Текст книги "Тайна кода да Винчи"

Автор книги: Гарольд Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Глава XLIX
ОТКРЫТКА

– Нет, папа, ты должен им сказать! – из коридора донесся голос Франчески. – Папа, ты же знаешь!

Я открыл глаза. За окном стемнело. В комнате полумрак. С трудом поднялся, чувствуя, как при малейшем изменении положения голова раскалывается на две равные части.

– Франческа, ты преувеличиваешь… – ответил ей другой голос, по всей видимости синьора Вазари, но только сейчас он звучал как-то по-другому, не так, как прежде, тяжело, сдавленно.

– Я знаю, что ты знаешь! Скажи! – настаивала Франческа.

– Это очень странная история, Франческа, – казалось, отец девушки пытался уйти от ответа. – Очень странная.

– Папа, а как ты думал это произойдет? – уговаривала его Франческа. – Разве это может случиться как-то нестранно?…

– Но они сами не знают, что они ищут… – возразил отец. Я встал и медленно, стараясь не оступиться и не потерять равновесие, направился к двери.

– А откуда они могут знать, папа? – настаивал Франческа.

– Ты не понимаешь, не понимаешь, – отчетливо, чуть не по слогам проговорил синьор Вазари, после чего раздался звук, издаваемый его коляской во время движения.

Я открыл дверь и чуть не столкнулся с отцом Франчески.

– Ой! – воскликнул от неожиданности синьор Вазари.

– Простите, простите! – залепетал я. – Я вас не задел дверью?

– Нет, все нормально. Все нормально, – синьор Вазари странно посмотрел на меня – пристально, напряженно, словно хотел превратить в рентгеновский снимок. – Вы хорошо себя чувствуете?

– Да, уже лучше. Спасибо.

– Это хорошо, – подчеркнуто холодно отозвался отец Франчески, уже отъезжая от меня прочь в своем инвалидном кресле. – Очень рад за вас.

Меня снова удивил тон его голоса. Казалось, синьор Вазари был зол на меня. Но за что?! Я поднял голову – передо мной в дверном проеме напротив, чуть дальше по коридору, стояли Дик и Франческа. Они выглядели одновременно и возбужденными, и разочарованными. Что у них тут случилось?

– Тебе правда лучше? – негромко спросил Дик.

– Да, да. Лучше. Не волнуйся…

– Молодой человек! – синьор Вазари резко развернул свое кресло на сто восемьдесят градусов. – В этом загадочном конверте точно ничего не было, кроме книги?

– В каком конверте? – не понял я и автоматически посмотрел на Дика.

Тот показал рукой в сторону Франчески, и я увидел, что она держит тот обрывок конверта с маркой и штемпелем, в котором в мой офис пришла книга доктора Рабина.

– Пришлось рассказать, – тихо ответил Дик. – Тут у нас вышло…

– Ну, так было или не было?! – достаточно грубо прервал его синьор Вазари. – Отвечайте!

– Было или не было?… – повторил я, тщетно пытаясь сосредоточиться. – А что у вас здесь происходит? Я ничего не понимаю…

– Синьор Вазари спрашивает тебя об этом конверте, – Дик произнес фамилию «Вазари» с какой-то особенной интонацией, ударением, словно хотел на что-то намекнуть. Но фамилия ровным счетом ничего мне не говорила. – Он узнал от меня, что…

– Пусть он мне ответит! – прогромыхал отец Франчески, я даже не думал, что этот старик способен вести себя так властно.

– Так, сейчас я соберусь с мыслями, – попросил я и взялся двумя руками за голову. – Было или не было в этом конверте еще что-то кроме книги? Была книга… Я искал записку или письмо… Выпала какая-то дурацкая открытка…

– Открытка?! – удивился Дик. – Открытка?! А почему ты мне не сказал?…

– Стойте, стойте! – синьор Вазари тут же подкатился ко мне в своем электрокресле. – Какая открытка?

– Ну, какая-то… – недоуменно протянул я. – Глупость. Неправильная…

Франческа даже вскрикнула в эту секунду:

– Папа! Я же говорила!

– Подожди! – властно оборвал ее отец и обратился ко мне. – Говорите, что было неправильно?

– Ну, просто неправильная. Одна и та же картинка с двух сторон. Это разве открытка? – я посмотрел на Франческу, ее лицо погрустнело, словно она ожидала услышать что-то другое. – А что там должно было быть?…

– Не отвлекайтесь, – потребовал синьор Вазари. – Что было на картинке, не помните? Вспоминайте!

