Текст книги "Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

52

Атрет внезапно проснулся и, тяжело дыша, уставился в потолок. Постепенно он успокоился, и его сердце забилось ровнее, когда он понял, что лежит на соломе в холостяцком доме, а вокруг раздается молодецкий храп спящих воинов, изрядно повеселившихся накануне. Выпив немалое количество пива и меда, все спали теперь богатырским сном.

От выпитого вечером вина все тело у него болело, а голова просто разламывалась. Он пил до тех пор, пока не потерял способность стоять на ногах, но и это не могло отогнать от него невеселые мысли и заполнить ту пустоту, которую он уже давно чувствовал в своем сердце.

Атрет думал о Рицпе. До сих пор у него перед глазами стояло ее лицо, каким оно было в тот момент, когда он ее ударил. И он не мог забыть это мгновение. Он пытался оправдать свой поступок. Если бы она назвала ему имя убийцы, все сейчас было бы в порядке. Феофил был бы отомщен, и все было бы так, как всегда.

Но живущий в нем Дух противился этой мысли. Он не давал Атрету покоя, постоянно тревожил его. Напрасно Атрет пытался обмануть сам себя, правда жила в нем помимо его воли.

«Паси овец».

Атрет застонал. Привстав, он потер лицо. Головная боль стала сильнее, его мутило. Сон показался ему таким реалистичным, что никак не выходил у него из головы. Он встал и, шатаясь, вышел на задний двор дома, где его вырвало. Когда спазмы прекратились, он тяжело прислонился спиной к стене и сощурился от яркого полуденного солнца. Давно ли наступил день?

Впрочем, не все ли равно? Он никуда не собирался. Ничего не делал.

Он давно забыл, что значит жить без надежды, без любви.

Силы покидали его. Ни дня не проходило, чтобы он не жаловался на свою судьбу. Ему казалось, что на нем лежит чья–то тяжелая рука. Жизненной энергии в нем становилось все меньше, как будто приступ гнева высасывал из него все силы. Не проходило ночи, чтобы ему не снилась смерть, или жизнь такая ужасная, что жить не хотелось. Перед глазами всплывали бесчисленные лица людей, которых он лишил жизни. Он видел умирающего Бато, которого убил он сам. Он видел Пунакса, разрываемого на куски собаками. Иногда он бежал с ним рядом, и его сердце готово было выпрыгнуть из груди от неимоверного напряжения сил, а за спиной раздавались дикое рычание и щелканье смертоносных зубов.

Иногда он видел во сне Юлию, которая кладет Халева на скалы и смеется, глядя, как Атрет не может дотянуться до сына, а младенца смывает морская волна. Когда же Атрет бросался в холодную воду, отчаянно пытаясь найти сына, Юлия исчезала. Потом он видел Халева, то плывущего по волнам, то исчезающего под водой, до которого он никак не мог доплыть.

Но самым мучительным был сон, в котором он видел Рицпу, стоящую в слезах возле грубенхауза. «Почему ты не сделал того, о чем он тебя просил? Почему ты не пас овец?» И всюду, куда бы Атрет ни посмотрел, – в лощине, среди деревьев, в домах, на деревенской улице – лежали мертвыми люди, которых он знал или знает, – как будто они занимались своими повседневными делами и внезапно умерли. Руд, Хольт, Юзипий, Марта, Вар, его мать, дети – все были мертвы!

«Почему ты не пас овец?» – плакала Рицпа в это утро, перед тем как Атрет проснулся. А потом она исчезла, поглощенная какой–то внезапно нахлынувшей тьмой, и он остался один, лицом к лицу с необъяснимым ужасом.

Атрету хотелось стряхнуть с себя эти ужасные воспоминания.

«Паси овец».

– Я пытался! – простонал Атрет вслух. Разозлившись, он поднял голову к небу. – Я пытался, но меня никто не слушал!

– Ты уже говоришь сам с собой, Атрет?

Он резко обернулся на мягкий и слегка насмешливый голос и увидел Аномию, стоявшую неподалеку от холостяцкого дома. Она улыбалась ему вызывающей улыбкой. Когда она направилась к нему, он не мог удержаться от того, чтобы не взглянуть на ее фигуру, роскошную и грациозную.

