Текст книги "Тайна кода да Винчи"

Автор книги: Гарольд Голд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

Глава LII
СРАЖЕНИЕ

На краю порта появилось густое облако белой пыли – отряд французов во главе с капитаном Баярдом и освобожденным из плена герцогом Чезаре Борджиа домчал до Порто-Боу.

Пьяные матросы, бесцельно болтавшиеся на берегу, плотно усеянном притонами, слишком поздно заметили мчащийся во весь опор конный отряд.

– Берегись!!! – только и успел крикнуть из них, прыгнув и откатившись в сторону.

В следующую секунду воздух наполнился отчаянными криками. Обезумевшие от порки и шпор кони промчались прямо по людям.

– Поднимайте паруса! Рубите канаты! – громоподобный голос Баярда отдавал команды.

Вслед французам уже раздались выстрелы. Это погоня. На краю порта показались преследователи – испанский отряд, командир которого под страхом смерти должен был вернуть Чезаре к королевскому двору. Живым или мертвым.

Первый залп фальконетов не достал «Санта-Катерины» – небольшого быстроходного судна, которое должно было увезти Борджиа из испанского плена. Чезаре, сильно хромая, спешил подняться на борт. Как только он ступил на палубу, Баярд тут же одним махом обрубил канаты, поддерживавшие трап, оставив внизу часть своих людей.

«Санта-Катарина» удивительно быстро стала разворачиваться, отплывая от берега.

Чезаре удивился. Паруса еще не успели расправить полностью, а если бы даже и успели – на море был полный штиль. Но корабль двигался!

– Правый борт, залп! – голос Баярда раздавался с капитанского мостика. – Корма, приготовиться!

Несколько легких лафитов выстрелили одновременно, скосив передний фланг отряда преследователей. Отряд резко взял вправо. Испанцы прыгали с коней и пересаживались на корабли. На одной из каравелл поднялись паруса с гербами королевы Изабеллы, но ветер не спешил их наполнить.

– По левому борту – галеон «Немезида». Ниже ватерлинии – огонь!

Огромный испанский галеон, стоявший на рейде и закрывавший вход в гавань, вздрогнул, когда ядра пробили его борт. Артиллерия крошечной и юркой «Санта-Катарины» обладала чудовищной силой! Испанская «Немезида» накренилась и быстро начала тонуть. Груз на борту галеона пополз на левый борт. Моряки с дикими криками прыгали в воду. «Санта-Катарина» проскользнула мимо гибнущего гиганта и вышла в открытое море. Спустя всего несколько минут «Немезида» неуклюже завалилась набок, и ее заросшее днище показалось над водой. Королевская посудина, служащая испанской короне для выкачивания золота из Нового Света, встала в узком выходе из гавани, как пробка в бутылке.

– Теперь ни один большой корабль не выйдет из этой гавани, даже если погода изменится, – довольно заявил капитан Баярд, глядя на результаты своего хитрого маневра, и фамильярно хлопнул Борджиа по плечу. – Ну, поздравляю, ваша светлость! Вы снова на свободе!

* * *

– Кто оснастил этот корабль? – спросил Чезаре, оглядывая «Санта-Катарину».

– О! Он великий военный инженер и стратег! Это гениальный человек, – вполне серьезно сказал капитан. – Леонардо да Винчи.

Борджиа вспомнил, где он последний раз видел такие снаряды, какими был потоплен галеон! Мессере да Винчи показывал ему свое новое изобретение! Тогда их было всего три. Первое же в щепки разнесло телегу с камнями, по которой стреляли для пробы. Ядро, попав в цель, разорвалось на тысячу кусков. Смесь внутри него обладала необыкновенной силой.

– Здесь внизу настоящее чудо! Идемте, ваша светлость, – капитан сделал несколько шагов к трюму.

Спустившись вниз по лестнице, Чезаре увидел загадочную и потрясающую воображение машину. Она занимала почти половину трюма и состояла из огромного числа шестерней и рычагов. Все детали, хитроумно переплетаясь друг с другом, подходили к двум большим колесам. Каждое из них вертели четыре человека. Они быстро ходили по кругу, толкая отполированные до блеска ручки.

– А теперь идите сюда!

