Текст книги "Первостепь"
Автор книги: Геннадий Падаманс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)
Его встречает сырой серый день. Мальчишки метают деревянный возвратник, пытаясь сбить подвешенную на дубовом суку кость. Стайка девочек лепит снежную бабу. Катают липкие комы, наращивая до огромных размеров, потом всей ватагой громоздят один на другой. Слаженно действуют, но Режущий Бивень вдруг спохватывается, что чересчур долго наблюдает за девочками, охотнику это не подобает.
Навстречу идёт Кошачий Ус. Пожилой следопыт поймал у реки в кулёмку колонка. Режущий Бивень интересуется, нет ли вестей от разведчиков с того берега. Кошачий Ус говорит, что покамест всё тихо. Зато позади стойбища бродит усталый носорог, Режущий Бивень мог бы запросто подбить огромного зверя из своего лука, если, конечно, имеет желание. Но Режущий Бивень не имеет желания – и больше не о чем разговаривать. Больше нечего делать. Режущий Бивень удивляется сам себе. Что с ним происходит? Почему его не привлекает охота, почему он не хочет свежего мяса, почему ему даже не хочется поболтать о повадках зверей, пообщаться с другими охотниками? Вот он вылез из чума – но куда он направится?.. Ведь он не знает. Совсем не знает. Просто топает через стойбище, пройдётся до самого конца, до крайних жилищ, а потом вернётся назад и, возможно, обратно пройдётся ещё раз.
Бурый Лис окликает его:
– Режущий Бивень ночью ухлопал гиену?
– Да, Бурый Лис. Прихлопнул воровку.
Бурый Лис ещё что-то хочет сказать, но надолго задумался, Режущий Бивень не может так долго ждать. Ведь у него дело. До конца стойбища ещё так далеко. Он должен дойти, затем должен вернуться. Бурый Лис остался сзади додумывать новый вопрос. Только поздно. Режущий Бивень считает играющих девочек, потом считает свои шаги, потом снова девочек. Он не хочет много считать. Десять пальцев – и хватит. Девочек только десять, а шагов многажды десять. Но Макового Лепестка нет ведь и здесь. Где же она?
Теперь навстречу ему идёт молодая вдова. В её руке чёрный ивовый прутик. Поравнявшись с охотником, она небрежно втыкает прутик в снег, а сама отступает в другую сторону, несколько запоздало уступая дорогу. Её прищуренные голубые глаза загадочно улыбаются, она ничуть не похожа на опечаленную вдову. Режущий Бивень попал впросак. Что она хочет сказать своим прутиком? Ведь она хочет что-то сказать. Неужели у неё имеются вести от Чёрной Ивы?.. Но охотник не может разговаривать со вдовой. Да и она ничего больше не скажет. Она подала ему знак – и пускай он размышляет. Может быть, у неё с головой не в порядке… Но ему уже всё равно. Просто его ночной сон продолжается. Он ещё не дошёл до края стойбища – и намерен дойти.
Он забыл смазать кожанцы салом, и теперь мокрый снег прилипает к подошвам, чмокает при каждом шаге, мешая бесшумно идти. Не получится никакая охота и даже Лук не поможет. Режущий Бивень дивится своей рассеянности, но он так часто удивлялся уже за последние дни, что, наверное, по-другому и быть не могло. Что-то с ним происходит. Неведомый враг колдует над ним. Его душа в смятении. Он хочет надеяться, что его душа ещё при нём,.. но тогда почему он не узнаёт себя самого? Кто это хлюпает по снегу? Разве его зовут Режущим Бивнем?..
Охотник взбирается на сухой взгорок, поросший молодыми дубками немного выше пояса ростом, снимает с плеча Лук, кладёт на землю копьё. Вовсе ведь не охотиться он пришёл, а защищаться. Здесь, на этом взгорке, его место силы. Здесь может он спокойно думать. Здесь он недоступен вражьему колдовству.
