Текст книги "Тициан Табидзе: жизнь и поэзия"

Автор книги: Галина Цурикова

НА КЛАДБИЩЕ
© Перевод И. Мельникова

 
Сюда на угрюмом рассвете его принесли.
Прощальной слезою никто не почтил его прах.
Он был чужаком для наивных питомцев земли.
Какое им дело, что солнце он славил в стихах?
 
 
Известно давно – у толпы не бывает святынь.
Поэт умирает, и надо ль о нем вспоминать?..
Но светлым лучом в темноте запредельных пустынь
Душа его брезжит, чтоб гимны светилу слагать.
 

1911

МЕРТВАЯ ЛЕГЕНДА
© Перевод Ю. Даниэль

 
Давно манила сладкая мечта,
Что я найду на свете рай небесный;
Но все не так: земная суета
Влачит в ничто, толкает к краю бездны.
«Вчера» – не помню… «Завтра» – лишь слова…
А что есть жизнь? Легенда, что мертва!
 
 
Оплачьте душу – это жертва зла,
Она несчастна… Мама, я тоскую!
Зачем же вера у меня была?
Зачем я в радость веровал мирскую?
Цветок мой – жизнь, что так была чиста, —
Едва еще расцветший, юный, ранний,
Жестокий ураган сорвал с куста,
Измял и изорвал струну мечтаний…
Так что есть жизнь? Легенда, что мертва.
Скажи, о мать, надгробные слова…
 

Март 1912

СЕРЕНАДА («Воскресла вновь душа, горя в огне…»)
© Перевод Ю. Даниэль

Посвящается И.

 
Воскресла вновь душа, горя в огне,
Излила слезы с щедростью бывалой,
Они, как страсть, опять пришли ко мне,
Они – отрада для души усталой.
Ликуй, душа! Печаль мне зря сулят —
На празднике нет места опасеньям.
Конец змее, что источала яд —
Привет любви, привет цветам весенним!
Свирепый холод страсть мою и пыл
Дыханием своим не охладил…
Из гроба снова счастье восстает,
И страсть струится светлою волною,
Ликует утро, весел небосвод,
Дорога ждет, вперед, иди за мною!
Внемли поэта лире золотой,
Все впереди – за гранью, за чертой!
 
 
Я увидал зимой тебя во сне,
Я рядом был, смотрел, как ты блистаешь.
И ночь зимы была нестрашной мне,
Неужто ты теперь меня оставишь?
О, не люби – будь хоть врагом, не ближе,
Я тем и счастлив, что тебя я вижу;
Ведь мне известно, что земная страсть
Не может с чистотой твоей совпасть…
 

Март 1912

ОСЕННЯЯ НОЧЬ
© Перевод Ю. Даниэль

 
Ночь черна, и скорбно небо,
Горы в траурных туманах,
Ураган рыдает горько
И ревет, как зверь-подранок,
 
 
То под окнами он плачет,
То стучится в двери прямо…
«Папа, папочка, ответь мне!
Папа, где же наша мама?
 
 
Помню, бури я боялся
И готов был зарыдать я, —
Мама пела, утешала
И брала меня в объятья.
 
 
Помню звуки колыбельной,
Те, что сны мне навевали…
Папа, где же наша мама?
Ну, скажи мне, генацвале!»
 
 
Так отца молил ребенок,
А когда отец ответил,
Спрятал голову в ладони,
И рыданьям вторил ветер…
 

Сентябрь 1912

NOCTURNE
© Перевод А. Кушнер

Посвящается С. Абашели

 
Ночь, ночь, темны Колхетии вершины,
Нагие, как гетер прямые спины.
Нашептывает что-то ветерок
Горам и долам, легок и высок.
Какое одиночество, как плачет
Такою светлой ночью тишина!
Тоски своей и слез душа не спрячет,
Оградой дней былых упоена.
 