– На картинке… – я попытался напрячь память, но думалось трудно, голова шла кругом. – Какие-то две женщины, два младенца. Камни вокруг. Кажется, такая.

– Папа! Папа! – в голос закричала Франческа. – Да, да!

– Подожди, – попросил ее отец, но теперь его голос стал значительно мягче и спокойнее. – Идите за мной.

Синьор Вазари покатился на своем кресле в дальний конец коридора. Мы послушно проследовали за ним и очутились в просторном кабинете, обставленном с исключительным вкусом и изяществом. Высокие окна занавешены атласными гардинами, тяжелая бронзовая люстра под потолком, высоченные книжные шкафы, вдали камин, кожаные кресла и шкура огромного бурого медведя на полу. На широком дубовом письменном столе, уставленном мраморными статуэтками и бронзовыми фигурками, стопками громоздились старинные книги, рукописи и современные альбомы.

– Эта картина? – синьор Вазари протянул мне альбом.

Я пригляделся.

– Да.

– Папа, «Мадонна в скалах»! – воскликнула Франческа. – «Мадонна в скалах»!

– А на другой стороне открытки была эта картина? – строго спросил синьор Вазари, перевернув страницу.

– Две одинаковые картины в одном альбоме? – удивился я. – Интересно…

– Это не две одинаковые, это две разные картины, – выпалил Дик. – Леонардо нарисовал две похожие картины – одна хранится в Лувре, а другая в Национальной галерее в Лондоне! Так?

– Да, вы правы, молодой человек. Вы правы, – нехотя пробурчал старик и откатился в своем кресле к окну.

Воцарилась полная тишина. Все молчали, и только огромные тяжелые напольные часы с увесистыми латунными гирями на длинных цепях зычно отбивали секунды.

Мне показалось, что прошла вечность. Я с трудом стоял на ногах, но боялся пошевелиться.

Пока я спал, здесь произошли какие-то события, о которых я не имел ни малейшего представления. Но по всей видимости, все было очень и очень серьезно.

Время тянулось и тянулось. Синьор Вазари смотрел в окно и не шевелился.

– Папа, пожалуйста… – попросила Франческа. Она сказала это таким проникновенным голосом, что если бы эта просьба касалась меня, то я бы сделал для нее все что угодно. – Папа…

– Ты права, это меняет дело. Но я должен предложить господам шанс отказаться, – синьор Вазари повернулся на своем кресле. Его лицо стало бледным, но абсолютно спокойным и неподвижным, словно вылитым из бесцветного воска. – Вы все еще уверены, что хотите знать то, ради чего приехали в Милан?…

Глава L
СКУЛЬПТОР

Пьетро Содерини всегда неохотно принимал просителей. А из-за последних событий художников он и вовсе не хотел видеть. Когда ему доложили, что некий скульптор Франческо Рустичи настойчиво добивается встречи с ним, верховный гонфалоньер ответил отказом. Однако Рустичи не сдавался. Наконец Пьетро, измученный регулярными визитами и письмами скульптора, сдался.

Перед ним оказался весьма красивый мужчина средних лет. Высокого роста, с длинными черными волосами и удивительно белой кожей. Притом поразительно сложенный и с приятным голосом. Только глаза скульптора Пьетро не понравились. Он нашел их нездоровыми.

– Я желал бы украсить баптистерий Сан-Джованни за свой счет, – заявил Рустичи. – Изготовить бронзовые статуи пророков и особенно Иоанна Крестителя. Это был бы мой подарок горячо любимой мною республике.

– Бесплатно? – Пьетро недоверчиво прищелкнул языком. – С чего это вдруг? Что-то не припомню я, чтобы хоть один из вашей братии сделал для города хоть что-нибудь бесплатно. Все норовят наоборот – содрать побольше и за просто так…

Аванс, выданный мессере да Винчи, до сих пор не давал гонфалоньеру покоя.

– Вы очень проницательны, – ответил Рустичи с обезоруживающей улыбкой. – Видите ли, я хочу открыть здесь свою мастерскую. Но все заказы дают мессере Бенвенуто Челлини. Его «Персей» – верх совершенства, и каждый мечтает получить какое-нибудь из творений этого мастера. Я хочу, чтобы и мои работы были выставлены напоказ. Уверяю, они ничуть не хуже, чем скульптуры мессере Челлини. Сам папа был ими доволен. Вот, посмотрите.

Рустичи протянул Пьетро рекомендательную записку, специально подготовленную для него канцелярией Ватикана. «Сим подтверждаем, что мессере Джованни Франческо Рустичи является весьма искусным скульптором. Выполнял заказы и был удостоен похвалы Его Святейшества Папы Юлия II».

