Текст книги "Первостепь"

Автор книги: Геннадий Падаманс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 52 страниц)

Встретим тебя!

Всё остальное душа знает сама. Нельзя ей мешать.

Режущий Бивень не участвует в хороводе. Он отступил ещё дальше назад и слушает, как звонкие слова уносятся ввысь вслед за птичкой-душой. Выблеснуло солнышко над небосклоном, поприветствовало людей, полюбопытствовало, чем они заняты, и снова скрылось. К вечеру оно пришлёт лёгкий снежок, но никакого мороза не будет. Так говорят облака.

Кто-то глядит охотнику в спину. Режущий Бивень оборачивается. В толпе детей выше всех голова Макового Лепестка. Да, она подросла. Скоро получит взрослое имя – и тогда… Тогда её румяные щёки всегда будут с ним. Тогда он сможет гладить её нежные груди, когда захочет… Всегда! Она не по-детски дерзко улыбается охотнику, никого не стесняясь, ведь между ними уже есть уговор. Однако Пёстрый Фазан начеку. Кидает гневный взгляд на дочку, и та послушно опускает глаза. Его единственная радость, не считая степного простора и безбрежного неба.

Люди закончили петь. Они больше не будут мешать влюблённым в их последнем свидании. Люди расходятся до заката. Женщины наломают вечно зелёных сосновых веток, еловых с шишками, тисовых с ягодами. Охотники совместно сделают копьё. Ведь Большеглазый Сыч вернулся без оружия. Волчий Клык и Крепкий Дуб не нашли его копья, хотя пытались искать. Если это копьё когда-нибудь найдут, то его похоронят рядом с хозяином. Пока же сородичи снабдят Большеглазого Сыча новым оружием, дабы он не испытывал нужды в других охотничьих угодьях. Подруги и родственницы Летней Росы приготовят вместо неё штаны. Сшивать их должна незамужняя девочка, может быть, даже Маковый Лепесток. Но это женские тайны, Режущий Бивень не может их знать, у него в чуме есть наконечник копья, он отдаст его Крепкому Дубу, и тот закрепит на древко, как полагается. Он окликает Крепкого Дуба, предупреждает, что принесёт готовый наконечник, и направляется к себе в чум.

Снегопад прекратился, проворные тучки ушли, и багровая полоса заката расчертила полнеба. Стая шумных ворон долго галдела, рассевшись на высоком тополе, а потом молча отправилась вслед за солнцем на закат; в другой стороне протяжно завыли волки. Люди обратно вышли из стойбища, по одному, по двое, кучками, и свежевыпавший снег приятно хрустит под множеством обутых ног. Очищенный воздух кажется невесомым, невидимым. Его прозрачные чешуйки касаются грубой кожи охотника и ласкают десятками женских ладоней. Пахнет сосновой смолой, зелёной хвоей, упругим тисом и чистым-пречистым освежающим снегом. Опаляющий аромат вместе с дыханием входит внутрь тела, и Режущий Бивень может почувствовать, как очищается его кровь, как она молодеет и начинает бурлить. Потому что ей здорово! Кто поверит, что в таком мире будто есть место для смерти? Режущий Бивень не верит, как не верит никто. Всё так очевидно. Большеглазый Сыч сменил место жительства, потому что земля должна обновляться, чтоб никогда не дряхлеть. И небо должно обновляться. И люди. В этом прелесть Великой Охоты. Никогда не становится скучно, а если вдруг станет – пора уходить.

Свежий снег заботливо укутал влюблённых. Только рог торчит недремлющим перстом, упирается в небо. А под белым покрывалом нет никакого движения. Но люди всё равно выстраиваются в круг возле продолговатого бугра, увенчанного рогом. Шаман берёт в руку ветку, счищает снег, освобождая шерстистую шкуру. Продолговатый бугор не шевелится.

Люди замерли, боятся вдохнуть. Ушла ли душа Летней Росы насовсем или вернётся? Режущий Бивень помнит, как, ещё будучи мальчиком, слышал рассказы стариков о том, что случилось на их памяти. Тогда душа молодой вдовы вернула душу мужа. Очнувшись, женщина стала кричать, что муж её жив, но поначалу никто ей не верил, думали, будто она рехнулась. Но та несостоявшаяся вдова оказалась права. Её муж действительно ожил. Они долго ещё жили вместе, покуда её не поразила молния. Может быть, что-то похожее произойдёт и сейчас. Кто может знать?

