Текст книги "Первостепь"
Автор книги: Геннадий Падаманс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 52 страниц)
Еохор сел на лежанку из шкур и с шумом выдохнул из себя воздух, будто после большого усилия. Нелёгким выдался этот день для шамана, и, наверное, он выдыхал дневные заботы, отпускал прочь, потому что пора ему спать, встречаться с духами, не по делу встречаться, а просто так. Для себя.
Но, наверное, не весь дневной воздух вышел из его груди. Или обратно вошёл с новым вдохом. Чтобы спать, надо бы лечь, но Еохор почему-то остался сидеть. Дневные события всё ещё его тормошили, не выветривались, не уходили. Оставались внутри. Где-то в голове. У основания. Там, где шея переходит в голову.
Он потёр глаза пальцами. Измучили его люди. Со всех сторон жалобы. Одна жалуется, что муж недостаточно любит, другой просит приворожить, все болеют, у всех невезение – мяса полное стойбище, но у них невезение – и как с этим справиться… Запретов не соблюдают, поститься не хотят. «Зачем?» – говорят. Не понимают. А ведь если не поститься, отяжелеешь, душа не сможет оторваться от тела, не попадёт в горний мир – и утратишь связь с предками, не узришь во сне духов. И как жить тогда наполовину, не ведая о тропах души? Не нужно им это. Тут хотят жить. В тёплом чуме объедаться, в одежде из мягких шкур. Даже мамонт никогда не съест все листья на дереве, никогда не обломает всех веток, не сдерёт всей коры. Потому что и зверь заботится, чтобы дерево не погибло, чтобы дух его не озлобился и не отомстил. А люди не принимают духов в расчёт. Будто одни они на земле. Будто эти призрачные скитания между чумами и есть настоящая жизнь. Но как раз это есть сон. И неправильный сон. Шаман покачал головой в темноте, снова глубоко выдохнул. Не выдыхается. Что-то не так происходит. Не было раньше такого. Ведь он знает. Никак не было. Льды отступили, и люди изнежились. Раньше слабые не выживали, а теперь все выживают и подают голос. Слабых голосов всё больше и больше. У слабых уже перевес. На любом сходбище могут решить теперь слабые в свою пользу. А он должен их защищать. Его выбрали духи и предки. Не сам он себя выбирал. И как ему быть с такими? Что говорить? Скоро слушать не станут. Смеяться начнут. Вот Режущий Бивень хотя бы. Хороший охотник. С виду не слабый как будто. А тоже есть червоточинка. Поди, у всех она есть. И со смертью Чёрного Мамонта он так и не разобрался до конца. Наверное, что-то не так они сделали. Какой-то важный знак пропустили. Какую-то беду из ловушки выпустили… «Сами себе разрешили». Значит, Чёрный Мамонт утаил от людей дурной знак. Но почему? Пренебрёг – и сам же поплатился. Эх, – вздыхает шаман, – теперь уже не узнаешь, как там всё было. Да и что ему до ушедшего. Об оставшихся надо думать. За этих он отвечает, не за ушедших. О какой-то «выпущенной беде» надо бы разузнать. Эх, рано льды отступили. Могли бы остаться. Легче б тогда ему было. Но не так интересно. Нет, – опять качает головой Еохор, – что происходит, то происходит. Делай своё дело – и будь оно, что будет. Что выберут души. А льды не вернутся. Другое случится. Иное. Камень какой-то случится. Камень выпустили из ловушки. А льды уже не вернутся.
Льды отступили не на его памяти, гораздо раньше, но он слышал предания, много преданий. Не было прежде такого. Не могло быть. Жадными люди стали. Жадными и ленивыми. Придумали слово «моё», карманы придумали на одежде… Не хотят отпускать жён на оргии, своих не хотят, чужие пускай приходят. Много еды у людей, просто много еды. И ослабшие души. Идут перемены. Крадутся. Приспосабливаться придётся.
Еохор вдруг настороженно повернул голову. Зря он помянул о жёнах. Тут же вспомнилась и Большая Бобриха, сбила все думы. Шляется где-то его старуха – и пускай шляется дальше. Он её отпускает. Хоть навсегда.
