Текст книги "Видессос осажден (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 29 страниц)

«Пропусти его, Храфнкель», – крикнул Маниакес.

Не говоря ни слова, халогаи отступили в сторону. То же самое сделала шеренга гвардейцев позади него. Абивард прошел мимо них в середину открытого пространства, определяемого их числом. Как макуранские полевые силы могли сокрушить имперскую гвардию и убить Маниакеса до того, как к нему добралась помощь, так и гвардейцы могли убить Абиварда до того, как его люди смогли его спасти. Маниакес кивнул, оценив симметрию.

Абивард подошел к нему и протянул руку для пожатия. Это была симметрия другого рода: приветствие одного равного другому. Единственными равными во всем мире, которых признавали Автократоры видессиан, был Царь царей Макурана.

Маниакес сжал руки Абиварда, признавая это равенство. Делая это, он спросил: «О чем говорил твой вестник – о новом солнце Макурана?» Что это должно означать?"

«Это значит, что я все еще не решил, собираюсь ли я свергнуть Шарбараз за свой счет или от имени моего племянника», – ответил Абивард. «Если я сейчас назову себя Царем царей, я лишу себя права выбора. Таким образом, я сохраню его».

"А", – сказал Маниакес. «Достаточно справедливо. Чем больше у тебя выбора, тем лучше для тебя». Он склонил голову к Абиварду. «За все эти годы ты дал мне их чертовски мало».

«Как ты хорошо знаешь, я сам в данный момент не слишком обременен выбором», – едко ответил Абивард.

«Приступим ли мы к церемонии, ваше Величество, ваша...э-э... Светлость?» С усмешкой сказал Гориос. «Чем скорее мы покончим с этим, тем скорее сможем найти какое-нибудь тихое и тенистое местечко и выпить немного вина».

«Великолепная идея», – согласился Абивард. До этого он, Автократор и Севасты тихо переговаривались между собой, в то время как имперские гвардейцы и макуранские воины вглядывались в них и пытались разобрать, о чем они говорят. Теперь Абивард повысил голос, как он мог бы сделать на поле боя: «Солдаты Макурана, вот видессианский Автократор, который поступил с нами честно и благородно. Кто для нас лучший друг, Маниакес или эта мать всех убийц, Шарбараз, Сутенер из сутенеров?»

«Маниакес!» – закричали солдаты. И снова Автократор испытал ошеломляющее ощущение, услышав, как его приветствуют люди, которые еще несколько дней назад прилагали все усилия, чтобы убить его и разграбить его город.

«Если Шарбараз, Сутенер из Сутенеров, захочет убить половину наших офицеров, что мы ему скажем?» Спросил Абивард.

Большинство мужчин в полевых войсках закричали: «Нет!» Это было единственное слово, которое Маниакес смог ясно разобрать. Другие ответы на вопрос Абиварда были гораздо разнообразнее и сливались в один большой шум. Но, хотя Маниакес не мог найти в них особого смысла, он не думал, что они порадовали бы сердце Шарбараза там, в Машизе.

Абивард задал следующий вопрос: «Тогда, может быть, нам заключить мир с Видессосом, отправиться домой и разобраться с человеком, который пытался разорить весь Макуран этой войной?»

«Да!» – закричали некоторые из воинов. Другие кричали: «Мир!» К этим крикам примешивались другие, но Маниакес не думал, что кто-то из них выражал несогласие.

«Возвращаясь домой, – продолжил Абивард, – договорились ли мы, что мы опустошим наши гарнизоны, чтобы обеспечить мир и причинить этой стране вреда не больше, чем необходимо, чтобы прокормить самих себя?»

«Да!» макуранцы снова закричали, без того искреннего энтузиазма, который они вложили в первые пару вопросов, но, опять же, без каких-либо жалоб, которые мог услышать Маниакес.

«Вот и все», – сказал Абивард Автократору. «С тем, о чем мы с тобой договорились в городе Видессос, согласна и армия. Между нами мир, и мы эвакуируем западные земли, чтобы скрепить его.»

