Текст книги "Тайна кода да Винчи"

Автор книги: Гарольд Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

Глава XCIV
БУКВЫ

– Тебе нехорошо? – забеспокоился я, и по-настоящему, как-то странно и необычно для себя.

– Да, что-то неважно, – сказал Дик. – Холод внутри. Но ничего, ничего. Пройдет. Не обращай внимания. Я вот все думаю, может быть, Код да Винчи все-таки каббалистический? Дружил же Леонардо с Джулиано Медичи, а тот считался настоящим каббалистом.

– Думаешь?… – протянул я.

– Помнишь, я про ДНК рассказывал?

– Что буквы в еврейской азбуке – это некое ДНК мира?

– Да, – подхватил Дик. – И тут странные совпадения… ДНК человека – это комбинация всего лишь четырех нуклеотидов – Аденин, Гуанин, Цитозин и Тимин. А Каббала учит, что первая буква еврейского алфавита – алеф – означает Бога, как я тебе уже говорил. И состоит она из четырех других букв – йод, вав и два хе. Но еще каббалисты говорят, что если эти буквы расположить крестообразно, то получится символ Адама – первого человека.

– Крест – это жертва, – прошептал я и почувствовал, как по моему телу пробегает дрожь. – Символ Адама, первого человека. Агнец…

– Вот, – Дик и не расслышал моих слов, он уже достал из кармана куртки блокнот и принялся чертить схему. – Йод -

мужское начало, вав – женское, два хе, обозначающих продолжение рода, – в блокноте Дика появился крест, составленный из четырех букв. – А можно и звезду Давида нарисовать…

И Дик нарисовал два перекрещенных треугольника – мужской, смотрящий вверх, с буквой йод на вершине, и женский – смотрящий вниз, увенчанный буквой вав.

– А можно прочесть и как у манихеев принято, – задумчиво сказал Дик. – Треугольник, направленный вверх, – божество, направленный вниз – материя.

– Буквы хе, обозначающие продолжение рода, получились по бокам, – сказал Дик, глядя на плоды своего труда. – Как два брата-близнеца… Правое и левое, свобода и необходимость.

– Дик, треугольник, направленный вверх…

– Да. Это Божественное, – подтвердил Дик.

– Дик, треугольник, направленный вверх!

– Что?…

– Иисус Христос на Тайной Вечере! – я был потрясен этой мыслью. – Треугольник, направленный вверх! Божественное…

Мне казалось, я начал читать тайное послание картин Леонардо. Он словно бы говорил нам – у Христа Божественная сущность. Не человеческая, но Божественная!

– А брат, Дик?! – прошептал я. – Брат-близнец – человек?

– Ну да, наверное, – пожал плечами Дик. – Витрувиан-ский человек.

Я вспомнил вдруг слова долговязого преподавателя, взывавшего к своим студентам перед Санта-Мария делла Грацие: «Леонардо смотрел на своего "Витрувианского человека" – распятого на кресте материи и колесованного духом – и понимал, во что человек превратит свое будущее. Все последние годы своей жизни Леонардо рисовал картины Потопа, картины гибели человечества. И сейчас вы увидите фреску "Тайная Вечеря". Это главная картина Леонардо. В каком-то смысле это его Страшный Суд…»

– Что, витрувианский человек? – переспросил я.

– Их двое, – пояснил Дик. – Один символизирует материю – он в квадрате, стоит ровно, раскинув руки, как распятый. А другой – в круге, он Божественное символизирует. Круг – это символ Вселенной, Бога.

– Дик, ты услышал, что ты сказал?… – у меня потемнело перед глазами.

– Услышал, но ты посмотри сюда, – не унимался Дик, сам увлекшийся своим рассказом. Теперь он принялся рисовать таблицу. – Это еще не все! Вот этот код этбаш – одиннадцать букв слева направо, и вторые одиннадцать – справа налево. В книге Дэна Брауна был английский алфавит, но должен быть иврит. Вот как это выглядит…

– Видишь? – спросил Дик, заговорщицки показывая мне на первый столбец.