Шаман прислушался. Нет, никто не ковылял к его жилищу, почудилось. Да и не столь торопкие шаги у его ведьмы. Вот если тот паренёк… Шаман покачал головой, усмехнулся. Доконал его этот паренёк. Кроликов, зайцев приносит. Хочет быть знахарем, без призвания, пристаёт, чтобы старый шаман поведал секреты всех трав, какими что лечат. Он и поведал, как есть, а паренёк даже озлобился. Не понимает. Думает, стоит ему изучить разные травы – и всё. Травы ведь только помощники. Если в низине выкопать ямку, туда соберётся вода. Из самой земли соберётся. Так и у человека. Когда у кого в броне яма, дыра – туда проберётся недуг. Из самого же нутра проберётся. Можно сплести из трав ковшик и вычерпать Лихо, только оно ведь опять соберётся, как та вода. Но никак этого не объяснишь. Надо видеть дыру или яму, а этому словами не учат. Нельзя. Невозможно. Изучить – это значит схватить. А чтобы видеть, нельзя хватать. Нужно быть в стороне. От всего в стороне. В тишине и покое. Чтобы видеть, тело должно умереть. А они хотят жить ради тела. Не получается.
Еохор всё-таки лёг. Лучше быстро уснуть, пока нет жены, пока та не вернулась со своих посиделок. Лучше быстро уснуть, чтобы после не притворяться, будто не слышишь упрёков. Женщины все одинаковы. Всё-то им надо чего-то,.. если б они сами ведали, чего… Розог им надо хороших… Разве что розог…
Сон пришёл быстро. Как всегда, быстро. Свист, вытягивание, лёгкий зуд – и полетела душа, понеслась по знакомым местам. Простирающий Десницу уже тут как тут. Сияет в столпе света. И ведёт свои речи. Хотелось бы оглянуться, исчезнуть – никак…
Простирающий Десницу – особенный дух. Чужой. Непокорный. Какой-то телесный. Спесивый. Он похож на человечка с большой головой. И с огромными глазами. Как у двуногой пчелы с длиннопалыми руками. Загребущими руками. На большой голове прозрачная маска, потому этот дух непробиваем. За ним стоит сила. Столп света. Людские намерения. С таким не совладать. Приходится слушать.
Простирающий Десницу говорит, что у людей есть два глаза, два уха, две руки, две ноги, две ноздри – совсем как у самого Простирающего Десницу, только маски у людей нет. Но тоже будет. «Правое – доброе, левое – злое», – говорит чужой дух. – «Любовь есть добро, а смерть – это зло. Пусть люди знают. Пора им познать!»
Чужой дух отступил. Внизу стелется степь. Блестящие травы, кусты, деревья, река. По степи мчится лошадь, а за ней гонится лев. Душа шамана наблюдает за этой погоней и знает: лев сейчас догонит лошадь и убьёт, чтобы съесть. Чтобы любить своих львиц. И ещё душа знает, что если лев не догонит, тогда тот умрёт, тогда лошадь будет любить. Душа это знает, но для неё нет никакой разницы, ведь она выше, не там, она только взирает, какой из нескольких её длинных пальцев якобы умрёт, а какой якобы останется любить. Где же добро тут? И где же тут зло?
А внизу уже буря. Крушит, ломает. Душа опять знает, что буря не успокоится, покуда не заберёт чью-то жизнь – такова любовь бури, но для души никакой разницы. Её не касается. Ещё один палец якобы умрёт. Душа смеётся. Её не касается жадность, у тел только жадность, ни добро и ни зло. Они едят смерть. Палец ест палец, чтобы стать пальцем. Это работа, но есть приключение, то, что свыше, – как раз на это глядит душа сверху, на то, где была, и её не касается.
Простирающий Десницу снова тут. Сверкает огромными очами, будто молнии мечет. Он и в самом деле их мечет, и эти молнии грохочут. Ругаются. Пышут гневом. Поминают шамана. Еохора.
«Еохор – великий шаман! Будет буря! Пускай не противится! Буря грядёт!»
Безумный дух. Несёт невесть что. Не хочет душа его слушать. Не хочет. И нет больше бури. Нет грохота. Но сам дух остался. Грозит кулаком. Большим кулаком. Из кулака льётся вода, течёт ручей. Водопад! Снова грохот. Грохочет водопад из кулака – и брызги бьют по щекам, путаются в волосах.
Душа не хочет. Кричит сама: «Изыди!». Громко кричит, а Простирающий Десницу склонился над ней и трясёт. Его лицо покрылось мехом. У него нет бровей. Он похож на Большую Бобриху. Она шипит прямо в рот: «Не притворяйся. Рано ещё тебе спать. Не прикидывайся».
