.

Они проводили его взглядом. Молодая женщина предложила им фрукты. Удомо взял апельсин и поцеловал ее в лоб.

«Все продумано – каждый поступок, каждый жест», – подумал Мэби. Он увидел веселый огонек в глазах Удомо.

– Ты тоже от этого никуда не денешься… Том жаловался тебе?

– Да.

– Я так и думал. Поездка доконала его. Что с ним было, когда мне омыли кровью ноги в одном селении! Его чуть не стошнило. Он никак не может с этим примириться.

– Что же мы будем делать с племенным укладом?

– Пока ничего. Если сегодня я выступлю против него, завтра я уже не буду премьером. Вот так! Оставим пока все как есть, а сами поведем наступление с тыла. Это единственно возможный для нас путь. Вот почему я так нажимаю на тяжелую промышленность. Вот почему мне до зарезу нужны белые специалисты из Плюралии. Мхенди меня понимает, а Том и Эди нет. Том – потому что он вообще в панике от всего увиденного, Эди – потому что в душе все еще верен племенному строю! А на стороне Эди и Селина, и весь исполнительный комитет партии.

– Понимаю.

– Очень рад. Все не так просто, как кажется. Мне необходимы сейчас образованные люди – люди, которые сбросили с себя путы племени и в то же время хорошо представляют себе силу племенных законов, люди, которые могли бы очень тонко и осторожно подойти к этому вопросу. Могу сказать тебе прямо – между мной и Эди идет из-за этого борьба. Не открытая, нет, но тем не менее нешуточная. Между прочим, именно поэтому я и предоставил им с Селиной думать, что только благодаря их настоянию я вызвал тебя и предложил тебе пост в правительстве. Очень важно, чтобы меня поддержал человек, которого они считают своим.

– А ты уверен, что я стану поддерживать тебя?

Удомо добродушно усмехнулся:

– Ты скоро поймешь, что для людей, правящих страной, давать волю чувствам, подобно тому, как ты только что поступил, непозволительная роскошь. Конечно, ты поддержишь меня. Разве что воспылаешь любовью к племенному укладу или твоя ненависть ко мне так велика, что ты пожертвуешь ради нее будущим своей страны. У меня перед тобой одно преимущество, Мэби. Я несу этот груз уже несколько лет. И с радостью переложу часть его на твои плечи. Ты ведь знаешь, что тебе достаются министерства, наиболее важные с точки зрения будущего. Ты увидишь, что Джонс и Росли сделают все, чтобы помочь тебе. Когда вернешься, обязательно поговори с Джонсом. Не знаю, что бы я без него делал. Только не забывай наше дурацкое постановление о контактах. Вот еще с чем пора кончать, господин министр образования и национального руководства. – Удомо опять усмехнулся. – Надеюсь, теперь тебе не так уж неприятно будет войти в мой кабинет.

– Нет, не так.

– Ты останешься здесь до выборов?

– Да. Хочу поездить по деревням.

– Хорошо. Только постарайся особенно не задерживаться. Работы у тебя непочатый край. Эди посвятил тебя в наш план? Несколько недель ты будешь заместителем министра, а затем я устрою смену министерских постов. Теперь хоть есть кем заменить. Вначале у нас совсем не было людей. Я уж подумывал, не предложить ли министерский портфель Эндьюре.

– А как насчет Тома?

– Ты ведь сам догадываешься.

– Что он собирается уезжать? Да, об этом я догадался. Но по доброй ли воле? Он в совершенном отчаянии.

– Знаю. Мы же с ним были вместе последние недели. Я пытался уговорить его остаться.

– Но сам ты не очень этого жаждешь?

– Он меня довольно часто ставил в неловкое положение. Тем не менее попробуй убедить его. Задержи его здесь, если тебе хочется.

– Неужели нельзя подыскать ему ничего подходящего?

– Я подумывал о руководящем посте в партии, но очень уж он бестактен. Не успел приехать, как сразу выложил перед всеми свои взгляды и убеждения. Теперь те, кто стоит за племенной уклад, и слышать о нем не хотят. А на них все держится. Все очень сложно, Мэби.

– Я начинаю понимать, – сказал Мэби и прибавил про себя – И ты снова начинаешь мне нравиться.