Серый день неторопливо повернул на убыль. Одинокая белая чайка с криком пронеслась над головой. В щели между быстрыми тучами блеснул солнечный шар и расплылся жёлтой рыбой. Голубые поляны, расталкивая плотные облака, медленно движутся к далёким горам. Хорошее место выбрал Режущий Бивень, правильное. Его сердце бьётся спокойно, голова прояснилась. Ничего не может быть плохого под этим размашистым небом. Как бегут прочь облака, так убегают пустые тревоги. Сквозь клубы облаков прорывается неутомимое слепящее солнце. И такое же солнце надеждой горит внутри охотника. Он ни о чём не тревожится. Смыкает веки и медленно плавно погружается в сон. Солнце становится огненным львом с красными крылышками, у этого льва Режущий Бивень может спросить, кто его враг.
У льва отпадают крылышки, из морды вырастает длинный хобот. Огненный лев превращается в чёрного мамонта. Режущий Бивень, довольный ответом, раскрывает глаза.
Солнце залило безудержным светом сереющий снег. Поникшие травы расправились, пробились повсюду сквозь тающее одеяло, понаделали дыр и призывают весну.. Если не думать о постороннем, можно услышать их завороженный шёпот, на линялых буграх перетекающий в звон. Соседний бугор увенчан столпом, словно рогом единорога – с этого места душа шамана отправляется в небо во время своих путешествий. Режущий Бивень, прикрыв ладонью глаза, издалека разглядывает блестящую палку, но она не для него. Её стерегут духи шамана. Эти никого не подпустят туда, кроме как своего господина.
Вскрик воробья возвращает охотника к его думам. Он ведь запутался. Солнце указало на Чёрного Мамонта, Режущий Бивень согласен, что Чёрный Мамонт является его тайным врагом, он благодарен светилу за подсказку и всё же… Всё же он сомневается, несмотря на такой ясный знак. Солнце могло ошибиться. Его враг действовал ночью, когда солнце отправилось в Подземный мир, оно видело другого врага, не того. Как Чёрный Мамонт мог украсть его след и зачем? Чёрный Мамонт – его враг наверху, но на земле нужно искать другого. Может быть, солнце имело в виду, что Чёрный Мамонт мог бы того указать? Наверное, так. И когда Чёрный Мамонт похвалялся, как он отводил беды, разве он обмолвился, кт эти беды прежде наводил? Кого укрывал Чёрный Мамонт? Почему промолчал о враге? Никак теперь Режущему Бивню этого не узнать, разве что свидеться снова со своим «покровителем» на небесах.
Косая длинная тень крадётся по снегу. Огненный лев идёт по земле. Поначалу затаившемуся охотнику даже чудится, что само солнце спустилось вниз, обидевшись на его недоверие. Но у солнца совсем другие заботы. Рыжегривый шествует по степи. Гордый лев не глядит по сторонам, не замечает охотника. Но и Режущий Бивень не хватается вовсе за Лук, не берёт в руки копьё. Почему-то он чувствует, что лев пришёл сюда как раз для него. Лев ему что-то скажет, он только не должен упустить ни одного знака. И он не упустит.
А лев поднимается на взгорок к шаманской жерди. Странный путь и опасный. Режущий Бивень хочет даже вскрикнуть, отвлечь от опасности безалаберного зверя, но тогда… тогда, может быть, не узнает он знака. И охотник молчит, закусив губы.
Лев преспокойно подходит к жерди, никто ему не мешает, никакой дух не возмущается, не вьюжит вихрем, не гремит громом, не вспыхивает огнём. Рыжегривый небрежно обнюхивает шаманский столп и, не найдя ничего устрашающего, поворачивается к нему задом. Задирает лапу и обдаёт шест пахучей струёй. Лев бесстрашно бросает вызов чужим духам и объявляет шаманское место своим.
У Режущего Бивня кружится голова. Его руки трясутся от страха; он пытается встать, однако ноги безвольно подкашиваются. «Что делаешь, брат!» – хочет он закричать, но не может разъять уста. Он только машет трясущейся рукой: «Уходи! Уходи!», – а гордый лев по-прежнему не замечает его и не признаёт опасений. Посылает в небо булькающий от восторга рык, подтверждая, что это сделал именно он, а не кто-нибудь, не какой-нибудь человек, не какая-нибудь тщедушная гиена, а именно он, непобедимый. Неустрашимый.