Еохор вздыхает. Да, такова его доля. Так он когда-нибудь и умрёт. Большая Бобриха внезапно разбудит – и душа не успеет вернуться. Останется там, с Простирающим Десницу... О, великий шаман…
– Еохор слышит Большую Бобриху. Чего опять она хочет?
Подарок мужу принесла. Гиеновый помёт. Белые катышки. Хочет, чтоб муж её разрисовал этими какашками. Чтоб вывел нужные знаки. Сны ей снятся плохие, не то что ему. Хороших снов хочет.
От неё спасу нет. Придётся вставать. Этот нерадостный день ещё не закончился. Ещё только начало.
Вот она, настоящая буря… Большая Бобриха.
****
Чёрная Ива проснулась одна. Что-то она разоспалась. В стойбище уже шумно, вот и её муж куда-то сбежал.
Чёрная Ива потянулась на лежанке, но подниматься не стала. Нет ведь никаких срочных дел. Можно лежать так хоть целый день, и завтра тоже лежать, и… вот только лентяйкой могут прозвать, да и не вылежит она столько, пролежни появятся. Вон, Режущий Бивень спозаранку удрал. Не желает бока отлеживать.
Теперь Чёрная Ива хочет представить, куда удрал её муж. Какие такие неотложные дела вдруг нашлись? Вроде бы нет никаких дел и у него, она не может припомнить, и так они работали много дней подряд, когда ещё такое бывает. Считай, на всю зиму отдых заработали. Отдыхать теперь надо вволю. Но её муж какой-то смурной в последние дни.
Чёрная Ива заложила руки под голову, уставилась вверх, на дымовое отверстие. Есть ли солнце, хочет узнать. Вроде как нет, вроде как пасмурно. Вот и Режущий Бивень пасмурный, перестал вообще улыбаться жене и вроде даже разговаривать не хочет, сторонится как-то её. Почему? Что такого стряслось?
В стойбище хохочут дети, в стойбище весело, женщины тоже наверняка уже где-нибудь пристроились, раз дождя нет, весело о чём-нибудь беседуют, о своих мужьях, наверное, тоже беседуют – и Чёрная Ива, кажется, догадалась, чем ей заняться. Расспросить других женщин. Как их мужья? Может, это просто охота сказалась, целое стадо мамонтов ведь убили и после столько дней мясо разделывали, тяжело ведь всем было, может, усталость теперь сказывается. Хотя, – сомневается Чёрная Ива, – если усталость, так вот лежи, отдыхай, как раз как она, но тут вроде дела какие-то объявились странные и тайные. Нет, надо ей спросить у других. Но всем лучше не говорить, а то сразу начнут подсмеиваться. У подруги надо спросить, у Игривой Оленухи, у неё тоже молодой муж, её Сосновый Корень даже моложе Режущего Бивня, нет ли и у того каких странных дел? Может, на пару они что задумали, их мужья? Наверное, Игривая Оленуха сможет помочь. Что-нибудь да подскажет.
Чёрная Ива поднялась, быстро оделась и вышла.
Долго она валялась. Солнце за тучками уже успело пройти половину пути до полудня. В стойбище много детей, эти вовсю шумят, а вот взрослых особо и не видать. Видимо, всё-таки отдыхают, как и Чёрная Ива могла бы отдыхать. Она подошла к чуму Игривой Оленухи, кликнула подругу, но никто не отозвался. «Вот те на, – удивилась Чёрная Ива, – пустой чум уже. И где же они? Где Игривая Оленуха? Где её Сосновый Корень? Что за дела опять такие спешные у людей?» – придётся ей искать.
Чёрная Ива ещё немного прошлась и заметила двух женщин. Подошла, поздоровалась, спросила про Игривую Оленуху, не видели ли. Оказалось, что видели. Даже недавно тут разговаривали, про Осенние Оргии вместе смеялись. Степная Лисица и Прыткая Лань и сейчас не прочь поговорить с Чёрной Ивой про скорые оргии, но той что-то некогда, засмущалась Чёрная Ива и дальше пошла. Куда же девалась Игривая Оленуха? Чёрная Ива дошла уже до окраины стойбища, а той всё не видно. Сквалыгу зато встретила. Спросила у этой.