Баярд с кошачьей ловкостью полез обратно наверх. Быстро пробежал по палубе. Хромающий Борджиа едва поспевал за ним. На капитанский мостик ему удалось забраться с большим трудом.

– Глядите! И как только человек может до такого додуматься?

Капитан показывал куда-то вниз, перегнувшись через перила.

Чезаре посмотрел. Внизу, под водой, из днища корабля торчали два огромных винта с большими лопастями, которые довольно быстро вращались, толкая легкое судно вперед.

– Его гений спас вам жизнь, – сказал капитан, восхищенно любуясь работой механизма.

Чезаре промолчал. Теперь, когда испанский плен остался позади, его уязвленная гордость взыграла с новой силой. Он не забыл предательства Леонардо.

– Инженер да Винчи служил мне, – сказал Чезаре, – и я бы хотел повидаться с ним. Это возможно?

– Думаю, да, – капитан улыбнулся во весь рот, – они с его светлостью Д'Амбуазом большие друзья.

Примерно через полчаса поднялся сильный попутный ветер. Скошенные паруса «Санта-Катарины» туго натянулись. Матросы подсоединили к колесам какие-то ремни, и теперь те вертелись без помощи ветра.

У Чезаре даже дух захватило, с такой скоростью мчалось судно.

– Если ветер не переменится, мы будем в Марселе уже послезавтра, – Баярд смотрел в подзорную трубу. – Сомневаюсь, что у королевы-белошвейки найдется каравелла, способная нас догнать.

– Вы доставите меня в Наварру? – спросил Борджиа, сцепив руки за спиной.

– Если вы пожелаете, мне приказано проводить вас туда. Мсье кардинал считает, что там вам будет безопаснее всего. Однако вы не под конвоем. Мне приказано после высадки в Неаполе следовать вашим указаниям и препроводить туда, куда вы пожелаете, – почтительно сказал Баярд.

– Где сейчас сам кардинал Джованни?

– Он в бегах. Мечется между Миланом и Флоренцией в надежде, что так папе будет труднее его сцапать. Надо признать, ему удалось всыпать вояке делла Ровере перца под хвост на конклаве, – капитан засмеялся.

Чезаре промолчал. У него были основания думать, что Юлий охотится не за кардиналом Медичи.

– Я могу остаться в Неаполе? Под вашей протекцией?

Баярд тяжело вздохнул и мотнул головой.

– Ваша светлость, я глубоко преклоняюсь перед вашим военным талантом и сделал бы для вас что угодно, но увы. Его высочество вице-король дал особое распоряжение, чтобы наше участие в вашем освобождении оставалось в тайне. Он задумал даже пустить слух, что вас освободила ваша сестра, герцогиня Феррарская.

Чезаре понимающе кивнул.

– Пожалуй, я поеду в Наварру, – криво улыбнулся он. – Пора бы мне уже увидеться с женой. Признаться, даже лица ее не помню. В церкви, где мы встретились первый раз, дабы небеса освятили наш союз, было довольно темно. Надеюсь, ее любовник не заколет меня где-нибудь в темном углу того сарая, который мой венценосный шурин называет королевским дворцом.

Глава LIII
ЗНАКИ

Синьор Вазари откатился от нашего дивана, выехал на середину комнаты, чуть развернул кресло и стал медленно толкать его вперед-назад. Проезжал метр, другой вперед, затем назад. Туда-сюда. Слово раскачивался на качелях.

Я удивленно посмотрел на Дика. Он выглядел сосредоточенным и едва заметно покачивал головой, вторя движениям синьора Вазари. Вперед-назад. Вперед-назад. А Франческа замерла. Ее безупречно белая кожа стала почти матовой.

– Вы верите в Бога? – спросил вдруг синьор Вазари.

– Я… м-м-м… э-э-э… – промычали мы с Диком.

– Все очень странно, – ответил на это синьор Вазари и продолжил свои раскачивания. – Все очень странно.

– Папа, пожалуйста… – попросила Франческа, она буквально молила его. – Скажи…

Синьор Вазари подъехал к своему столу, открыл сначала один ящик, затем другой, что-то поискал в них, затем достал два конверта – один большой, другой маленький – и положил их на столешницу.

– Подойдите, пожалуйста, – попросил он.