– Гм… гм… Что же вы сразу не сказали? – сердито спросил Пьетро, осторожно возвращая гостю записку. – Что ж… Я не могу ничего обещать. Городской совет принимает решение, где разместить дары скульпторов и живописцев…

– Не нужно, – тряхнул гривой черных блестящих волос Рустичи. – Скажите, где я могу найти мессере Леонардо да Винчи? Говорят, он весьма искусен в технических вопросах отливки бронзы. Кто бы мог меня ему представить?

Пьетро Содерини болезненно поморщился, словно скульптор подсунул ему несвежую рыбу.

– Попросите мессере Никколо Макиавелли, секретаря Совета десяти. Вы найдете его в Борджелло. Он бывает там каждый день.

– Могу ли я сказать, что его рекомендовали мне вы? – Рустичи нагнулся вперед, держа сложенные руки за спиной, и театрально поднял брови.

– Да, – отмахнулся Содерини. – Можете. А теперь извините, у меня еще много дел.

– Сердечно благодарю вас, – скульптор поклонился с преувеличенным почтением.

И хоть в словах и жестах его не было ничего грубого или хотя бы непочтительного, гонфалоньеру Флоренции показалось, что над ним полчаса изощренно издевались.

Глава LI
БЛИЗНЕЦЫ

– Сейчас этой церкви в Милане нет, она не сохранилась, – начал свой рассказ синьор Вазари. – Во времена Леонардо она носила название Сан-Франческо Гранде. В 1483 году для центральной части алтаря этой церкви Братство Непорочного Зачатия заказало Леонардо да Винчи картину. Сюжет необычен – младенец Христос встречается с младенцем Иоанном Крестителем. В центре – дева Мария, справа – ангел. Встреча происходит в гроте, поэтому большую часть фона занимают скалы. Отсюда и название – «Мадонна в скалах», или «Мадонна в гроте».

Франческа молча показала нам диван, и мы втроем, стараясь не мешать синьору Вазари, бесшумно на него уселись.

– Я не знаю, надо ли вам рассказывать, что символически обозначает грот? – синьор Вазари снова развернулся и уставился в темное окно.

– По Фрейду? – неловко пошутил я и тут же осекся.

– Молодой человек, – снисходительно заметил синьор Вазари. – Если вы думаете, что символы придумывает человек, вы глубоко заблуждаетесь. Если же вы думаете, что их придумывает какой-то конкретный человек, – вы заблуждаетесь вдвойне. Наконец, если вы думаете, что Фрейд открыл в символах что-то, чего не знали, например, древние греки или даже римляне, вы…

– Заблуждаюсь втройне. Извините, – поправился я.

– Но вы правы, если подумали, что речь идет о материнской утробе, – продолжил синьор Вазари прежним тоном рассказчика. – Альбом перед вами?

– Да, папа, – ответила Франческа.

– И что вы видите? – спросил синьор Вазари.

– Мадонну в гроте, – сказал я и недоуменно пожал плечами. – А что еще?

– Два младенца в одной утробе! – чуть не прокричал Дик. – Это два младенца в одной утробе! Знаменитая ересь о том, что у Христа был брат-близнец!

Я, наверно, как-то глупо улыбнулся, вспомнив двух близнецов, учившихся со мной вместе в университете. При абсолютной внешней схожести – отличить одного от другого почти никогда не удавалось, они были совершенно разными. «Старший» – Мэтт – бесшабашный авантюрист и постоянный зачинщик самых разных беспорядков. «Младший» – Сэм – напротив, спокойный, усидчивый и трудолюбивый парень. И хотя Мэтт бесконечно прогуливал контрольные, экзамены и тесты, учился он без задолженностей. Сэм как проклятый сдавал их по два раза.

– Чему вы улыбаетесь? – синьор Вазари обжег меня взглядом.

– Нет-нет, ничего, – попытался откреститься я.

– Ваш друг абсолютно прав, – сказал отец Франчески, и по тону его голоса стало понятно, что хотя бы одного из нас он не считает безнадежным тупицей. – Вы видите двух младенцев в материнской утробе.

– Это апостол Фома?! – Дик глянул на синьора Вазари исподлобья.

Я недоуменно уставился на Дика – при чем здесь апостол Фома?!

– Слухи о том, что апостол Фома – брат-близнец Иисуса, распространились еще во втором веке, – обратилась ко мне Франческа. – Фома внешне очень походил на Иисуса. Кроме того, он был особенно фамильярен в отношениях с Христом и оставил одно из самых загадочных, самых мистических Евангелий.