– Что?…

– А-а! – спохватился Дик. – Забыл сказать! Буква тау – двадцать вторая, обозначает крест. Первая – алеф – Бога, а последняя, то есть стоящая в таблице этбаш прямо под ней, – крест. И теперь добавь сюда, что алеф – это крест, состоящий из йод, вав и двух хе, обозначающих человека, и ты получишь сумасшедшую конструкцию! Во как!

– Дик, ты понимаешь, что ты сказал?… – у меня перехватило дыхание.

Получалось, что алеф и тау – парные буквы. Близнецы! Но одна обозначает Бога в человеческом образе, а другая – распятого человека!

– А что? – испугался Дик и уставился в собственную таблицу. – Ничего особенного. Они так играют буквами. Постоянно. В этом вся Каббала и есть – двигаешь буквы с одного места на другое, с одного на другое… А что?

– Дик… – прохрипел я, превозмогая глоточный спазм.

– А что? – Дик растерянно смотрел на меня, искренне не понимая причин моего состояния, и продолжал оправдываться: – Я тебе рассказывал только про апокрифические Евангелия детства. Так там, например, есть история про то, как Иисус, еще мальчиком, учил раввинов, как правильно читать букву алеф и каков ее смысл…

– Учил букве алеф?! – я закашлялся.

– Да. А что?… – недоуменно кивал Дик. – Это в так называемом «Евангелии детства от Фомы». А что?

– Евангелие от кого?! – прошептал я, чувствуя, как теряю сознание.

Перед моими глазами, словно это происходило прямо сейчас, пронеслось воспоминание – синьор Вазари обращается к Дику, принявшему апостола Фому за близнеца Иисуса: «"Фома", в переводе с арамейского языка, значит не что иное, как "близнец". Но произошла банальная ошибка – близнеца стали называть Фомой, а Фому – близнецом».

– От Фомы… – Дик схватил меня за плечи, потому что тело мое поехало вниз. – А что?!

– От близ-не-ца! – мне казалось, что сейчас от этого спазма, от этого удушья у меня глаза вылезут из орбит.

– Господи! – Дик в ужасе уставился на свою таблицу. – И правда, апостол Фома не мог написать «Евангелие детства». Откуда ему было знать детство Иисуса? Это ошибка, это Евангелие не от Фомы, это Евангелие от близнеца!

– Кого распяли, Дик?… Кого распяли?! Бога не могли распять…

– Что?! – пробормотала проснувшаяся из-за возникшей суматохи Франческа.

– Анна – это не Анна, – хрипел я, – она не женщина, Анна – ангел. Все то же, что «В скалах». Все то же… Богородица защищает сына. Брат-близнец – агнец… Человек – агнец… Его распяли…

«Вы хотели свободы воли? – я снова услышал внутри своей головы голос. Тот самый, что звучал во мне, когда я стоял завороженный перед "Тайной Вечерей". – Вы хотели быть Царями Земными? Что ж, Я не прятал от Адама плоды Древа Познания, Я не буду прятать от вас и тело Иисуса. Делайте что хотите. И по делам вашим да будет вам»…

– Это они жертвы…– прошептал я. – Ибици груэс…

Глава XCV
СОБАКА

По истечении трех недель Джованни потребовал от Леонардо каких-то результатов его работы как анатома.

Да Винчи собрал свои рисунки, записные книжки и поднялся в кабинет кардинала.

Хоть работа еще и не была закончена, ее результаты все равно впечатлили Медичи.

– В теле женщины имеется особая камера, полый мускульный мешок. После соития с мужчиной она может зачать и вынашивать плод. Беременность длится около восьми месяцев, – Леонардо показал рисунок. – Плод располагается вот так. Он сжат со всех сторон и соединен с матерью общим сосудом, пуповиной, которую во время родов перерезают.

– Почему же одни женщины зачинают, а другие нет? – спросил кардинал, морщась.