– Видела, – улыбнулась Сквалыга, зубы свои показала неровные. Редко когда Сквалыга улыбается, а сейчас прямо заранее готова. Странно всё это, – думает Чёрная Ива.
– И где же видела?
Сквалыга показывает рукой по направлению к реке:
– Да вот там, за стойбищем, возле кустов Игривая Оленуха с мальчиком долго беседовала и по голове того гладила.
Вот уж совсем загадки пошли. Чёрная Ива не в силах скрыть удивления:
– С каким таким мальчиком беседовала Игривая Оленуха? О чём?
Сквалыга опять показала неровные зубы. Смеётся.
– С Крылом Аиста беседовала. А о чём – кто ж их знает. О чём женщине с мальчиком беседовать? Об оргиях может?
Нет, Чёрная Ива не станет предполагать, некогда ей, пошла к тем кустам, а Сквалыга сзади увязалась и в спину смеётся:
– Правильно, Чёрная Ива выследит их по следам, а потом расскажет, чем они там занимались.
Остановилась Чёрная Ива, развернулась, головой с укоризной качает. Стыдно должно быть Сквалыге, ей же просто срочно нужна Игривая Оленуха, а эта тут домыслы разводит досужие. Утихла Сквалыга смеяться, серьёзно теперь предлагает:
– Ладно, подруга. Вместе давай разберёмся. Пошли, покажу.
Сквалыга подводит Чёрную Иву к кустам, показывает следы. Да, здесь двое были, Чёрная Ива способна в таком разобраться, и куда мальчик ушёл, на закат, к жилищу шамана, это Чёрная Ива даже первой заметила, показала подруге, та согласилась. Однако Игривая Оленуха с ним не пошла, но куда подевалась?
«Знаю, куда, – показывает Сквалыга. – Вот он, след Игривой Оленухи». В другую сторону та пошла. Вроде как в степь направилась. Или всё же в кусты подальше свернёт.
Какие загадки. Сквалыга лоб даже наморщила, так ей всё это интересно. Чёрная Ива не знает, что и подумать.
– Слушай, Чёрная Ива, а не пытаются ли нас обмануть? Не специально ли следы запутывают? Двое пошли в разные стороны, а потом сделают круг и в условленном месте сойдутся…
Но Чёрная Ива не хочет судачить о непристойном:
– Одумайся, Сквалыга! О чём таком намекаешь. Иди лучше назад. Сама разберусь.
– Ну и разбирайся! – вспыхнула Сквалыга. – Что такого сказала? Подумаешь…
Пошла назад Сквалыга. Ни разу не оглянулась. Обиделась.
Чёрная Ива тоже хочет идти назад, в какие-то глупости она встряла: мальчик, Игривая Оленуха, следы – какой она следопыт и зачем ей всё это… Совсем скоро Игривая Оленуха вернётся в стойбище и сама всё расскажет. Лучше там подождать. Она будто даже делает шаг обратно, но останавливается. А где тогда Сосновый Корень? Где Режущий Бивень? Нет ли тут какой связи? Почему-то ей показалось, что есть тут какая-то связь, всё же надо бы разобраться. Даже вот как-то интересно: а сможет ли она, женщина, идти по следам. Почему не попробовать?
Развернулась опять Чёрная Ива, пошла-таки по следу, по слегка примятой траве. Да, здесь кто-то шёл, это понятно, вроде бы даже понятно, что женщина шла, но почему эта женщина – Игривая Оленуха? Чёрная Ива остановилась, оглянулась назад, в сторону стойбища. Не хохочет ли вслед Сквалыга? Нет, той не видно. Если и наблюдает за нею, то исподтишка. «Ладно, пускай смеётся, – думает Чёрная Ива, – всё равно дальше пойду».
Пошла. Не так вроде и трудно. Даже довольно быстро идёт. Однако след вдруг свернул к кустам, на звериную тропку, и Чёрная Ива засомневалась дальше идти. От стойбища отошла прилично, зачем ей бродить по кустам, ещё с гиеной какою столкнётся или с медведем. Остановилась Чёрная Ива, задумалась. Смотрит себе под ноги, не знает, что делать. В самом деле, чем она занята, глупость какая. Огромная глупость, но… она ведь подумала про гиену, а тут как раз след гиены у неё под ногами, совсем-совсем свежий, это ей ясно, только что прошла тут гиена, туда же пошла, куда и Игривая Оленуха – за той, значит, шла, следила… Игривая Оленуха в опасности, вот так дела!