Охотника начинает тошнить. Что-то внутри него перепугалось гораздо сильнее, чем стоило. Потужившись, он изрыгает трусливое и тщательно присыпает землёй. Рыжегривый ушёл своею дорогой. Еохор хочет, чтобы он убил Рыжегривого. Как бы не так! Это их личные распри. Он здесь не при чём. Ничего он не видел, ничего он не слышал. Чёрный Мамонт знает имя его врага. А Еохор не хочет назвать. Еохор ему не поможет, лев дал понять, не поможет. Может быть, сам шаман мстит ему? Потому и опасается Чёрный Мамонт. Может быть, гордый лев единственный его друг, который не побоится указать на врага. Как бы там ни было, сегодня Режущий Бивень узнал достаточно. Место силы очень ему помогло. Но теперь пора возвращаться с этой странной охоты. И почему Кошачий Ус упомянул носорога? Разве он встретил следы?.. Ещё одна загадка…
****
Дух Ге-Ний не имеет имени. Хотя, конечно, это не так. Когда человек о нём думает, он хочет его как-то назвать. Человек может назвать любой порыв ветра, любую речную волну, любое плывущее по небу облако. Такова человеческая натура – именовать. Значит, он – дух Ге-Ний. Хотя зверь подумал бы просто: «Вот он». И это было бы самое верное. Но ему приходится больше всего иметь дело с людьми, а не со зверями.
Люди рассуждают о духах добрых и духах злых. Добрый, злой – это только людские слова, от которых ничего не меняется, поскольку всё в мире пребывает в равновесии и движется по кругу. Чем больше кто-то сделает дел, называемых добрыми – тем больше кто-то другой сделает дел, называемых злыми. И равновесие сохранится. Дух выше этого, выше и вне добро-злого, он просто действует, движется, как движется ветер, дует то с заката, то с восхода, то с другой стороны. Это люди и звери определяют, откуда он дует, и нарекают один ветер добрым, один ветер злым. А ветру нет дела до пустых слов. И духу нет дела.
Люди и звери ведь так устроены. У них одна рука в равновесии с другой, и одна лапа, и одно крыло. И один глаз в равновесии с другим, и одна ноздря, и одно ухо. Даже сердца их из двух половин. Даже головы. Потому и всё происходящее делят они на две половины, на доброе-злое, а если не делят, то станут делить. Остановить этот круг – словно вычерпать море ладошкой. Но можно быть вне. Дух находится вне. У него нет половин. Потому он не делит. Так ему кажется.
Он, в общем, такой же, как человек. Только без половинок. Он тоже может создать себе тело, всякое тело, чтобы делать дела на земле. Может летать в каменной ступе. Может быть головастым, рукастым. А иногда, если нужно ему незаметно убить человека или другое животное, тогда он обычно становится тучкой раздельных песчинок. Настолько малых песчинок, что ни один человеческий глаз не сумеет их разглядеть. Разве что глаз орла. Но и глаз орла никогда не узрит не рвущихся нитей между песчинками. Сам орёл никогда не поймёт, что песчинки в крови человека и песчинки в орлином глазу могут сцепляться в один организм и расцепляться обратно. Тело этого организма незримо. Для телесных – не зримо.
Люди не позволяют миру быть. Сито внутри головы человека самое мелкое. Из-за того он видит меньше всех, меньше любого зверя, многажды меньше духа. Зато человек может сосредоточиться только на том, что он видит. На одном том. И сосредотачивается. Так сосредотачивается, что даже духам иногда завидно. Но скучно человеку. Не то что другим. Голова отгораживает его от мира и взамен придумывает своё. Такое придумывает, что и не расхлебать. От людских тайных мыслей рождаются боги и во всём потакают своим создателям. И мир уже не такой. Они только и сами не знают, какой. И дух Ге-Ний тоже не знает.
Разброд. Огромный разброд пошёл от людей. Всякий зверь на земле посылает волну. Человек посылает. Любой. Дух посылает. Повсюду. И если лев идёт, и дух его хочет поймать оленя, потому что нравится ловить, потому что для этой игры и пришёл – тогда дух говорит: «Ловись, олень!» И олень ловится. И человеческий дух говорит: «Ловись, олень!» Или что-то другое говорит. И мир это слышит. И отвечает. Дух отвечает. Дух духу. Но у человека в голове ещё есть шептун. И этот тоже посылает волну. Совсем другую. И если дух хочет выследить оленя, то этот, наоборот, ругается: надоело ему, мол, играть по чужим дурацким правилам, почему это должен он бегать, как мальчик; надо придумать, чтоб олень сам приходил, и лошадь, и бык, и коза, и растения всякие – пускай сами приходят к умному и могучему и смиренно ждут там под дверями своего часа. Так получаются две волны. Одна гасит другую. И мир в смятении. Дух в смятении. Смятенно и отвечает. Сметает в ответ. Ведь без разницы духу, что делать. Сметать – так сметать. Раз того просят – сметём старый мир.