– Большая была пьянка накануне вечером?

– Что ты здесь делаешь?

– О-о, вдобавок еще и головная боль. – Жрица покачивала небольшим кожаным мешочком в руках. – Здесь есть кое–что, от чего тебе станет полегче.

Взгляд ее голубых глаз казался ему невыносимым. Она подходила все ближе и ближе, и он уже чувствовал аромат снадобий, которыми она натирала свою кожу. В нем пробуждалась страсть. Когда она заглянула ему в глаза, он почувствовал в ней голод – ненасытный, манящий, животный… и его плоть отреагировала на это.

– Хочешь, чтобы тебе стало лучше?

Путь к искушению был открыт. Но Атрет боролся, как мог.

– Откуда ты пришла? – Атрет посмотрел в ту сторону, откуда она появилась. – Эту дорожку знают немногие.

Глаза Аномии едва заметно сверкнули. Она по–прежнему улыбалась, но Атрет уже чувствовал ее гнев не менее остро, чем ее страсть, и ему была понятна причина ее раздражения.

– Я собирала травы в лесу. Каждое утро, в одно и, то же время, я хожу пополнять свои запасы. Иногда я хожу в лес и по вечерам. Сегодня вечером, например. Сейчас наступает новолуние. Вот и сейчас мне нужно собрать кое–что.

– В самом деле? – Кровь Атрета становилась горячее, хотя умом он ясно осознавал происходящее.

– В самом деле, – ответила Аномия и снова улыбнулась своей тонкой и игривой улыбкой, которая в очередной раз подействовала Атрету на нервы. Жрица продолжала покачивать взад–вперед своим мешочком. – Подмешать тебе немного в вино?

– Хватит с меня вина.

– Ну, тогда в эль, если он тебе нравится больше. Или в мед.

Кровь в его висках застучала тяжелее. Может быть, немного вина ему сейчас не помешает. Повернувшись, он пошел в дом. Когда он наполнил рог и вернулся, она продолжала стоять в тени дома.

– Какое падение, – произнесла она укоризненным тоном. Атрет не понял, имела она в виду его одного, или всех воинов, которые еще не проснулись и продолжали спать на соломе.

– У нас был праздник.

Аномия тихо засмеялась.

– И что же вы праздновали?

– Не помню. Это так важно? – Атрет протянул ей рог. Когда жрица провела своими пальцами по его ладони, пульс у него снова забился чаще. Свой мешочек она открыла зубами, и Атрет невольно обратил внимание на ее рот. Она добавила в вино травы, медленно помешала содержимое рога, облизнула губы, попробовала напиток сама и только после этого протянула рог Атрету, глядя на него горящими глазами.

– Выпей все, Атрет.

Он пил, не сводя с нее глаз. Выпив все, он вытер губы тыльной стороной ладони.

– Неплохо.

– Теперь сядь.

Он сощурил глаза.

– Зачем?

– Ты говоришь, как непослушный мальчик. Боишься меня?

Он насмешливо улыбнулся.

– Тогда делай, что я тебе говорю. Ты ведь хочешь избавиться от головной боли?

Атрет настороженно сел на солому. Аномия опустилась рядом и стала массировать ему виски.

– Расслабься, Атрет. Я не сделаю тебе больно. – Аномия смеялась над ним. Он заставил себя расслабиться, чувствуя себя неловко из–за своего смущения. И из–за этого ему совсем не хотелось слушать свой внутренний голос, который предупреждал об опасности.

– Тебе снятся сны?

– Они снятся мне постоянно, – сказал он, начиная чувствовать воздействие трав, которые она подмешала в эль. Боль проходила. Аномия убрала его волосы назад. Ее руки были поистине волшебными, сильными и в то же время мягкими, было видно, что она знала, куда надо давить, где массировать. В движениях ее рук он чувствовал и необъяснимую интимную нежность.

Атрет услышал, как за его спиной зашумела солома, потом почувствовал у себя на шее ее теплое дыхание. Его тело становилось горячее.