Чёрная Ива хочет бежать за подмогой, скорее бежать – но куда она добежит, до стойбища далеко, не успеет. Хотя бы Сквалыгу назад не отправила, что же ей делать теперь, что же ей делать? Но подсказка приходит сама. Чёрная Ива замечает под кустом увесистый камень и теперь знает, что делать. Гиена вроде как одна. А их двое. Две женщины против гиены. У одной женщины в руке камень. Гиене несдобровать!
Чёрная Ива почти бежит по тропинке. Она больше не разглядывает следы, свернуть отсюда некуда, в такие заросли разве что лисица прошмыгнёт, но не женщина. Ей даже хочется закричать, предупредить подругу об опасности, но почему-то страшно кричать, страшно даже просто голос подать, ведь кто знает, что там такое, она одна тут в кустах, совсем одна…
Но кусты вдруг расступаются и образуют прогалину. Странное место. Будто буря прошла, будто смерч бушевал. Всё здесь поломано, выдрано – кто же так сделал? Буря была или звери сражались? Будто тут мамонты бились, но откуда им взяться, тем мамонтам, воскресли они, что ли? Но Чёрной Иве некогда рассуждать про мамонтов. Заметила, наконец, подругу – и ещё больше странностей стало. Игривая Оленуха стоит на коленях. Чёрная Ива опешила. Игривая Оленуха стоит на коленях и что-то бормочет, у неё ужасный вид, у неё вроде как на губах пена, ворожит, кажется, Игривая Оленуха, что-то она съела, мухоморов, наверное, съела, с духами теперь общается. Страшно Чёрной Иве, очень страшно. Её подруга – ворожея! Никогда о таком она не думала, ничего не подозревала. А теперь со страху пятится назад, покуда её не заметили. Как же может Игривая Оленуха так втайне, люди за это осудят, если узнают. Как же не боится Игривая Оленуха? Нет, надо уйти Чёрной Иве, не должна она знать про такое, а то окажется соучастницей, будто бы две колдуньи в стойбище завелись, пускай шаман с этим разбирается, а ей назад, но… где же гиена, куда та подевалась? Как могла пройти мимо Игривой Оленухи? Неужели та и гиену не заметила? Но гиена-то её заметила ещё как! Чёрная Ива резко схватилась за левую грудь, так там кольнуло. Должно быть, гиена та не простая. Колдовская это гиена, споспешница ворожеи, но как же такое возможно, не снится ли ей всё это, неужто там вправду Игривая Оленуха? Замерла Чёрная Ива, со страхом смотрит на ворожею, ни малейших сомнений не может быть – Игривая Оленуха стоит на коленях, на губах пена, а в глазах… Чёрная Ива не может сбоку заглянуть в глаза, но представляет, что там творится. Игривая Оленуха бормочет какие-то заклинания, Чёрная Ива напрягает свой слух, пытается разобрать – и вдруг слышит своё имя! Игривая Оленуха бормочет о ней. Чёрная Ива аж затряслась. Вот так дела! Камень вдруг сам выпал из руки, она и не заметила, не до того. И не услышала, как шмякнулся. Игривая Оленуха о ней ворожит. О ней и о… Львином Хвосте… Точно, послышалось – Львиный Хвост!
Трясутся поджилки у Чёрной Ивы, назад пятится, присела на корточки, за кусты зацепилась, затрещали ветки или её одежда затрещала – всё равно Чёрной Иве, не обращает внимания, главное, поскорее убраться отсюда, главное… рука её вдруг наткнулась на что-то твёрдое… неприятное. Медленно-медленно Чёрная Ива поворачивает голову и – кажется, её сердце просто выпрыгивает из груди. Гиена уже окоченела, у неё вывернуты лапы какой-то непредставимой силой, от неё пахнет смертью.
У Чёрной Ивы от ужаса выскочила душа, и она ничком повалилась.
****
Режущий Бивень проснулся рано. Чёрная Ива ещё сладко спит, а он тихо собрался и вышел.
Выйти-то вышел, а вот чем ему заняться, не может придумать. Вроде направился к Костяной яме, вроде хотел выбрать пару костей для какой-нибудь поделки, хотел – и не выбрал. Уселся под деревом, под старой липой, и словно опять заснул.