«Достаточно хорошо», – сказал Маниакес, – «или, скорее, почти достаточно хорошо. Не могли бы вы сделать мне один подарок? – можно сказать, авансовый платеж за мир».

Абивард мог бы называть себя новым солнцем Макурана, но его лицо омрачилось. «Я выполнил нашу сделку во всех деталях», – натянуто сказал он. «Если ты собираешься добавить к этому новые условия сейчас ...»

«Выслушай меня», – вмешался Маниакес. «Я не думаю, что ты будешь возражать».

«Говори дальше». Каждая черточка на лице Абиварда выражала сомнение.

Улыбаясь, Маниакес обратился с просьбой: «Отдай мне Тзикаса. Тебе нет необходимости скрывать его от меня сейчас. Поскольку он креатура Шарбараза, ты должен быть еще более рад, что выдал его, на самом деле.»

"А". Абивард расслабился. «Да, я мог бы сделать это с чистой совестью».

Он больше ничего не сказал. Он уже показал, что хорошо говорит по-видессиански и может уловить тонкие оттенки смысла на языке Империи. Приняв это к сведению, Маниакес сказал: «Ты мог выдать его, а? Нет, ты можешь выдать его?»

«Именно так». Абивард развел руками в гневном сожалении. "Как только я узнал, что Шарбараз предал меня, я понял, что его защита от предателя больше не имеет значения – наоборот, как ты говоришь. Одна из первых вещей, которые я сделал, еще до того, как объявил собравшимся солдатам о том, что сделал Шарбараз, это послал двух человек схватить его. Я бы сам с ним разобрался, вы понимаете. Двое мужчин не вернулись. Я не видел Тикаса с того дня ".

«Он убил их?» Спросил Гориос.

«Насколько я знаю, нет», – ответил Абивард. "Я имел в виду именно то, что сказал – эти двое мужчин не вернулись. Тзикас тоже. Единственное, о чем я подумал, это о том, что он и они сбежали вместе ".

«Это нехорошо», – сказал Маниакес, сделав одно из своих лучших преуменьшений с тех пор, как занял императорский трон. «Если он сбежал с ними ...»

«Очень вероятно, что он на пути в Шарбараз, чтобы сообщить ему, что я тоже направляюсь», – вмешался Абивард. Маниакес начал свирепо смотреть: как этот парень посмел прервать его? Но если Абивард тоже был сувереном, он перебивал не вышестоящего, а равного, что, возможно, было грубо, но не лишало его величества. Абивард продолжал: «Я послал всадников за ними тремя. Если будет на то Божья воля, они разобьют их».

«А если они этого не сделают?» Спросил Маниакес. «Тзикас, пусть Скотос вечно мучает его во льдах, выбрался из большего количества неприятностей, чем кто-либо в здравом уме когда-либо попал бы».

Абивард пожал плечами. Он махнул в сторону бородатых мужчин в кафтанах, уставившихся на него из-за тонкого кордона имперской гвардии Маниакеса. «Это полевые силы Макурана. Я думаю, это лучшая армия, которую мы когда-либо выставляли на поле боя. Ты отрицаешь это, Маниакес Автократор?»

«Я был бы дураком, если бы сделал это», – ответил Маниакес. «Все мое правление ушло у меня на то, чтобы создать свою армию до такой степени, чтобы она могла противостоять вашим проклятым бойлерам». У него, наконец, были войска, которые тоже могли это сделать, но их было не так много, как собрал здесь Абивард. «Именно так», – сказал Абивард, снова махнув рукой. «Это лучшие воины всего Макурана. Поскольку это так, откуда Шарбараз, Сутенер из Сутенеров, возьмет себе подобных? Мы можем начать борьбу с ним немного восточнее, чем обычно, но что из этого?» «Что-то в этом есть», – признал Маниакес. «Кое-что, – сказал Гориос, – но недостаточно. Если тебя не беспокоит, что делает Тикас или куда он направляется, почему ты послал за ним людей?»

«Потому что я хотел его смерти», – отрезал Абивард, звуча очень похоже на человека, который станет Царем Царей. «И, – добавил он неохотно, – потому что с Тикасом и Шарбаразом никогда не знаешь наверняка, пока не станет слишком поздно».