 
Ночь, ночь, не ты ль, Колхетия, качала
Любви моей печальной колыбель,
Глядишь в глаза мне грустно и устало,
Быль выветрилась та, как легкий хмель.
Душа, как лебедь раненый, былое
Оплакивает счастье молодое
И тщится чувств отцветшую весну
Вернуть, всю пылкость их и новизну.
 
 
Она никак не хочет с тем смириться,
Что прошлое не может воротиться,
Что времени поток необратим,
Что нежность милой тает, словно дым.
Ночь, ночь, не ты ль, Колхетия, качала
Любви моей печальной колыбель,
Глядишь в глаза мне грустно и устало,
Быль выветрилась та, как легкий хмель.
 

Сентябрь 1912

«Слова о том, что я тебя любил…»
© Перевод Ю. Ряшенцев

 
Слова о том, что я тебя любил,
Сетей тоски с души моей не снимут.
Рожденные для горестей не имут
И в счастье радости. Тот странный пыл,
 
 
Который звали мы любовью, – бред.
А ты найдешь рожденного для счастья, —
Они встречаются, пускай нечасто.
Лишь он тебя поймет, а не поэт,
 
 
Чьи строки, точно слезы, оросили
Родную землю…
Но не пой, не пой —
О, в этой песне, начатой тобой, —
И сила памяти, и времени бессилье…
 

Сентябрь 1912

ВЕРНИТЕ
© Перевод А. Кушнер

 
Кто горного беспомощней орла,
Коль крылья гордой птицы перебиты?
Как лодка без руля и без весла
Жалка, а волны грозны и сердиты…
Вот и душа – пустыня без любви,
Немая и безлюдная, уныла.
Душа жива томлением в крови,
Любовной жаждой горечи и пыла…
 
 
Следами Дэва заклинаю свод
Небесный, звезд сверкающим потоком, —
Пусть мне судьба любовь мою вернет,
Любовью же сожженную жестоко.
Верните мне то время, не мила
Мне жизнь без детской той любви и страсти,
Когда душа бы как в раю жила,
Чиста, как грех, в его счастливой власти!
 

Февраль 1913

НОЧЬ ПЕЧАЛИ
© Перевод Ю. Даниэль

 
Унылой ночью, в тишине печальной,
  Я слышу звук поющего чонгури,
    Играющий горюет, что внезапно
       Цветок любви увял в осенней хмури.
         И черною цепочкой черных мыслей
             Украсилась души моей сутулость,
                 И тени похороненные встали,
                     И прошлое забытое проснулось.
                         А я-то думал, что плитой забвенья
                              Придавлено навеки все, что было,
                                  А я-то думал – глубока, надежна
                                       Ушедших чувств сердечная могила.
                                              О женщина, чего еще ты хочешь?
                                         Моей ты кровью грелась без опаски,
                                     Покой души беспечно унесла ты,
                                 И вот теперь ничьей не жду я ласки.
                            Что ж, разве жертвы не хватило этой?
                       Нужны иные – без конца и края?
                    А тень ее в ответ смеется звонко,
                 Зовет и манит, ласку обещая.
             И сердце чары колдовские гложут,
          И сердце в клетке усидеть не может…
      А музыкант играет на чонгури,
   Аккорды струн летят в ночные дали,
И грустную рассказывает повесть
О том, как все цветы любви увяли.
 

Февраль 1913

ГОЛУБОЙ ЭДЕМ
© Перевод Ю. Ряшенцев

 
Рай потерянный и милый!..
 
 
…Нас взнуздало, как коней.
Время – демон серокрылый —
И глумится над могилой
Голубой любви моей.
 
 
Но неверие нелепо.
Верю в сад, в его рассвет!
Незабвенна юность. Слепы,
Кто забыл о ней. И склепом
Предстает пред ними свет.
 
 
Как хохочет откровенно
Грех, безумный и нагой…
Страсть темно и дерзновенно
Завывает, как гиена,
Над могилой дорогой.
 