Но он не заснул. Он думает о навязчивом сне. Опять прошедшей ночью повторился старый сон. Опять он дул во сне. Куда-то дул, и сам не знает, куда. И теперь тоже не знает. Что означает этот странный сон? Когда сон повторяется несколько раз, это знак, явный знак, – но чего?.. Знак перемен… Но каких?
В небе выблеснуло солнце, торопливые облака расступились на миг, но спохватились и тут же сомкнулись опять. Тишина опустилась на землю. Не слышно ни птиц, ни близкого стойбища. Осень крадётся. Как хищник. Как львица.
Осень. И оргии. Снова вспомнились оргии Режущему Бивню. И стало совсем грустно. Ну как он отдаст Чёрную Иву? Как он отпустит? Разве так можно? Нельзя! Нет, нельзя. Он уже так возмущён, так разгневан, что это последнее слово, «нельзя», даже произносит вслух, с гневом произносит, не в силах сдержаться. И тишина вдруг отвечает:
– Что нельзя, Режущий Бивень?
Режущий Бивень вздрагивает и оборачивается. Это старейшина. Бурый Лис. Подошёл сбоку, а он не заметил, так был поглощён грустными думами – и теперь стыдно. Негоже охотнику так зевать. Недопустимо.
А старейшина остановился возле него, высокий и крепкий, ещё совсем не выглядит стариком. Такой не пропустит, как он… Очень огорчён Режущий Бивень. Но старейшина, кажется, понял его и молчит. О своём думает. Надо ответить старейшине, неуважительно так молчать, но Режущий Бивень полностью растерялся, даже не встал навстречу – и совсем не знает, что говорить.
Старейшина вдруг кладёт левую руку ему на плечо, легонько похлопывает. Почему левую? – думает Режущий Бивень и едва слышит слова.
– Молодость, молодость. Буря страстей… – старейшина говорит своим обычным голосом или… Режущий Бивень едва не трясётся – или шаман рассказал-таки про запрет, ведь Режущий Бивень нарушил запрет, спал с женой – не потому ли старейшина его выследил… что теперь будет?.. он виноват!..
Старейшина усмехается:
– Режущий Бивень учит липу трястись? Ещё рано трястись её листьям. Режущий Бивень торопится.
И опять как-то надо ответить, это же, должно быть, намёк, как-то надо сказать, что-то, по-достойному, но не может сказать Режущий Бивень, ничего не может сказать. Выдал его шаман. Теперь он попался. Попался!
Старейшина усаживается рядом. Долгий, значит, будет разговор. Но раз уселся, может, ещё есть надежда, может, не строго накажут, не станут позорить перед всем стойбищем. Хотя, в чём тут позор? В чём?!
Старейшина вроде бы хочет подняться, сделал движение, Режущий Бивень уловил и чуть не вздрогнул (неужели уйдёт?) – нет, поторопился обрадоваться. Старейшина просто устраивается поудобнее. Всё-таки долгий разговор… от вопросов своих не отступится. Уже ясно Режущему Бивню. Сразу было ясно.
– Может быть, рассказать молодому охотнику предание?
– Какое предание, Бурый Лис? – Режущий Бивень, наконец, отзывается. Предание он готов слушать. Только бы не говорить. Не отвечать.
Но старейшина как раз хочет другого:
– Пускай Режущий Бивень подскажет, о чём его грусть. И тогда Бурый Лис расскажет предание.
«Что подсказывать?» – хочет спросить Режущий Бивень, но вместо этого вдруг проговаривается, помимо воли:
– Разве всегда были оргии?!
Бурый Лис будто бы улыбается. Глаза совсем молодые, – замечает Режущий Бивень, – даже искорки светятся. А седые волосы, седая борода – это как маска, как знак старейшины. Не будет этот наказывать. Поймёт.
– Всегда были оргии, Режущий Бивень. Потому что люди живут по-другому, чем львы или медведи. Львы дерутся из-за своих женщин и медведи дерутся, а людям нельзя. Потому и нужны оргии. Чтобы выпустить силу, которая заставляет драться львов и медведей.
Бурый Лис замолчал. Режущий Бивень тоже молчит. Это он уже слышал. И не верит. Почему нельзя переменить обычай? Почему?.. Бурый Лис глядит пристально, прямо в глаза; Режущий Бивень не может выдержать этого взгляда и уворачивается. Не сказать ему вслух про перемены, не вымолвить этого слова. Да и кто послушает его?..