– Так Фома был близнецом Иисуса?… – я все еще не мог в это поверить.

– Нет, – ответил синьор Вазари. – Тут произошла ошибка. Просто «Фома» в переводе с арамейского языка значит не что иное, как «близнец». И поэтому в какой-то момент была допущена банальная ошибка. Близнеца стали называть Фомой, а Фому – близнецом. Но брат-близнец у Иисуса действительно был.

– Что значит – «действительно был»?! – прошептал я. – Вы это серьезно говорите?

– Да, – односложно ответил синьор Вазари.

– Но откуда это известно? – меня поразила та уверенность, с которой старик произнес это свое «да».

– Вы слишком забегаете вперед, – предостерег меня синьор Вазари. – Сейчас мы говорим о картине Леонардо. И ваш друг, который, насколько я могу судить, не американец, а англичанин, правильно заметил – мы видим двух младенцев в материнской утробе.

По всей видимости, синьор Вазари не слишком жалует американцев…

– Постойте, постойте! Но ведь здесь на картине Иисус Христос и Иоанн Креститель… – усомнился я. – Они же не были братьями!

– Вы хотите отправить Леонардо да Винчи на костер? – невозмутимо осведомился синьор Вазари.

– На костер? – не понял я.

– Просто если бы Леонардо публично заявил о том, что верит, будто бы у Иисуса Христа был брат-близнец, то художника бы моментально сожгли на костре, – еле слышно пояснил Дик. – Без всяких разбирательств.

– Абсолютно верно, – подтвердил синьор Вазари. – Если же вы все-таки думаете, что второй младенец на этой картине – Иоанн Креститель, сравните этих младенцев с теми, что нарисованы на другом варианте этой же картины.

Франческа перевернула страницу, и мы с Диком принялись искать различия.

– Оба мальчика сидят в одинаковых позах, – сказал я и пригляделся внимательнее. – А вот, заметил! В первом варианте ни у одного из мальчиков нет в руке креста, а во втором один из мальчиков держит крест.

– Крестом на картинах, посвященных библейским сюжетам, символически обозначают Иоанна Крестителя, – пояснил Дик.

– Иными словами, – резюмировал наше «расследование» синьор Вазари, – в первом варианте этой картины ни один из мальчиков не является Иоанном Крестителем…

– Послушайте, неужели вы хотите сказать, что Леонардо нарисовал под видом Иоанна Крестителя брата-близнеца Иисуса и намеревался разместить это изображение в алтарной части собора?! – я не верил своим ушам.

– Абсолютно верно, – подтвердил синьор Вазари. – Но верно и другое – «намеревался»! Ему так и не дали этого сделать. Вышел конфликт с заказчиком, и картина так никогда и не заняла предназначенное ей место.

– А причина конфликта? – вставил Дик.

– Неизвестна, – ответил синьор Вазари. – В том-то все и дело. Возможно, это связано с буллой Иннокентия VIII – «Summis desiderantes», она появилась как раз в 1484 году.

– «С величайшим рвением», – перевел Дик. – Когда церковь благословила преследование ведьм?

– Совершенно верно, – ответил синьор Вазари. – Начался очередной период религиозных гонений и репрессий. А теперь сравните ангелов на двух картинах.

– Ангелы – это вот эти женщины справа? – уточнил я.

– Да, разумеется, – ответил синьор Вазари и, не будучи в силах сдержать свое умиление моей дремучестью, улыбнулся: – Только они не женщины. Они – ангелы.

– На первой картине ангел смотрит прямо на зрителя! – понял я. – А на второй уже нет, куда-то в сторону.

– И палец, – добавил синьор Вазари.

– Да, и палец! – заметил я. – На первой картине он показывает на Иоанна Крестителя, а на второй – нет. Что это может значить?… Остальные жесты у всех персонажей абсолютно идентичны на обоих полотнах!

– Это не Иоанн Креститель, – в очередной раз уже упавшим голосом поправил меня синьор Вазари.

– Боже правый! – воскликнул Дик, который все это время сосредоточенно пожирал глазами обе картины, взяв со стола еще один альбом, где обе «Мадонны в скалах» были представлены на одном развороте. – Боже правый!

– Что, Дик?! Что?! – испугался я.

* * *

– Вот, смотри! – выпалил Дик и положил альбом прямо передо мной. – Кто эта женщина в центре?

– Мадонна… Богородица… – я испуганно посмотрел на Дика. – А что в этом такого, что надо так кричать?

– То есть мать Христа, – Дик словно не заметил моей ремарки. – Правильно?