– Я рад, что ты приехал, Мэби, – сказал Удомо. – У нас впереди адова работа… Пойду-ка я назад к вождю. Надеюсь, что проклятое пиршество скоро кончится. У меня слипаются глаза. За последние трое суток я спал не больше шести часов.

– Я попробую намекнуть ему, – сказал Мэби.

Удомо улыбнулся – печально, виновато.

– Мэби, если бы только я мог взять назад то, что случилось в Хэмстеде…

Лицо Мэби стало непроницаемым. Удомо круто повернулся и пошел обратно к вождю.

«Этого нам не дано, – с горечью подумал Мэби, – нет, не дано».

Его поманил вождь. Мэби подошел к ним.

– Прошу извинить переход на личные темы, – сказал по-английски Удомо.

– Роскошь для нас непозволительная, – горько заметил Мэби.

– Ты еще убедишься, до какой степени это справедливо, – тихо ответил Удомо.

– О чем вы говорите? – спросил вождь.

– Премьер-министр заканчивает свою поездку. Много ночей он совсем мало спит. Я спросил его, не хочет ли он пойти спать. Он ответил, что, пока пир не кончен, он не уйдет, несмотря на усталость. Он не хочет обидеть вас. И не хочет, чтобы я сказал вам об этом. Вот почему мы говорили на языке белых.

– Мои друзья чересчур обо мне заботятся, – улыбнулся Удомо.

– Значит, это умные и преданные друзья, – сказал вождь. – Человек, который несет на плечах тяжелый груз, должен беречь свои силы. Сейчас я прикажу окончить пир. Мой народ убедился, что ты чтишь наши законы и обычаи. Пусть сын наших гор, сын нашего племени правит страной вместе с тобой.

– Ты добр и мудр, – сказал Удомо.

Вождь встал и хлопнул в ладоши. Наступила тишина…

В тот самый вечер в Куинстауне беседовали губернатор и начальник его канцелярии.

– История с Мхенди – первое серьезное осложнение во внешней политике, которое придется расхлебывать нашему премьер-министру, – говорил Джонс. – Как вы думаете, что он предпримет?

– Я бы дорого дал, чтобы знать, – ответил Росли. – Если сообщения из Плюралии верны хотя бы наполовину, Мхенди заварил там хорошую кашу. И знаете, Джонс, как лицо сугубо частное, скажу– помогай ему бог! Белые колонисты Плюралии заставляют меня стыдиться цвета моей кожи. Я был там и воочию убедился, что такое цветной барьер. Хорошо нам рассуждать о демократических странах, входящих в Содружество наций. Э-э, да что там! Вы, наверное, и сами знаете.

– Знаю. Я был там, – сказал Джонс. – На мой взгляд, обстановка в Плюралии усугубляется еще и тем, что ее коренное население по меньшей мере на сто лет опередило панафриканцев в смысле освобождения от деспотизма племенных вождей. Белые Плюралии сами готовят себе варфоломеевскую ночь. И если уроки истории что-то значат, они ее дождутся.

– Лично я оплакивать их не буду, – сердито сказал Росли.

– Но что же мы все-таки предпримем?

Росли подавил раздражение и улыбнулся.

– Простите, Джонс. Это один из тех случаев, когда мне просто ненавистно мое губернаторство. А нам обязательно нужно что-то предпринимать?

– Боюсь, что да. Лондон требует обстоятельного доклада.

– Ответьте, что мы не располагаем никакими сведениями.

– Не пойдет.

– Почему?.. Ах да, черт возьми! Помпезная встреча, фотографии на первой странице партийной газеты. Глупо! Совсем не в духе Удомо.

– Уверен, что он тут ни при чем. Чтобы добиться главного, ему приходится кое в чем уступать.

– По-видимому, плюральская промышленная делегация послала тогда эти газеты на родину.

– Мало того! Они обратились к нашей службе безопасности. Они просто неистовствовали из-за того, что Мхенди здесь. Требовали его немедленной высылки в Англию. Служба безопасности вежливо дала им понять, что это их не касается, поскольку мистер Мхенди находится в стране в качестве личного гостя премьер-министра. Боюсь, что все это нам даром не пройдет.

– Да, – вздохнул Росли. – Положение не из приятных.