 
Но любовь не знает смерти,
Не горит в огне страстей.
В край влюбленных и детей —
В островок зеленый верьте!
Ведь любовь не знает смерти…
 
 
О, Эдем! И чистых глаз
Блеск. И небывало сильный
Пламень чувства – в первый раз!
И ведет надежда нас,
О, в Эдем, зеленый, синий…
 

Май 1914

«Ни молнии, ни ливень проливной…»
© Перевод Н. Соколовская

 
Ни молнии, ни ливень проливной,
Ни этот мир, где злые ветры дуют,
Они не смогут справиться со мной:
Не окольцуют и не околдуют.
 
 
Пусть буйствуют! Я обращусь назад,
Туда, где не слышны грозы раскаты.
Там зазвучал опять фруктовый сад,
Который голос ставил мне когда-то.
 

Между 1909 и 1914 гг.

«Зачем я здесь, зачем пришел сюда я…»
© Перевод Ю. Даниэль

 
Зачем я здесь, зачем пришел сюда я,
Скажу ли вслух, как сердце жмут тиски?
Поет предсмертный лебедь, пролетая,
И песня бьется в уши и в виски.
 
 
Пройдут и сгинут времена и люди,
Эвксинских вод исчезнет влажный след,
Но в атоме стиха вовек пребудет
И с горлом перерезанным поэт.
 
 
О, как когда-то плакалось Назону,
Как Пушкина никто сдержать не мог!
Ведь для поэта не нужны резоны,
Для уст отверстых не найти замок.
 
 
Казбек с Эльбрусом вечно в блеске света,
И только им ответ правдивый дан:
Какой же пламень сердце жжет поэта
И отчего рыдает Тициан!
 

Между 1909 и 1914 гг.

«Тихой музыки слезы льются в ночное небо…»
© Перевод Ю. Даниэль

 
Тихой музыки слезы льются в ночное небо
И упрекают тучи, что нависают слепо.
Молодости и страсти дни уходят за днями,
Жизни врата закрыты наглухо перед нами.
Что же мне делать дальше? О, научи, скажи мне!
Резок могильный ветер, воющий в смертном гимне.
Небо печально, хмуро, тучами воздух горбит,
Сеет тоску, как дождик, струями черной скорби.
Тишь наступает в мире: музыки звуки, где вы?
Вот проступает смутно абрис скорбящей девы —
Падает ниц на землю в горечи стародавней…
Сколько еще терпеть нам, сколько еще страданий?..
 

Февраль 1915 Москва

НА МАСКАРАДЕ
© Перевод Ю. Ряшенцев

 
Темно в глазах. А все кругом горит —
Сгорает. Запах платьев ядовит.
Зал дышит алым бархатом и черным.
Звук скрипки небывало удрученным
Ко мне приходит, чтоб во мне открыть
Мне самому неведомые раны.
Как странно… Все, что было – все в году
Бог весть в каком уплыло, стало дальним…
Нет имени тому, чего я жду
Сейчас смертельно-сладким ожиданьем.
Но впереди – мертвец, суров и светел,
Под смертною рубашкою простой, —
Так некогда, оставшись сиротой,
Моя душа скончалась на рассвете…
…Зурна рыдает. Дикий танец гор
Показывают иностранцам.
                                          Скор
И медлен танец. И пищит дудук.
И звук зурны – все тот же скорбный звук.
Звук реквиема моего. Я знаю,
Нельзя мне вспоминать. И вспоминаю
И май, и яблоню. Ее цветы —
Постелью белой по двору. И ты,
Невозвратимая, как время…
Темно в глазах. Но все кругом горит —
Сгорает. Запах платьев ядовит.
А мертвый зал, и шумный, и немой,
Танцует реквием печальный мой.
 

Апрель 1915

СНЫ ХАЛДЕИ
© Перевод С. Ботвинник

 
Мечта целует прошлого следы,
Халдеи сны плывут передо мной:
Нас души предков – яростны, тверды —
Влекут к химерам Грузии родной!
 