На столе лежал большой желтый конверт с факсимильным изображением рукописи Леонардо – точь-в-точь как тот, в котором мне прислали книгу Рабина. Маленький конверт был белым. Из него синьор Вазари достал несколько марок.

– Узнаете? – спросил он, приставив марку с портретом Леонардо на большой желтый конверт.

– Вы хотите сказать, что это вы прислали мне книгу доктора Рабина?! – я был в шоке, все во мне закипело.

Зачем этот старик морочит нам голову, если все это дело – его собственных рук?!

– Франческа, подай конверт наших гостей, – просил синьор Вазари, сохраняя полную невозмутимость.

Франческа положила рядом обрывок конверта, доставленного мне в офис.

– Посмотрите внимательно. Ничего не смущает? – спросил синьор Вазари.

– Что нас должно смущать?! – раздраженно воскликнул я. – Вся моя жизнь пошла кувырком из-за этой чертовой посылки! На меня напали охранники Рабина, я вынужден скрываться! У меня сорвалась огромная сделка! И вы спрашиваете – ничего ли нас не смущает?! Вы вообще в своем уме?! Зачем вы все это затеяли?!

– Посмотрите внимательно, – попросил синьор Вазари. – Это единственное, о чем я вас прошу.

– Не может быть… – прошептал Дик. Он взял оба конверта и стал пристально их разглядывать. – Зеркальное отображение!

– Именно! – подтвердил синьор Вазари. – Ни такой марки, ни такого конверта не может быть в принципе! Но даже если мы допустим, что где-то, в какой-то типографии и могла случиться подобная ошибка, то невозможно, чтобы она коснулась и конверта, и марки на этом конверте! И более того, такая марка с типографской ошибкой непременно стала бы раритетом, филателистической редкостью! И поверьте, я бы знал о ее существовании!

– Господи, какая ошибка?! – взмолился я. – О чем вы все вообще тут говорите?! Кто-нибудь может мне объяснить?

– Вот, видишь, – Дик положил оба конверта на стол и показывал попеременно то на один, то на другой. – Это тот конверт, который синьор Вазари достал сейчас из своего стола. В нем нет ничего необычного. Я думаю, его можно приобрести даже в том сувенирном магазинчике, где ты сегодня приходил в себя.

– Он там и приобретен, – добавила Франческа. – Я в нем работаю.

– А вот посмотри на тот конверт, который пришел к тебе в офис, – продолжил Дик.

– И что?! – я все еще был в замешательстве, оба конверта казались мне абсолютно идентичными.

– А то, что на обычном конверте сохранена оригинальная форма записи, – сказал Дик. – Леонардо пользовался этой техникой – текст можно прочесть, если приставить к нему зеркало. Франческа, можно вас попросить дать мне зеркало?

– Да, конечно, – ответила Франческа, вышла в коридор и уже через секунду вернулась обратно, держа в руках небольшое зеркальце. – Вот, пожалуйста.

– Спасибо большое, – ответил Дик, приложил зеркало к конверту синьора Вазари и обратился ко мне: – Видишь?

Я пригляделся. Действительно, в зеркале можно было прочесть то, что написано на конверте. По крайней мере, были понятны латинские буквы. До этого записи скорее напоминали узор, чем текст.

– А теперь смотри сюда, – Дик придвинул конверт, доставленный в мой офис.

– Ничего себе! – только и смог выговорить я.

На конверте, в котором мне пришла книга Рабина, текст был идентичен зеркальному отражению, а не изображению на самом конверте!

– Я тоже этого не заметил, – сказал Дик. – На это обратил внимание синьор Вазари. Но и это еще не все… Вот марка.

Я уставился на марку, принадлежащую синьору Вазари, и на марку своего конверта. Сначала мне показалось, что это одна и та же марка, но теперь я понял, что Леонардо на этих «одинаковых» марках смотрит в разные стороны!

– Он смотрит в разные стороны?!

– Именно, – подтвердил синьор Вазари. – И на обычной марке, которую я вам представил, дано каноническое изображение. Голова Леонардо повернута вправо. Если со стороны зрителя, – уточнил он. – А на вашей марке, точнее, на марке с вашего конверта, он смотрит влево! И как я вам уже сказал, это не может быть типографской ошибкой. Сейчас я вам покажу…

Синьор Вазари придвинул к себе компьютерную клавиатуру, поерзал мышкой по коврику со знаменитым изображением «Человека» Леонардо, затем набрал в поисковике «Leonardo da Vinci» и запросил «картинки».