– То есть совсем неприятное, – спокойно поправил Джонс.

– А каким образом Мхенди пробрался туда?

– Надо полагать, через джунгли.

– Исключено. Разве вы не помните, что в свое время мы посылали специальную экспедицию. Она пыталась пройти через джунгли, но вернулась ни с чем. Это произошло еще до меня, но вы, вероятно, были уже здесь.

– Да, я помню эту экспедицию, – сказал Джонс. – Но служба безопасности утверждает, что самолетом он воспользоваться не мог. Значит, остаются джунгли. Кроме того, во многих легендах и песнях тех мест говорится о том, как во времена былого могущества люди путешествовали через джунгли.

– И вы считаете, что эти сказки основаны на фактах и потайная тропа через джунгли действительно существует?

– Убежден в этом, – ответил Джонс. – Вы можете, конечно, не верить службе безопасности, хотя ее агенты клянутся, что, если бы Мхенди был в Панафрике, они напали бы на его след. Но я ей верю: я ведь когда-то стоял во главе этой организации. Я думаю, Мхенди у нас нет. Вы ведь его знаете. Вам говорят что-нибудь акты диверсии?

– Без сомнения, это дело его рук, – сказал Росли. – Отогнать стадо коров и только потом взорвать электростанцию – тут безошибочно виден почерк Мхенди.

– А то, что его называют кровожадным революционером…

– …всего лишь наглая ложь плюральцев. Ради Удомо, я надеюсь… Нет, я надеюсь, что ему удастся ускользнуть от них. Если я не ошибаюсь в Мхенди, он перевернет там все вверх дном и вернется сюда.

– И что тогда? – спросил Джонс.

– Тогда мы окажемся в затруднительном положении. Ну на черта им все это понадобилось?

– Что вы так волнуетесь? Не похоже на вас, – заметил Джонс.

– Черт подери! Мне этот человек нравится. Только благодаря таким людям, как Мхенди, можно будет когда-нибудь примирить светлую и темную расы. Пока есть такие люди, можно надеяться, что еще не все потеряно для цивилизации, которую по недомыслию называют западной.

– А на телеграмму отвечать все-таки придется, – сказал Джонс.

– Сообщите им факты без комментариев.

– Пойдем ли мы на его арест, если он появится в Панафрике?

– Когда приезжает Удомо?

– Он должен быть здесь завтра.

– Тогда задержите ответ до его возвращения. Посмотрим, что он будет делать.

– Хорошо. Кстати, глава плюральской миссии хочет видеть премьер-министра по неотложному делу, как только он вернется.

– Вы думаете, это связано с Мхенди?

– Возможно.

– Не хотел бы я быть на месте Удомо, – задумчиво сказал Росли.

3

На следующее утро ровно в девять Удомо вошел в свой кабинет. Он успел принять ванну и побриться и теперь выглядел так, будто отлично выспался ночью. Он снял пиджак, галстук, закатал рукава рубашки и принялся читать бумаги, которые накопились в его отсутствие. Затем позвонил своему секретарю. Высокий молодой англичанин неслышно вошел в комнату.

– С приездом, сэр. Удачно съездили?

Удомо откинулся на спинку кресла и потянулся.

– Обычный балаган. – Он усмехнулся. – Ну, какой еще кризис возник в мое отсутствие?

– Довольно серьезный, сэр. Лучше я принесу вам подшивку плюральских газет.

Удомо слегка подался вперед.

– Вот как…

Звонил мистер Джонс. Хочет срочно видеть вас. Он проинформирует вас лучше, чем я.

– Ладно. Принесите газеты и минут через десять вызовите Джонса… Да, Тони, будьте добры, распорядитесь, чтобы соорудили чай. Принесите мне чашку сейчас и потом, когда придет Джонс. Вот, – он передал молодому человеку ворох бумаг, – разберитесь с этим. Обычная писанина.

Секретарь вышел и вернулся с пачкой газет. Удомо расчистил место на столе.

Всевозможные диверсии, пущенные под откос товарные поезда, взорванные электростанции – такими сообщениями пестрели первые полосы всех плюральских газет. Значит, Мхенди уже начал действовать. Ничего себе темп!