– Ну как, тебе уже хорошо?

«Слишком хорошо», – подумал он, но не нашел в себе силы встать и уйти. Сколько прошло времени с тех пор, как он в последний раз испытывал такие ощущения? Ровно столько, сколько прошло с того момента, когда Рицпа была в его объятиях ночью, накануне убийства Феофила.

Рицпа.

Аномия сжала руками его плечи.

– Сейчас тебе станет еще лучше.

Слушая ее шепот, Атрет почувствовал, как голова у него снова закружилась. Тяжело задышав, он закрыл глаза и стал бороться с похотью, которая просыпалась в нем. Он вдруг ясно услышал звук закрываемой двери и снова оказался в лудусе. Издав хриплый крик, он вздрогнул и вскочил на ноги.

– Что случилось? – спросила Аномия, удивленная таким его поведением. Он отступил от нее на несколько шагов. Только что, массируя ему плечи и шею, Аномия чувствовала, как его охватывает страсть. Почему же он вдруг повел себя так странно? – Что случилось, Атрет?

– Ничего!

– Я сделала что–то не так? – спросила она.

Атрет взглянул на нее. Она ответила ему невинным и растерянным взглядом.

– Не знаю. Может быть. – Его дыхание оставалось тяжелым, и он резко провел руками по волосам. Его лучший друг убит. Он в разлуке со своей женой. Его сына растит его сестра. Он живет дикой жизнью, о которой мечтал в молодости! И сейчас он заигрывает с мыслями о прелюбодеянии. Атрет горько засмеялся. И его еще спрашивают, что случилось? – Ничего не случилось, – резко сказал он. Ничего, если не считать, что вся его жизнь летит в пропасть.

Куда же делись тот мир и тот покой, которые он познал когда–то?

Боже, если бы я только мог вернуться в те дни, когда я крестился и женился на Рицпе. Я никогда не был счастливее, чем тогда. И никогда уже не буду таким счастливым. Неужели это был только сон, Господи, мимолетная идиллия, за которой снова наступила реальность? Неужели Ты так жестоко пошутил надо мной? Существуешь ли Ты вообще?

И тут помимо своей воли Атрет услышал голоса.

«Она просила меня сказать тебе, что любит тебя и всегда будет тебя любить».

«Я твердо обещаю тебе, Атрет: я никогда не солгу. Даже если это будет стоить мне жизни».

Аномия видела, что его мучает какая–то боль, но посчитала, что причиной тому страсть, которую она в нем пробудила. Она встала и подошла к нему.

– Вернись к нам, Атрет.

– Я уже вернулся.

– Но не таким, каким ты был раньше. О, я помню тебя, каким ты был страстным, горячим, сильным. Ты был подобен богу. И всякий был готов пойти за тобой хоть в Гадес, если ты позовешь.

Атрет закрыл глаза. «Иисус!» – кричала вся его душа.

Он видел перед собой лицо Феофила и слышал его голос. «Паси овец».

– Оставь меня в покое, – резко сказал он.

– Ты страдаешь, – сочувственно заметила Аномия, в душе радуясь этому. Ведь страдание делало его уязвимым. – Я вижу твою боль. Разделяю ее. Я могу тебе помочь. Дай мне помочь тебе. Ты можешь стать тем человеком, каким был когда–то, Атрет. Я знаю, ты можешь. Позволь мне показать тебе путь к этому.

Я есмь путь.

Один из спящих приподнялся. Аномия быстро отошла в тень, чтобы никто ее не видел. Она сжала кулаки от досады, наблюдая за тем, как спящий повернулся, снова лег и, громко застонав, опять погрузился в сон.

К тому времени, когда Аномия смогла снова вернуться к Атрету, его настроение изменилось. Целиком погруженный в свои мрачные думы, он уже не обращал на жрицу никакого внимания. Она положила ладонь на его руку и почувствовала, как он напряжен.

– Мне надо идти, – прошептала она, проклиная в душе это место и сложившиеся обстоятельства. – Приди ко мне сегодня вечером, поговорим.

