Текст книги "Первостепь"
Автор книги: Геннадий Падаманс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 52 страниц)
Шаман пошёл по той же тропке, на которой когда-то разбрасывал камни. Куда он направился и зачем – ему самому неведомо. Авось ноги куда-нибудь выведут. Что-нибудь да случится. И тогда шаман будет знать, куда он идёт.
Вот и тот самый молодой клён. Клён стоит голый, все листья опали, но на верхней ветке сидит ворона и поглядывает на приближающегося шамана. Она его явно ждёт, Еохор вдруг это чувствует, что его тут ждут, потому он останавливается и степенно приветствует чёрную птицу. Ворона каркает в ответ один раз, «Да», она тоже приветствует – значит, может получиться разговор. Значит, должен получиться. Возможно, это и есть то самое, что так долго ищет шаман. Упорно ищет. Но теперь, возможно, нашёл.
Шаман начинает издалека. Говорит, что люди всегда помогали вороньему племени. Делились с ними пищей, не преследовали, проявляли должное уважение. И впредь так тоже будет, – заверяет Еохор, – но ворона должна непременно помочь людскому шаману.
Ворона не улетает. Внимательно слушает старика. Головой только вертит туда-сюда, как и все птицы. Но, похоже, согласна. Только шаман, чтобы увериться полностью, переспрашивает: «Согласна ли Чёрная Птица с шаманом?» Согласна. Ворона каркает трижды, что означает согласие, и теперь шаман может, наконец, высказать свою просьбу. Или даже приказ:
– На рассвете, на восходе солнца, пускай Чёрная Птица отыщет чум того из людей, кто останется. Пускай сядет на этот чум и там каркает, покуда ей не скажут, что услышали знак. Пускай так будет, и тогда шаман отблагодарит воронье племя.
Всё. Высказал. Ворона выслушала. Поворачивает голову, глядит на шамана то одним, то другим глазом. Поглядела. Теперь отрывисто каркает. Один раз. Да, согласна.
«Благодарю тебя, мудрая птица», – почтенно произносит шаман и кланяется. Теперь можно идти назад.
Вот только идти ему некуда. Нет теперь никаких планов. Наверное, он вернётся в стойбище. Или просто пойдёт к себе.
Но внезапно шаман замечает Большую Бобриху. Конечно же, она ищет его. Спешит по тропе из стойбища ему навстречу. Что-то случилось. Или опять ей кто-то нажаловался.
– Опять мой муж тут. Любимое его место. А там возле его жилища его дожидается женщина.
Запыхалась Большая Бобриха, не может сразу много говорить, не может всё высказать.
– Какая женщина? – удивляется шаман.
– Молодая. Она очень встревожена, – Большая Бобриха всё ещё тяжело дышит, устала. Потому лишнего слова не вытянешь.
– Что за женщина? – шаман хочет знать имя, ведь это так просто, скажи только имя и всё будет ясно, многое сразу же будет ясно, но Большую Бобриху не проведёшь.
– Пусть шаман поспешит. Тогда сам увидит.
Дальнейший разговор бесполезен. Шаман направляется к своему чуму, Большая Бобриха его больше не интересует.
Его ждёт жена Большеглазого Сыча, Летняя Роса. Молодая женщина, стройная, темноволосая. Её приветливое лицо и вправду сильно встревожено. Она так задумалась, что вся ушла в себя, даже не слышит усталых шагов шамана. Еохор сразу догадывается, в чём тут может быть дело. Её муж, Большеглазый Сыч, отправился в разведку выслеживать лесняков. За мужа волнуется Летняя Роса. Хорошая женщина. Хорошая жена.
– Женщина ждёт Еохора?
Она вздрагивает. Вся встряхнулась. Потом даже рукой махнула перед глазами, отогнала навязчивое. Тревогу отогнала. За мужа тревожится. А ведь красивая женщина. Приятная. Шаману приятно на неё смотреть, душа радуется. Как давеча было приятно смотреть на Макового Лепестка. Даже о деле позабыл, загляделся.
– Мой муж, – отрывисто произносит Летняя Роса, и сразу же сбилась.
– Муж Летней Росы выслеживает лесняков, – напоминает шаман.
