Текст книги "Тайна кода да Винчи"

Автор книги: Гарольд Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

Глава LXIV
МАНИХЕИ

Дик какое-то время молчал, потом открыл глаза и, собравшись с силами, ответил на мой вопрос о манихеях.

– Суть манихейства, – сказал Дик, – всего в двух предложениях. Мир есть движение божественных сущностей Добра и Зла, – Дик поднял одну руку вверх, а другой указал вниз. – «Бог Добра» – властелин в царстве Духа и Света, а «Бог Зла» – в царстве Материи и Тьмы. Человек есть частица Духа, заключенная в оковах Материи. Свет в нем борется с Тьмою, то есть по сути – дух ищет смерти материи.

– Что-то вроде группового суицида? – у меня аж мурашки по коже побежали.

– Ну это если рассматривать буквально, как, кстати, некоторые иногда и делают, – ответил Дик. – Но вообще смерть материи в манихействе понимается образно. С приходом за землю Христа, как считает доктор Рабин, ожесточенность борьбы двух божественных сущностей достигла предела…

– Ты хочешь сказать, что Христос, проповедовавший полный отказ от Зла, на самом деле боролся против Материи?

– «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, – Дик качнул головой в знак согласия, – обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою, и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся». Христос проповедовал Царствие Небесное, в противовес языческим культам, обожествлявшим Материю, и с которыми, как известно, иудейский Бог боролся с начала времен.

– Так значит, Рабин за христианство ратует?!

– Да, в сущности, – неуверенно сказал Дик. – Но при этом он отрицает христианскую церковь. Он рассказывает о том, как император Константин, понимая, что его империя, стоящая на стороне «Бога Материи», гибнет, предпринимает отчаянный и дерзкий шаг: он номинально устраняет язычество, принимает иудейского Христа и, однако же, сохраняет всю языческую подоплеку господствующих на территории его империи верований. Культ, обряды и государственное устройство христианской церкви – лучшее тому доказательство. Да, Константин «крестил» Западный мир, говорит Рабин, но молятся в западной церкви не Господу Богу, а изображениям – иконам и святым ликам, по сути – идолам, причащаются кровью и плотью, а не Духом Святым, исповедаются не в сердце своем, а служителям культа, ищут спасения не в соблюдении Законов Божьих, а в мощах и святых предметах.

– То есть, – понял я, – он хочет сказать, что римляне украли у евреев Бога, а христиан эти же римляне обманули, рассказав им о Боге, которого не было. И теперь, если найти потомков Христа, то можно всем вернуть единого Бога и настанет всеобщее благоденствие…

– Именно так, – подтвердил Дик.

– А Приорат Сиона хочет вернуть на трон единой Европы Меровингов, неких абстрактных потомков Христа. Так?

– Совершенно верно, – подтвердил Дик. – Только, как я тебе уже сказал, все это домыслы. Сплошные цветочки славного мессере святого Франциска…

Дик потянулся и, зевая, потер слипающиеся ото сна глаза. – Дик, какие, ты сказал, цветочки?

– Ну, в смысле – россказни. Литературный жанр такой был в эпоху средневековья, – продолжал зевать Дик. – Во времена Данте. Любили итальянцы рассказывать друг другу сказки про монахов и какие с ними чудеса случаются. Она из первых таких сказок – «Цветочки святого Франциска», вот и стали эти цветочки нарицательными для целого жанра…

– Дик, какие цветочки?! – чуть не заорал я.

– Святого Франциска, – повторил он и посмотрел на меня с испугом.

– Что это за цветочки, Дик?!!

– Стигматы… – Дик уставился на меня испуганными глазами. – Раны на руках и на стопах. Как алые цветы… А что?

– Но, Дик, цветочки… Синьор Вазари…

– Гербарий?! – дошло наконец до Дика. – Стигматы? Ты это имеешь в виду?!

– Кровь Христа…

Поезд резко затормозил.