Молоденькая подтянутая англичанка принесла чай. Он поблагодарил ее. Как исполнительны и спокойны эти англичане. На них всегда можно положиться.

Он просмотрел газеты. Потом стал читать внимательно. Ничего не скажешь, Мхенди взялся за дело всерьез. И они там прекрасно понимают, что это не кто иной, как Мхенди, и что он проник в Плюралию отсюда. М-да, положение щекотливое.

Секретарь доложил о приходе Джонса. Удомо поднялся ему навстречу. Протянул руку. Никогда еще он не видел этого маленького болезненного человека таким озабоченным.

– Как дела, Джонс?

– Очень рад, что вы уже видели газеты, – сказал Джонс.

– Садитесь, сейчас нам принесут чаю.

– Знаете, это очень серьезно.

– Расскажите подробнее.

– Вот телеграмма, полученная из Лондона вчера вечером. Вот телеграмма, которая пришла сегодня утром, более подробная. Посольство Плюралии в Лондоне заявило правительству Великобритании официальный протест. – Он протянул Удомо телеграммы.

Удомо углубился в чтение. Англичанка принесла чай, на этот раз в чайнике. Когда она ушла, Удомо сказал:

– Надо все обдумать. Вы, конечно, понимаете, что я не имею никакого отношения к этой истории. Мхенди – мой друг, и я пригласил его сюда, как пригласил бы любого из моих друзей, эмигрировавших из этой расистской страны.

– Вы ведь знаете, что его превосходительство и я полностью разделяем ваше возмущение расистским режимом Плюралии. Мы, конечно, не допускаем и мысли, что вы – премьер-министр страны – можете иметь к этому какое-то отношение. Мы так и заявим нашему правительству.

Удомо усмехнулся.

– У вас, по-видимому, на этот счет нет и тени сомнения.

– Когда долго работаешь вместе, нельзя не узнать человека. Вся ваша энергия направлена на то, чтобы создать независимое государство, и вы не станете рисковать из-за какой-то революционной авантюры в соседней стране, которая все равно добром не кончится.

– Хорошо бы моя партия верила мне так же, как вы.

– Они до сих пор не уяснили себе ваших намерений. Вы позволите мне закурить?

– Пожалуйста. Тогда в чем же проблема? Я готов поклясться в своей непричастности. Вы с Росли подтвердите это. Британское правительство отвергнет протест. Правительство Панафрики и не думало вмешиваться во внутренние дела Плюралии. Никакой проблемы нет.

Джонс раскурил трубку и сквозь дым наблюдал за Удомо.

– А если он попадет им в лапы?

Удомо уперся ладонями в стол и, улыбнувшись, откинулся на спинку стула. Потом откровенно расхохотался.

«Схватывает на лету», – подумал Джонс.

– Понимаю, – перестал смеяться Удомо. – А я считал, что вы верите в мой здравый смысл.

– В данной ситуации мы и в собственном здравом смысле сомневаемся. Очень уж мы с Росли ненавидим этот расистский режим.

– Ничто в показаниях Мхенди не может скомпрометировать меня.

– Вы понимаете, что я имею в виду? Может быть, какое-нибудь напутствие, совет…

– Понимаю. Не волнуйтесь. Ничего подобного не было.

– Вы сняли с моей души камень, – сказал Джонс. – Но есть еще одно обстоятельство.

– Да?

– Росли полагает, что если Мхенди ускользнет, то он вернется в Панафрику.

– И что тогда?

– Тогда мы должны будем арестовать его и передать властям Плюралии.

Удомо долго молчал. Наконец отрицательно покачал головой.

– Боюсь, что я не могу согласиться на это.

– Но они потребуют его выдачи.

– В таком случае я подам в отставку. И, выдвигая вновь свою кандидатуру, буду вынужден поставить вопрос о передаче нам контроля над полицией и службой безопасности.

– Вы этого хотите?

– Вы прекрасно знаете, что нет. Мы еще не готовы к тому, чтобы своими силами поддерживать в стране порядок. Если это случится, у нас пышным цветом расцветет взяточничество. Только в нашей стране это будут не взятки, а «благодарность», освященная традициями племен. Нет, если бы мне пришлось сейчас взять под контроль полицию, это было бы катастрофой. Мне нужно, по крайней мере, лет пять для того, чтобы сделать это безболезненно.