– Летняя Роса, мы пришли. Летняя Роса, отзовись. Летняя Роса! – трижды повторяет шаман, но никто не слышит ответа. Тогда Еохор сдёргивает тяжёлую шкуру, тащит её на снег, и люди почтительно расступаются.

Два голых тела лежат обнявшись. Мужчина на спине, женщина на боку. Женщина обнимает мужчину, но шаман разъединяет объятия. Он усаживает Летнюю Росу, она тут же валится, едва он её отпускает. В её глазах только белые льдинки, сливовые косточки из замёрзшего молока, её тело кажется синим, сливовым. Не похоже, что там есть душа. Но шаман загребает ладонью чистого снега и трёт им лицо покинутой. «Возвращайся, Летняя Роса, мы пришли», – приговаривает Еохор, и все рядом стоящие люди громким хором повторяют его слова. Он берёт ещё снега, ещё и ещё, растирает лицо, не устаёт приговаривать, а людской хор неутомимо вторит ему. И душа на самом деле возвращается. Летняя Роса вдруг сильно вздрагивает от внезапного удара, передёргивает плечами, и шаман сразу даёт знак рукой, что б на неё набросили шкуру. В её глазах объявились зрачки, но они неподвижны.

Шаман распрямляется, отступает на шаг назад и громко обращается ко вдове:

– Женщина, можешь говорить?

Она снова вздрагивает, будто голос шамана стукнул её, встряхнул во второй раз. Её голова зашевелилась. Она что-то ищет под собой, находит нож, подносит ко рту, высовывает язык. Тупой стороной лезвия проводит по языку и роняет нож. Её язык отрезан. Она нема для всех, кроме мужа. А муж остался на том свете.

– Возьмите её! – командует Еохор, и две молодых женщины поднимают Летнюю Росу. Она не может идти, её тело обвисло, двум женщинам почти не под силу её удержать. Но она медленно поднимает сжатый кулак левой руки и ещё медленнее разжимает пальцы.

В её ладони свёрнутый тоненькой трубочкой кусочек ужиной кожи, на который надеты два крохотных змеиных зуба.

Прыткая Выдра, старая женщина, бесцеремонно расталкивает людей и оказывается перед Летней Росой. Она захватывает кусочек ожерелья своей сухой запятнанной рукой, подносит к дряблым глазам.

– Мой сын, значит, тоже… там, – прерывисто сипло выдыхает она. А потом запускает обе руки в седые волосы на голове, выронив змеиные зубы. «Увёртливый Уж, зачем мой сын ушёл, зачем мой сын ушёл!» – причитает старуха, но и её берут под руки женщины, отводят в сторону.

Режущий Бивень первым берёт один из деревянных обожжённых заступов, прислоненных к липе. Пора копать яму для Большеглазого Сыча. Нельзя излишне томить его душу. Солнце засыпает и зовет душу с собой в страну снов.

Осталось обменять кровь. То, что человек пролил, заместит теперь материнская кровь земли, красная охра. Но этим заведует шаман. Режущий Бивень своё дело сделал.

****

Светлая звёздная ночь в самом разгаре. Полная луна ослепительно блистает во всей своей красе. В ночном светиле нетрудно узнать лицо смеющегося старика с тонким орлиным носом, глубокими впадинами глаз и тёмным округлым ртом.

Луна небрежно подсмеивается над людскими таинствами. Рождения, смерти… Если б ночное светило пожелало подсказать, кто нанёс смертельный удар Большеглазому Сычу, – думает Режущий Бивень. И сам же улыбается: разве есть для Луны разница, человек или какой-нибудь муравей, дерево или охотник. Луна ответит любому, кто сумеет спросить. Но чтобы спросить, нужна сила. Нужно привлечь к себе на помощь духов и пересилить их. Иначе они пересилят тебя.