Глава LXV
СВЯЗЬ

Три недели Леонардо не расставался с Рустичи ни на минуту. По настроению они проводили день то во дворике дома да Винчи, специально оборудованном для работы над портретами, то в мастерской Франческо, где они вместе готовили форму для отливки статуи Иоанна Крестителя.

По дворику, хрюкая и фыркая, бродил дикобраз Саджи. Здесь же был кот Рустичи, тот самый, что до смерти напугал Юлия. В углу, прижавшись друг к другу, спали собака и ручной поросенок. Рустичи сидел в тени полога и бросал дикобразу дольки яблока. Он был почти обнажен. Не считая шали из тончайшей шерсти, наброшенной на колени.

Салаино бросил недовольный взгляд в окно, что выходило во двор.

– Обязательно приводить сюда весь свой зверинец?

– Учитель настаивает на этом. Чтобы Франческо не скучал во время позирования, – Джакопо выполнял урок по смешиванию черной краски с синей и зеленой, для получения оттенков вечерних сумерек.

– Брось, – махнул рукой Салаино, указывая на мерные ложки и колбы. – Ты хоть раз видел, чтобы он сам так делал? Взгляни в окно! Он глаз не сводит со своего нового любимца. Никакими мерками, линейками, наперстками, угломерами и прочей чушью, в отличие от нас, учитель не пользуется.

– Угу, – кивнул Джакопо, продолжая выравнивать сухую краску специальным ножом. – Только я вообще не помню, когда ты последний раз что-нибудь делал. Шляешься целыми днями по городу да снабжаешь заказами портных. И еще я вчера видел, как ты взял из кошелька учителя несколько золотых.

Салаино лег, закрыв глаза рукой, и проворчал:

– Хоть какая-то польза от него…

* * *

– Ты знаешь, что они собираются голосовать, чью картину вывешивать в своей ратуше? – спросил Рустичи, отрывая несколько ягод от виноградной грозди. – Что ты будешь делать? По-моему, лучше всего тебе сказать, что не потерпишь такого оскорбления, и отказаться. Твой картон даже не начат, а у мессере Микеланджело уже готов.

– Мне все равно, – Леонардо сосредоточенно пытался перенести едва заметную тень от листьев акации, трепетавшую на плече Франческо, на картон.

– Тебе будет больно, – предупредил скульптор.

– Нет, – улыбнулся Леонардо.

– Мне надоело сидеть, – Рустичи лениво потянулся и поднял с пола свой халат. – Я хочу пройтись. Сегодня на площади будет представление. Канатоходцы и гимнасты. У них обычно хорошо развиты мускулы ног. Ты сможешь сделать хорошие этюды.

Франческо встал, легкая шаль упала к его ногам.

Салаино приподнялся с дивана и внимательно посмотрел в окно.

– Ф-ф… – презрительно фыркнул он. – Я то думал…

– Андре! – укоризненно одернул его вошедший Бельтраффио.

– Он просто ревнует, – подал голос Джакопо, пробуя на листе получившие оттенки. – Все равно не выходит… В чем же секрет?

– Ревнует? Это что-то новое!

Из кухни появился Чезаре да Сесто с целой корзиной угля для очага. Вечера становились все длиннее и прохладнее.

– Раньше его интересовали только деньги, – Чезаре вывалил уголь в ящик и собрался за новой порцией.

– Дурак, – огрызнулся Салаино, встал с кушетки, поправил волосы и направился к двери.

Выйдя во двор, он подошел к Леонардо и преданно заглянул ему в глаза.

– Вы куда-то собираетесь, учитель? Возьмите меня. Я схожу с ума от скуки в этой Флоренции.

– Не сегодня, Андре, – учитель отвернулся, очищая кисти и укладывая их в коробку. – Тебе нужны деньги?

– Нет, – сухо ответил тот. – У меня есть.

– Если нужно, возьми из кошелька сколько хочешь.

– Нет! – отрезал Салаино и, резко развернувшись, ушел.

Рустичи посмотрел ему вслед и перевел взгляд на Леонардо:

– Ты должен быть внимательнее к нему. Он страдает.