– С ним что-то случилось плохое, – она смотрит сторону, её выразительные глаза полны неподдельной тревоги, должна быть причина.
– Женщина видела дурной сон?
– Да.
Шаман недоверчиво покачивает головой. Женщины очень мнительны. Она могла просто переесть мамоны или перед сном насмотреться на что-нибудь дурное. Еохор хочет её ободрить, но вдруг замечает, что жена Большеглазого Сыча непринуждённо положила правую руку себе на живот. Вовсе не мяса она переела. Шамана, наконец, осеняет:
– А ведь Летняя Роса готовит подарок своему мужу.
Она опустила голову, глядит на свой живот, но там ещё ничего не заметно, однако она коротко улыбается: «Да».
– Ну вот, – улыбается в ответ шаман, – в таком положении все женщины сильно волнуются. Особенно когда в первый раз. Пустые это тревоги однако.
Улыбка тут же сбегает с лица Летней Росы. Она хмурится. Хочет что-то сказать, но колеблется. Долго колеблется. Но потом всё же тихо произносит:
– Не только сон. И знак потом был плохой.
– Что за знак? – недоверчиво переспрашивает шаман. – И когда?
– Сегодня утром. На восходе солнца.
Шаман в сомнении качает головой:
– И что же такое случилось на восходе солнца?
– Ворона уселась на чум и стала каркать. Каркала, каркала и не могла угомониться.
– Ворона?.. Сегодня? – шаман больше не качает головой. Он поражён и просто впился глазами в свою собеседницу.
– Да, каркала без конца. Покуда не закричала ей: «Хватит уже! Слышу твой дурной знак!» – женщина вдруг резко закрывает лицо рукой, и шаман отскакивает в сторону, словно ужаленный. Из него сами собой посыпались вопросы:
– Как сегодня? Как каркала? Как она могла каркать заранее?
Летняя Роса убрала руку назад к животу. Изумлённо глядит на шамана:
– Заранее?.. Значит, Еохор всё-таки знает. Знает, но не говорит. Что с моим мужем? Что с ним? Он умер?
Она закрыла лицо обеими ладонями и плачет. Шаман хотел бы её успокоить, но сам так озадачен, потому даже и не знает, как приступить. Он едва раскрывает рот, как женщина его перебивает. «Мой муж погиб!» – кричит Летняя Роса, отталкивает шамана прочь и убегает. Ему остаётся только глядеть ей вслед.
Шаман сам не в лучшем состоянии. «Что же это такое?» – думает он. Духи подсмеиваются над ним. Он в полдень попросил ворону прокаркать, но та сделала это уже заранее, на рассвете. Зачем над шаманом смеются?.. Или это подтверждает важность знака? То, что надо действовать быстрее, не медлить? Слишком долго он рассусоливает.
Вдруг впервые к нему приходит совершенно дикая мысль. А если это всё только розыгрыш? Месть Нигрена за посягательство на его усыпальницу? Вдруг это всё только шутка, великая шутка про великую беду? А вслед за великой шуткой идут шутки обычные. Вот как сегодня с вороной?
Нет, не может так быть. Отгоняет Еохор нелепые мысли. Он долго шаманит. Есть у него немалый опыт. Духи, конечно, могут шутить, но не так. Нет, не так. Он давно научился понимать и чувствовать. И знает, когда духи могут шутить, а когда шутки совсем неуместны. Про великую беду неуместны. Там не было шуток. Там – правда. Или Еохор больше не шаман, а лишь свихнувшийся старик.
Старик Еохор чешет свой морщинистый лоб. Нет ему покоя. Скоро день Восставшего Солнца. Скоро они испытают орла. Наверное, тот что-нибудь подскажет. Должен подсказать. Тогда, наконец, исчезнут сомнения. Может быть.
****
Перед пещерой удивительно тихо. Ни одной птицы не слышно, ни даже мышиного шороха. Духов все побаиваются. Не тревожат понапрасну. Поодаль держатся.
А он войдёт.
Он кладёт на жертвенный камень охапку сухой полыни, потом ещё одну. Сверху – львиный язык.