Любой человек, как и зверь или растение, как гора или скалы, окружён невидимым кольцом силы. Шаман иногда может узреть это кольцо. И волк иногда может узреть. И гиена. А также стервятник. И, разумеется, духи. Но простой человек увидит разве что только во сне. Или раз в жизни во время священных обрядов. Это кольцо всегда невидимо защищает человека; покуда оно располагается вокруг его тела, человек неуязвим. Но злой дух, колдун или враг путём колдовства могут порушить невидимое кольцо, проделать в нём брешь. И тогда в эту брешь ринется чуждая сила. А человек навлечёт на себя вражеское копьё, клыки зверя, злую болезнь, упавшее дерево, удар молнии, скатившийся с горы камень. Или что-нибудь ещё такое же смертоносное. И отправится в другой мир. «Копьё никогда не проткнуло бы бок Большеглазого Сыча, если б его кольцо силы не пропустило удара», – размышляет охотник. Но всё же очень странная рана у Большеглазого Сыча. У копий лесных людей другие наконечники, они их делают по-своему. Чьё же копьё поразило разведчика и было ли это вообще копьё? Не стоило ли шаману произвести опознание, кто лишил силы Большеглазого Сыча? Многие ведь так считают. Крепкий Дуб тоже заметно задумался. И Волчий Клык. Режущий Бивень почувствовал их смятение. Он хотел поговорить, ждал до последнего, топтался на кладбище, но после церемонии все так спешили. Им есть, куда спешить. Но они всё равно об этом ещё поговорят.

Он подходит к своему чуму и уже хочет отодвинуть полог, чтобы войти в жилище, но только теперь вспоминает, что, чрезмерно задумавшись, забыл счистить скверну. Он нёс тело ушедшего, копал для него яму, опускал в могилу. Пары смерти могли коснуться его самого. С этим не шутят.

Недалеко от жилища с полуночной стороны снег совершенно нетронутый. Режущий Бивень сбрасывает куртку и погружает руки в снег. Луна спряталась за грядой облаков и не видит его стараний. Но, может быть, слышит, как шуршит снег. Режущий Бивень вдруг замирает. Ему померещилось, что он сам слышит, как шуршит снег позади него – и он медленно поворачивает голову. Мыши шмыгают иначе. Да и нечего уже мышам воровать в его чуме. А другим зверям как будто нечего делать в стойбище. Но какой-нибудь дух способен забавляться, настораживая людей.

Островерхим холмом возвышается чум, а вокруг – никого. Люди давно разошлись. Он один не торопился. И он вовсе не мальчик, чтобы пугаться случайного духа. Если тому интересно, как он очищается – пускай наблюдает. Он протирает снегом лицо, плечи, грудь, открытые участки ног. Кто-то всё же за ним следит, он чувствует, но больше не подаёт виду. Душа Большеглазого Сыча тоже может бродить, но он как раз счистил то, что связано с нею и вряд ли будет теперь интересен бесплотному призраку. Он возвращается в своё жилище.

Но перед самым чумом ему опять приходится остановиться. Что-то не так. К его жилищу подходят чужие следы и притом совсем свежие. Кто-то действительно здесь прошёлся, покуда он умывался снегом. И очень странным был этот пришелец. Всё-таки призрак…

Сердце бьётся так гулко, что Режущий Бивень его прикрывает согнутой в локте рукой. Все мысли со страха выскочили из головы и упорхнули в неведомом направлении. И охотнику ничего не остаётся, как только тупо смотреть на непонятные ямки в снегу. Загадочный призрак чрезмерно тяжёлый… Но тогда кто?

Это ещё не самое худшее. Мысли, поплутав и обмёрзнув, нехотя возвращаются, Режущий Бивень обратно обретает способность соображать – и теперь его кровь стынет в жилах. Сердце больше не бьётся, оно сжалось в комочек, скукожилось жалким ежонком – наверное, и сам охотник выглядит сверху огромным ежонком, ведь его волосы встали дыбом, как иглы. Таинственный страшный Некто украл его след! Соскоблил и унёс с собой. За этим только и приходил.

Режущий Бивень заглядывает-таки в чум, но тут же хватает копьё и обратно выходит назад. Кто бы там ни украл его след, он попытается отбить. Пойдёт по вражеским отпечаткам, вытропит, если только это и в самом деле не призрак, которого не поймаешь. Который улизнёт в небо. Или в землю уйдёт.