Он жил в ущельях Подземного мира над мрачным смрадом тлеющей лавы. Будучи свободным, он был волен бродить и носиться, где пожелает, и часто скрытно витал среди людских душ, забавляясь внушением им разных мыслей. Он искусно скрывался, но однажды душа шамана схватила его. Он бился с остервенением раненого быка и всё равно проиграл. Сила была на той стороне. Его оседлали. Он стал служить силе, когда она его звала. Он как будто даже рад был служить силе. Потому что Подземный мир от него никуда не уйдёт.
Однако и сам он лишь завиток силы. Этакий всплеск, хлопок. Но шаман Еохор не только называет его Ге-Нием, он ещё умудряется видеть его. Для шамана он чаще всего выглядит маленьким человечком с дубиной на голове и с волчьими лапами. И даже не с дубиной на голове, а с боевой палицей. Этой палицей многое можно сделать, – считает шаман. В какой-то мере он прав. Но если признаться, нет и в помине никакой палицы. Ничего нет. Лишь завиток силы, мимолётный всплеск. Но шаман умеет каким-то образом присоединять этот маленький завиток к своему гудящему кольцу – и тогда получается новая сила, двойная. И шаман может в два раза больше. Может быть в двух мирах. Может видеть духа Ге-Ния с боевой палицей на голове, может видеть прошлое, может видеть будущее или, там, мир теней. Какая разница, что он может видеть. Всё равно это только названия, которые он очень ловко придумывает. А на самом деле есть лишь завитки, спирали, лучи. Паутина. Но шаман может с этим играть гораздо проворнее, когда у него на плече сидит дух Ге-Ний. Вот только плеча тоже нет, как нет и шамана. Сцепились два завитка – и получился зигзаг, забавный дракончик из огненных линий, каковых тоже нет. Призрачно существование. Кто же это тогда говорит? – вот вопрос. Дух говорит мириадами звуков, тьмой языков. Говорит с самим собой. А что есть дух? То же, что и не-дух. Ничего. Или всё.
Кем угодно может быть дух. Яркой капелькой-звёздочкой или же необъятным безмерным морем огня. Может быть пламенной пчёлкой или простым дуновением ветра. Может быть камушком, горой, вулканом или даже огромной планетой, хотя у людей нет ещё такой мысли: «планета». У людей вообще мало мыслей, куда больше действий, потому что действует дух. Когда люди изгонят его, обзовут «случаем», когда останется владычествовать один шептун, тогда дух перестанет случать их мысли со своими поступками, потому как это – не настоящее имя, мысли людей уйдут от него. Станут другими. Оболочками мыслей. Самими по себе. Но пока что дух помогает людям, хотя они зачастую и побаиваются его помощи. Но ведь должно быть равновесие. Мир не должен перекашиваться. Все люди и все животные, всё существующее и несуществующее соединено в единую паутину именно через духа. Или духов. Дух ведь может дробиться на тьму тем частей, но каждая часть в то же время и целое. Так всё устроено в этот миг. Мириады всплесков витают повсюду. Тщеславные люди хотят построить из этих всплесков рисунок, создать картину, в которой каждая линия плавно перетекает в другую и вместе образуется некий возвышенный смысл. Люди хотят видеть смысл, смесь своих мыслей наместо мира – и они скоро увидят его, этот Смысл, коли хотят. Так уж устроены люди. Смысл уже простирает над ними свою загребущую длань. Они его вызвали, и они ужаснутся. Но то – впереди. Для людей ещё впереди, поскольку у них есть и перед, и зад. У духа – нет. Или есть. В зависимости от настроения.
Дух Ге-Ний переливается красным горящим зигзагом под сводами чума. Почему-то ему надоела палица на голове. И сама голова тоже вдруг надоела. И волчьи лапы.