«Я определенно узнал это о Шарбаразе», – с чувством сказал Маниакес.

"Он был хорошим человеком, или настолько хорошим человеком, насколько может быть изнеженный принц, когда он вернул свой трон дюжину или около того лет назад. Абивард вздохнул. «Двор, евнухи и женские кварталы – все работали вместе, чтобы погубить его».

«Он тоже имел к этому какое-то отношение – я имею в виду то, кем он является». – сказал Маниакес. «Мой двор такой же душный, как и в Машизе; ты видел моих евнухов-камергеров, и я не думаю, что количество женщин, из которых ты можешь выбирать, имеет такое уж большое значение».

«Ты даешь мне надежду», – сказал Абивард.

«Возьми его там, где найдешь», – сказал Маниакес. "Много раз мне приходилось самому искать его, так сказать, под плоскими камнями. Но, Тзикас, теперь… что бы Тзикас ни делал, в первую очередь это будет для себя. Пока вы это понимаете, у вас есть портрет этого человека ".

«Уверяю вас, я видел это собственными глазами», – ответил Абивард. Во второй раз он помахал рукой людям макуранской полевой армии. «Ты хочешь им что-то сказать? Я думаю, они хотели бы тебя выслушать. Времена, когда мы встречались раньше, не были временем для разговоров».

«Действительно, было не до разговоров». Маниакес фыркнул; Абивард сам не подозревал, что обладает даром преуменьшать. «Мой макуранер в лучшем случае справедлив». Абивард пожал плечами, как бы говоря, ну и что? Маниакес глубоко вздохнул и повысил голос: «Люди Макурана!» Среди воинов, ближайших к имперской гвардии, повисла тишина. «Люди Макурана!» Маниакес позвал снова. "Годами я добивался мира. Я сражался, но никогда не хотел этой войны. Шарбараз навязал ее мне – и тебе. Итак, давайте больше не будем браться за оружие друг против друга. Давайте приветствовать обретенный нами мир. Давайте погасим пламя войны, пока оно не сожгло нас всех ".

Он задавался вопросом, как это пройдет. Макуранцы были гордыми и свирепыми; они могли воспринять стремление к миру как признание слабости. Когда они замолчали после того, как он закончил говорить, он испугался, что именно это они и сделали.

Затем раздались радостные возгласы. Макуранцы сильнее давили на видессианских гвардейцев, чем когда воздух был наполнен напряжением. Они напирали так сильно, что прорвались, чего, возможно, не сделали бы так быстро, если бы они и гвардейцы применили оружие друг против друга. Они устремились к Маниакесу, Гориосу и Абиварду.

Маниакес носил на боку меч, который обычно носил в битве. Он не обнажал его: какой смысл его обнажать? На него надвигается так много макуранцев, что, если бы один из них был убийцей, парень добился бы своего. Если Тикас планировал это именно в этот момент, Маниакес был в опасности.

Ударов не последовало. Тикас, сам никогда не пользовавшийся популярностью, очевидно, не смог представить себе излияния любви макуранцев к видессианскому автократору. Маниакесу было трудно считать его тупым из-за этого. Он тоже никогда не представлял себе ничего подобного.

Макуранец, выкрикивающий его имя, схватил его за талию. Парень не пытался повалить его на землю. Вместо этого, кряхтя, он поднял Маниакеса к себе на плечи. Оказавшись там, Автократор обнаружил, что Гориос и Абивард также были повышены. Приветствия стали громче, чем когда-либо.

Макуранцы передавали двух видессиан и своего собственного почти Царя царей взад и вперед между собой. Это было бы скандально, если бы… Маниакес покачал головой. Это было возмутительно, но ему, как и солдатам, было слишком весело, чтобы обращать на это внимание. Вскоре он обнаружил, что едет верхом на одном из своих собственных охранников-халогаев, а не на макуранце. «Отпусти меня!» – крикнул он, пытаясь перекричать шум.