Однако по всем приметам там был явно не признак. Человек. Чем дальше охотник ступает по чужим отметинам, тем больше в этом убеждается. Простейший приём. Напрасно он так паниковал. Человек пришёл и обратно ушёл по своим же следам. Но, отступая, он аккуратно разравнивал отпечатки ног тисовой веточкой, чтобы следы не могли опознать. Режущий Бивень жалеет, что у него нет волчьего нюха. Пригнулся вплотную, втягивает ноздрями снежную пыль и явственно чувствует хвойный запах тиса и запах человека чувствует тоже. Но человека какого, кого – он не может определить. Не в его силах.

Следы вывели на тропу. Осторожно ступал незнакомец. И здесь не оставил улики. Легонько разравнивал все отпечатки даже на торной тропе. Да к тому же он был не дурак, обернул лоскутами шкур свои кожанцы. Направился к кладбищу. Конечно, туда, где недавно прошла большая толпа, целое стойбище. Там затерять след очень легко. Режущий Бивень не хочет дальше идти. Нету смысла. Он разгадал замысел. Незнакомец дойдёт до кладбища, запутает след в море посторонних следов, незаметно снимет с обувки лоскуты и пойдёт прямиком к себе в чум как ни в чём ни бывало. Как чуть раньше прошли все обитатели стойбища.

Он озирается по сторонам. Кто запоздал вернуться в жилище?.. Чей след последний? Ночи не хватит, чтоб разобраться. А утром следы затопчут.

Стойбище спит. Даже можно расслышать размётанный храп. Люди спят, видят разные сны, некоторые в тёплых чумах всё ещё обсуждают с жёнами участь разведчиков, делятся мнениями, как прошли похороны. Кое-кто плачет. Старуха Прыткая Выдра, наверное, всё ещё воет. Что-то похожее на рыдания слышится издали… А вон кто-то вышел до ветра, сейчас оглянётся и увидит человека с копьём посреди стойбища, перепугается. Режущий Бивень бесшумно приседает, кладёт в снег копьё. Если тот человек его заметит, может подняться переполох. Он узнал его спину. Угрюмый Носорог. Никогда не дают зря имён. Буйный охотник, вспыльчивый. Как носорог. Прежде делает, а потом думает. Не любит огня. Зато чистоплотный, далёко отошёл от жилища, уселся в снег, на сей раз не торопится. Режущий Бивень вынужден наблюдать.

Угрюмый Носорог сделал дело и вправду о чём-то подумал, надолго задумался. Потом метнул снег ногой, как лев лапой, засыпал свидетельства уязвимости. Подумал опять. Ещё подбросил снега. Наконец развернулся, направился в чум. Пронесло, не заметил застывшего. Странная оплошность, довольно близко прошёл. Или всё же заметил, да только не подал виду. Мало ли кто ещё вышел до ветра… Но тогда тайком проследит, удостоверится. Как бы там ни было, Режущий Бивень встаёт. Нельзя больше прятаться. Он должен идти открыто, и если его увидят – что тут такого? Он ведь по делу идёт к шаману, у них назначен важный разговор. И копьё ему пригодится, ничего странного. В колдовстве его самого не заподозрят. Или всё-таки могут? Конечно же, могут. Никто просто так не шляется по ночам. Но он ведь по делу. К шаману. По срочному делу.

Он и в самом деле выходит за стойбище, приближается к крайнему чуму, кругло стоящему на отшибе, под большой сосной, поближе к кладбищу. Неуютное место, особенно в зимнюю ночь, но шаман живёт по своим правилам, у того всё по другому. И не Режущему Бивню об этом думать.

Он приближается к отшельному жилищу и слышит внутри хриплый кашель. Однако едва он останавливается в нерешительности, как кашель тут же смолкает. Он делает робкий шаг вперёд – и кашель возобновляется. Предательский холодок пробегает по спине охотника, у него возникает мысль развернуться и драпать, бежать без оглядки – но, конечно, это пустая мысль. Никогда он так не поступит. Раз уж пришёл, так и попробует войти.

И всё равно ему страшно. И… Сердце забилось так громко, что, кажется, слышно вокруг. Ведь… Ведь он не подумал… А вдруг сам шаман? Если сам шаман и послал срезать след? Ведь тот недоволен. Ведь так может быть… Но теперь уже поздно. Он должен войти – и покончить. Он должен!