Огонь долго не просыпается, потому что он не догадался взять с собой подходящую щепку, пришлось довольствоваться тем, что сумел найти поблизости. Он так усиленно трёт палочку, огневое сверло, что сейчас задымятся его ладони, гораздо раньше, чем кусок трухлявой коряги. Но всё же и коряга начинает мало-помалу дымиться и, наконец, из древесного плена выбивается нежный красный язычок. Вспыхивает подожжённая полынь, пещера заполняется благовонным дымом и оживает.
Это священное место. Сюда нельзя входить без даров. Дух Земли дышит здесь. В летний зной в пещере так холодно, что можно хранить свежее мясо не порченым до самой осени. Но зимою всё происходит наоборот. Зимой дух Земли источает тепло из своих недр. В самый лютый мороз можно спать в пещере без одеяла. Если не боязно встречи с духами.
Огонь осветил стены пещеры, и там проступили рисунки. Мамонты, олени, шаманы, охотники, лошади, волки, медведи, песцы – танец жизни степи. Режущий Бивень берёт в руку стрелу, накладывает на тетиву и хвастается перед духами предков: «Этим оружием охотник убил Пегого Льва, язык которого жертвует вам».
Духи безмолвствуют.
Сухая полынь быстро сгорает, пещера обратно погружается во тьму. Режущий Бивень останется здесь ночевать в присутствии духов предков, потому что ему нужна их поддержка, потому что он не знает, как дальше быть и где искать Рыжегривого.
В полной тьме в глубине пещеры гулко капает вода – кап, кап, кап – капля за каплей. Этот ритм завораживает, охотник прикладывает руку к сердцу и чувствует спаянность: вместе с капельным сердцем пещеры стучит его собственное, два как одно, единое, общее, целое.
Памятные картины последовательной чередой проносятся перед ним. После трёхдневного поста его привели в эту пещеру. Одного. Его вели вглубь по тёмному лабиринту, дрожащий факел в руке провожатого разрисовывал блёсткие своды тёмными кругами, и такие же точно круги плыли перед испуганными глазами юноши. Они шли без конца. Провожатый зажёг новый факел и подвёл его к смутной дыре. Он, как червяк, должен был там проползти и упасть на каменное дно, чтобы в полной тьме и в одиночестве слушать сердце матери Земли. И он лежал и слушал, как делали и другие, побелевшие кости которых каждый раз убирали, пройдя по специальному ходу. Но духи убивали не всех. Только слабых. Только нечистых. Тех, кто не сможет быть настоящим охотником. Тех, кому лучше сразу уйти и подкопить ещё силы в заоблачном мире. Другим приходили на помощь предки. Он тоже увидел блистательный свет. Человек с медвежьим лицом глядел на него из облака света. Человеко-медведь показал, куда нужно ползти, и всё время вёл за собой. Юноша полз, обдирая колени и расшибая голову о тесные своды. Он снова рождался из чрева Земли. Вырывался из её лона. И когда впереди забрезжил голубой свет, дух с медвежьим лицом растворился во тьме. Юноша выбрался к солнцу и увидел радостные лица старших соплеменников. Теперь и он был мужчиной. Духи признали его.
Потом только он узнал, что был там не один. Другие посвящаемые были недалеко. И когда он пополз, они услышали и поползли следом. Они все ползли за ним, как за вождём.
А после он снова сидел во тьме, уже с другими новыми охотниками, уже признанный, уже не один. Теперь он знал, где находится выход, но должен был слушать. Как и другие. И это было как будто бы только вчера, как будто бы только что, прямо сейчас… Темнота, полная темнота, ни зги не видать, невидимый дым щиплет ноздри, гулкие слова скачут, как козы, каменные козы, туда-сюда по нескольку раз:
– У охотника две головы, четыре руки и четыре ноги.
Они в страхе щупают головы, он, точно, ощупывает, чувствуя рядом сдержанный ужас других. Нет, одна голова, всё же одна, как и была.
– Вторая голова невидима. И другие руки невидимы. И ноги тоже. Их не потрогать в этом мире. Они – там.
Они глядят по сторонам, водят впотьмах головами, словно могут увидеть это жуткое «там». Ничего не могут увидеть. Совсем ничего. Даже кончиков собственных пальцев.