– Я не могу с точностью судить об этом, но полагаю, это происходит из-за несовершенства их утробы, – да Винчи показал другой рисунок. – Я много раз обращал внимание на то, что у здоровых, пропорционально сложенных, красивых людей и внутренние органы расположены со строгой симметрией и изяществом. Они так же пропорциональны и хорошо развиты, как и все тело внешне. Если же у человека имелось какое-то уродство, горб, к примеру, то и внутренние органы его были сдавлены, деформированы и оттого слабы.

– Я слышал, горбуны отличаются большой силой, – заметил кардинал.

– Но не здоровьем, – покачал головой Леонардо. – Их кости искривлены, а грудная клетка вдавлена. От этого сердце зажато. Они с трудом переводят дух и могут умереть от усталости, если нагружать их физической работой слишком долго. Я доказал это на примере одного каменотеса. Он был горбат и внезапно умер. Причиной тому стало его слабое сердце. Вероятно, женщины, которые не могут зачать, имеют слабую утробу, не способную выносить ребенка.

– Хм… – Джованни встал и начал ходить из угла в угол. – То есть вы хотите сказать, мессере да Винчи, что мона Панчифика не способна произвести потомство?

– Скорее всего, – кивнул Леонардо. – Этого нельзя утверждать, потому что процесс зачатия остается божественной тайной. Я так и не нашел ответа, как внутри женской утробы происходит превращение мужского семени в плод.

– Это Божественное чудо, – разъяснил ему кардинал.

– Благодарю вас, ваше высокопреосвященство, – поклонился да Винчи. – Это все объясняет.

– Что еще? – недовольно шикнул Джованни.

– Я также выявил определенную закономерность между частотой и интенсивностью обычных женских хворей и детородными способностями, – продолжил Леонардо. – На протяжении жизни я обращал внимание, что женщины, что произвели на свет нескольких здоровых детей, страдают сильными и короткими кровотечениями, которые начинаются в строгом соответствии с фазами Луны. Обычно их начало совпадает с новолунием. Точность – до нескольких дней. Но Луна всегда ущербна…

– Господи, какая гадость! – недовольно поморщился Джованни. – Как вы можете обо всем этом думать, мессере Леонардо?

– Тогда, – невозмутимо продолжал да Винчи, – я обратился к женщинам, не имеющим детей либо не способным выносить или произвести на свет живого ребенка. Я говорил с двадцатью такими несчастными здесь в Урбино и окрестных деревнях. Оказалось, что у всех них начало женских хворей не совпадает с лунным календарем либо они проявляются нерегулярно и выражены слабо. Из разговора с Кроче, служанкой Панчифики, я выяснил, что ее женский недуг почти миновал. Она уверена, что это знак Божьей благодати, потому что девушка чиста душой и телом. Однако я склонен думать, что дело в другом. Недавно я анатомировал тело молодой женщины, которая покончила с собой…

Кардинал перекрестился.

– Прошу без подробностей, – сказал он.

– Причиной совершения ею этого тяжкого греха стало бесплодие, – спокойно продолжил Леонардо.– Я обнаружил, что ее утробная полость была совсем неразвитой. Вот, смотрите. Боковые отростки, что вы видите по обе стороны мускульного мешка, совсем не похожи на те, что были у женщин, произведших на свет здоровых детей. От себя хочу добавить, что телосложение той женщины так же было весьма инфантильным для ее возраста. Ее груди и бедра не сформировались. Что-то помешало ее телу в целом, как внешне, так и внутренним органам, достигнуть зрелости.

Джованни надул губы и постучал пальцами по спинке кресла.

– Значит, мессере Леонардо, вы утверждаете, что, скорее всего, мона Панчифика не способна иметь детей?

– Я не знаю, хорошо это для вас или плохо, ваше высокопреосвященство, но, скорее всего, это так.