– Не спит ли Еохор? – слова неожиданно выговариваются без труда, Режущий Бивень сам удивляется собственной смелости, потом почему-то оглядывается по сторонам. Вокруг тишина. И в жилище шамана тоже. Никто не отзывается. Может, ему померещился собственный голос. Достаточно ли громко он сказал? Или шаман так крепко спит? «Всё же, наверное, надо уйти», – думает Режущий Бивень, уже поворачивается и вдруг с удивлением узнаёт своё имя, слышит откуда-то сбоку. И в придачу незнакомое слово «входи».

Он вертит головой. Какая кошмарная ночь. Светло почти как днём, тихо – но что происходит? На его голову сверху вдруг сыплется снег. Сосна осыпает Режущего Бивня. И кто позвал его? Разве это был голос шамана? И с какой стороны? Откуда? Или духи смеются над ним, потешаются всю эту ночь? Может, он что-то сделал не так. Наверное, что-то сделал не так. И сейчас он обратно делает что-то не так, толкает полог чужого жилища, нахально просовывает голову в спёртую темноту, залазит полностью – и полог бесшумно захлопывается за ним. Кромешная тьма.

Тишина. Он окунулся во тьму и утратил всякое понимание: где он, куда он попал, кто его звал?

– Кого там бесы гоняют? – ворчит в темноте надтреснутый старческий голос. Большая Бобриха проснулась и сейчас закатит скандал. Что он ей скажет, что он здесь делает, что с ним стряслось… В самом деле, Режущий Бивень забыл, зачем он пришёл и как здесь оказался. Он хочет выбраться из нелепого сна, ему надоел этот бестолковый кошмар… а Большая Бобриха, похоже, снова уснула. Сейчас захрапит. А в её чуме таинственный гость. Стоит у входа, прячется в темноте. Какая странная ночь. Почему так много мерещится этой ночью охотнику? Какие глупости на него навалились. Он просто не выспался. И вообще… Вообще, ему уже давно нужна жена. В самом деле.

– Режущему Бивню давно уже нужна жена, чтобы не шлялся по ночам, – повторяет вдруг тишина его скрытные мысли, и Режущий Бивень начинает от страха трястись. Но перед ним в темноте затеплился красный уголёк, и кто-то стал дуть на уголёк, шипеть, словно ветер или большая змея, уголёк превратился в алый цветок, в пылающий мак, в темноте прорисовались красные плечи шамана и расплывчатое лицо со сложенными трубкой губами. Огонь разгорелся, Еохор подбросил в очаг пару палок, когда и они радостно затрещали, сливаясь с огнём в своей яркой силе, тогда шаман повернулся к ночному гостю:

– Режущий Бивень странный последние дни. В порядке ли он?

Режущему Бивню почудилось, что сейчас шаман снова начнёт пенять, почему он не вытропил Рыжегривого, а он и без того ни жив ни мёртв, он просто уйдёт, если Еохор скажет хотя бы слово, возьмёт и уйдёт… Но Еохор не хочет, чтобы он уходил:

– Говори, с чем пришёл.

Зашевелилась в глубине жилища Большая Бобриха, заверещала ворохом шкур. Любопытная.

– Она спит, – возражает шаман. – Когда она слушает, то не ворочается. Говори.

– Кто-то похитил мой след этой ночью, – слова вырываются сами, Режущий Бивень даже не думал о них, он глазел на огонь и с большим удивлением обнаружил, что его уста уже говорят. И даже правильно говорят. Разве не с этим он и пришёл? Но Еохор не понимает его. Недоверчиво улыбается:

– Женщины, женщины… ты всё тянешь, а они ведь хотят тебя. Твой подбородок раздваивается от уединения. Раз ты не решаешься выбрать, какая-нибудь сама приворожит тебя. Женщина… или, там, вдова…

Неожиданный поворот. Ни разу Режущий Бивень так не подумал. Неправда. Какая женщина так искусно спрячет след? Какая ещё вдова? Причём здесь вдова?.. Только опытный следопыт сумеет. Как Львиный Хвост. А женщину он бы сразу разоблачил. Да, как Львиный Хвост. Только Еохор не верит ему. Совершенно не верит. Он вдруг понимает, что бесполезно доказывать, никогда не переспоришь шамана, тот как будто знает всё наперёд и до сих пор полагает, что он обязан убить Рыжегривого, тогда исчезнут любые препятствия, не будет он бродить по ночам, как неприкаянный. Но зачем ему это выслушивать, если это не так?