– Я веду себя с ним точно так же, как и всегда, – ответил да Винчи.

– Он молод, хорош собой и любит тебя. А ты уже стар и ничему его не учишь. Подумай об этом. Кто-то же должен остаться с тобой, когда я уеду, – Рустичи выгнул одну бровь. На лице его заиграла нехорошая, жестокая улыбка.

Леонардо замер на секунду, потом закрыл коробку с кистями и убрал ее в ящик для принадлежностей.

– Представление, наверное, скоро начнется, – сказал он, порывисто вдохнув.

* * *

Во время конной прогулки Рустичи снова сделался весел и зол.

– А правда, что любовница Джулиано так уродлива, что он прячет ее за восточным покрывалом? – спросил он, когда они с Леонардо проезжали мимо палаццо Медичи.

Сердце Леонардо вопреки его желанию подпрыгнуло от радости. Последнее время Рустичи редко бывал в хорошем расположении духа. Леонардо приглашал певцов, музыкантов, циркачей, чтобы те забавляли скульптора во время позирования, – все было напрасно.

Лишь в разговорах о жизни самого Леонардо Рустичи немного оживлялся. Это доставляло инженеру необыкновенную радость. И в то же время в глубине души шевелилось странное, нехорошее предчувствие, которое он гнал прочь, старался не замечать.

– Она не любовница ему, – тут же подхватил разговор Леонардо.

– А кто же?

Черные, блестящие глаза Рустичи замерли. Он глядел на да Винчи, не моргая.

Леонардо лишь покачал головой.

– Я не могу… – сказал он чуть слышно.

Скульптор усмехнулся.

– Ты мне не доверяешь? Что ж… Я доверил тебе все свои тайны.

Рустичи пришпорил коня, поскакал вперед.

Леонардо нагнал его, остановил.

– Я доверяю тебе, Франческо, – сказал он.

Тот покачал головой.

– Мне даже не была нужна эта тайна, – фыркнул он, – я спросил просто так. Потому что многие в Ватикане спорят о какой-то «бродяжке Медичи»! Если ты не хочешь говорить о ней – мне тоже все равно! Мне вообще все равно – и ты, и твои картины, и твои тайны! Оставь все себе!

– Это не ты говоришь, а твоя гордыня, – тихо ответил Леонардо, словно пытаясь убедить самого себя. – Пойми же! Все, кто знает об этом, – в опасности! А я не хочу…

– Добрый пастырь, – язвительно проговорил Рустичи, скорчив обезьянью физиономию, – признайся себе хоть раз, что тебе приятно держать меня в неведении! Напускать тумана каждый раз, когда я о чем-то спрашиваю! Но я тебе не красивая игрушка вроде Салаино! Хочу – достану и буду баюкать, а хочу – брошу в сундук и захлопну крышку! Старик! Грязный честолюбивый старик! Который хочет, чтобы все перед ним преклонялись, будто он бог и ему одному все ведомо!

Леонардо тяжело вздохнул и почти крикнул, останавливая поток изливающейся на него злобы:

– Когда я служил Чезаре Борджиа, Медичи привезли ту девушку, которая так волнует Ватикан, в Монтефельтро! Я ни разу не видел ее лица! Они скрывают ее ото всех. После того, как умер Александр VI, Чезаре бежал из Рима. Перед этим он приказал мне помочь Джулиано Медичи спасти ту девушку. За ними гнались люди делла Ровере. Я вывел их из Рима подземной дорогой и больше не видел. Вот и все. Я всего лишь инженер, Франческо, а не кардинал.

Лицо Рустичи чуть смягчилось.

– Но почему ты помог им? Если это было так опасно? Зачем тебе это?

Леонардо пожал плечами. Он не сказал всей правды, но и не подверг Франческо опасности.

– Тогда я об этом не думал, – ответил Леонардо. – Просто выполнял приказ того, кто платил мне. Пойми же, я не вмешиваюсь в политику. И ничего не знаю об интригах Медичи, Борджиа или кого бы то ни было еще.