– Как же нам в таком случае быть?

– Это уж ваша забота, Джонс. Полиция пока в ваших руках. Учтите только, если мне придется начать кампанию, она неминуемо примет антиевропейский характер, а это, как вы понимаете, будет на руку приверженцам племенного строя. Все это очень прискорбно, но вы должны понять меня.

– Ну что ж… Я доложу обо всем в Лондон. И пусть они решают. Его превосходительство и я сделаем все, что в наших силах. Я почти надеюсь…

– Что они схватят Мхенди? – негромко сказал Удомо.

Джонс встал.

– Достопочтенный мистер Ван Линтон уже давно дожидается у меня в кабинете. Вы видели мою записку? Право же, не следует заставлять главу плюральной экономической делегации ждать так долго.

– Во время поездки по стране я видел, как работают их инженеры. Прекрасно! Именно то, что нам надо. Вот у кого стоит поучиться. Конечно, я предпочел бы видеть на их месте кого-нибудь другого, но специалисты они прекрасные – этого от них не отнимешь. Пошлите его ко мне. Вы не знаете, что ему нужно?

– Я думаю, он по тому же делу… Мы с его превосходительством подготовим проект доклада для Лондона, и я дам вам прочитать его. Надо все хорошенько обдумать. Ну что ж, очищаю путь мистеру Ван Линтону. – Джонс вышел.

Удомо позвонил секретарю:

– Сейчас придет мистер Ван Линтон. Заберите у меня газеты и распорядитесь насчет чая для нашего бизнесмена. Кажется, мой кабинет мало-помалу превращается в чайную. Есть что-нибудь срочное?

– Нет, я не хотел загружать вас сегодня. Вот завтра у нас будет много работы.

– Хорошо. Тогда пусть все министры соберутся сегодня здесь к четырем часам для доклада. Позаботьтесь об этом, Тони, пожалуйста.

– Хорошо, сэр.

Удомо спустил рукава рубашки, завязал галстук, надел пиджак и углубился в бумаги. Секретарь доложил о приходе Ван Линтона. Удомо поднялся и, обогнув стол, пошел ему навстречу.

Мистер Ван Линтон был высокого роста, с тонкими губами и бесстрастным видом.

– Извините, что заставил вас ждать, – сказал Удомо. – Только что вернулся из поездки по стране. Садитесь, пожалуйста.

Удомо сел в кресло и выжидательно посмотрел на Ван Линтона. Ему и раньше приходилось иметь с ним дело. Безусловно, очень умный человек, трезвый и проницательный.

– Я полагаю, господин премьер-министр, что вам известна причина моего посещения. – В его английской речи проскальзывали гортанные звуки.

– Какая-нибудь задержка с займом?

– Я пришел, чтобы обсудить с вами вопрос политического характера, господин премьер-министр… Я уверен, что мистер Джонс осведомил вас о некоторых событиях, имевших место в моей стране… Если, конечно, в этом была необходимость.

Удомо чуть заметно улыбнулся.

– Ах, вы об этом! Да. Мы считаем своим долгом быть в курсе всего, что происходит в Африке. Я уверен, ваше правительство следует тому же правилу.

– Мое правительство чрезвычайно обеспокоено происходящим.

– Я покривил бы душой, если бы выразил вашему правительству сочувствие. Мы с вами привыкли вести наши коммерческие дела честно. Мне не нравится обстановка в вашей стране, и вы это знаете. Однако ваши внутренние дела меня не касаются… Но ведь не об этом же вы пришли со мной разговаривать, мистер Ван Линтон?

– Именно об этом, господин премьер-министр. Может быть, вы не откажете в любезности взглянуть. – Ван Линтон вынул из внутреннего кармана пиджака конверт и протянул Удомо. – Получив эту телеграмму, я разговаривал с нашим премьер-министром по телефону.

Удомо прочитал телеграмму.

– Насколько я понимаю, вы уполномочены действовать от имени вашего правительства. Поскольку вы наделены теперь дипломатическими полномочиями, будет лучше, если я приглашу мистера Джонса.