– Еохор может провести опознание? – безнадёжный вопрос, просто чтобы что-то сказать, Режущий Бивень не сомневается, что шаман откажется, и тот, действительно, подтверждает догадку, покачивая головой:

– Нет, Режущий Бивень. Опять переполошить стойбище, сколько можно? Столько напастей свалилось. Еохор должен отдохнуть. Все ведь хотят знать про Увёртливого Ужа. Женщина принесла весточку с того света, а шаман до сих пор молчит… Пускай Режущий Бивень узнает сам. Он может.

Режущий Бивень хмурится. Замельтешила насмешка в словах шамана. Снова широкоскулый Еохор подкрадывается к этому льву. Хитрюга. Хочет сказать, что раз он отказался убивать Рыжегривого, значит, и без того имеет достаточно силы. Ничем не поможет ему шаман. Зря он пришёл. Какая может быть женщина? Чушь!

– Шаман может спать. Охотник уходит, – буркает Режущий Бивень, и шаман выглядит даже немного растерянным от такой непочтительности. С ухмылкой кланяется вослед выбирающемуся прочь ночному гостю, а тот уже и забыл про него. Вылез в объятия звёздной ночи, затопал по хрустящему снегу, но вдогонку ему несутся слова:

– Режущий Бивень ничего не забыл?

И в самом деле, забыл. Как шаман догадался об этом? Он ведь входил без копья. Нельзя войти с копьём. Он прислонил его к чуму снаружи, а сейчас позабыл прихватить. Это немножко дурная примета, но плевать он хотел на любые приметы. Всё ему надоело. Он идёт спать. И если какая-то женщина жаждет его приворожить – пускай ворожит. Ему всё равно.

Возле его жилища опять кто-то есть. Подозрительный шум слышен издалека. Кто-то скребётся и грузно прыгает в снег. Если женщина, то она будет потяжелее Большой Бобрихи – и тогда лучше броситься в омут, чем поддаться такой ворожбе. Он осторожно крадётся, ступает, как хрупкая ласка, ни одна снежинка не скрипнет, не вдавится под его поступью. Шум не совсем возле чума, немного подальше. Там, где вкопаны в землю шесты с запасами мамоны. Гиена пришла воровать тёртое мясо, но не способна добраться до кожаных бурдюков. Сначала пробовала повалить какой-нибудь шест, а теперь пытается перегрызть. Очень хочется мяса пятнистой, не ведает, что за спиной уже стоит смерть. Режущий Бивень раздумывает. Он бесшумно занёс копьё и если сейчас метнёт, то проткнёт зверину насквозь. Но ему почему-то становится жалко беспечного зверя. Голодно зверине. Не ушла со своими в тёплые земли, понадеялась на мягкую зиму. А теперь и вовсе потеряла голову из-за алчности, не чует смерти в пяти шагах за собой. Или охотник стал невидимым в эту ночь? Режущий Бивень готов согласиться, всё может быть, столько странностей, и гиена, возможно, только мерещится, он всё ещё спит. Действительно, спит. Но метает копьё, и протяжный детский вскрик сотрясает стойбище. Копьё вышло насквозь, но гиена, не веря, ещё пробует убежать, неся смерть на плечах. Слишком тяжкая ноша. Труд. Настоящий. Через три шага пятнистая падает, хочет зарыть морду в снег, чтобы не видеть Старуху, не узреть её очи. Поздно. Душа отлетела. А Режущий Бивень уже бормочет оправдания:

– Это не охотник наказал гиену. Она воровала мясо людей. Лесные люди, пришедшие из тёмного леса, её подстерегли и швырнули своё копьё. Там пусть ищет недругов. Они швырнули копьё. Но охотник его заберёт, чтобы очистить. И ещё охотник отрежет чуткий нос гиены, чтобы видеть во тьме не хуже неё. Нос поможет охотнику отомстить за гиену коварным лесным людям. Она ведь позволит охотнику это сделать. Охотник не обидит её.