На экране тут же появились десятки изображений Леонардо – знаменитого автопортрета, выполненного красным карандашом, и десятки портретов, сделанных другими художниками.

– Леонардо не рисовал себя, – сказал синьор Вазари, пролистывая интернет-страницы и демонстрируя нам портреты художника. – И запрещал это делать кому-либо другому. Только перед самой смертью, уже уехав во Францию под покровительство Франциска I, он сделает этот автопортрет. Поэтому художники, рисовавшие Леонардо после, брали за образец этот рисунок. Наиболее известен портрет, выполненный Чарльзом Тоунлем, – синьор Вазари еще щелкнул мышкой, и на экране монитора появился портрет Леонардо, изображенный на марке. – Художник перенес на полотно автопортрет Леонардо и дорисовал – надел на голову берет, омолодил художника, а в остальном – можно сказать, раскрасил.

– Послушайте, – сказал Дик, – но если Леонардо нарисовал себя, смотрящим влево (для зрителя – вправо), в этом был какой-то смысл. Леонардо ничего не делал просто так. Тем более – автопортрет… Это должно что-то значить.

– Вы абсолютно правы, юноша! – воскликнул синьор Вазари и тут же продолжил: – Я сейчас вам покажу. Давайте пройдем в коридор, там стоит большое зеркало.

Мы послушно двинулись за коляской синьора Вазари.

– Представьте себе, что вы пишете автопортрет, – сказал синьор Вазари, когда мы все вместе добрались до высокого, потемневшего от времени зеркала, освещенного диковинными настенными лампами с какими-то божествами на бело-желтых плафонах.

Мы все трое – я, Дик и Франческа – автоматически встали боком к зеркалу и примерились рукой, чтобы водить воображаемой кистью по воображаемому мольберту.

– Каким получится изображение? – с подвохом спросил синьор Вазари.

– Как на автопортрете Леонардо, – понял я. – Для себя мы смотрим вправо, а для зрителя – влево.

– Да, но только Леонардо был левшой! – воскликнул Дик. – Это вы имели в виду, синьор Вазари?

– Именно, – ответил тот. – Представьте, что вы бы рисовали свой автопортрет левой рукой…

Мы послушно повернулись правым боком к зеркалу, чтобы «рисовать» свои автопортреты левой рукой.

– Чтобы добиться того же ракурса, как и на автопортрете Леонардо, вам бы пришлось постоянно отворачивать голову от своей картины к зеркалу на сто восемьдесят градусов. Понимаете?

– Да, действительно, – согласился я. – Неудобно. Но это странно. Зачем он так усложнил себе задачу? Тем более что это просто рисунок, следовательно, это никак не может быть связано с композицией…

– Но этот рисунок – единственный автопортрет художника! – уточнил синьор Вазари.

– Что же это может значить?… – сосредоточенно проговорил Дик. – Право и лево… Право и лево… Каббала?!

Дик буквально прокричал это слово.

* * *

Синьор Вазари внимательно посмотрел на Дика. Что было в этом взгляде – уважение или страх? Я не мог понять.

– Что ты имеешь в виду? – я уставился на Дика с недоумением.

– Левая рука у каббалистов означает свободу и добро, то есть божественное начало в человеке, – объяснил Дик. – А правая – необходимость и зло, то есть дьявольское начало. Леонардо рисует себя левой рукой, но так, словно бы делает это правой, – закончив объяснение Дик замолчал и через секунду добавил: – «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла»…

– Что-то знакомое… – я попытался припомнить, где слышал эти слова.

– Это Мефистофель. Из «Фауста» Гёте, – шепнула мне на ухо Франческа.

– В любом случае я подтверждаю, что такой марки и такого конверта не могло быть в принципе, – синьор Вазари покатился на своем кресле обратно в кабинет, словно не желал больше продолжать эту тему. – Равно и открытки…

Дик тут же последовал за ним в кабинет, а мы с Франческой задержались в коридоре. Мы были наедине одно лишь мгновение – я и она. Совершенно случайно, без умысла. Но в этой секунде была такая интимность, такая глубина, что мы оба закраснелись.