– Когда охотник в силе, ему никто не страшен. Никакой лев не нападёт, никакой зверь не посмеет приблизиться. Потому что та голова глядит сверху и всегда упредит от грядущей беды и засады. Охотник туда не пойдёт, свернёт в сторону. Или преодолеет. Те руки заранее сломят врага – и враг отвернётся, пропустит.
Кто это так говорит, трудно определить. Шаман? Дух? Какой-нибудь предок? Голос как будто кажется знакомым – но такой жуткий, словно сама пещера урчит своим каменным чревом, урчит по-человечески.
– Когда целое распадается, и одна его часть начинает бороться с другой, тогда приходит болезнь. И тогда приходит беда. Потому охотнику надлежит быть начеку. Не нарушать обычаев предков. Соблюдать все запреты. Помнить о главном. Ежели сила уходит, тогда спотыкаются ноги и слепнут глаза. Не слышат уши. Тогда копьё уклоняется. На плечи валится дерево или падает камень с горы. Ищите силы всегда.
Всегда. Последнее слово дробится, словно кремень на пластины под точным ударом, и остриё остаётся в ушах непрерывным «да-да». Да, нужно быть в силе. Да! Да!..
Картины из памяти всё-таки глохнут и незаметно перетекают в картину сна. Человек с медвежьим лицом подходит к спящему, освещая рисунки на стенах пещеры голубоватым мерцающим светом. Он указывает рукой на эти рисунки, на мамонтов, лошадей, оленей и ещё на других зверей, которых там бесчисленное множество, знакомых и неведомых. Показав их всех, человек с медвежьим лицом, не раскрывая пасти, говорит:
«У тебя хорошее оружие. Когда-то, давным-давно, людей не было в твоём мире. Люди являлись туда в обличье животных. А теперь станет наоборот. Когда люди перебьют всех зверей оружием, в кого воплотятся души животных? Те, кто были зверями, станут людьми. Люди будут зверьми в человечьем обличье. Будут думать лишь о еде и о власти. Изгадят и землю, и небо. Забудут предков. Забудут свой танец. А сердца их забудут радость. Из камня будут сердца. Забудут…»
Он просыпается вместе со словом «забудут» в обнимку. Ему трудно сообразить, что он уже проснулся, потому что вокруг него кромешная тьма без единого проблеска. И то, что казалось ему словом «забудут» – это только вой ветра снаружи, бешеный грохот, отдающийся гулким эхом внутри пещеры.
Чтобы увериться, что он вправду не спит, Режущий Бивень на четвереньках подбирается к выходу. Размах ночной бури пугает его. Ветер ревёт стадом раненых мамонтов, струи дождя хлещут розгами забившиеся во тьму скалы. Духи выпустили стихии из своих кладовых. Остановить такой ураган не сможет, наверное, даже великий шаман. Режущий Бивень заползает обратно подальше в пещеру и, свернувшись клубком, словно ёжик, хочет снова уснуть. Но неистовый вой ранит уши, от него дребезжит в голове, будто случился там камнепад, будто рассыпались вдребезги стылые мысли. Человек затыкает уши ладонями, вой проходит и сквозь ладони. И ему остаётся смириться и слушать, с содроганием слушать вселенский шум. Духи земли и неба должны высказать всё, что у них наболело. В надежде, что человек не разучился ещё понимать эту боль.
Постепенно отдалённый грохот стихает. Как-то крадучись возвращается сон. Сияет приветное солнце и звучат странные слова. Как будто чужие, как грохот ветра, но совершенно понятные. «Мы выбираем великую любовь», – говорит кто-то рядом. Возможно даже он сам. «Позади великой любви должны быть великие разрушения» – совсем странные слова, но, без малейшего сомнения, он всё это откуда-то знает. Лучше чем кто бы то ни было. Он и его отряд. Те, кто отрядились стоять рядом. Одна из тех, кто отрядилась, такая лучезарная, её радостный свет ярче солнца. Он улыбается чуть не до слёз. Или даже до слёз. Он не может отвести от неё взора. Он просто слепнет.
И тогда возвращается тьма. И в этой тьме грохочет буря. Громче и громче.
****
Пёстрый Фазан радовался во сне. Очень радовался. Он знал волшебное слово! Он даже плясал от радости, что он знает волшебное слово.