* * *

– Благодарю вас, мессере да Винчи, – кивнул Джованни. – Пока не уезжайте. У меня нет для вас работы, но вы можете наслаждаться моим гостеприимством. Знаете, я обеспокоен тем, что мона Панчифика упорно отказывается от еды. Ведь если так пойдет дальше… Я видел ее вчера – она похожа на обтянутый кожей скелет! Что вы думаете об этом? Возможно ли, чтобы такая, как она… – он помолчал секунду и выпалил: – Чтобы идиотка с такой силой полюбила? Почему она отказывается принимать пищу?

Леонардо задумчиво потер подбородок.

– Знаете, ваше высокопреосвященство, я думаю, все это именно от того, что ее ум слишком несовершенен. Когда я только начал исследовать человеческое тело, то сразу обратил внимание на его совершенное внутреннее сходство с животными. Практически во всем. Те же органы, в том же количестве. Даже вес их одинаков, если, конечно, сравнивать человека с животными сходного размера. Все одинаково, кроме одного – мозга. Поскольку мозг Панчифики несовершенен, она сейчас ведет себя как преданное животное, утратившее любимого хозяина.

Да Винчи нервно сглотнул.

– Когда-то, – с трудом сказал он, – у меня была собака. Когда мой отец увез меня во Флоренцию, чтобы начать учебу в мастерской Верроккьо, я оставил ее в Винчи. А потом узнал, что она умерла от тоски. Она не ела, не пила, лежала у ворот и ждала моего возвращения, пока не околела от голода и холода. Я много думал, почему ее животная сущность позволила ей расстаться с жизнью. Ведь все живое цепляется за нее отчаянно, из последних сил.

– И что же вы надумали? – у кардинала поднялась одна бровь.

– Животное, научившись раз какому-нибудь способу жизни, уже не может начать жить иначе. Когда начинается пожар, птицы и зайцы, вместо того чтобы бежать, прячутся в своих гнездах и норах, хоть это верная гибель. Им не дана способность понимать и приспосабливаться к переменам. Это может лишь человек. Однако Панчифика по причине своего несовершенства такой способностью не обладает.

– Вы думаете, что она уморит себя голодом? Как собака? – удивленно приподнял брови Джованни. – Но мы можем кормить ее насильно?

– Кроче уже пыталась, ничего не вышло. Джоконда крепко сжимает челюсти и прячет лицо.

Кардинал нахмурился.

– Сколько, по-вашему, она может продержаться без пищи? – спросил он.

– Возможно, еще месяц, – по лицу да Винчи пробежала легкая судорога. – Верните Джулиано, ваше высокопреосвященство. Позвольте ему быть вместе с ней. Иначе она умрет.

– Это невозможно, – кардинал глубоко вздохнул. – Не смотрите же на меня так, мессере Леонардо. Вы думаете, мне не жаль несчастную мону Панчифику? У меня сердце кровью обливается, когда я вижу ее страдания! Но мой брат… Он так глубоко поверил во всю эту магдалитскую ересь, что, похоже, помешался! Ему нельзя быть здесь! И я не могу допустить, чтобы мона Панчифика попала в руки Д'Амбуаза! Поймите же, в каком я положении! Юлий только ждет удобного случая, чтобы снова лишить меня всего. А во Франции, как вы знаете, у меня больше нет друзей! Чтобы они снова появились, мне придется стать папой, черт подери!

* * *

– Неужели вы позволите ей умереть?– спросил Леонардо.

В голосе его не было горечи, не было боли, негодования, страха. Он ни секунды не сомневался, что ради своей выгоды любой – Борджиа, Медичи, Людовик, Д'Амбуаз, король Фердинанд – не задумываясь пожертвовал бы жизнью Панчифики, как только она перестала бы сулить им политические выгоды.

«Нигде на земле ей не будет покоя», – вспомнились слова Джулиано.

Теперь, даже если кардинал Джованни каким-то чудом согласится отпустить девушку, без Джулиано она все равно погибнет.

В голове Леонардо одна за другой появлялись безумные мысли. Увезти Панчифику, найти Джулиано, помочь им обоим скрыться во Франции. Все это было невыполнимо. Да Винчи понимал, что у него не хватит ни сил, ни денег, ни связей, чтобы спасти девушку. Слишком многие захотят найти ее снова и держать у себя как заложницу.