– Но синьор Вазари, – раздался из кабинета встревоженный голос Дика, – что это значит? Кто мог послать такое письмо? Это какая-то дьявольская игра! Рукописи Леонардо – прямыми буквами, а не в зеркальном отражении. Лицо на портрете, смотрящее в левую сторону, то есть туда, куда и должно было бы смотреть, если бы мессере Леонардо так не любил свои фокусы. Наконец, открытка с двумя картинами, где одна объясняет другую.

– Да, – добавил я, входя в кабинет синьора Вазари, – и причем тут Мефистофель?

– Господа, – старик повернулся к нам и приосанился, словно собирался сказать что-то важное, – я дал вам всю информацию, на которую вы имели право. Больше того. Поэтому на этом закончим расспросы. Я признаюсь вам честно – я не понимаю, почему вас привели ко мне. Если бы я думал, что возможна ошибка, то решил бы, что произошла ошибка. Но в любом случае я, со своей стороны, не получал никаких указаний, поэтому вынужден вас переадресовать. Вы вспомнили Гёте… Так вот, вам надо к ним, а не ко мне.

Синьор Вазари говорил строго, четко, ясно, но я не понял ни одного слова – о чем речь?!

– К кому?!. – осатанел я. – К Гёте?!

– К магистру Приората Сиона, – на лице синьора Вазари не дрогнул ни один мускул.

– К магистру Приората Сиона?! – и тут я потерял дар речи, уставившись как дурак на Франческу и на Дика – может быть, они что-нибудь понимают?

– Вы сказали, что нас привели… – Дик словно и не услышал про Приорат Сиона, его беспокоило совсем другое. – Кто привел? Кто, синьор Вазари?!

– Вы умеете читать знаки, молодой человек, – с укором сказал синьор Вазари. – Не спрашивайте о том, что вы и так бы заметили, если бы захотели. А сейчас я вынужден попросить вас меня оставить, мне надо кое с кем переговорить…

ИСТОРИЧЕСКИЕ ХРОНИКИ…

Осенью 1504 года испанский десант внезапно обрушился на Неаполь, сметя береговую оборону французов. В это же время пришло известие о невероятном побеге Чезаре Борджиа из испанского замка Медина-дель-Кампо, куда он был заточен по приказу Фердинанда II Арагонского. Поразительно быстро он снова оказался в Италии.

Отступив в глубь страны, французская армия встретила испанскую у реки Гарильяно, но была разбита. 13 декабря 1504 года в Блуа был подписан договор, по которому Неаполитанское королевство перешло к Испании.

Глава LIV
ВСТРЕЧА

Джакопо робко постучался к учителю. Тот уже несколько дней почти не выходил. Забросил свои обычные пешие прогулки и упражнения с гирями, перестал следить за бородой и одеждой. Охватившая его меланхолия была такой глубокой и черной, что казалось, весь дом изнывает под ее тяжестью. Даже Марию, служанку, Леонардо не пускал к себе.

Ответа не последовало. Собравшись с духом и перекрестившись, Джакопо приоткрыл дверь. Пол спальни был усеян набросками чертежей, мелкими зарисовками, листками формул.

– Мессере Леонардо, к вам пришел человек, – сказал ученик.

– Я никого не жду и не хочу видеть, – не оборачиваясь, резко ответил Леонардо.

Однако неожиданно Джакопо стал настаивать.

– Его привел мессере Макиавелли, – упрямо сказал он. – Может, все же примете?

Да Винчи нахмурился и собрался попросить ученика оставить его в покое, но что-то во взгляде и тоне Джакопо заставило его передумать.

– Что за человека привел Никколло? – отрывисто спросил Леонрадо

– Скульптора, Джованни Франческо Рустичи. Он пришел выказать вам свое восхищение и преклонение.

Он склонил голову чуть набок, ожидая окончательного решения учителя.

– Ладно… – Леонардо дотронулся до полы своего роскошного бархатного халата, который был усеян пятнами, крошками и каплями свечного воска. – Пусть подождут немного. Мне нужно переодеться.

Джакопо явно обрадовался. Даже возбужденно подпрыгнул на месте и помчался вниз.

– Учитель выйдет! – донесся его радостный голос.