– Так Режущий Бивень хочет перемен? – Режущий Бивень вздрагивает от вопроса, старейшина разгадал его мысли, не зря так пристально смотрел в глаза. Разгадал! И теперь ничего не остаётся, как только признаться:
– Да, хочет.
Старейшина усмехается в бороду:
– Вся молодёжь хочет. Вся молодёжь такова. У людей, у зверей – все молодые хотят перемен. Потому что тело крепчает раньше, чем дух. И торопится стать вождём. Только тщетно торопится.
Режущий Бивень недоверчиво покачивает головой и еле заметно поводит плечами. Для себя еле заметно, но не для старейшины, не для Бурого Лиса. Этот зоркий, всамделишный лис. Зоркий и хитрый. Прищурился, прячет усмешку в уголках глаз. Режущий Бивень раздражается и уже откровенно, сознательно, качает головой.
– Не верит Режущий Бивень. Плоть Режущего Бивня не верит, – улыбается старейшина. – Тогда настала пора рассказать обещанное предание.
Старейшина устраивается поудобнее, приподнимается, проверяет под собой, нет ли там каких палочек или, может быть, муравьёв, – но ничего там нет, и старейшина с довольным видом кивает головой. Режущий Бивень просто глядит перед собой, просто глядит, но он весь в броне, весь подобрался, потому что он знает, потому что… – ну что такое может поведать старейшина, что тот может сказать, сопоставимое с Чёрной Ивой? Ничего тот не может сказать. Ничего!
– Да, – начинает старейшина. Короткое «да», будто бы сам соглашается с Режущим Бивнем – и тому вдруг полегчало, смог выдохнуть: да, знак; да, сам соглашается. Нет сопоставимого. Нет!
– Режущий Бивень знает про мамонтов. Мирный зверь, тихий. Если не трогать его, никому не вредит.
Режущий Бивень щупает языком пустоту во рту. «Тихий мамонт» туда приложился – и нет двух зубов… Но старейшина, кажется, говорит не о том.
– Разве мамонт трогает единорогов? Или быков? Никого ведь не трогает, если кто сам не лезет.
– Так, Бурый Лис. Правильно. Если не лезут с копьём или с камнем – не трогает.
– Но однажды случилось несчастье. Режущий Бивень знает, старые мамонты ходят отдельно от стада. Но когда мамонтица готова зачать, все эти мамонты быстро сходятся к ней и жестоко дерутся.
«Ну да, – думает Режущий Бивень. – Хочет сказать, что нет оргий у мамонтов, вот и дерутся между собой. Только мамонты ведь не люди. Другие они. Другие».
Однако Бурый Лис рассказывает не о том. О несчастье. И Режущий Бивень снова вслушивается.
– Случилось несчастье. И все старые мамонты, сошедшиеся в битве, погибли. Осталась в степи одна молодёжь.
«Ну и что? – хочет возразить Режущий Бивень. – И молодой мамонт прекрасно проживёт. Даже больше высокой травы ему будет. Кто тронет его? Кто посмеет?»
– Молодые мамонты тоже сильны. И никто их не тронет, никто не посмеет, кроме, конечно, людей, с позволения духов; но люди не трогали этих мамонтов. Сами мамонты стали трогать других.
– Как, Бурый Лис? Кого «других»? Кого стали трогать мамонты? Людей? – Режущий Бивень никак не поймёт, к чему клонит старейшина. С нарушением запрета это вроде бы никак не связано, и вообще… кажется,.. кажется, зря он подумал на шамана. Ничего тот не сказал старейшине. Не выдал. Но тогда чего этот хочет от него? Не понимает Режущий Бивень. Никак не понимает.
– Молодёжь всегда требует перемен. Потому что тело крепчает раньше, чем просыпается дух. Молодёжь требует перемен, а старики блюдут запреты. Чтобы всё оставалось как было. У мамонтов не стало стариков, и начались перемены. Молодых мамонтов обуяла гордыня. Они поняли, что теперь самые сильные во всей степи, и им не терпелось показать остальным свою силу и удаль. Они стали задирать всех подряд: единорогов, быков, лосей. Как старые мамонты вызывают друг друга на бой из-за спелой мамонтицы, так молодые мамонты из озорства стали вызывать на бой единорогов. И убивали тех.