Полностью занятый мыслями о Рицпе, Атрет не слышал ее. Ему до боли не хватало своей жены, хотя в душе он и негодовал по поводу того, что она оказывает на него такое сильное воздействие и что вся его воля подчинена ей.

– Ты ведешь себя так, будто тебя околдовали, – сказала Аномия, испытывая гнев и ревность и желая, чтобы Атрет полностью изменился.

– Может быть, так оно и есть, – мрачно произнес он. – Да, может быть, так оно и есть.

53

Весь день Атрет лелеял свое недовольство женой, всеми силами стараясь его оправдать. Она сама встала на пути справедливости, разве не так? Она сама решила жить без него. И с какой стати он должен позволять этой женщине направлять всего его мысли? Весь день он только и делал, что находил отговорки и оправдания своим поступкам.

Потом была очередная попойка. Когда Аномия пришла, чтобы поговорить с кем–то из мужчин, и посмотрела на Атрета, в ее голубых глазах горел знойный призыв. Когда она ушла, Атрет вспомнил тех женщин, которых когда–то приводили к нему в камеру лудуса. Временами ему хотелось, чтобы воспоминания о прошлом вообще стерлись из его сознания, чтобы они не оскверняли его брачное ложе. Но теперь эти воспоминания снова просыпались в нем, оживали, подкрепляемые надеждой, что удовольствия прошлого уведут его от боли настоящего. Но вместо этого Атрет впадал во все более глубокое и болезненное отчаяние.

Окружающие его воины помочь ему не могли. После долгих месяцев зимнего бездействия они жаждали работы. Но пока никто не объявлял войну, они могли только одно – сидеть, пить и рассказывать о тех битвах, из которых они вышли победителями. Никто из них не вспоминал о поражениях. Рассказывались также непристойные байки, и каждый старался в этом отличиться. Время от времени все взрывались дружным хохотом. Иногда вспыхивали споры по самым пустяковым поводам, нередко перерастающие в драки между самыми молодыми и сильными, которые стремились доказать, что они настоящие мужчины.

Атрет не присоединялся к ним. Он сидел в дальнем углу, и по выражению его глаз и лица было понятно, что подходить к нему не стоит. Он пил, стараясь заглушить свою боль. Но безуспешно.

Шум в доме нарастал, мужчины спорили, играя в кости. Голова Атрета разламывалась от эля. Поднявшись, он направился к задней двери, ему хотелось побыть одному.

Когда он нетвердым шагом направился в лес, в небе светила бледная луна. Он не понимал, куда идет. Ему было все равно. Тут он услышал тихий голос, зовущий его, и его сердце замерло.

– Рицпа? – прошептал он, оглянувшись вокруг.

Но его звала Аномия, стоявшая в темноте леса.

Занятый своими переживаниями, он двинулся к ней, сам не зная, зачем. Она взяла его за руку и повела дальше в темноту.

– Я знала, что ты придешь, – сказала она и прильнула к нему. В ней чувствовалась неутолимая страсть, которая передавалась и ему. – Я знала, что ты придешь ко мне. – Во всем ее голосе слышалось желание, которое напоминало ему о других временах, о другой женщине. Эти воспоминания молнией пронеслись в его голове и открыли старые раны.

Юлия. Она была такой же, как Юлия, с таким же огнем в крови и неудержимым плотским желанием.

– Что ты здесь делаешь? – простонал он, чувствуя слабость от выпитого эля.

– Ты хотел встретить меня здесь. Я знала это, когда вечером посмотрела в твои глаза.

– Я пришел сюда подумать.

– Неправда, – Аномия прижалась к нему еще сильнее, вцепившись в него пальцами. – Ты пришел сюда для того, чтобы быть со мной. Ты хочешь быть со мной, как и я хочу быть с тобой. – В ее голосе чувствовалась животная страсть. – Я вижу это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня. Ты весь сгораешь от страсти, как и я.

Ее тело двигалось. Ее руки двигались. У него перехватило дыхание.

– Перестань.

– Почему ты меня останавливаешь? Ты же хочешь этого. Ты хотел быть со мной с самого начала. – Аномия слегка откинула голову назад, желая, чтобы он прильнул губами к ее шее. – Ну что же ты, Атрет? Делай то, что ты хочешь.