– Как вам угодно, господин премьер-министр, хотя мне нужно сказать вам всего несколько слов. По всей вероятности, моему правительству не удастся доказать, что между вами и Мхенди существует связь, нарушающая нормы международных отношений. Что вы на это скажете?

– Что вы не ошиблись, мистер Ван Линтон.

– Следовательно, правительство Великобритании отклонит наш протест.

– А что еще ему остается делать?

– Вы тоже управляете страной, господин премьер-министр. Предположим, мы поменялись бы ролями. Что бы вы предприняли, оказавшись перед лицом проблемы, которая стоит сейчас перед моим правительством?

– В нашей стране такая проблема не может возникнуть, мистер Ван Линтон. Мы не держим подавляющее большинство населения страны на положении рабов.

Ван Линтон чуть заметно нахмурился.

Молоденькая англичанка принесла чай. Ван Линтон с любопытством взглянул на нее. В глазах Удомо мелькнула насмешка. «Что ж, спросите ее, мистер Ван Линтон, каково ей прислуживать чернокожему, – подумал он. – Скажите ей, что в вашей стране такого быть не может».

Девушка вышла.

– Вы что-то начали говорить, мистер Ван Линтон?

– Это к делу не относится… Ну так вот, господин премьер-министр, нам нужен Мхенди.

– Насколько я понимаю, он находится в вашей стране.

– Он может ускользнуть от нас. И вернуться в Панафрику.

– И что же?

– Как я уже только что сказал – он нужен нам.

– Мне кажется, мистер Ван Линтон, вам следует обсудить этот вопрос с мистером Джонсом. Это по его части.

– Господин премьер-министр, правительство Плюралии решило отозвать нашу делегацию и всех специалистов, если на этот счет от вас не будет получено определенного заверения…

Этого удара он не предвидел. Лицо сидевшего напротив Линтона поплыло перед глазами. Удомо перевел дыхание и постарался взять себя в руки.

– Мы понимаем всю трудность вашего положения, – откуда-то издалека донесся до него голос Ван Линтона. – Но править страной – это прежде всего искусство отличать желаемое от возможного…

– Еще раз повторяю, я ничего не знаю об этом, – сказал Удомо.

Ван Линтон пожал плечами. На его губах появилось подобие улыбки.

– В этом случае, сэр, боюсь, что нам придется аннулировать соглашения, которые мы подписали. Наши специалисты будут отозваны немедленно. Придется вам обратиться к кому-нибудь другому, чтобы претворить в жизнь ваш план индустриализации. Очень сожалею, но таково предписание.

– Послушайте, мистер Ван Линтон, вы же деловой человек. Вы лично и ваши акционеры получите колоссальные прибыли. Предоставьте политикам заниматься политикой. Делайте свое дело. Думайте о своих прибылях. Наша страна богата, кое-что из этих богатств достанется и вам.

– Прошу прощенья, господин премьер-министр. Таково распоряжение моего правительства.

– Даю вам честное слово, что ничего не знаю о Мхенди.

– Тогда обещайте выдать его нам, когда он здесь появится.

– Но это же повлечет за собой крах моего правительства, крах всех моих планов, надежд. Как вы не понимаете?

– Прошу прощенья, сэр. Таково предписание. Впрочем, все это можно сделать без особого шума. Тут уж мы пойдем вам навстречу.

Величайшим напряжением воли Удомо заставил себя успокоиться. Ты должен все взвесить. Должен все взвесить! Они не шутят, эти белые расисты: или ты выдашь им Мхенди, или все твои планы полетят к черту. Ты ведь искал помощи повсюду, но никто, кроме них, не обещал выполнить работу в срок и в нужных тебе масштабах.

– Когда вы будете докладывать своему правительству? – хрипло спросил Удомо.

– Мне должны позвонить сегодня в шесть часов вечера.

Если бы он мог посоветоваться с кем-нибудь. С кем-нибудь, кто понял бы его, выслушал, успокоил… Лоис… Лоис…

– Я позвоню вам до шести. А теперь оставьте меня.

– Благодарю вас, господин премьер-министр. Могу заверить вас от имени моего правительства, что тайна будет сохранена. Ну и конечно, может случиться, что мы схватим его раньше…

– Оставьте меня!

– Всего доброго, господин премьер-министр.