«Я ничего не могу! Невозможно!» – от отчаяния и бессилия на глазах Леонардо наворачивались слезы.

В дверь поскреблись. Биббиена сунул в кабинет свою голову с неестественно длинной шеей.

– Ваше высокопреосвященство, мессере Леонардо, простите, что тревожу вас, но дело не терпит отлагательства. Мона Панчифика… Она сошла с ума!

ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ…

Понтификат Юлия II был последовательно антифранцузским. В эти годы Ватикан воевал и строился. К Папской области были присоединены Перуджа, Болонья и Романья. Началось возведение Собора святого Петра, Микеланджело и Рафаэль расписали Сикстинскую капеллу и папские покои.

Глава XCVI
ДОМ

– Так, осторожнее, – раздался голос Дика.

Звук шел словно сквозь толщу воды. Я открыл глаза и понял, что меня вынимают из машины.

– Так-так, хорошо,– Дик поддерживал мою голову и руководил действиям водителя и охранника Приората.

Мы приехали? Где мы? Я оглянулся и увидел Франческу, узнал дом Вазари. Но мой взгляд автоматически зафиксировался на небольшом устройстве, находящемся на уровне второго этажа. Камера видеонаблюдения… Обычная, каких много на улицах городов.

– Дик, – еле слышно позвал я.

– Да! Франческа, он приходит в себя! – обрадовался Дик. – Господи, дружище, как ты?…

– Дик, – снова повторил я и показал взглядом на камеру, смотрящую прямо на нас.

– Что? – не понял Дик.

– Наверху, – прошептал я, понимая, что ни одна часть моего тела не хочет двигаться.

Дик поднял глаза.

– Черт! – лицо Дика дернулось. – Франческа!

Франческа тоже посмотрела наверх.

– У нас мало времени! Понесли! – скомандовал Дик. – Торопитесь!

Совсем рядом раздался резкий скрип тормозов. Из машины, остановившейся на противоположной стороне улицы, показались Петьёф и Винченце.

– Что с ним? – крикнул Петьёф, показывая на меня.

– Зачем вы приехали сюда?! – возмутился Винченце. – Почему не в больницу? Кто разрешил?!

– Я разрешил, – отчеканил Дик, помогая вносить мое бесчувственное тело в дом.

– Какого черта?! – Винченце с негодованием всплеснул руками.

– Вам нужен Код или нет?! – рассвирепел Дик.

– Код?! – удивился Петьёф. – Вы знаете?!

– Нужен или нет?! – крикнула Франческа.

– Конечно… – недоуменно проговорил Петьёф.

– Тогда быстро, наверх! Мы должны попасть в квартиру! – крикнул Дик. – Организуйте своих людей! Там может быть охрана. Быстро! Быстро!

Петьёф и Винченце переглянулись.

– Наверх! – крикнул Винченце людям, выскочившим из машин сопровождения.

Двери квартиры действительно было опечатаны, а желтые ленточки охранял одинокий полицейский.

– Кто вы? Куда?! – испуганно спросил он, увидев целую толпу людей, бегом поднимающихся в охраняемую им квартиру. – Туда нельзя! Это место происшествия…

Люди Приората буквально смели охранника и открыли двери квартиры.

– Дик, вы правда знаете? – прошептал я, когда меня поднимали по лестнице.

– Правда, – ответил Дик.

– Но что это – Код да Винчи?!

– Евангелие, – Дик улыбнулся.

В этой суматохе, в этом безумии, в этом ужасе – он улыбнулся. Он улыбнулся мне.

– О человеке?– вымолвил я.

– Да.

Глава XCVII
БЕЗУМИЕ

Еще в галерее Леонардо услышал душераздирающий крик Панчифики, переходящий в настоящий вой:

– Умер! Умер! Не вернется! Не вернется!

Навстречу им выбежал Мельци. Он был сильно напуган.