Он чуть помолчал и добавил:

– Моя самая сокровенная тайна – это любовь к тебе, Франческо. Разве этого мало?

Глава LXVI
МАДОННЫ

От резкого торможения поезда Франческа проснулась.

– Что с вами? – спросила она.

Мы с Диком смотрели друг на друга, словно играли в гляделки. Мы не могли поверить в собственную догадку.

– Мадонна с цветком… – прошептал Дик.

– Мадонна с цветком? – переспросил я.

– Что с вами? – она поджала под себя ноги и потянула край одеяла.

– Что за гербарий собирает твой отец? – спросил Дик.

– Гербарий? – Франческа непонимающе уставилась на моего друга. – Он не собирает гербария…

– Но он же говорил, что не будет уничтожать гербарий, – удивился я. – Помнишь, когда говорил по телефону?

– А, это… – протянула Франческа. – Это их язык.

– Язык? – не понял я. – Кодовые слова, что ли?

– Ну да.

– А что это значит, – Дик наклонился в сторону Франчески, – цветочки, гербарий?…

– Я не знаю, отец мне никогда не рассказывал. А Мадонна с цветком – вот она, – Франческа сняла с себя небольшой серебряный, судя по всему, антикварный медальон на тонкой цепочке, щелкнула замочком и протянула нам с Диком. – Тут даже две Мадонны. Одна называется «Мадонна с цветком», а вторая – «Мадонна с гвоздикой».

– Это картины Леонардо?! – догадался я, разглядывая крохотное изображение.

– Да, – подтвердила Франческа. – У Леонардо, правда, еще есть две Мадонны – «Мадонна с веретеном» и «Мадонна Литта». Но их он не закончил. Мы даже не знаем, какими он хотел видеть этих Мадонн. Исследования показали, что кисти Леонардо принадлежат только пейзажи за фигурами…

– А обе подлинные Мадонны Леонардо были изображены с цветками? – прошептал я, понимая, что наша с Диком догадка находит свое подтверждение.

– Да, – улыбнулась Франческа. – Это подарок папы.

– Папы, – повторил за ней Дик, и я мог поклясться, что он подумал сейчас о том же, о чем и я.

– Вот видите, – продолжала Франческа, и не догадываясь о мыслях, которые роятся в наших с Диком головах. – Слева – это «Мадонна с цветком». Еще ее называют «Мадонной Бенуа», потому что эта картина долгое время принадлежала одному знатному роду из России. Она находится в Эрмитаже, в Санкт-Петербурге. Здесь не очень хорошо видно, – Франческа приблизила медальон к глазам, изучая изображение, – но у Мадонны в руках два маленьких цветка.

– Два цветка… – эхом повторил Дик.

«Братья-близнецы!» – пронеслось у меня в голове.

– Да, – невозмутимо сказала Франческа. – Лепестки цветков оптически образуют крест. Младенец тянется к этому символическому кресту и, кажется, вот-вот оборвет один из цветков.

– Оборвет один из цветков, – снова повторил Дик.

«Один из них гибнет на кресте!» – снова слышу я внутри головы.

– Да, – сказала Франческа и показала на вторую створку медальона. – А на второй створке «Мадонна с гвоздикой». Здесь Мадонна держит в руках ярко-алую гвоздику. К ней тянется младенец…

– Ярко-алую, – повторил я, думая про стигматы, «цветочки святого Франциска».

– Да, – Франческа подняла на меня глаза и улыбнулась.

– Ярко-алую гвоздику, она символизирует кровавую рану на теле Христа. Эту картину, правда, еще иногда называют «Мадонной с вазой».

– «Мадонной с вазой»? – это название показалось мне странным.

– Да, с вазой, – Франческа снова улыбнулась и слегка наклонила голову. – Тут на столе изображена ваза. На медальоне почти не видно… Она была нарисована Леонардо так искусно, что Вероккьо, увидев ее, почувствовал трепет. На стекле было видно отпотевание! Она была как настоящая…

– А в вазе тоже гвоздики? – спросил я.