 
На подвиги твои, отчизна гор,
Столетий опускается вуаль,
Но древней славы вновь горит костер
И на Востоке вспыхивает даль.
 
 
Покрылась высь молочною росой,
Следы оставил дэви-богатырь,
Господь пустыню заслонил рукой —
Ее души пылающую ширь…
 
 
Надежды древней медленный напев,
Слова о счастье сгубленном слышны…
Пустыня спит, от зноя онемев,
Проносятся над ней былые сны.
 
 
Евфрат и Тигр качали колыбель,
А гроб качают Мтквари и Рион.
Дойдет обет сквозь толщу лет, земель:
Елиазар, восстань из тьмы времен!
 

Сентябрь 1915

СОНЕТ ПОЭТА («Все кончится. Всему придет конец…»)
© Перевод Н. Соколовская

 
Все кончится. Всему придет конец.
И не останется на свете очевидца,
Который описал бы наши лица
В тот час, когда срывали с нас венец
Любви, что не смогла осуществиться.
 
 
Кто станет вспоминать, как жили мы?
Как мы любили – вспомнят ли об этом?
Но для того, чтоб вырвать нас у тьмы,
Воображенье мучает поэтов.
 
 
Надгробьем нашим станет нам Сонет.
Он воскресит и озарит слезами
Все, что для вас давно сошло на нет,
Но животрепетало между нами.
 
 
А под конец попросит он Творца —
В бездушных буднях и бессрочных битвах
Поэтов беззащитные сердца
Не обходить в живых Своих молитвах.
 

Октябрь 1915

БЕЛОЕ СНОВИДЕНИЕ
© Перевод Ю. Ряшенцев

 
Для Грузии сгорали мы, чтоб снова
Для Грузии сгореть. Но как темно!
И солнце мрачное величия былого
В пучину слез вот-вот сойти должно.
 
 
И наше горе не возьмешь в поводья.
Красны от крови реки, а кругом…
О, наши рощи в горьком половодье!
О, наши души в трауре глухом!
 
 
О, долгий путь и бесконечный плач наш
Над гробом собственным. Погост далек,
Но всех проклятий, всех угроз, палач наш,
И этот длинный путь вместить не смог.
 
 
И белый призрак над кортежем вьется —
Мадонна белая – пресветлый лик…
А пурпурному солнцу остается
Над морем слез – один недолгий миг.
 
 
Последний луч над горьким морем тает.
Горит звезда, как скорбная свеча…
Гиена стонет… И сова рыдает…
И черный вихрь – как черная печаль…
 
 
Пречистая! Мадонна! Откровенье
Даруй нам, Мать истерзанной страны:
Где наша смерть, а с ней успокоенье?
Где наша смерть, Мадонна?!
 

Октябрь 1915

ПРИНЦ МАГОГ
© Перевод Ю. Ряшенцев

 
Ноябрьский бес приходил с бокалом вина
И подергивал челюстью, коротенькой и смешной,
И потягивался, и поглядывал на меня,
И спрашивал: «Ты ведь пойдешь со мной?..»
Куда мы шли… Мы не шли – метались во мгле
Жеребенком напуганным. За нами на полном скаку
Тишина летела – темный всадник на высоком седле, —
Тишина летела и к груди прижимала тоску.
Казались седые вершины далеких скал
Сломанными крыльями усталого божества.
Небо ли умерло или земля, кто по кому горевал —
Горьким и медленным черным снегом покрывалась трава.
Стонала сова. Нетопырь ей вторил вдали.
Шакал глядел с амбара у схлеста дорог.
И табуном, словно туча, кентавры шли
По черной земле, где властвовал принц Магог.
 

Декабрь 1915

ДАЛЬНЕЙ
© Перевод Л. Мартынов

 
Будь дальней! Бездну отдаленья
Тоской заполню. Ведь на свете
Нас только двое. Так и встретим
Мы даже светопреставленье.
 