Халога покачал своей большой светловолосой головой. «Нет, ваше величество», – прогремел он на медленном, звучном видессианском. «Вам нужно это. Солдатам нужно это». Как будто Маниакес ничего не весил, он подбросил его в воздух паре макуранцев, которые поймали его и не дали ему разбиться о землю внизу.

Они, в свою очередь, бросили его нескольким своим друзьям. Тогда он чуть не упал; один из макуранцев в последний момент схватил его за талию. «Осторожно, Амашпиит!» – воскликнул другой макуранец неподалеку. «Не урони его».

«Я этого не делал», – ответил Амашпиит. «Я не буду». Парень, который предупредил его, помог ему снова поднять Маниакеса над ними. Затем они вдвоем – и другие нетерпеливые, кричащие, ухмыляющиеся макуранцы – снова подбросили Автократора в воздух.

В ходе своих диких странствий он прошел достаточно близко к Гориосу, чтобы крикнуть: «Если бы Камеас увидел меня сейчас, он упал бы замертво». Его кузен рассмеялся – или ему так показалось, хотя толпа унесла его прочь почти прежде, чем он смог убедиться.

Наконец, когда он был уверен, что каждый бойлерный подбросил его в воздух по крайней мере один, а большинство – два, три или четыре раза, его ноги коснулись земли. Пара ближайших к нему мужчин, вместо того чтобы схватить его и швырнуть на очередную ухабистую дорогу, помогли ему выпрямиться. «Я благодарю вас», – сказал он им совершенно искренне.

Кто-то выкрикивал его имя: Абивард. Должно быть, по счастливой случайности, макуранский маршал остановился неподалеку от него.

«Ух ты!» – Воскликнул Маниакес, когда они снова взялись за руки. «Как часть нашего ритуала коронации Автократора, его солдаты поднимают его на щит, но потом они не разбрасывают его повсюду».

«Это тоже не было частью нашего ритуала», – ответил Абивард. «Просто кое-что произошло. Знаешь, такова жизнь: одно проклятие следует за другим».

«Я бы не назвал это проклятием», – сказал Маниакес неосмотрительным тоном. «Скорее... интересно. Есть хорошее слово». Он огляделся. «Что случилось с Региосом? Они бросили его на переправу для скота?»

Он и Абивард – а вскоре и мужчины вокруг них – возвысили голоса, зовя его кузена. Региос оказался настолько далеко от них, насколько мог быть, оставаясь на том же пляже. Когда они, наконец, воссоединились, Севастос сказал: «Теперь я знаю, что чувствует лошадь, когда на ней впервые ездят верхом. Сплошные прыжки и жесткие приземления – у нас есть имперский массажист?»

«Я никогда не просил об этом, – сказал Маниакес, – но один из евнухов или другой будет знать, кто лучший в городе». Осматривая свое тело, он понял, что у него будут синяки и язвы в некоторых необычных местах. «Мой кузен, это неплохая идея».

Абивард вернул разговор к насущным делам. «На данный момент мы друзья, ты и я, ты и моя армия», – сказал он. «Если мы, макуранцы, собираемся покинуть западные земли, нам лучше сделать это быстро, пока держится наша дружба. Сделаете ли вы, в свою очередь, все возможное, чтобы снабжать нас во время путешествия, или вы поймете, когда мы возьмем то, что нам может понадобиться в сельской местности?»

«Поскольку Видессос не удерживал большую часть западных земель с тех пор, как я стал Автократором, я не знаю, что я могу сделать, чтобы пополнить ваши запасы», – сказал Маниакес. «Что касается другого, ты знаешь разницу между реквизицией и грабежом, или я надеюсь, что знаешь».

«Конечно», – сразу же ответил Абивард. «Реквизиция – это то, что вы делаете, когда кто-то наблюдает за вами». Он склонил голову к Маниакесу. «Поскольку мы друзья – на данный момент – и поскольку вы будете наблюдать, мы подадим заявку. Вас это устраивает?»

Маниакес открыл рот, затем снова закрыл его, поняв, что ему нечего сказать. В кои-то веки он встретил равного себе в цинизме, присущем правлению или стремлению править великой империей.