Шаман Еохор стоит внизу. Он хочет знать, где Увёртливый Уж, что с тем случилось. Говорит: «Отведи меня в Верхнее стойбище!» Хорошо, отведут.
Прилетает Каменная Птица. Большущая, неуклюжая и очень сильная. На самом деле, конечно, не каменная – но по-другому как назовёшь? Нельзя забегать в будущее, не по правилам. Эти люди ещё не придумали слова «железная». И, тем более, птеродактиль. Или летающая тарелка. Поэтому Каменная Птица вместо Железного Птеродактиля, так её именуют. Дива. Или, по большому секрету, раздвоившийся дух Ге-Ний, разлепившийся надвое. Одна часть осталась под сводами чума горящим зигзагом, другая сгустилась огромной Каменной Птицей, за которую и ухватилась душа шамана. Сначала уцепилась за лапу, потом подтянулась и переползла на крыло. А оттуда уже уселась на шею. Теперь можно лететь.
Они летят в клубящемся тумане. Путь неблизкий, и за ними, как всегда, увязались враждебные духи. Злыдни. Тайные страхи шамана хотят проследить, куда направляется его удаль. Душа шамана кличет союзников. У неё их достаточно. Появляется дух Спас. Этот из Верхнего мира, чем сильно гордится. Будто есть разница. Дух Спас ставит дымовую завесу в тумане, и теперь уж совсем ни зги не видать. Дух А-Рес, тоже подземный, прикроет сзади. Никакой враг не выследит. Лишь бы самим не заблудиться. Однако Каменная Птица хорошо дорогу знает. Не впервой летит. Показалось в тумане небесное стойбище, будто торосами льда огорожено, семь блестящих оград вокруг него. Еле заметная тропинка вьётся через все ограды. Каменная Птица больше не нужна. Дальше пешком идти надо.
Душа шамана идёт по тропинке, карабкается через преграды. Два грозных духа сопровождают её. Третий остался Диву стеречь. Семь преград легко преодолели, вошли в селение. Душа шамана прикинулась волком, чтобы её ненароком не узнали те, кому не следует знать. Оба сопровождающих духа тоже накинули серые шкуры. Три волка трусцой бегут по небесному стойбищу, продираются через неотстающий туман, встречные местные души дивятся странному зрелищу. Угрюмый Высунутый Язык высунулся из своего замшелого жилища, свирепо разглядывает волков, призадумался. Хотел бы начать охоту, да нет у него копья. Направился к Чёрному Мамонту. У того есть копьё. Высунутый Язык ускоренно говорит, что не место волкам в людском стойбище, пора их отвадить отселе, пора их прибить. «Хватай копьё, Чёрный Мамонт, идём охотиться, ежели не трус!»
Но волки пробежали уже сквозь небесное стойбище, достигли чума тутошнего шамана, стучатся. Вошли. Стали обратно самими собой. Кланяются все трое.
Здешний шаман неприветлив. Насупил сросшиеся брови. Долго молчит. Гости снова почтительно кланяются, душа Еохора, приложив руку к сердцу, возносит хвалу небесным людям и особенно их могущественному шаману.
Небесный шаман смягчается. Перестаёт хмурить брови. Но отвечает всё равно с раздражением:
– Зачастил к нам Еохор. Опять у него неприятности.
– Да, Великий Ведун. Ищем душу Увёртливого Ужа. Отдай нам её.
– Иди и возьми, если сможешь, – смеётся Великий Ведун, и слова его дышат презрением.
– Но где искать её, Великий Ведун? Подскажи, – просит Еохор. Небесный шаман словно бы поворачивается к нему спиной, говорит совсем в другую сторону, непонятно кому:
– Неприятности у земного шамана. Разве не знает?
Еохор знает. Догадывается. Но он знает также и тайное имя своего небесного верховода и, если понадобится, сумеет за себя постоять. Только он не хочет драки. И здешний шаман тоже не хочет, не в его интересах нарушать равновесие. Еохор проглотил уже его презрение, теперь тутошний может сказать:
– Ищи в Красном стойбище обескровленных. Твои проводники отыщут с их нюхом. Но спрячься получше. Тебя караулят твои мертвяки.