В ближайших жилищах сдвинулись пологи, вылезли головы. Поглазели немного и отправились досыпать. Эка невидаль, отрезание носа гиены. Но теперь нужно выволочь её тело за стойбище, бросить в снег, замести кровавые капли, потом очистить копьё. А над степью уже медленно собирается долгое зимнее утро. И совсем не хочется спать.

****

Они вышли, наконец, к оврагам, и всё же Подруге не очень нравилось и здесь. Ведь они были пришлыми, чужаками. Если поднять нос кверху и хорошенько принюхаться, всегда почуешь отдалённый запах львов. А львы беспощадны к волкам. Без спаянной стаи волки бессильны, вдвоём они не смогут противостоять громадным кошкам. Значит, им нужно прятаться. Хорошо прятаться, надёжно. И не только ото львов. Ведь по пятам за львами всегда бродят гиены, а эти пролезут и в более узкую щель, чем хозяева-львы, гиены могут ворваться в волчью нору. От них и крутой овраг не спасёт.

Охотиться, тоже, вдвоём можно только на мелочь. Значит, всегда нужно быть на ногах. Носиться, высунув языки. И глядеть в оба. Даже злобные кабаны-секачи норовят напасть на одиноких волков и отбить их добычу. Те самые кабаны, добыча для стаи, отбивают добычу у одиночек. И нагло поедают на волчьих глазах.

Серый ничуть не внимал её опасениям. Предчувствовал дуновения близкой весны. Наскакивал с ласками, влюблённо скулил, подобострастно заглядывал в глаза. Его довольная морда распевала как птица: «Всё так хорошо! Всё так прекрасно! Давай призовём новых волков. Маленьких пухлых щеночков. Разве не хочешь пухлых щеночков?»

Конечно, она хотела. Для того и создано тело, чтобы хотеть. Самая сладкая прелесть этого мира – хотение. Слаще тёплого мяса. Её тело само испускало весенний запах, от которого Серый совершенно дурел. Ни надёжная нора, ни львы, ни гиены его совсем не тревожили. Все они были меньше чем муравьи по сравнению с его жаром. Он пылал, как сухая трава, подожжённая молнией. И в конце концов Серый вскочил на неё, пролился горячим терпким дождём, умастил её плодородное лоно – и она могла теперь вырастить новых волков. Их малюсенькие сердца забились внутри волчицы наперебой с её собственным сердцем.

Подруга вылезла из норы, взобралась по крутому склону оврага и вышла в открытую степь. Её голова ещё немного шумела после долгого сна. Серый натаскал ей в нору душистых засохших трав для подстилки, волчице уютно спалось и снились хорошие сны.

День выдался смурый и тёплый. Неглубокий снег потихонечку начинал таять, на буграх с солнечной стороны уже опять проступала сухая трава, а кое-где зеленела и свежая поросль. Безудержно пахло весной.

Серый отправился на охоту, покуда она спала. Где-нибудь разыскивает зайцев или вынюхивает забившихся в снег куропаток. Она тоже принюхалась по всем сторонам, но нигде не обнаружила свежего запаха своего напарника. Далеко он ушёл, и она перестала о нём вспоминать. Взобралась на холмик, выбрала место, где уже не было снега, и улеглась на траву. Будто не выспалась.

Но она не спала. Она слушала звуки будущей жизни. Четыре крохотных милых сердечка стучали в её брюхе. Она закрывала глаза и хорошо видела, как плавают розовые комочки. Она видела дальше, как эти комочки вытягиваются, чернеют, появляются на белый свет. Три волчонка и одна девочка. Три её сына унаследуют безалаберность Серого, его простодушие и безграничную радость. Но дочь будет точно такой, как она. Подруга радовалась. Она разговаривала со своими волчатами на немом языке, разъясняла, как строить тела и какими они должны стать. И комочки старательно ей внимали.

Серый едва не застал её врасплох, так она увлеклась потаёнными разговорами. Он принёс ей ползайца и приветливо размахивал взъерошенным хвостом. Она поднялась ему навстречу и приняла дар. Её комочки не должны голодать. Серый тоже об этом знал.