Позже, плывя обратно в город Видесс, Регориос заметил: «Смердис, царь царей, нам не подходил, поэтому мы помогли макуранцам избавиться от него и посадить на трон Шарбараза, царя Царей. Шарбараз оказался опаснее, чем Смердис мог себе представить, а это означало, что он нам тоже не подходил. Так что теперь мы помогаем макуранцам избавиться от него и посадить на трон Абиварда, царя царей, или как он там себя в конце концов называет. И Абивард может оказаться...» Он позволил Маниакесу закончить прогрессию за себя.

«О, заткнись», – громко и искренне сказал Маниакес. Гориос рассмеялся. Автократор тоже. Они оба казались нервными.

Видессианская армия проводила учения на лугу у южной оконечности городской стены. Солдаты скакали верхом, метали дротики и пускали стрелы с коней в тюки соломы с большим энтузиазмом, чем Маниакес когда-либо видел от них. Иммодиос сказал: «Им не понравилось сидеть взаперти во время осады, ваше величество. Они хотят быть на свободе и действовать».

«Я вижу», – сказал Автократор. «Они бы так и поступили в Машизе, если бы только Шарбараз не оказался умнее, чем мы думали». Комментарий Гориоса пронесся у него в голове. Он решительно проигнорировал его. Если бы Генезий не сверг Ликиния, Шарбараз был бы достаточно хорошим соседом для Империи Видесс. Поскольку никто не собирался свергать его … Он рассмеялся, хотя это было не очень смешно. Он знал, как ему повезло, что он остался на своем собственном троне.

Иммодиос сказал: «У нас не будет такой численности, как у бойлеров, когда мы перейдем в западные земли».

«Я знаю, что мы этого не сделаем», – ответил Маниакес. «Их армия тоже будет увеличиваться по мере продвижения, потому что они добавят к ней войска гарнизона. Но это замедлит их продвижение, уменьшит вероятность того, что они нападут на нас: не то чтобы они уже не нацелены на Шарбараз. И, кроме того, я ожидаю, что мы наймем несколько наших людей, как только доберемся туда.»

«О, да, без сомнения», – сказал Иммодиос, «люди, которые раньше были видессианскими солдатами, но которые зарабатывали на жизнь бандитами и разбойничьими делами, пока макуранцы удерживали западные земли. Те, кто может вспомнить, кем они были раньше, будут достойны того, чтобы их иметь. Остальные ...»

«Остальным в конечном итоге не хватит руки или, может быть, головы», – вмешался Маниакес. «Это будет то, чего они заслуживают, и это поможет лучшим вспомнить, кем они должны быть».

Он пустил свою лошадь шагом. Антилопа была рада убежать, рада встать на дыбы и ударить подкованными копытами, рада остановиться и стоять твердо, как скала, пока Маниакес расстреливал половину колчана стрел в мишень из тюков сена. Поскольку другие всадники уступили дорогу Маниакесу, Антилопа был убежден, что их лошади уступили дорогу ему. Насколько знал Маниакес, они уступили.

Маниакесу тоже нравилось подвергать себя испытаниям. Пока он был верхом на Антилопе, используя свое тело так, как его учили делать с тех пор, как он себя помнил, ему не нужно было думать о том, как лучше всего выгонять макуранцев из западных земель. Ему не нужно было помнить о том презрении, которое испытывала к нему городская толпа и большая часть церковной иерархии. Ему не нужно было ни о чем думать, и он этого не сделал. Его тело делало то, что требовалось, не беспокоясь об этом.

Он пришел в себя некоторое время спустя, придя в сознание, когда Антилопа начала тяжело дышать. Его следующей сознательной мыслью было изумление от того, как далеко солнце продвинулось по небу. «Я уже немного этим занимался», – заметил он Иммодиосу.

«Да, ваше величество, вы это сделали». Иммодиос был трезвомыслящим человеком, и в его голосе звучало мрачное одобрение. Если Маниакес и считал что-то более важным, чем подготовка к войне, то он не знал, что это было.