Небесный шаман становится непроницаемым. И поспешные благодарности его больше не ублажат. Еохор должен немедленно уходить. И он поспешно уходит. Но он принял к сведению предупреждение и будет теперь поосторожнее. Больше не станет он волком, из чума небесного шамана выходят трое ничем не приметных людей, обычных жителей Верхнего мира – кто может их в чём-нибудь заподозрить?.. Однако им нужно пройти мимо двоих, и один из этих двоих держит копьё, а второй чрезмерно рассержен. Он морщит лицо и злобно принюхивается, с подозрением глядит на троих незнакомцев, и когда струхнувшему Еохору уже кажется, что беда миновала, Высунутый Язык наставляет корявый палец ему в спину:
– Проткни эту падаль, Чёрный Мамонт! От неё смердит львиной мочой, разве не чуешь?
Еохор испуганно оборачивается и растопыренной ладонью пытается защититься от нацеленного копья:
– Не делай этого, Чёрный Мамонт!.. Здесь твой друг. И он знает, чего ты желаешь, – лопочет Еохор, а это и есть роковая ошибка. Высунутый Язык узнал его голос и гибкой кошкой прыгает на него, вцепляется руками в волосы, кусает зубами грудь. С его разъярённых губ стекает ядовитая слюна. Чёрный Мамонт сбрасывает оцепенение и, наконец, метает копьё. Копьё пронзает Высунутого Языка, и неуёмная свирепость сменяется поникшим удивлением. Слюна всё ещё капает из перекошенного рта, но руки уже держат воздух, кривые пальцы разжались, глаза глядят в пустоту.
Два верных духа подхватили обвисшую душу Еохора, стремительно поволокли в туман. Чёрный Мамонт очумело смотрит им вслед и всё ещё пробует что-то понять. Высунутый Язык выдернул из себя копьё, да уже поздно.
Нет никакого покоя и здесь. Всюду одно и то же. Одно и то же.
****
Зима – это время, когда можно вволю поспать. Старейшина Посылающий Огонь уже прокричал на краю стойбища приветствия солнцу, встречая утреннюю зарю, а Режущий Бивень всё ещё нежится под кипой тёплых шкур. Ещё одна ночь пробежала, ничего с ним не случилось плохого, вот только сна он не помнит. Значит, день будет непутёвым, и некуда торопиться. Возможно, завтра уже они отправятся к горным братьям, если будут на то приметы, указания духов, и если выяснится, наконец, доподлинно участь Увёртливого Ужа.
Принялись за свои шумные игры дети. Женщины сварливо готовят утреннюю еду. Стойбище загудело, как гнездо пчёл, а внутри чума Режущего Бивня царит всё та же тишина. Словно дремучий старик там поселился, а не охотник в полном соку.
Но встаёт в конце концов и ленивый охотник, вылазит из-под своих тяжёлых шкур. Ночь почти стёрла из памяти вчерашние события; то, что было вчера, уже далеко. Новый день – новая пища. Режущий Бивень хочет немного подрезать спереди волосы, потому что давно уже лезут в глаза, но никак не может найти острый бритвенный нож. Поиски в полутьме не приносят успеха, тогда охотник откидывает полог жилища, впуская внутрь свежий утренний свет, но и теперь бритвенного ножа нигде не видно.
Он выходит из чума, чтоб протереть лицо снегом, прочистить глаза от непамятного сна. Наверное, многие с неодобрением глядят на него, на лежебоку, думают, что он опустился, отбился от рук без жены, обомшел. Но он не желает долго об этом переживать. Также как и не хочет он завтракать. Просто в полуденную зарю приготовит сытный обед из сушёного мяса и на весь день вперёд наестся. А сейчас ему нужен бритвенный нож, длинная узкая полоска полупрозрачного кремня с удобной деревянной ручкой. Где же она?
Он возвращается в чум, чтобы дальше искать, но заранее знает, что ничего не найдёт. Протирая лицо, он протёр пелену перед глазами и, наконец, сообразил, что неведомому врагу показалось недостаточно его следа, враг украл его бритвенный нож с прилипшими волосинками, и теперь он полностью, с потрохами, у того в кулаке. Всё, что захочет, может сделать с ним враг, а ему совсем нечего противопоставить.