 
Я не задам тебе вопроса
О сущности моих влечений,
Но знаю: ты моих мучений
Нераспустившаяся роза.
 
 
Меня твой дальний ветер будит.
Душа о шип твой зацепилась.
Возьми ее, о, сделай милость —
Она тебе не в тягость будет!
 
 
О, грезы, ставшие золою.
Хвалы надтреснутые крики.
Склеп из химер багрово-диких
Для дорогой и дальней строю!
 

1915

В ПАРКЕ
© Перевод И. Мельникова

 
Нехотя вечер уходит, сгущается тьма.
В парке оркестр начинает концерт Берлиоза.
Ты недомолвками вечными сводишь с ума,
Злая кокетка, застрявшая в сердце заноза.
 
 
Слышу звенящий, ликующий голос подруги.
Смех, обжигая меня, в темноту уплывает.
Ищет влюбленный любимую в нежном испуге.
И ожидание трепетно сердце сжимает.
 
 
– Вот я, ау! – в пестром платье мелькает меж веток.
Ну-ка, поэт, распростись с поэтической ленью.
Молнии вспышка, гетера безумная, где ты?
Музыки страсть превратила тебя в песнопенье.
 
 
Что же опять я мечтаю, не зная о чем?
Душу сковал Берлиоз обольстительным пленом.
И устремляясь за звуком в пространстве ночном,
Грежу в беспамятстве Блоком, Рембо и Верленом.
 

1915

МОЯ КНИГА
© Перевод Н. Заболоцкий

 
Заплачет ли дева над горестной книгой моей,
Улыбкой сочувствия встретит ли стих мой? Едва ли!
Скользнув по страницам рассеянным взглядом очей,
Не вспомнит, жестокая, жгучее слово печали!
 
 
И в книжном шкафу, в многочисленном обществе книг,
Как я, одинока, забудется книга поэта.
В подружках у ней – лепестки прошлогодних гвоздик:
Иные, все в бархате, светятся словно цветник,
Она же в пыли пропадет и исчезнет для света…
 
 
А может быть, нет. Может быть, неожиданный друг
Почувствует силу красивого скорбного слова,
И сердце его, испытавшее множество мук,
Проникнет в стихи и поймет впечатленья другого.
 
 
И так же, как я воскрешал для людей города,
Он в сердце моем исцелит наболевшую рану,
И вспомнятся тени, воспетые мной, и тогда,
Ушедший из мира, я спутником вечности стану.
 

1915

НОЯБРЬ
© Перевод Л. Озеров

 
Высохший лист платана желтизною тяжелой вышит.
Над куполом церкви старой снуют летучие мыши.
Долина плачет от песни улетающей журавлиной,
И осень пьет за здоровье зимы, что вдали за долиной.
Там ураган свирепеет, в дикой пляске шалеет,
В бесовском огне сгорает, ни других, ни себя не жалеет…
В сумеречную пору к душе подкрались печали, —
Они в этот вечер, казалось, туманами укрывали.
Отец вернулся со службы, суббота глядит обновой,
Виден отблеск молитвы на седой бороде отцовой.
Глаза впиваются в сумрак, тонет во мраке местность,
Ураган, как ведьма, терзает вздыбленную окрестность.
Ноги в грязи янтарной вязнут. Темень тупая.
В жухлых листьях осенних скрываюсь я, утопаю.
 

10 января 1916

ЦВЕТЫ ГОЛУБОГЛАЗЫЕ
© Перевод М. Шехтер

 
И кажется, что из толпы выйдет
Прекрасная женщина с голубыми глазами.
 

Г. Табидзе

 
Асаргадон твоей упился плотью.
Умащены мускатом, руки пели…
О ты, напоминающая лотос,
Уже грешна от самой колыбели!
 