«Рицпа просила меня сказать тебе, что любит тебя и всегда будет тебя любить».

Атрет взглянул на Аномию и почувствовал, как от ее лица пышет горячее дыхание ада. Ее рот был подобен отверстой могиле. Он оттолкнул ее от себя и отпрянул назад.

– Нет. – Всеми силами он боролся с туманом в голове, который навеял на него хмель. – Нет.

Аномия опять подошла к нему, ее волосы развевались от прохладного ночного ветерка. Атрет чувствовал их мягкое прикосновение, будто какая–то паутина пыталась закрыть ему глаза.

– Ты хочешь меня, – продолжала шептать Аномия, проводя руками по его груди. – Я же чувствую, как стучит твое сердце.

– Ты похожа на Юлию, – гневно произнес он.

– Юлию? Кто это такая? – Аномия отдернула руки и прищурила глаза.

Атрет отошел от нее, чувствуя, как от эля у него кружится голова.

– Мать Халева, – машинально сказал он, совершенно не думая; прохладный ветер только усиливал хмель от эля.

Мать Халева? Глаза Аномии заблестели. Она подошла ближе.

Атрет слегка покачнулся и горько засмеялся.

– Юлия, прекрасная распутница Юлия. Она подошла ко мне в храме Дианы, одетая, как последняя шлюха, с колокольчиками на лодыжках. Она была так же прекрасна, как ты, и так же растленна, как гниющее тело.

Растленна, как гниющее тело? Аномию охватили гнев, холод и обида.

– Я люблю тебя. Я всегда, сколько себя помню, люблю только тебя.

– Любишь? – усмехнулся он. – Что ты вообще знаешь о любви?

Аномия вся затряслась, и на глазах у нее заблестели слезы – слезы ярости.

– Я знаю, что значит тосковать по человеку, а потом видеть, как он к тебе равнодушен. – Как он смеет так вести себя с ней? Она – верховная жрица, у нее больше власти, чем у его матери, чем у Гундрида. Половина мужчин в деревне без ума от нее! Некоторые готовы продать свои души, чтобы только попробовать то, что она сейчас готова дать ему!

Атрет увидел ее слезы и пожалел о своей резкости. Наверное, Аномия действительно любит его. Тщеславие не давало ему видеть, какое хитрое сердце скрывается под вполне невинной внешностью.

Аномия знала это. Он так горд, так дорожит собой. Она снова положила ладонь на его руку, ее волосы продолжали развеваться на ветру, задевая его.

– Меня домогалось множество мужчин.

– Не сомневаюсь, – хрипло произнес он.

– А я берегла себя для тебя. Я девственница. Ни с одним мужчиной у меня ничего не было. Я ждала тебя.

Атрет смотрел на нее, поразившись услышанному. Никогда в жизни он еще не видел девственницы, мыслящей и ведущей себя, как блудница.

Его тело реагировало на ее действия. Он знал, чего она от него хочет, и это искушение вызывало в нем жестокую борьбу.

– Нет, – сказал он, решив закончить все сейчас, пока не поздно.

– Почему?

– Потому что однажды я уже прошел по этой дороге и больше по ней не пойду. – Если бы он не устоял перед этим искушением, это кончилось бы для него катастрофой. Он уже знал, что значит оказаться в плену страстей из–за такой женщины.

– Но ты же хочешь меня, – снова сказала Аномия, приблизившись к Атрету и прижавшись к нему. – Я это чувствую. – Ее прикосновение казалось огненным. – Эта ионийка не любит тебя так, как я. – Руки жрицы скользнули по его телу, она наслаждалась властью над ним, чувствуя, как бьется его сердце. – Если бы она любила тебя, то давно бы уже пришла к тебе и умоляла разрешить ей вернуться.

Атрету стало не по себе от такой мысли.

Аномия обняла его и почувствовала, как тяжело он дышит.