Леонардо небрежно стянул со спинки кровати измятый камзол, что был на нем в тот самый день, когда он ходил в Борджелло. Снял со стула шелковые чулки и надел, хотя знал, что на одном спущена петля.

Даже не взглянув в зеркало, чтобы пригладить волосы или отряхнуть с бороды остатки пищи, Леонардо вышел из спальни. Поступь его была тяжелой, а плечи сгорбленными, он шаркал домашними туфлями и потирал спину, затекшую от длительного сидения за столом.

Спустившись вниз, Леонардо первым увидел Макиавелли. Но почти сразу забыл о нем. Рядом с ним стоял человек необыкновенной, дьявольской, загадочной красоты. И этот человек смотрел на Леонардо так, будто увидел вместо золотого дуката дешевую подделку. По лицу его пробежала странная дрожь. Потом глаза его стали необыкновенно злыми. Он низко поклонился, а когда поднял голову – уже выглядел скучающе-дружелюбным.

Секретарь Совета десяти тоже удивился такому странному виду хозяина, но не подал виду.

– Добрый день, мессере Леонардо, – он широко улыбнулся и обнял да Винчи, – простите за вторжение. Вот, привел восторженного почитателя вашего таланта. Он утверждает, что с тех пор как увидел вашу «Тайную Вечерю», не может найти себе места. Тысяча извинений за беспокойство, но он меня совершенно замучил! Знакомьтесь…

Макиавелли говорил быстро, рассказывая, кто такой Рустичи, и пересыпая сведения о нем бесконечными извинениями за беспокойство, что они причиняют да Винчи.

Рустичи подошел ближе и еще раз поклонился Леонардо. Тот ответил едва заметным кивком и сказал неожиданно грубо:

– Ну что ж, я вижу, вы поглядели местную диковинку, старого маляра, что расписывает стены монастырских едален. Полагаю, что жестоко разочаровал вас, но мне до этого нет совершенно никакого дела. Так что прощайте, Джованфранческо.

С этими словами он повернулся к посетителям спиной и быстро пошел наверх. Пожалуй, даже чересчур быстро. Словно торопился спастись в сумраке плохо освещенных верхних комнат.

* * *

Макиавелли растерянно повернулся к Рустичи и развел руками:

– Ничего не понимаю! Должно быть, мы оторвали его от чего-то важного.

Скульптор покачивался взад-вперед, держа руки за спиной, и пристально оглядывал комнату. Его взор чуть задержался на Салаино, который увлеченно рассматривал образцы тканей, разложенные на столике у окна.

– Нет, это вы меня простите, я действительно был чересчур назойлив, – проговорил Рустичи, чуть затягивая гласные. – Жа-аль…

– Хотите, я покажу вам его мастерскую? – неожиданно подал голос Салаино, продолжая перебирать и прикладывать друг к другу кусочки бархата и тафты. – Там очень… очень интересно.

– А вдруг учитель захочет поработать? – сердито одернул его Джакопо.

Из кресла у камина разделся низкий, грубый хохот Чезаре да Сесто, самого старшего и мрачного из всех учеников Леонардо.

– Вот уж чего точно можно не бояться! – воскликнул он со злостью.

Рустичи натянуто улыбнулся Макиавелли.

– Пожалуй, мне лучше уйти. Благодарю вас за услугу и впредь не стану беспокоить, – быстро проговорил он и, не дав секретарю возможность ответить, стремительно пошел к выходу.

Когда за ним захлопнулась входная дверь, секретарь вздохнул и с надеждой посмотрел на Джакопо.

– Что с ним? – спросил он, показывая глазами наверх.

Тут неожиданно заговорил Чезаре да Сесто:

– Что с ним? Да то же, что и всегда! Вы разве не заметили? А вы подумайте, что он сделал за последнее время? Ничего! Ни-че-го! Изрисовал горы бумаги никчемными чертежами! Возвел несколько стен и усовершенствовал кулеврину[12][12]
  Легкая пушка. – (Прим. ред.).


[Закрыть]! Да, еще, пожалуй, разрисовал часослов для мадонны Панчифики! Чтобы порадовать бедняжку! Как же это она сидит целями днями взаперти! Надо ей хоть книжку с картинками! Между тем работа могла бы хоть спасти его от хандры!

Смуглое лицо Чезаре покраснело от гнева. Он схватил берет и помчался прочь из дома.