– Мессере Леонардо, – заговорил он, не обращая внимания на кардинала и едва поспевая за широкими шагами учителя. – Там… мы не поняли, что случилось… мы говорили ей, что его светлость Джулиано скоро вернется. Тогда она вдруг стала звать свою мать… потом завыла. Она каким-то образом соединила эти два события…

– О чем ты говоришь? – прервал его бессвязную речь Леонардо.

– О ее матери! Кажется, ей тоже сначала говорили, что ее мать уехала и однажды вернется. Но потом сказали, что та умерла. Теперь она думает, что его светлость тоже умер, а ей не говорят! Ну, это я так полагаю, – запнулся Франческо. – Из ее криков ничего толком не разобрать.

Леонардо метнул гневный взгляд на кардинала. Тот покраснел и начал было оправдываться:

– Видит Бог, я не хотел…

* * *

Комната походила на изодранный ветром и картечью штандарт. Все, что можно было сбросить, разорвать и разбить, обратилось в обрывки и осколки. Панчифика забилась в угол, прижимая к себе рисунки Леонардо. Она сидела тихо и смотрела в одну точку.

Ученики бросились к да Винчи.

– Успокоилась только что!

– Мы боялись, она убьется!

– Она меня укусила!

Но Леонардо даже не взглянул на них. Глаза его наполнились такой болью и печалью, что у Мельци сжалось сердце. Он силился понять, что связывает эту несчастную дурочку, невольную заложницу политических игр, и гениального, божественного Леонардо да Винчи.

Этот же вопрос ясно прочитывался и в глазах кардинала. Джованни по-особенному прищурился. Интуиция – то, чему он доверял больше всего, – подсказывала, что у мессере Леонардо есть какая-то своя тайна. И она тоже связана с Панчификой.

Да Винчи почувствовал напряжение, повисшее в воздухе. Он обернулся, обвел взглядом своих учеников и остановился на озадаченном лице Джованни.

– Вы должны разрешить своему брату вернуться, – сказал он так, будто имел право приказывать кардиналу.

Тот не ответил. Сложил руки за спиной, медленно повернулся и пошел прочь.

– Принеси бумагу и карандаши, – попросил да Винчи Джакопо.

Тот бросился во двор и через минуту вернулся, держа в руках коробку с карандашами и несколько листов. Леонардо разложил один из них на сундуке. Потом осторожно подхватил на руки Панчифику. У нее не было сил сопротивляться. Голод и нервное истощение уже давали о себе знать.

Усадив ее на диван, он сел рядом, обнял ее одной рукой, вложил ей в руку синий карандаш и, крепко сжав своими пальцами, стал водить по бумаге.

– Смотри, – сказал он. – Это птица.

Девушка безучастно глядела на появляющиеся из-под ее руки линии. Она не сопротивлялась, впав в оцепенение. Потом голова ее стала клониться набок. Леонардо подхватил ее на руки и понес к кровати.

Осторожно уложив Джоконду на подушки, он укрыл ее одеялом. Она крепко спала.

* * *

Несколько дней кардинал Медичи избегал встреч с Леонардо. Под предлогом нездоровья он отказывался его принимать.

А тем временем из замка один за другим выезжали гонцы. Джованни истерично, с необыкновенной частотой слал кому-то письма.

Леонардо оставался в замке по одной-единственной причине – он не мог бросить здесь Панчифику. Ее состояние ухудшалось с каждым днем. Она медленно угасала, почти не вставала с постели. Когда просыпалась, садилась, тупо глядя перед собой. И могла так просидеть весь день.

Чтобы хоть сколько-нибудь оживить ее, Леонардо поднимал девушку, водил по саду, усаживал в кресло, чтобы торопливо добавить несколько штрихов к ее портрету. Основную прорисовку он уже успел сделать раньше.

Потом да Винчи садился рядом с Панчификой и, держа ее руку с карандашом, подолгу рисовал животных и птиц. Это ей нравилось больше всего. Через несколько дней она стала внимательно рассматривать получавшиеся рисунки, но все равно оставалась печальной и безучастной.

«Они решают, жить ей или нет»,– билось в висках Леонардо.