 
Сражений рог трубить не забывает,
Стрела стрелу целует… Зло и яро
Мысль о тебе предсмертно убивает
Раба, и воина, и спасалара…
 
 
Кто скажет, где любовь твоя зарыта,
В какой земле махина саркофага!..
Прах растоптали Времени копыта.
Ушла в песок серебряная влага.
 
 
Глаз голубой лишь светит в целом мире,
Как светлячок, игрой пленяет женской:
И молится в ночи бездомный лирик,
В том свете голубом узнав блаженство.
 
 
И долго-долго голубое око
Слепить поэтов одиноких будет,
И лирик пожалеть заставит Бога, —
Пускай за одиночество не судит.
 

Январь 1916

ПЬЕРО
© Перевод И. Мельникова

 
Лукавым цветком расцвела сумасбродка-весна.
И розы, ничуть не робея, пунцовыми стали.
Гостей тамада умудренный споил допьяна.
И ветреник сделал любовное сальто-мортале.
 
 
Ну, где же вы – Бе́сики, Саят-Нова, Теймураз?..
Хозяев напыщенных челядь в дверях ожидает.
Душа, успокойся! Навеки умолкнем сейчас.
Ведь бедный Пьеро в стороне чужедальней блуждает.
 
 
О, это не сон. Сон лишь наша лихая година.
Как царствует прошлое в этой обители сплина!
И плачет Пьеро: «Коломбина моя, Коломбина!»
 

Ноябрь 1916

АВТОПОРТРЕТ
© Перевод Б. Пастернак

 
Профиль Уайльда. Инфанту невинную
В раме зеркала вижу в гостиной.
Эти плечи под пелериною
Я целую и не остыну.
 
 
Беспокойной рукой перелистывая
Дивной лирики том невеликий,
Зажигаюсь игрой аметистовой,
Точно перстень огнем сердолика.
 
 
Кто я? Денди в восточном халате.
Я в Багдаде в расстегнутом платье
Перечитываю Малларме.
 
 
Будь что будет, но, жизнь молодая,
Я объезжу тебя и взнуздаю
И не дам потеряться во тьме.
 

Ноябрь 1916 Москва

МАГ-ПРАРОДИТЕЛЬ
© Перевод Б. Лившиц

 
Священнодействует доселе
       Из века в век мой род.
Какое множество обеден
       Он отслужить успел!
 
 
У нас и ныне на погосте
       Храм врезан в небосвод:
Он – герб, что гордому поэту
       Дан с первых дней в удел.
 
 
Смотрю я, как вечерню служит
       Отец на склоне дня.
Псалом мне в душу залегает,
       Чтоб лечь на самом дне.
 
 
На рясу черную пурпурный
       Ложится блеск огня.
Мое томленье по Халдее
       Уже понятно мне.
 
 
В свече мерещится мне солнце
       С его теплом благим
И храм, воздвигнутый во славу
       Слепительных щедрот:
 
 
Как будто каменные плавит
       Колонны знойный гимн
И маг поет, собой начавший
       Мой бесконечный род.
 
 
Астарте предок мой молился,
       И в ладанном чаду
Отец возносит Приснодеве
       Дар сердца своего.
 
 
Доныне не переводились
       Жрецы в моем роду:
Обедни их состарят, право,
       И Бога Самого.
 
 
Не сожалейте о потомке,
       О прадеды мои!
Не верьте клевете, что робко
       Я перед всем дрожу.
 
 
Пусть по себе не совершу я
       И краткой литии —
Однажды панихиду миру
       Я все же отслужу!
 

1916 Москва

БЕЗ ДОСПЕХОВ
© Перевод Б. Лившиц

 
Мне представляется порою,
       Что мир – огромный сад,
Где всё – проклятье и отрава,
       Где гибель – шаг любой.
И без доспехов, хмуря брови,
       Три всадника летят:
Я узнаю в лицо Верхарна,
       Эредиа, Рембо.
 