* * *

Леонардо стоял в своей спальне, прислонившись спиной к двери. Он слышал все до последнего слова и ненавидел Чезаре. Ненавидел прежде всего за то, что тот говорил правду.

Да Винчи сел за стол и быстро записал в своем дневнике:

«Я больше не буду писать картин, во всяком случае тех, что от меня ждут. Мне хочется оставить свое ремесло и посвятить всего себя науке».

– Это позволит мне вырваться, – прошептал Леонардо, – стать свободным. И я больше не буду думать о ней.

Он взял серебряный карандаш и провел тонкую линию на листе бумаги, стараясь повторить контур мантильи мадонны Панчифики из черного плотного шелка. Потом схематически обозначил ее фигуру. Потом встал и набросил на статую Аполлона в углу комнаты шелковое покрывало. Оно легло небрежными, прихотливыми складками. Остаток дня мессере Леонардо провел за тщательной прорисовкой этих складок.

Остановился он только тогда, когда изображение стало совершенным. Оно казалось объемным и даже колеблющимся от ветра и едва заметных движений их хозяйки, чьи контуры, впрочем, только угадывались.

С удовлетворением поглядев на свою работу, Леонардо небрежно бросил лист поверх кучи бумаги к реалистично прорисованным желудям, кружке, где была видна каждая прожилка на дереве, рисунку птичьей лапы с любовно запечатленной крошечной мозолью, подробной зарисовки развернутого крыла канарейки…

* * *

Вечером мессере да Винчи собрал своих учеников. Он был в простой черной одежде, без всяких украшений. Они сидели за длинным, скромно накрытым столом.

– Ожившая «Тайная Вечеря», – сказал Салаино, поправляя бант на плече. – Я – апостол Филипп, если кто не помнит. Мне кажется, он лучше других получился.

Учитель подождал, пока Андре оставит в покое свое роскошное одеяние.

– Я знаю, что многие из вас недовольны, что я мало пишу, – наконец сказал он, – и у вас нет возможности чему-то учиться. Что ж… это действительно так. И вряд ли будет иначе. Я больше не хочу заниматься живописью. Это занятие меня иссушает. Отныне я намерен работать исключительно как инженер и ученый. Вы можете найти себе других наставников, если пожелаете. Я бы этого хотел.

Леонардо умолк, и на лице его замерло выражение трагической скорби и напряженного ожидания.

На некоторое время воцарилась тягостная тишина. По улице проехала повозка, на столе чуть слышно задребезжали ложки.

* * *

Салаино лениво потянулся и провел руками по своим роскошным светлым кудрям. Чезаре да Сесто ядовито усмехнулся.

– Чему ты улыбаешься? – спросил Леонардо, хмуря брови.

– Думаю, надолго ли вас хватит, – Чезаре отпил из кубка. – Помню, вы уже говорили, что больше никогда не возьмете в руки кисть. Раза два, если я не ошибаюсь. И забывали об этом, к большому счастью для всех.

Да Винчи медленно встал из-за стола.

– Это все, что я хотел сказать.

– Учитель, пожалуйста, останьтесь, – серьезно попросил Салаино.

– Вы совсем замкнулись, мы не знаем что и думать, – вторил ему Джованни Бельтраффио.

– Да, ну побудьте с нами хоть немного, – влился в общий хор Джакопо.

– Я уже несколько дней жду случая, чтобы спросить, какое количество черной краски надо добавить в зеленый цвет, чтобы получить легкую лесную дымку, – добавил Чезаре.

Леонардо остановился. Потом обернулся. Лицо его посветлело, он грустно улыбнулся одними уголками глаз.

Ученики вскочили со своих мест и, окружив да Винчи со всех сторон, галдя хором, усадили его на место. Салаино налил вина, Бельтраффио взял лютню, Джакопо бубенцы.

Праздник затянулся до глубокой ночи.

Случайно Леонардо заметил свое отражение в маленьком зеркале, висевшем на стене.

«Жаль, что он меня сейчас не видит», – подумалось неожиданно, само собой.

Когда опутавшая его тоска рассеялась, да Винчи с удивлением обнаружил, что все мысли его только о том скульпторе, что приходил сегодня утром. О Джованни Франческо Рустичи.