– Я так долго тебя ждала. Я никогда не обижу тебя так, как это сделала она. Только один раз, Атрет. – Только один раз – и он больше никогда не сможет ей отказать. – Только один раз. Никто об этом не узнает.

Об этом узнает Он.

Атрет схватил ее руки и оторвал их от себя.

– Она моя жена, Аномия, а ты знаешь закон.

Ее глаза вспыхнули, но тут же снова стали холодными.

– Твоя жена не хочет тебя. Твоя жена – чужеземка, которая не принадлежит к нашему народу. И ты это уже понял, иначе не бросил бы ее.

Атрет отступил на шаг назад, желая, чтобы между ними было расстояние, нуждаясь в этом расстоянии, чтобы не потерять способность думать. Бросил. Это слово вонзилось в него, подобно стреле, пронзило его острым чувством вины. Застонав, он отпрянул от Аномии.

Жрицу охватила холодная ярость. Она накатила на нее, как волна, волна необузданной ревности. Аномия смотрела, как он пятится от нее, и ждала, когда он упадет. Когда он упал, она осторожно приблизилась и опустилась рядом с ним на колени.

– Ты сказал, что твоего сына родила женщина по имени Юлия, – произнесла она, убирая ему волосы со лба.

– Она приказала оставить его на скалах умирать. – Атрет грустно засмеялся. – Римские женщины так и поступают. Если родившийся ребенок матери не нужен, она бросает его. И если бы Рицпа его не взяла, он бы умер.

– Подожди, не засыпай, Атрет, – сказала Аномия, больно ущипнув его за бок. – Значит, Рицпа взяла твоего сына? И ты об этом не знал?

– Его к ней принесла одна рабыня. – Атрет вспомнил Хадассу, стоявшую в свете факелов в коридоре темницы, ясно представил ее спокойное лицо. «Вот, Он убивает меня; но я буду надеяться». Атрет вспомнил, как Хадасса стояла у входа в его пещеру, где он жил, после того как ему изменила Юлия. «Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь», – сказала она тогда, глядя в ночное небо. Именно из уст Хадассы он впервые услышал Благую Весть об Иисусе Христе, именно в ней он впервые увидел тот мир, который Бог способен привнести в человеческую жизнь. Вот и сейчас Атрет смотрел на звезды, видневшиеся сквозь ветви дерева, под которым он сидел. Он был готов отдать что угодно, чтобы снова почувствовать этот мир и покой.

Прощайте врагов ваших.

Иисус простил.

Феофил простил.

Аномия видела лицо Атрета, искаженное гримасой боли. Он застонал, качая головой.

– Рицпа… – невольно выговорил он. – Я люблю ее.

– Подожди. Она принесла этого ребенка тебе?

Расстроенный и пьяный, Атрет уже ни о чем не думал.

– Нет. Мне пришлось его искать. Я только знал, что он у одной вдовы.

– Вдовы?

– Она потеряла собственного ребенка. – Атрет потер лицо, пытаясь хоть как–то протрезветь. – Я взял у нее Халева, но к тому времени кормить его могла уже только она.

– Околдовала.

– Скорее, она околдовала меня, – тоскливо произнес он. – Она околдовала меня с того самого момента, как я впервые взглянул на нее. С тех пор я только и думаю о ней. Все время. – В этот момент ему хотелось одного – провалиться в глубокий сон. И, закрыв глаза, он так и сделал.

Аномия скривила губы. Атрет был так пьян, что не понимал, какое оружие только что сам вложил ей в руки. Она наклонилась ниже, уткнулась ему в шею и прошептала на ухо:

– Но это пройдет. Подожди только, и ты поймешь…

Потом она выпрямилась. Изрядное количество выпитого эля дало себя знать, и Атрет провалился в забытье. Жрица прикоснулась к его лицу, еще раз полюбовалась его красотой, чувствуя горечь неудовлетворенных желаний и жажду мести. Уж если она не сможет завладеть им, то пусть он не достанется и проклятой ионийке.

– Жаль, что ты так и не захотел быть со мной. – Аномия жарко поцеловала Атрета в бесчувственные губы. – Ты еще об этом горько пожалеешь.

Она ушла, оставив его спящим в лесу.