Он был внутри какой-то ограды. Своим волшебным словом он мог заставить любого зверя придти сюда, к нему, за ограду. Он командовал всеми зверями, они становились его пленниками, едва он произносил своё волшебное слово. Птицы тоже становились пленницами и не могли улететь. И рыбы. Он знал, что и рыбы не устоят перед волшебным словом, и снова плясал.
Но этому волшебному слову подчинялись также и растения. Он мог указать место, произнести слово – и там вырастало нужное дерево. А вокруг колосились нужные травы, всякие злаки – и всеми он мог повелевать.
Велика была радость у Пёстрого Фазана во сне, но он проснулся. Пёстрый Фазан отнюдь не дурак. Как и все люди, он знает, что сны составляют часть жизни. Притом весьма важную часть. Это пора, когда душа ходит в разведку и узнаёт новое. Проснувшись, люди всегда вспоминают, что видели. Это ведь просто необходимо – знать планы души. Что будет, что может случиться и должно случиться, ежели только человек сам не сглупит. Пёстрый Фазан изо всех сил пытался припомнить волшебное слово. Всё помнил: и как повелевал, и как от радости плясал, а вот само слово напрочь позабыл. Это сильно его огорчало. Постоянно вспоминалось, как он повелевал рыбой – и Пёстрый Фазан вдруг понял, чего ему надо. Несколько дней он уже почти не выходил из чума. А сегодня, наконец, придумал себе занятие. Он возьмёт острогу и пойдёт за рыбой. Добудет форели или сига, или сазана, хорошей рыбы добудет, вкусной, а дочка ему приготовит. Очень ведь хочется рыбы. Не было этой осенью путины, отменили, потому люди истосковались по рыбе. Пёстрый Фазан – точно – истосковался. Но он не лентяй. Возьмёт острогу, пойдёт и добудет.
Однако немного смущало, что он плясал во сне. Разудалая пляска как будто сулила неприятность, но Пёстрый Фазан сразу решил об этом не думать. Чему быть – того не миновать. И ежели суждено быть неприятностям, они ведь настигнут везде, хоть на рыбалке, хоть в чуме. Потому Пёстрый Фазан быстро собрался и вышел.
Утро было спокойным. Солнце ещё только вставало, зимой оно ведь совсем лежебока, не меньше, чем Пёстрый Фазан. Утро было спокойным, но небо настораживало. На полуденном небосклоне собирались шустрые тучки, предвещавшие сильный ветер и непогоду. Однако Пёстрый Фазан направлялся в другую сторону, против полудня, потому он решил, что непогода его не настигнет. Он успеет вернуться. И не просто вернуться, а с добычей. С форелью. Очень хотелось форели. Надоело одно только мясо.
Однако не только небо внушало беспокойство. Земля тоже. Снег таял (в разгаре зимы!), часто попадались лужицы, под ногами хлябало, и чем дальше Пёстрый Фазан отдалялся от стойбища, тем больше сомневался. Конечно, форель любит оттепель и, наверное, станет охотиться, подставляя себя под острогу, ведь льда на ручье нет, но сами люди в такую погоду стараются не выходить из своих чумов без крайней надобности. Противно идти, когда кругом лужи. Заскочишь, промочишь обувку, промочишь ноги – так можно и захворать. Обувка, конечно, смазана жиром, но если вдруг провалишься по колено – тогда уже ничего не поможет. Придётся тогда возвращаться. Пёстрый Фазан идёт и сомневается: неужто он не потерпит несколько дней без форели? Неужто мало другой еды? Ведь хватает. Но, с другой стороны, погода в один-два дня никак не наладится. Если ударит мороз, ещё хуже будет. Всё покроется коркой льда, как коростой, разве что детям веселье, а всем остальным только лбы расшибать. Но пока не похоже, что будет мороз. Больше похоже на то, что снег будет таять и дальше. Значит, лужи только увеличатся, станут глубже, и уже завтра будет ещё хуже, чем сегодня. Потому, если Пёстрому Фазану хочется форели, тогда нужно идти и не сомневаться. Хватит уже сомнений!