Режущий Бивень удивлён:
– Как, старейшина, разве так было? Разве так может быть?
– Да, так было, Режущий Бивень. Предки сохранили об этом предание и передали нам. Даже есть место близ гор, где разбросаны кости тех мамонтов и их жертв. Люди видели, как молодые мамонты убивали единорогов, и дивились. Сначала они подбирали мясо и не очень печалились. Но потом в степи начался ужас вместо перемен.
– Какой такой ужас, Бурый Лис?.. Разве дармовое мясо это ужас?
– Убийства есть ужас. Убийства, убийства, убийства. Молодые мамонты вызывали на бой единорогов, но отвечали им только самые старые и сильные, которые не могли понять задравшихся юнцов и защищали честь своего племени. Остальные убегали. Так мамонты перебили всех старых единорогов, у тех осталась одна молодёжь – и этой молодёжи тоже захотелось перемен. Эти стали вызывать на бой быков и вскоре перебили всех старых быков, которые не удирали. Тогда молодые быки напали на оленей, и вся степь покрылась смрадом. Повсюду валялись гниющие трупы, и некому было их подбирать. Те, кто остались, те все заболели, потому что степь не могла вытерпеть такого бесстыдства, духи рассерчали, начался мор. Все умирали, один за другим. И звери, и люди, и птицы. И даже черви в земле. Казалось, конец пришёл этому миру. И всё из-за того, что молодые мамонты хотели перемен. Как их сейчас хочет Режущий Бивень. Как хочет вся молодёжь. Не ведают, чего хотят. Ведь если изгнать сейчас стариков, молодёжь тут же придумает что-нибудь новое и не станет по-старому жить, забудет обычаи предков. И тогда опять случится мор. Или что-то подобное.
Бурый Лис поднимается. Он закончил своё повествование. Режущий Бивень не очень-то верит ему, не понял он этой сказки, но когда старейшина встал, Режущий Бивень из вежливости тоже встал. Бурый Лис попробовал было заглянуть ему в глаза, но он увернулся. Хватит с него Еохора. Тот вечно зрачки разглядывает.
– Режущий Бивень не верит преданию? – удивляется старейшина. – Или слишком сильно хочет перемен?.. Тогда ему надо с шаманом беседовать.
«Нет, только не это», – испуганно думает Режущий Бивень. Хватит шамана. Достаточно! Но ему нужно как-то совладать с собой, как-то успокоиться. Надо последнее слово сказать, потому что Бурый Лис сейчас уйдёт.
– Чем же всё кончилось, Бурый Лис? Мор закончился?
Бурый Лис чуть-чуть улыбается в бороду:
– Мор закончился. Люди выжили. Потому что их старики сохранились. Люди просили предков о помощи. И тогда в степь пришли гиены. С тех пор тут и остаются.
– Гиены? – удивляется Режущий Бивень. – Раньше их не было?
– Конечно не было. Они и сейчас на зиму уходят в свои прежние места.
Да, так. Это Режущий Бивень знает. Гиены пришли и поели все трупы. Мор прекратился. Понятно. И теперь есть запрет убивать стариков и вожаков. Красивая сказка. Старую Мамонтиху они ведь убили, и старика, и вожака, никто и не вспомнил про глупый запрет. Красивая сказка.
– Бурому Лису пора идти, – вместо прощания произносит старейшина. Он ещё немного ждёт чего-то, а потом поворачивается и молча уходит.
Режущий Бивень так занят своими думами, что даже забыл поблагодарить.
****
Чёрная Ива странно очнулась. Она сидит под деревцем, прислонилась, кусты позади, впереди степной простор и вдалеке видны чумы стойбища. Вот это и странно. Она не верит своим глазам. Последнее, что она помнит, поломанные кусты, дохлая гиена с вывернутыми лапами, ворожащая Игривая Оленуха. Где это всё? Как она выбралась?
Чёрная Ива медленно поворачивает голову, осматривается по сторонам, потом пристально разглядывает стену зарослей справа от неё. Никакой подсказки. Но как же она смогла выбраться из этих дебрей?..
В одном месте вроде бы вздрогнул куст, а у Чёрной Ивы вздрогнуло в груди. Показалось, что за нею наблюдают. Но кто? Однако ей некогда рассуждать. Она поднимается на ноги и спешит прочь.