– Правильно.

– А теперь посмотри, что она делает, – попросил Дик.

– Одной рукой она обнимает мальчика… Подожди, не может быть! Она должна своего ребенка обнимать! А она обнимает Иоанна Крестителя! То есть нет, – я украдкой взглянул на синьора Вазари. – Это не Иоанн Креститель… В общем, она обнимает мальчика, у которого молитвенно сложены руки. А другой рукой она… Отстраняет?! Дик!

– Да!

– Она отстраняет мальчика, который осеняет первого крестным знамением?! – я не верил своим глазам.

Действительно, богородица как бы прячет одного ребенка от другого в полах своего плаща.

– Да! Да! – воскликнул Дик. – Причем она отстраняет ребенка, которого обнимает ангел! А ангел одет в одежды красного и синего цвета! Помнишь, я тебе говорил – это стихии неба, стихии гнева Господнего?! Эти цвета символизируют Иисуса Христа!

– Ну и что, что это значит?! – все еще не понимал я. – Она отстраняет младенца Христа?…

– Да!

– Богородица отстраняет Христа?!

– Да!

– И как бы защищает другого младенца, накрывая его плащом?…

– Да! – не унимался Дик. – Богоматерь обнимает человеческого ребенка! А напротив него сидит другой младенец, которого обнимает ангел, то есть он не земной, а небесный ребенок! И земной склонился перед небесным в молитвенном жесте, а ангел показывает на земного, смотрит на нас и как бы говорит: «Вот тот!»

– Что – «вот тот»?! – не понял я.

– Я не знаю… – Дик растерянно посмотрел сначала на меня, потом перевел глаза на синьора Вазари. – Что значит этот жест, синьор Вазари?

Я тоже поднял глаза на синьора Вазари. Он был бледен, глаза широко открыты, правая щека подергивалась.

* * *

– Я бы хотел обратить ваше внимание, господа, – сказал синьор Вазари каким-то странным, сдавленным голосом, – что Леонардо не только нарисовал две картины на один сюжет, но и закончил обе картины.

– И что с того? – не понял я.

– Леонардо практически никогда не заканчивал своих картин, – отчетливо проговаривая каждую букву, стараясь не запнуться, продолжал синьор Вазари. – Вы видели сегодня «Тайную Вечерю», и хотя она считается законченной картиной Леонардо, это не так. Лик Христа никогда так и не был дорисован художником. Даже знаменитая Джоконда – и та не завершена полностью. Леонардо продолжал править ее до конца жизни. И теперь задумайтесь – художник, страдающий «диссертационным неврозом», если так можно выразиться…

– Каким неврозом?! – я даже заикнулся.

– Диссертационный невроз – это название невроза, когда человек не может закончить начатую работу, – пояснил Дик, не выходя из состояния глубокой задумчивости.

– Спасибо, – поблагодарил его синьор Вазари и продолжил: – Художник, страдающий «диссертационным неврозом», рисует две картины на один и тот же сюжет, причем обе доводит до конца. И главное, неизвестно – почему?

– Что значит – «неизвестно почему»? Разве нужно какое-то объяснение? Закончил – и все.

– Во-первых, непонятно, кто или что заставило Леонардо закончить картину, – синьор Вазари подъехал к нам на своем кресле. – Какую бы картину художника мы ни взяли, мы всегда можем сказать, какие именно обстоятельства заставили его преодолеть самого себя и завершить ту или иную работу. Здесь – нет. Во-вторых, непонятно, почему он нарисовал две картины…

– Да, зачем он это сделал? – спросил я, даже не представляя, насколько наивно звучит сейчас этот вопрос.

Синьор Вазари сделал над собой усилие и улыбнулся:

– В этом-то и вопрос. Нет ни одного исследователя творчества Леонардо, который бы вам на него ответил.

– А в рукописях Леонардо? – предположил я. – Что-то же должно быть про это… про брата-близнеца? Может быть, поэтому их так и разыскивают?

Синьор Вазари посмотрел на меня, секунду раздумывал и вдруг сказал словно в никуда:

– Рукописи давно превратились в книги, молодой человек.

– Спрятать! – воскликнул Дик и вышел из своего оцепенения, его как осенило. – Леонардо хотел подменить одну картину другой и спрятать первую, еретическую картину, подменив ее новой – похожей, но без «ереси». Правильно?!

– Что ж, я должен отдать вам должное, – ответил синьор Вазари. – Не случайно, видимо, именно вас решили предупредить.

– Решили предупредить? – переспросил я. – Что вы имеете в виду? О чем?… Кто?!