Теперь Пёстрый Фазан думает о приятном. О том, как дочка приготовит форель, как будет вкусно, очень вкусно, и дочка сама тоже обрадуется. Пёстрый Фазан улыбается. Красавицей его дочка растёт. Посмотришь тихонечко – и не налюбоваться. Ох, будет красавица. Скоро уже станет женщиной, от женихов тогда не будет отбоя, это точно. Но Пёстрый Фазан вдруг нахмурился. Вспомнился слушок, что шаман неравнодушен к его дочке. Люди так шутят. Нелепая шутка, но раздражает отца. Неужто от зависти так говорят, непонятно и… – брызнуло до самого лица, мгновенно охладило, все думы разом разбежались. Попал-таки ногой в лужу Пёстрый Фазан, покуда задумался, выше обувки попал, промочился. Вытащил сразу ногу назад, да уже поздно. Вот он и поплясал. И только сам виноват. Непростительно для охотника быть таким растяпой. Каждый свой шаг должен выверять. А он… сам виноват, только сам. И теперь нужно сушиться. Обувку сушить. Это явный знак ему. Нельзя дальше идти. Надо возвращаться. Иначе хуже будет. Пёстрый Фазан одним махом откинул все свои надежды на жареную форель и повернул назад. Сокрушаться не стал, скорее даже воспринял всё как шутку: ну случилась нелепость, ну вляпался – усмехнись над собой и забудь поскорее. Забыл. Про форель уже забыл, но про другое всё равно помнит. Почему люди шутят, что шаман неравнодушен к его дочке? Как можно так думать всерьёз? Даже для шутки так неинтересно шутить, какая же в том шутка – седой старик и девочка. Другой интерес у шамана. Какое-то дело имеет, явное дело, и что-то тут настораживает. Ведь давеча на самом деле шаман спрашивал у Пёстрого Фазана разрешения покамлать с его дочерью. Он, конечно, отказал. Как это? Разве его дочке плохо? Разве ж она на что-то жалуется? Или отец на неё жалуется? Как это так: не шамана просят покамлать, а шаман сам просит покамлать – кверху ногами такое. Говорит, о будущем хочет узнать, Маковый Лепесток, мол, может поведать ему очень важное, для всего племени очень важное, для всех людей. А другие дети, значит, поведать не могут. Только вот Маковый Лепесток. На ней свет клином сошёлся. А люди и так уже судачат, смешки пускают. Не было б этих нелепых шуток, Пёстрый Фазан, конечно бы, согласился. Раз это нужно для племени. Но теперь люди ведь сразу скажут, что это нужно для самого шамана, бес тому в ребро ударил, вот и бесится старик. К девочке пристаёт. Так люди скажут, а Пёстрый Фазан не хочет такого слышать. Не хочет – и не допустит. От возмущения он даже топнул и едва-едва не угодил и второй ногой в лужу. Остановился Пёстрый Фазан и сам рассмеялся. Над самим собой рассмеялся.
Стойбище было уже совсем рядом, подул сильный ветер с полуденной стороны, и Пёстрый Фазан почувствовал резкий противный запах. Он сморщился и даже закрыл нос рукой, но продолжил свой путь. А его путь лежал мимо помойной ямы. На дальней окраине стойбища люди всегда выкапывают глубокую яму. Туда несут отбросы, всё ненужное. Когда яма почти заполняется, люди забрасывают её землёй и покидают стойбище, переходят на новое место, потому что на старом устала земля, потому что мало стало охотничьей добычи и полезных растений. Всё это должно восстановиться, потому люди селятся на новом месте. Но происходит переселение обычно весной, иногда летом или осенью. Зимой только никто не переселяется. Вот и сейчас помойная яма уже почти заполнилась и, очевидно, весной людям предстояло переселение. Но от помойной ямы почему-то слишком сильно воняло. Ещё вчера не воняло и позавчера, а сегодня – Пёстрый Фазан подошёл поближе и ахнул. Яму размыло. Она обвалилась, и ручейки зловонной жижи растекались по сторонам. Пёстрому Фазану захотелось отвернуться, просто пройти мимо и не заметить – но нельзя было не заметить. Его злоключения