Остановившись, Автократор понял, как он устал. "Завтра я тоже буду коченеть и болеть, – проворчал он, – даже если это не от того, что меня разбросало по всему ландшафту. Я делаю это недостаточно часто, чтобы оставаться в должной форме ". После минутного раздумья – мысль, вернувшись, не будет отвергнута – он добавил: «Я тоже не так молод, как был раньше». У него был соблазн снова начать тренироваться, прогнать эту мысль. Но нет. Альтернативой старению было не становиться старше, что было еще хуже.

В сопровождении отряда гвардейцев Маниакес подъехал к Серебряным воротам, а затем вернулся по Средней улице в сторону дворцового квартала. Стражники были там только для того, чтобы защитить его. Они не обращали особого внимания на продавцов горячего вина и шлюх, писцов и воров, монахов и нищенствующих, которые заполняли улицу, но толпы замечали их. На данный момент они были ближе всего к параду, который проводил город Видесс, что само по себе делало их достойными внимания.

Несколько человек, среди прочих анонимных, выкрикивали непристойности в адрес Автократора. Он проигнорировал их. У него было достаточно практики игнорировать их. Несколько человек в синих одеждах священнослужителей тоже повернулись к нему спиной. Агафий мог бы даровать ему разрешение, но ему не хватило воли к церковной гражданской войне, для чего потребовалось бы навязать это духовенству. Маниакес также проигнорировал презрение священников.

И затем, к его удивлению, одетый в синее одеяние человек, стоявший под колоннадой, поклонился ему, когда он проезжал мимо. Некоторые священники признали устроение Агафия, но немногие до этого момента были готовы сделать это публично. Автократор ждал, что какой-нибудь разгневанный ригорист, мирянин или священник, швырнет в этого парня булыжником.

Ничего подобного не произошло. Возможно, через фарлонг дальше по Миддл-стрит кто-то крикнул: «Скатертью дорога этим макуранским ублюдкам, ваше величество!» Парень помахал Маниакесу.

Он помахал в ответ. Он всегда надеялся, что успех на войне принесет ему признание. До недавнего времени у него не было достаточного успеха на войне, чтобы подвергнуть идею испытанию. Возможно, несмотря на более ранние заявления об обратном, в конце концов, это было правдой.

Кто-то выкрикнул непристойную шутку, в которой предположил, что Лисия была его собственной дочерью, а не двоюродной сестрой его возраста. На мгновение ему захотелось выхватить меч и напасть на невежественного крикуна так же яростно, как он практиковался ранее днем. Но он удивил своих телохранителей, да и самого себя тоже, запрокинув голову и вместо этого рассмеявшись.

«Вы в порядке, ваше величество?» – спросил один из халогаев. «Клянусь благим богом, я в порядке», – ответил он. «Некоторые из них все еще ненавидят меня, да, но большинство из них – дураки. Те, кто знает, что я сделал, знают, что я поступил не так уж плохо». Он подумал, что это был первый раз, когда он не только сказал это, но и поверил в это.

«То, как человек судит о себе, лежит в основе вещей», – сказал северянин с уверенностью, которую обычно демонстрировал его народ. «Человек, который позволит тому, как другие судят о нем, изменить то, как он судит о себе, – это человек, чьему суждению нельзя доверять».

«Если бы только это было так просто», – сказал Маниакес со вздохом. Халога уставился на него, широко раскрыв светлые глаза в совершенном непонимании. Для него это было так просто; для халогаев мир казался простым местом. Маниакес видел это гораздо более сложным, чем он мог когда-либо надеяться понять. В этом, даже если не в крови, он был очень похож на видессианина.

Халога пожал плечами, явно выбрасывая этот вопрос из головы. Маниакес беспокоился об этом и переживал всю обратную дорогу до императорской резиденции. Он предположил, что там и он, и его гвардеец были верны созданным ими картинам своего мира. Но кто из них был прав? И как ты мог судить? Он не знал.

Видессианские солдаты начали высаживаться с торговых судов на пляжи неподалеку. Моряки начали уговаривать лошадей покинуть баржи и корабли, на борт которых они незадолго до этого уговорили животных сесть. Им было трудно запрячь лошадей; им было трудно их снять. Проклятия, некоторые горячие, как железо в кузнечном горне, но более смиренные, взмыли в утреннее небо.