Он долго сидел в кресле, сгорбившись, ничего не видя, ничего не чувствуя, кроме полнейшего, беспросветного одиночества. Ему вдруг послышался голос Мхенди, мягкий, глуховатый. Мхенди говорил, как-то по-особому растягивая слова, будто с ленцой… И вдруг Удомо словно обожгло: а как же его заветная мечта – подвести Панафрику к рубежу, откуда не может быть возврата к прошлому. Совершить великий переход от прошлого к настоящему… Будь ты проклят, Мхенди! Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты!..

В кабинет вошел секретарь.

Удомо вскочил, размахивая руками.

– Что вам нужно! – заорал он в припадке бешенства. – Оставьте меня в покое! Убирайтесь вон! Убирайтесь…

Секретарь вытаращил глаза. Удомо схватил стоявшую перед ним чашку.

– Убирайтесь!

Молодой человек выскочил из комнаты. Чашка ударилась о дверь и разбилась вдребезги.

Удомо рухнул в кресло и стал колотить кулаками по столу. Потом вскочил и выбежал из кабинета. В приемной бросил секретарю:

– Я еду домой. И пусть меня никто не беспокоит.

Шофера на месте не оказалось. Удомо сел за руль и на бешеной скорости, задевая другие машины, выехал из двора губернаторской канцелярии. Он мчался по городу, все прибавляя и прибавляя скорость. Постовой засвистел и отчаянно замахал ему, но, узнав машину, остановил все движение.

Подъехав к дому, Удомо резко нажал ногой на тормоз. Автомобиль с отчаянным скрежетом остановился. Удомо выскочил из машины и кинулся в дом.

В дверях гостиной ему преградил путь Лэнвуд, который только что встал.

– А, Майк? Не ждал вас так рано. Послушайте…

– Оставьте меня в покое! Говорю вам, оставьте меня в покое! Дайте мне пройти. Ну!

Он оттолкнул Лэнвуда. Лэнвуд потерял равновесие и плюхнулся на кушетку. Удомо прошел в свою спальню, хлопнул дверью, запер ее на ключ и бросился на кровать лицом в подушку.

Лэнвуд посидел немного на кушетке. Затем встал, подошел к комнате Удомо. Он вдруг превратился в дряхлого, несчастного старика.

– Знаете, Майк, вы могли бы не обращаться со мной так грубо. Достаточно было сказать мне, чтобы я уехал. Я никогда не остался бы там, где меня не хотят. Я ведь человек, а не собака.

– Оставьте меня в покое! – Голос Удомо звенел от ярости. – Оставьте меня в покое!

– Хорошо, Майк, – мягко сказал Лэнвуд. – Я оставлю вас в покое.

Лэнвуд вошел в свою комнату, отпер чемодан и достал оттуда кожаный портфель. Открыл его, пересчитал лежащие там деньги. Аккредитив на сто пятьдесят фунтов стерлингов – остаток денег, присланных Удомо на дорогу. Какой это был триумф! А ведь всего три месяца прошло с тех пор… Еще около ста фунтов в панафриканской валюте – деньги, которые Удомо давал ему во время поездки. Чужие деньги. Не его! Деньги, которые ему давали. Не заработанные им… Лэнвуд вынул из портфеля паспорт и сунул во внутренний карман пиджака.

Вышел из дома и отправился в город. Он так и не успел освоиться со здешним примитивным транспортом. Как нестерпимо палит солнце! Лэнвуд прикрепил темный козырек над очками. Все-таки лучше. Пот градом катился с него. Хорошо бы взять такси. Но поблизости не оказалось ни одной машины. Пройдя метров триста, он вышел на шоссе. От земли поднимался раскаленный воздух. У него потемнело в глазах. Двое мужчин стояли над сточной канавой. Он подошел ближе – в нос ударил густой запах мочи.

Наконец Лэнвуд вошел в городское предместье. Кругом стояли грязные ветхие лачуги. Бедно одетые люди шутили и смеялись. То и дело мимо проезжали такси. Но он решил идти пешком: нужно экономить каждый пенс.