продолжались. Нужно спешить теперь в стойбище и созывать людей на подмогу. Нужно засыпать зловоние, восстановить яму. Тяжкая предстоит работа и неприятная. Пёстрый Фазан грустно вздохнул. Вот почему он плясал во сне. Доплясался! Теперь придётся копаться в этой вонище, ковырять мёрзлую землю, пачкаться. «Чтоб тебя труд побрал!» – выругался в сердцах Пёстрый Фазан на яму и вдруг застыл как вкопанный. Вдруг он вспомнил свой давешний сон до конца. Вот оно, то волшебное слово – «труд». Люди не любят этого слова, им не нравится его произносить. Так именуют невыносимую ношу, от которой могут лопнуть жилы, когда что-то несёшь настолько тяжёлое, что готов свалиться с ног, почти что задыхаешься, напрягаешь последние силы и мучаешься. Понятно, почему Пёстрый Фазан не хотел его вспоминать. Плохое оно. Наверное, самое худшее. Ведь ещё этим словом называют болезнь. Но не простую болезнь, не такую, которую можно вылечить заклинаниями или травами. Трудом называют другую болезнь, которая неизлечима, против которой ничего не помогает, которая долго длится, человек мучается, чахнет, чахнет и умирает в муках. К счастью, редко случаются у людей такие болезни, почти никогда, потому и не приходится им произносить это слово. Разве что как ругательство, самое сильное ругательство, и если в ярости хочешь кого-нибудь напугать до смерти, тогда говоришь: «Да чтоб тебя труд побрал!». Пёстрый Фазан как раз так и сказал. Но таких слов люди не прощают. Это смертельная обида. Пёстрый Фазан сам уже забоялся, зачем он так крепко выругался. Яма, конечно, не человек, не соплеменник, но она тоже слышит. Всё вокруг слышит. А он так сказал, такое ужасное слово… Плохо… совсем ему плохо. Будто вправду уже труд напал, будто сам он его накликал. Недаром же снилось…
Снова замер Пёстрый Фазан. Дальше вспомнил тот сон. Кто-то ему говорил громогласно. Очень значительно говорил. Он поразился.
«Будешь трудиться, как муравей, без сна и отдыха. В поте лица своего будешь себе добывать пропитание. Будут болезни, голод и мор, и скрежет зубовный повсюду».
Что значит: «будешь трудиться»? Как муравей? Муравей почти всегда тащит ношу много больше себя. Что, будет он день и ночь таскать на спине тяжелейшие камни? Зачем? Разве он выживет из ума? Или он будет таскать день и ночь неизлечимую болезнь, от которой скрежещут зубы? И почему «в поте лица»? Разве настанет жара невыносимая, разве больше не будет зимы, а одно только знойное лето? Ужасный ему сон приснился. За что же такое наказание, разве он что-то сделал не так? Что же? Почему? Может, зря он отказал шаману в его просьбе. Неспроста ведь такой сон. И такие слова неспроста.
Схватился за голову Пёстрый Фазан. Даже про яму забыл, про зловоние. Как ему быть?!
****
Он не заметил, когда буря стихла. Он потерял счёт её натискам. Ночь как будто сменялась днём, день опять превращался в ночь под неугомонные завывания ветра, под лихую пляску дождя. Режущий Бивень, съёжившись, спал. Когда просыпался, то выползал глянуть наружу – и снова прятался в каменном чреве, потому что стихии не собирались его выпускать. Не для того смешали они день с ночью, чтобы он продолжил свой путь, как хотел. Он умерил свои хотения и терпеливо ждал. И, наконец, проснулся в полной тишине.
Снаружи блистало солнышко, торопясь высушить мокрые скалы и сырой старник, спеша отогреть продрогшие кусты и чахлые деревца. Небольшое стадо изголодавшихся коз прошло совсем рядом с пещерой и не признало охотника. Будь в его руке оружие, он мог бы поразить любую, на выбор, но его оружие осталось внутри пещеры, и когда он вернулся за ним, подходящий момент для нападения уже был упущен. Преследовать коз Режущий Бивень не захотел, потому что решил немедленно возвращаться.