Невдалеке в ожидании стоял отряд макуранской тяжелой кавалерии, наблюдая. Когда Маниакес с Лисией под руку и Регириосом за спиной спустился по сходням с "Обновления " на песчаную почву западных земель, макуранцы приветственно вскинули свои копья.

Гориос тихонько присвистнул. «Вот мы и приземлились в западных землях под наблюдением бойлерных», – сказал он с медленным удивлением.

«Я никогда не думал, что это будет так», – согласился Маниакес.

«Нет», – сказала Лисия. «В противном случае ты заставил бы меня оставаться в Обновлении , пока ты не отбросишь их с того места, где приземлился».

Это была обида? Вероятно, подумал Маниакес. Он взглянул на выпирающий живот своей жены. «Ты был бы сейчас не в лучшей форме, если бы не стрелял из лука или метал дротики с лошади», – заметил он.

«Полагаю, что нет», – признала Лисия. Тоном, предполагающим, что она пыталась быть справедливой, она продолжила: "Ты используешь такого рода оправдания реже, чем наседки, из всего, что я видела и слышала. Ты не оставляешь меня, когда отправляешься в поход ".

«Я никогда не хотел оставлять тебя позади, отправляясь в поход», – ответил он.

Единственный макуранец в полном вооружении выехал навстречу видессианцам. Все, что Маниакес мог видеть из его плоти, были ладони его рук, его глаза и небольшая полоска лба над этими глазами. Железо и кожа покрывали все его тело, от перчаток, закрывающих пальцы, до кольчужной вуали, защищающей большую часть лица.

Подойдя к Маниакесу, он заговорил на своем родном языке: «Ваше величество, вы знаете, что предатель Тикас бежал из нашего лагеря в сопровождении двух других, которых он подговорил к измене».

«Да, я знаю это», – ответил Маниакес. Доносящийся из-за металлической завесы голос макуранца тоже приобрел железные нотки. Слышать его слова, не видя его губ, приводило в замешательство; это было почти так, как если бы он был развоплощен и оживлен с помощью колдовских искусств. Но все это меркло перед возможным смыслом его послания. «Я знаю это», – повторил Маниакес. «Ты хочешь сказать мне, что поймал сына шлюхи?»

"Нет, ваше величество. Но один из патрулей, высланных Абивардом, царем царей, да продлятся его дни и увеличится его королевство – "Хотя Абивард еще не претендовал на королевский титул Макуранера, этот солдат делал это за него. «... убил своего сообщника. Негодяй теперь стоит перед Богом для отправки в Пустоту». «Это хорошие новости, хотя и не такие хорошие, как я надеялся», – сказал Маниакес.

«Подожди», – вмешался Гориос. «Этот патруль поймал только одного из тех, кто отправился на запад с Тикасом?» «Именно так, повелитель», – ответил макуранский посланец. Маниакес понял важность происходящего так же легко, как и его двоюродный брат. «Они разделились, чтобы вашим людям было труднее поймать их, – сказал он, – и чтобы им было легче передать сообщение в Шарбараз. Это нехорошо». У Тикаса был способ сделать свою жизнь – и, очевидно, жизнь Абиварда тоже – трудной.

«Абивард судит об этом так же», – сказал макуранец. «По его мнению, он сочтет, что навсегда избавился от Чикаса, когда увидит голову предателя на шесте – при условии, что она не ответит, когда он заговорит».

«Мм, да», – сказал Маниакес. "Если кто-то и мог это провернуть, то именно Тикас. Ваша задача в любом случае одна и та же: независимо от того, доберется Тзикас до Машиза раньше вас или нет, вам все равно придется победить Шарбараз ".

«Это тоже правда, ваше величество», – согласился посланник. "Но я могу переплыть Тутуб голым, или я могу переплыть его, или попытаться переплыть его, в моем корсете здесь. Легче переплыть его голышом, так как застать Шарбараз врасплох также проще ".