Он ещё роется в ворохе шкур, оглядывает снова и снова земляной пол, проверяет подвешенное на стенах – но это делает уже и не он, это руки его вытворяют, глаза; он же пытается усмирить ярость. Её огненные языки порывистым пламенем поглощают все его внутренности. И это только вредит. Чем больше в нём ярости, тем сильнее он уязвим, тем хуже для него. Он это хорошо понимает – но что он может поделать, когда руки трясутся от злости, а губы закушены в кровь. Он готов двинуть ногой стойку чума и обвалить, переломить – либо её, либо ногу, только что-нибудь переломить. Но переломить необходимо бесплодную ярость. Смачно сплюнув с досады, он больше не ищет, дрожащие руки обхватывают тугим кольцом звенящую голову – теперь она не лопнет. Нет больше в ней лишних мыслей. Только глухие толчки: бум-бум-бум. Пускай глаголет сердце.
В наступившей тишине, серой и безвидной, вдруг яркими узорами расцветает сегодняшний сон. Вовсе его не забыл Режущий Бивень, как можно такое забыть! Он был маленьким мальчиком, маленьким-маленьким розовым мальчиком, только что вышедшим из материнского лона. На крепких руках отец поднимал его высоко вверх навстречу восходящему солнцу. Отец торжественно говорил: «Смотри! Смотри! Это всё передаём тебе. Эту бескрайнюю степь, это бездонное небо с алой полоской зари, этот ласковый ветерок. Все эти пахучие травы, все радостные цветы и доверчивые просыпающиеся деревца. Всех этих неисчислимых зверей, бредущих по своим делам, всех этих восторженных птиц, чьи звонкие голоса наполнили синеву. Это твоё, счастливый малыш! Бери это всё! Бери!»
Так говорил отец в сегодняшнем сне. А он, маленький-маленький мальчик, дословно запоминал, чтобы когда-нибудь передать уже своему сыну. Ведь через одно лето та, кто зовётся сейчас Маковым Лепестком, обязательно родит ему сына, и тогда он непременно произнесёт на солнцевосходе эти же самые слова… Но сначала он должен выжить. И расправиться с неведомым врагом. Только холодное сердце может его спасти. Холодное сердце и твёрдая воля.
Он берёт с собой Лук и стрелы и долго размышляет, брать ли также копьё. Решает не брать. Он снарядился на лёгкую охоту, но направляется поначалу к шаману, потому что его охота начнётся там, на закатной стороне стойбища, на отшибе у кладбища.
Из чума шамана через дымовое отверстие наверху вырывается чёрный дымок и тут же, отражаясь от сосновых ветвей, бессильно пригибается к земле, расползается над последними снежными плешинами в заходящую сторону, в сторону кладбища. Плохой знак.
Режущий Бивень оставляет оружие и стучит по входной шкуре. Несомненно, внутри кто-то есть, он это чувствует, но никто не отзывается на его мягкий стук. Тогда он говорит вслух и как можно громче:
– Шаман Еохор! Режущий Бивень пришёл поговорить о важном деле!
Тишина не колыхнётся. Трижды каркнула ворона на далёком дереве… дерева не видать, но карканье так отчётливо, словно кто-то его прихватил и принёс прямо сюда… Шуршит в сухой траве полёвка, неслышно стелется дым. Кто-то шевелится внутри чума и если охотнику не отворят, то он войдёт сам, сейчас вот войдёт, сейчас…
Полог вздрагивает, вспухает, откидывается. Появляется сморщенное, скомканное лицо Большой Бобрихи. Под её отёкшими глазами тёмные бессонные синяки.
– Ты опять?.. – неприветливо ворчит она. – Входи.
Она отпускает полог, уходит вглубь чума. Полог хлопает и замирает. Режущий Бивень стоит как стоял, собирается с мыслями, что же он скажет, потом отпихивает входную шкуру, пролазит в жилище.
Внутри жилища клубится густой смрадный воздух, мерцающий свет от горящего очага высвечивает растрёпанную лежанку. Шаман Еохор лежит без движения, зарывшись в шкуры, и Режущий Бивень быстро соображает, как не вовремя он пришёл. Шаман ещё спит, так долго.