– Нет, нет! В вазе гвоздик нет. Какие-то лили, фиалки, еще другие цветы…

– Гербарий, – обобщил Дик.

– Да, можно сказать, – улыбнулась Франческа. – А Мадонна выбрала из всех цветов только гвоздику и подает ее… Гербарий?!

У Франчески поднялись брови. Она поняла.

– Вы хотите сказать?… – прошептала Франческа. – Отец хранит сведения о потомках Христа?… Но откуда они у него?!

И только Дик попытался что-то сказать, как двери в тамбур распахнулись, и вагон стал стремительно наполняться головорезами наподобие тех, что скрутили меня в холле «Cinema-Gold».

Глава LXVII
ЗЕРКАЛО

– Как ты мог привезти ее сюда?! – кардинал Джованни побелел от страха. – Куда угодно, только не сюда! Я столько времени скрывал ее от Д'Амбуаза, а ты привез ее прямо к нему во дворец!

– Куда мне было еще ехать? – Джулиано осторожно отрезал кусочек жаркого и положил на тарелку Панчифики. – Не кричи, ты пугаешь ее.

– Куда угодно, только не сюда, – повторил кардинал громким шепотом. – Боже мой, где же Биббиена? Я с ума схожу. Так… мне нужно… мне нужно…

Джованни глубоко вздохнул и провел руками по своему животу.

– Ладно, Джулиано. Только смотри, чтобы ее никто не видел! Закрой ее в комнате и не выпускай. И даже закрытая, пусть всегда носит покрывало!

Джулиано хмуро кивнул. Когда брат ушел, он подмигнул Панчифике.

– Не бойся, Конди, я не буду заставлять тебя целый день ходить в этой тряпке. Мы просто спрячемся.

Девушка тихонько рассмеялась. Потом осторожно протянула руку и погладила Джулиано по щеке.

– Красивый, – грустно сказала она.

– Ешь.

Медичи осторожно отвел ее руку, но Панчифика упрямо вернула ее обратно и снова дотронулась пальцами до лица Джулиано.

– Ты, – она показала пальцем на него, а потом куда-то в глубь комнаты. – Ты. А это? Это?…

Она показала на себя, потом снова туда же – в глубь комнаты.

Джулиано обернулся.

– Черт! – вырвалось у него.

Зеркало! Как он мог забыть, что оно там висит!

– Панчифика, нет! Стой! – крикнул он.

Но было уже поздно. С неестественной для себя скоростью, боковыми прыжками, дергаясь вперед всем телом, девушка бросилась к зеркалу.

– Я! Я! Я! – заревела она.

Ее голос перешел в надрывный вой, похожий скорее на вопль животного, чем человека. Она начала колотить в зеркало руками с такой силой, что оно почти мгновенно рассыпалось на сотни кусков.

* * *

Джулиано схватил ее поперек тела и поднял вверх, потом перенес в спальню, бросил на кровать и придавил всем телом.

– Тихо! Не кричи! Конди, не кричи!

Он зажал ей рот рукой и навалился плечом. Другой рукой гладил по волосам.

– Тихо, Конди. Это не ты. Это дьявольское наваждение. Это Дьявол путает тебя. Ты, должно быть, прочла сегодня мало молитв, или не читала свой любимый часослов. Мессере Леонардо подарил его тебе, чтобы защититься от Дьявола, помнишь? Ты должна читать его каждый день. Ты должна повторять молитвы. Это все Дьявол, Конди. Дьявол смущает и пугает тебя…

Наконец Панчифика затихла и обняла Джулиано.

– Горячо, – сказала она, – горячо.

– Где? Ты порезалась?

Медичи приподнялся, чтобы осмотреть ладони и ступни Панчифики.

– Здесь, – девушка взяла его руки и положила на низ своего живота.

Джулиано отдернул руку.

– Это ничего, – поспешно сказал он. – Ты должна помолиться. Это Дьявол искушает тебя. Ты должна прогнать Дьявола. Начинай читать.