Поразивший льва наконечник, который он оставил в снегу, смыло дождём. Теперь на этом месте была только куча округлых галек, однако тут же неподалёку охотник заметил пригодный кусок кремня, принесенный бурей взамен наконечника, и прихватил его с собой, предварительно отбив лишнее прицельным броском об валун. Он напился холодной воды из возникшего за ночь ручья и отправился в путь. Он думал о том, что сказал ему дух с медвежьим лицом, и его настроение было нерадостным. Духи не понимают всех людских нужд. Будто не видели на его плече шрама. Будто не знают об участи Чёрной Ивы. Разве Режущий Бивень сделал луку и стрелы для того, чтобы перебить степных зверей? Ведь он даже не стал стрелять в коз… Ведь у лесных людей уже есть такое оружие, из такого оружия хотели убить его самого – и теперь он сможет ответить. И его племя сможет ответить лесным людям. Опасения духов излишни. Как можно изгадить небо?.. Нет, по-другому нельзя поступить. Духи не понимают.
Внезапно охотник замирает. Крупный жирный медведь, рявкая, словно волк, взбирается на гору. На его пути растёт деревце – и медведь парой резких встрясок ломает берёзку, а потом начинает кружить вокруг обломка, двинулся в пляс. Режущий Бивень с большим удивлением наблюдает за зверем, даже не прячась. Но медведю не до него. Отплясав, косолапый свернулся клубком, пригнул голову к задним лапам, а передними обхватил тело с другой стороны и кубарем покатился вниз, серьёзный медведь понёсся как медвежонок.
Охотник, наконец, улыбается. Смешной медведь изменил его настроение. Опять ломает внизу деревца. Празднует не наступившую зиму. Режущий Бивень не знал, что и медведям ведома пляска Павшего Солнца. Раньше они всегда прятались в эту пору в своих глубоких берлогах. Но теперь, кажется, степь изменилась, и медведь, в отличие от духов, не опасается перемен, он приветствует их своей новой пляской. И Режущий Бивень тоже приветствует изменения неудержимой улыбкой. Пускай не будет зимы. И пускай у него будет лука. Пускай!
Он взошёл на вершину холма, за которым в ложбине осталась волчица поедать волосатого нелюдя. Он глядит вниз в надежде увидеть Подругу – и ничего не узнаёт, словно он заблудился. Противоположный склон размыло дождём, и потоки размытой земли сползли в ложбину. На её месте теперь чернеет огромное озеро грязи. Нелюдь умело похоронил своё тело, Режущий Бивень никогда не сомневался в колдовском искусстве волосатых, ему остаётся только надеяться, что Подруга успела предугадать свою участь. И сумела спастись. Он не может спуститься в ложбину, потому что завязнет в грязи или вовсе утонет.
По гребню холма он направляется в сторону реки, всё ещё стараясь заметить внизу хоть какие-нибудь следы волчицы. Но там только грязь с торчащими стволами сломанных деревьев. И земля отмечает праздник Павшего Солнца, ломая деревья. Режущий Бивень мысленно возвращается в стойбище, пытаясь представить, как празднуют люди, но от этих мыслей исходит тревога. Если буря помешала охотникам поймать орла, тогда это дурная примета. Новое Солнце не сможет услышать просьбы людей, они останутся без покровительства.
Однако у людей сохранились ещё возможности. Как раз наступил полдень, и Режущий Бивень видит, что солнце не начало подниматься. Оно не торопится. Ждёт, чтобы вернулся Орлиный отряд. Может быть, и сам Режущий Бивень успеет вернуться. Если ещё и завтра солнце не начнёт подниматься, тогда он поспеет. И будет вместе со всеми в столь важном зачинании.
Внизу в долине показалась река. Она вышла из берегов и выглядит очень сердитой. Ощетинилась волнами, пузырится от гнева. Зима лишила её ледового панциря, река не сможет теперь отоспаться.
Режущий Бивень решает держаться поодаль от злобной воды.
Встреча оказывается полностью неожиданной. Он спустился к подножью холма, преодолел глубокую рытвину и вошёл в сосновую рощицу, за которой раскинулась равнина до самого стойбища. Все его мысли уже были в стойбище, словно он одним махом прошагал полтора дня спешного пути – и тут что-то его подтолкнуло сзади, он едва не упал, но сумел-таки удержать равновесие. Он непринуждённо оглянулся. И сразу увидел Рыжегривого.