 
Я чувствую, что по ошибке
       Сюда ввели меня.
За исполинскими тенями
       Я с трепетом слежу.
И, как ребенок робкий, плачу,
       Невольный страх кляня.
Тайком скорей смахнуть стараясь
       Постыдную слезу.
 
 
О, как «цветами зла» дурманит
       Мне душу пряный яд!
Как будто на меня кентавры
       Напали табуном…
Сожженная пустыня манит
       Все пламенней назад,
И твердь, объятая пожаром,
       Горит, как ветхий дом.
 
 
Кто в этот сад впустил ребенка?
       Кто душу городов
Исполнил ядовитым дымом.
       Застлавшим все вокруг?
Зачем за всадником летящим
       Тень вырастает в зов?
В пустыне я, но почему же
       Я вижу свежий луг?
 

1916 Москва

«L’ART POÉTIQUE»
Из книги «Халдейские города»
© Перевод И. Мельникова

 
В вазу Прюдома поставил я розу Хафиза.
Бе́сики сад я цветами Бодлера заполнил.
Все, чем пленяла чужбина, я с Грузией сблизил,
Так, как сумел, я свое назначенье исполнил.
 
 
Недолговечны безумные, знойные страсти.
Нежностью бережно душу твою отогрею.
Лира моя от стыда разобьется на части,
Если стихи под гитару исполнить посмею.
 
 
Жду я любимую – первого снега белее —
Что улыбается кротко и тихо смеется.
Я прочитаю стихи об ушедшей Халдее.
Нас ослепит красота восходящего солнца.
 
 
Я хладнокровно спектакль досмотрел и оплакал
Каждый антракт. Я любитель простых аналогий.
Чувствую рок древней магии чисел и знаков.
О, Сакартвело, прости этот лепет убогий!
 

1916 Москва

ХАЛДЕЙСКОЕ СОЛНЦЕ
© Перевод Б. Лившиц

 
Далекий путь, и беспредельность,
       Влекущая вперед,
И солнца яд, и песнопенья
       О солнце – к солнцу взлет.
 
 
Во мне рыдает предков голос —
       О прадеды-волхвы, —
Я к солнцу лестницу дострою.
       Приду, куда и вы…
 
 
Слова священных заклинаний,
       Забытые в веках,
И городов, когда-то славных,
       Ничтожество и прах!
 
 
Отчизна с нежностью старинной
       Смягчает боль мою:
Я в золотых стихах величье
       Халдеи воспою.
 
 
К Сидону путь, залитый светом, —
       Один для всех пролег.
Воздвигнется алтарь победы,
       Поправ пустынь песок.
 
 
Созрев для песнопений мощных,
       Излиться жаждет дух, —
Теней величественных зова
       Благоговейно жду.
 
 
Я буду одинок и плачу,
       Предчувствием томим,
Но знаю, встретит смерть бесстрашно
       Последний пилигрим.
 
 
Я слышу все и вижу. Видит
       И Он… И вихорь мчит
Меня… Над кладбищем родимым,
       Как ястреб, мысль кружит.
 
 
Всю жизнь томлюсь по беспредельным
       Путям… Далек мой путь…
Под солнцем пламенным Халдеи
       Хочу навек уснуть.
 

1916

ФАТЬМА-ХАТУН
© Перевод С. Спасский

 
Терзает душу девы отраженье.
Фатьма-Хатун, твой взгляд мне сны прожег!
О милый призрак, множащий мученья,
Когда бы прошлое вернуть я мог!
 
 
Певцы любовь поют. Всю ночь – их пенье.
Фатьма целует полный влагой рог.
Любовники спешат к ней в нетерпенье,
Пыль караванов вьется вдоль дорог.
 
 
Нет счета поцелуям. Счастлив пленный,
Хотя потом казнишь его изменой.
Кто б ни был – Чачнагир иль Автандил, —
 
 
Как не мечтать о жарких тайнах ложа!
Мышь в западне, иль с голубем ты схожа,
Душа? И ястреб голубя сразил.
 

Январь 1917 Москва