Но девушка молчала и странно смотрела на него. Ее глаза стали почти нормальными. Джулиано вдруг увидел, что вот так, при таком повороте головы, она почти красива. Если бы не…

– Читай, Конди, иначе я рассержусь, – строго сказал Медичи.

* * *

Панчифика послушно забормотала латинскую молитву. Единственную, которой ее удалось научить.

Джулиано посмотрел ее ладони и стопы. По счастью, на них не оказалось ни единого пореза.

– Надо показать это Джованни, – усмехнулся младший брат.

Кардинала до истерики пугала невероятная способность Панчифики всегда оставаться живой и невредимой. Однажды она упала с лошади и не получила ни единого синяка. Другой раз сунула руку между грызущимися собаками, и снова ни единой царапины. Да что говорить о таких мелочах! Пьетро вез ее из Турина, забросив на луку седла, со связанными руками и ногами, с мешком на голове. Когда все это сняли и смыли с дрожащей девушки дорожную грязь – ее кожа была белой и чистой. Ни следов от веревок, ни кровоподтеков – ничего.

За все годы, что Джулиано был рядом с Панчификой, он ни разу не видел, чтобы она болела. Даже обычные женские хвори, проклятие Евы, были у нее совсем короткими и безболезненными. В то время как большая часть любовниц Джулиано не могла переносить их на ногах. День или два им приходилось оставаться в постели из-за ужасных болей внизу живота. Он слышал, что у некоторых женщин кровотечения могут затягиваться и становятся причиной необыкновенной слабости. Его жена, например, рассказывала, что ее кузину во время этих хворей начало лихорадить так сильно, что она почти месяц вся горела, а потом умерла.

Панчифика не знала ничего этого. Она всегда оставалась почти чистой. Служанка-мавританка давно доложила Джулиано об этой странности.

– Это знак Божьей благодати, ваша светлость, – сказала она. – Мона Панчифика святая.

Глава LXVIII
МАГИСТР

Глядя на то, как стремительно наш пустой вагон наполняется неизвестными людьми, я испытал шок. Что сейчас будет?! Я заново переживал случившееся со мною несколько дней назад – ужас от бессилия что-либо предпринять или изменить.

– Франческа! – сквозь толпу головорезов протиснулся пожилой мужчина благородного вида в элегантном шерстяном пальто, на глазах у него были слезы. – Франческа!

– Синьор Петьёф?! – у Франчески задрожали губы. – Это вы?…

– Да, дорогая. Да! – ответил синьор Петьёф.

– Что происходит? – Франческа встала и поспешила к нему навстречу. – Что-то случилось?

– Франческа, не спрашивай меня ни о чем, – попросил синьор Петьёф. – Сейчас нужно покинуть поезд. У нас всего пара минут.

– Но я не могу… Мы едем на одну встречу… – Франческа инстинктивно подалась назад.

– Вы едете на встречу со мной, Франческа, – ответил синьор Петьёф. – Это те господа, которые сегодня приехали в Милан?

– Вы магистр Приората Сиона? – не веря себе, прошептала Франческа. – Дядя Петьёф…

– Дорогая, – синьор Петьёф выглядел несколько смущенно. – Я все объясню. Я все объясню. Чуть позже. Пожалуйста, доверься мне. Господа, – обратился он к нам с Диком, – отключите свои телефоны и выходите из вагона.

– Телефоны? – не понял я.

– Да, – коротко ответил синьор Петьёф. – У вас есть еще какие-то электронные приборы?

– Ноутбук, – тут же ответил Дик.

– Передайте его, моим людям, – синьор Петьёф показал рукой на одного из сопровождавших.

– Но зачем? – все еще не понимал я. – Это…

– Чтобы нас не могли найти, – оборвал меня Дик.

Он уже доставал свой ноутбук и потянулся за телефоном. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру. Франческа сделала то же самое.

– Франческа, господа, быстро выходим из вагона, – приказал синьор Петьёф.