Он не знает, как быть. Хочет что-то сказать в своё оправдание, поскорее отговориться и тихонько уйти. Но Большая Бобриха нагибается над ложем и небрежно стягивает верхнюю шкуру. Её сморщенное лицо поворачивается к охотнику, бескровные губы осклизло гундосят:
– Подойди, посмотри… Ты же считаешься его другом…
Режущий Бивень подходит поближе, робко заглядывает через согбенную старуху. Грудь шамана трупного синего цвета из-за внутренних кровоподтёков, охотник от неожиданности гулко вздрагивает. Ему показалось, что шаман уже мёртв. А это ужасно! Это очень печально для всего племени и для него тоже.
Но шаман, хоть и с трудом, открывает глаза. У него почти пропал голос, Режущий Бивень скорее угадывает слова по невнятным движениям губ, чем слышит ушами:
– Убей этого льва, охотник… Или отомстит… – его веки опять тяжело опускаются, и Большая Бобриха накидывает вонючее одеяло на шаманскую грудь, а потом вперяет зрачки в лицо гостя:
– Ну, ты слышал, чего он сказал… Иди, сделай! Если только ты охотник, а не баба, как я. Что-то давно не видать твоего мужского достоинства. Не отвалилось ли? Или кто откусил? Гиена какая…
Разговор закончен. Не станет же он отвечать вредной старухе. Даже глазом не моргнёт. Режущий Бивень торопится выбраться из этого склепа, хватает Лук со стрелами и прямиком направляется в степь мимо кладбища. Ещё долго не может он отдышаться от тяжкого чумного воздуха. Очень сильно болен шаман. И старуха распоясалась. Смерть, должно быть, витает вокруг их чума. Это она пригибает к земле чёрный дым, несомненно, она. Режущему Бивню остаётся надеяться, что на него Костлявая не обратила внимания, не прислушалась к вздорным бабским словам, не перекинула свой интерес, хотя и он уязвлён колдовством. Враг, должно быть, успел навредить. Не для потехи же тот срезал его след, не для забавы утащил нож…
Ещё одна гадкая мысль приходит вдруг в голову перепуганному охотнику. Направляясь к шаману, он прошёл через стойбище, но обратно нигде не заметил Макового Лепестка. Что стряслось с этой девочкой? Почему она прячется?.. Худые предчувствия стискивают грудь, давят на сердце. Режущий Бивень не может больше идти. Его сил едва достаёт найти сухой взгорок – и он тут же плюхается в жёлтую траву.
Белая кипень облепила солнце снегом. Тучегонитель сладко дремлет под тёплым одеялом. Однако охотник всё равно знает, что уже полдень, в его животе просыпается голод. Не верящими глазами он заглядывает в котомку – но откуда там заваляться мамоне?.. Не взял. Тогда он оглядывается кругом, нет ли каких съедобных семян – нет, воробей, наверное, что-нибудь и найдёт в этой траве или грач… но охотнику нужно охотиться, непременно охотиться, коли он зовётся охотником. Режущий Бивень поднимается на ноги и осторожно осматривается по сторонам. Так близко от стойбища редко встретится дичина. Нужно идти дальше в степь. Может быть, далеко-далеко. Но ведь он без копья…
Четыре беспечных косули копытят неглубокий снег и щиплют жухлую траву. Режущий Бивень и сам не ожидал такой встречи – наверное, это отец безмолвно направил его. Ведь отец приходил к нему ночью не зря. Зря вообще никогда не приходят. Он затаивается в низких кустиках, разглядывая поджарых светло-бурых травоедов. Ничего они не чуют, и охотник ползком подбирается поближе, осторожно огибая кустарник, но ни одна из косуль не насторожилась. Не иначе, как заколдованы травоеды, не остаётся сомнений. Одна из них охотнику уже отдана, и он уверен, что не промахнётся. Бесшумно приподнимается на колени, вставляет отравленную стрелу, натягивает тетиву, отпускает – и падает ниц. Он целился в бок, но стрела не послушалась и вонзилась в ляжку ближней косуле, та подскочила, испуганно фыркнула, попробовала дотянуться зубами до злобной палки, но не получилось так изогнуться, кости ведь не кошачьи – и тогда раненая побрела прочь. Её три подружки, смирив удивление, пустились следом. Режущий Бивень мог бы спокойно ещё одну подстрелить, но как он унесёт двух косуль? Нет, он садится и может теперь передохнуть, покуда яд начнёт действовать. Раненая косуля обречена.