Серый попрыгал вокруг неё, поластился, пока она быстро ела, и обратно отправился в степь. Он звал и её за собой, но она не хотела куда-то бежать. Ей было так хорошо наедине с крохотными сердечками. Она осталась.

Где-то за оврагом неслышно прошла кабарга. Подруга поймала будоражащий запах, привстала – и снова легла. Комочки не желали трястись, зачем ей куда-то бежать, гораздо лучше дождаться напарника. Она оставила кабаргу львам. Гиенам, людям, медведям. Другим. Хотя люди для неё не совсем были другими. Что-то внутри неё смутно помнило прошлую жизнь, обрывки запутанных воспоминаний порою внезапно выныривали непонятно откуда и мутили сознание. Чаще всего ей мерещилось пламя костра. Деревья, деревья – и пламя костра. Весёлые лица людей, огонь, аромат горячего мяса. На мгновение она забывала о внимающих ей комочках и пыталась вглядеться в пламя костра. Она что-то искала в пляске огненных языков, нечто до боли знакомое, ей казалось, что если она чуть-чуть напряжётся, то обязательно вспомнит наиважнейшее, такое же важное, как комочки внутри неё – но задняя часть головы начинала тоскливо саднить от натуги, и волчица опять видела перед собой предвесеннюю степь. Ту самую степь, куда ушёл Серый за новым зайцем для её нежных комочков.

На этот раз Серый притащил колонка. Он отдал ей целиком ярко-охристую тушку – и, действительно, что там было делить? В два присеста она проглотила скромную добычу и, конечно, хотела ещё. Ей вспомнилась кабарга.

Короткий день уходил далеко за реку. Сгущались сумерки. Сумерки, утром и вечером, воодушевляют волков. Подруга направилась за овраг. Серый не отставал, ступая след в след.

У клыкастых самцов кабарги резкий запах, особенно в преддверии весны. Этот запах предназначен для самок, но и волки его чувствуют издалека. Кабарга это знает. Она неохотно выходит из леса, покуда какая-нибудь нужда не погонит в открытую степь. Подруга догадывалась, куда может идти кабарга, и где ей уж точно нечего делать, потому решительно сокращала путь. Наверняка кабарга укроется на ночь в перелеске, там и попробуют волки её изловить.

Но резкий запах привлёк не только волков. Внезапно Подруга остановилась. Три молодых льва тоже хотели полакомиться маленькой кабаргой. Волчица учуяла загодя неразлучную троицу и тревожно зашмыгала носом. Она забыла уже про несчастную кабаргу, но львы в такой близости внушали тревогу. Если они бродят здесь постоянно, то как она спрячет своих будущих волчат?..

Серый не воспринимал её беспокойства. Неудавшаяся охота – и только. Они возвращались назад по своим же следам, запах недоступной кабарги ещё долго их дразнил. Подруга не знала, что предпринять. Бросить уютную нору, перебираться на новое место и обустроиться заново – или же ждать. Может быть, лучше всего было ждать. Ведь эти три льва здесь такие же пришлые, чужаки, как и волки. Хранитель этой степи, Рыжегривый, изгонит пришельцев, но когда он появится тут? Не будет ли слишком поздно?..

Победные вопли львов огласили сумерки. В мгновение ока разорвали на три куска кабаргу. Волки, и те не бахвалятся такой скромной добычей. Подруга решила ждать.

Наверху произошли перемены. Пелена низких туч разорвалась, показалась надломленная луна. Снег заискрился, а волки задрали морды и дружно завыли. Они говорили: «Мы здесь!» – и рассказывали о своей жизни, о своих будущих планах. Души бывших волков наверху могли их теперь видеть. И знали о них. И о комочках в чреве Подруги. У них появлялась стая.

****

Ему снится важный сон. В стойбище, в проходе между тесно стоящими чумами он пытается догнать неизвестного врага. У того нет лица… или оно слишком смутное. Весь враг полностью смутный. Некий желтоватый сгусток силы в форме человека. И он этот сгусток, наконец, настигает. Словно яростный лев, впивается зубами в правое плечо. Но его зубы захватывают невесть что, вязкое и непонятное. От изумления охотник тут же просыпается.

Стойбище давно уже на ногах. Доносятся детские крики, голоса занятых по хозяйству женщин. Режущий Бивень, накинув на плечи шкуру, выходит из чума.