Он поравнялся с кучкой торговок, расположившихся прямо на тротуаре по другую сторону сточной канавы. Они громко смеялись и что-то говорили на непонятном ему языке. Завидев Лэнвуда, торговки стали махать руками, что-то кричать, видимо, предлагая купить облепленный мухами товар. И он вдруг понял, что всегда будет здесь чужим. Пусть у него, как и у них, черная кожа, пропасть между ними слишком велика, и он уже стар, чтобы ломать себя. Слишком долго он жил среди белых, слишком крепко привязан к их миру.

Внезапно он почувствовал страшную усталость от всех этих веселых шумных босых людей, от мух, от запахов. Он махнул проезжавшему такси.

– В пароходное агентство, – сказал он ухмыляющемуся мальчишке-шоферу.

«Все дело в том, что я стосковался по Лондону. Только теперь понял, как люблю его. Глупо было думать, что можно вычеркнуть из жизни целых тридцать лет. Как это поется в песенке, над которой я всегда потешался:

Может быть, оттого, что я лондонец,

Я о нем вспоминаю, где б ни был…

Ну вот, теперь, Лэнвуд, когда ты состарился, тебе пришлось-таки посмотреть правде в глаза. Только в чем она, эта правда? В том, что цвет кожи еще не дает права считаться африканцем? Что личность человека складывается под влиянием многих факторов, из которых, пожалуй, самый важный – страна, где ты родился и вырос? Что нужно быть сильным, очень сильным, чтобы вырваться из-под этого влияния. В этом правда? Приходится ответить утвердительно. Иначе было бы слишком страшно… Но в чем тогда вина человека, который отдал всю свою жизнь борьбе за свободу?»

Когда такси остановилось и шофер обернулся, он увидел дряхлого старика, который сидел, забившись в угол, низко опустив голову. Старик, казалось, спал.

– Приехали, сэр.

– Что? Ах да. Да.

Лэнвуд вышел.

– Сколько?

– Два шиллинга, сэр.

Лэнвуд заплатил и вошел в помещение пароходного агентства. В углу за столом сидел белый служащий. Лэнвуд прошел мимо черных клерков и направился прямо к нему.

– Моя фамилия Лэнвуд.

– Слушаю вас, мистер Лэнвуд.

– Мне нужно узнать расписание пароходов, я возвращаюсь… – Он замялся и затем твердо сказал: —…домой.

– Когда вы хотите ехать, сэр?

– Как можно скорее.

– Через неделю вас устроит? Возможно, кто-нибудь откажется от билета.

– Это самое раннее?

Молодой человек поднял на него глаза.

– Одну минутку. Я проверю.

Немного погодя он вернулся:

– Мы можем предложить вам место на пароходе, который уходит через шесть дней. Раньше ничего нет. Но, может быть, вас устроит грузо-пассажирское судно? Правда, такие суда идут очень долго и путешествовать на них скучно.

– Когда отплывает первое грузо-пассажирское судно?

– Послезавтра отходит пароход, на котором есть свободная каюта. Но в Англию он придет позже, чем лайнер, отплывающий через шесть дней. Правда, есть еще «Савойя», тоже грузо-пассажирское судно. Она выходит сегодня вечером, но вы, пожалуй, на нее не успеете…

Лэнвуд подумал.

– Я еду сегодня, – сказал он.

– На «Савойе»?

– Да.

– Но у вас остается только четыре часа.

– Я успею.

– Уж не спасаетесь ли вы бегством? – пошутил служащий. Но, взглянув на Лэнвуда, увидел у него в глазах такую боль, что тут же перестал улыбаться.

Через двадцать минут Лэнвуд вышел из пароходного агентства с билетом в кармане. Он зашел в большую переполненную народом почтовую контору и написал на телеграфном бланке:

«Мери Фельд, 36, Ридженси Мьюз, Лондон.

Отплываю сегодня Савойя буду дома три недели не могу без тебя Том».

Он расплатился и взял такси до резиденции Удомо. В доме никого, кроме слуг, видно не было. До отплытия «Савойи» оставалось три часа. Надо собираться. Он стал медленно укладывать вещи. Затаила ли Мери зло против него из-за той последней дурацкой ссоры? Нет, не может быть. Она – единственный человек, который был по-настоящему предан ему все эти годы. Она поймет. Сколько лет они прожили вместе. Несмотря на все ссоры, они уже давно стали родными.