Теперь Маниакес кивнул, признавая правоту. «Тогда, чем быстрее будет действовать Абивард, тем больше у него шансов сделать это».

«И снова я думаю, что ты говоришь правду», – сказал макуранец. «Большая часть его армии уже направилась на запад». Он махнул в ответ своим товарищам. «Мы – почетный караул для ваших людей, и силовой коврик может причинить вам вред, если вы пойдете против заключенного вами соглашения. В конце концов, вы видессиане».

«Мы ваши товарищи в этом, поскольку это работает на наше благо так же, как и на ваше», – сказал Маниакес.

Макуранец кивнул; это была логика, которую он мог понять. "И мы твои товарищи. Знай, товарищ, что мы всегда будем следить за тобой, чтобы убедиться, что мы остаемся друзьями и ты не пытаешься занять положение, при котором сможешь причинить нам вред ".

Маниакес улыбнулся ему, не слишком любезно. "Даже после того, как ты изгнал наши армии из западных земель, мы всегда наблюдали за тобой. Мы будем продолжать это делать. И передай Абиварду от моего имени, что я не тот, кто причинил ему вред, и я не тот, кто намеревается причинить ему вред ".

«Я передам твои слова в том виде, в каком ты их произносишь». Макуранец поскакал обратно к ожидавшим его силам тяжелой кавалерии.

Лисия вздохнула. «Я бы хотела, чтобы мы научились доверять друг другу».

«Сейчас мы продвинулись дальше, чем когда-либо прежде», – ответил Маниакес. "Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что мы продвинулись настолько далеко, насколько это было возможно. Абивард может присматривать за мной, я буду присматривать за ним, и, возможно, мы сможем продлить мирное существование двух поколений вместо одного. В любом случае, на это стоит надеяться ". В подтверждение этой надежды он нарисовал солнечный круг над своим сердцем.

Местность неподалеку несколько раз подвергалась боям и выглядела так. От многих маленьких фермерских деревень остались лишь обугленные руины, многие поля заросли сорняками, потому что крестьяне, которые должны были на них работать, погибли или бежали. Вид обломков того, что когда-то было процветающими сельскохозяйственными угодьями, опечалил Маниакеса, но не удивил его.

Что действительно удивило его, так это то, насколько нормальными казались вещи, как только его армия отошла от районов, разоренных войной. Видессианское войско двигалось позади и немного севернее армии Абиварда; если бы оно последовало непосредственно в тыл макуранцам, то обнаружило бы, что земля в значительной степени выедена до того, как оно прибыло.

Как бы то ни было, квартирмейстерам, приданным видессианской армии, было труднее обеспечивать ее продовольствием, чем они ожидали. «Проклятым крестьянам стало известно, что мы в пути, ваше величество», – возмущенно сказал один из них, « и они направились к ближайшим холмам, которые смогли найти. И что еще хуже, они уводят с собой весь свой скот и закапывают зерно в землю в банках. Как же тогда мы должны его найти?»

«Магия?» Предположил Маниакес.

Квартирмейстер покачал головой. «Мы пробовали это, ваше величество. Это бесполезно. Страсть – враг магии. Когда крестьяне прячут свою еду, они не думают по-доброму о людях, от которых они ее прячут ...» «Интересно, почему это так», – сказал Маниакес. «Я не знаю», – ответил квартирмейстер, показывая, что он больше подходит для подсчета мешков с бобами, чем для понимания людей, которые их выращивали. «В конечном итоге, однако, у нас не так много, как хотелось бы». «У нас достаточно?» – Спросил Маниакес. «О, да, достаточность», – фыркнул квартирмейстер, – «но мы должны придумать что-то получше». Даже в вопросах снабжения он хотел извлечь выгоду.

«Достаточности будет, э-э, достаточно», – сказал Маниакес. "В конце концов, если все пойдет так, как мы хотим, после этой кампании – которая даже не является боевой кампанией – мы вернем западные земли. Если мы не сможем получить излишек после восстановления всей Империи, этого времени будет достаточно для беспокойства ". Кивок квартирмейстера был неохотным, но это был кивок.