Текст книги "Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 37 страниц)

– Я изменился, – сказал Атрет. Но в чем он изменился, если вымещал на ней свой гнев? И почему он разозлился? Только потому, что она прикоснулась к нему с той нежностью, которую проявляет к его сыну, а не со страстью, которой он жаждал?

– Когда ты заговорила со мной, как с ребенком, это привело меня в бешенство, – сказал Атрет, уткнувшись ей в волосы, пытаясь найти оправдание своим поступкам. – Я просто сошел с ума. Я не сознавал, что делаю.

– Ты все время сходишь с ума. И никогда не сознаешь, что делаешь. Пусти меня, – умоляла она его в слезах.

– Только после того, как ты поймешь…

– Пойму что? Что я никто для тебя, что я для тебя ничем не отличаюсь от тех женщин, которых приводили к тебе в лудус? – Рицпа снова стала вырываться, тихо всхлипывая, тогда как он даже не прилагал усилий, чтобы удержать ее.

– Ты начинаешь очень много значить для меня, – сказал ей Атрет хриплым голосом. Он чувствовал, как она успокоилась в его руках. – В моей жизни самыми дорогими были три женщины. Моя мать, моя жена, Ания, и Юлия Валериан. Всех троих больше у меня нет. Жена умерла от родов, вместе с ребенком. Мать убили римляне, а Юлия Валериан… – Он крепко закрыл глаза. – Я больше не хочу страдать от этой боли. – Он отпустил ее.

Она повернулась и посмотрела на него, ее глаза были полны сострадания.

– И поэтому ты закрываешь свое сердце для всего доброго.

– Я больше не хочу так любить.

Рицпа не стала рассказывать ему о своих потерях. Семье, муже, ребенке. Какой смысл?

– Было бы лучше, если бы я отдалась тебе, как последняя шлюха, так? Тебе лучше держать в руках грязь, чем золото?

– Я этого не говорил.

– А тебе этого и не надо говорить. Ты показываешь это каждый раз, когда смотришь на меня, каждый раз, когда прикасаешься ко мне! – На бледном лице Рицпы отразились гнев и горе. – Ты осуждаешь меня за ее поступки, срываешь на мне всю свою злость.

– Я вижу, ты меня никогда не поймешь. Женщина никогда не поймет мужчину.

– Я понимаю то, что ты не хочешь полюбить даже собственного сына, потому что он может умереть, или оказаться в плену, или вырасти и причинить тебе боль так, как это сделала его мать. И мужчина способен на такую глупость?

Атрет стиснул зубы и в гневе сощурил глаза.

– Поостерегись…

– Чего? Твоего гнева? Ты уже сделал со мной самое низкое, что только мог сделать. Ты смел только тогда, когда у тебя в руках меч или копье, Атрет. На арене тебе нет равных. Но в самом важном, что только может быть в жизни, ты жалкий трус!

Рицпа резко встала и вернулась к своей постели. Улегшись возле корзины, в которой спал Халев, она повернулась на бок и накрылась одеялом.

Атрет тоже лег на свою постель, но не мог заснуть, потому что до него доносился тихий плач.

22

Когда Феофил вернулся, Атрет все еще лежал без сна и в тусклом свете светильника наблюдал за ним. Римлянин тихо прошел через помещение и остановился возле Рицпы. Ночью Халев просыпался, и она покормила его. Закончив кормить, она заснула, продолжая держать его на руках. Феофил наклонился и осторожно поправил укрывающее ее одеяло.

Атрет медленно поднялся, почувствовав гневный жар в груди при виде такого проявления нежности. Феофил посмотрел на него и выпрямился, не показывая своего удивления тем, что германец не спит. Он непринужденно улыбнулся, но его улыбка гасла, по мере того как он всматривался в лицо Атрета.

– Что случилось?

– Когда мы уйдем отсюда?

– Сегодня, – шепотом произнес Феофил. – Город в хаосе. Воинов призвали тушить пожар и бороться с паникой. Нам будет проще слиться с массой людей, которые сейчас бегут из города.

Атрет забыл о своем гневе.

– А как насчет лошадей?

– Купим их, когда уйдем на север. Там они дешевле. К тому же, если мы будем спешить, то только привлечем внимание воинов, которые патрулируют дороги.

– Нам нужно будет продовольствие.

– Руф уже об этом позаботился. Еды возьмем на неделю и будем все это время держаться главных дорог, где меньше риска наткнуться на воинов Домициана, которые ищут тебя.

– Что Домициан?

– Его гнев несколько поутих.

В последних словах Атрет уловил какую–то недосказанность, и он понял, что случилось что–то страшное.

– Что ты от меня скрываешь, римлянин?

Феофил мрачно посмотрел на него.

– Пунакс убит.

– Убит? Как?

– Его отправили на арену, обвинив в укрывательстве врага императора.

Атрет изрек проклятия и отвернулся. Он задумчиво потер шею.

– Ну что ж, по крайней мере, Пунакс получил то, что хотел, прославил себя хотя бы еще на несколько дней.

– Боюсь, что нет.

Атрет обернулся и пристально посмотрел на Феофила.

– Домициан приказал скормить его диким псам.

– Псам?! – поразился Атрет. Нельзя было придумать более позорной казни, чем скормить приговоренного диким животным. Такая смерть считалась самой унизительной. Атрет посмотрел на Феофила и нахмурился. – Но этим все не кончилось, правильно я понял?

– Домициан приказал допросить ланисту римского лудуса.

– Бато, – глухо произнес Атрет. Его сердце так и подпрыгнуло.

– Его схватили и пытали. Когда же от него не удалось получить тех сведений, которые им были нужны, Домициан выпустил его на арену против другого африканца. Бато ранил его, и толпа показала ему поллис версо. Но твой друг вместо этого убил своим мечом самого себя.

Атрету показалось, что его зажали в огромные тиски. Его охватило бесконечное отчаяние. Застонав, он отвернулся, не желая показывать римлянину свои чувства. Еще две смерти были на его совести.

Феофил понимал, каково ему сейчас.

– Домициан ответит за все, что натворил, – спокойно сказал он, положив руку на плечо Атрету.

Атрет отдернул плечо от его руки.

– Перед кем ответит? Перед своим братом, императором? – усмехнулся он, и на его голубых глазах показались слезы гнева. – Или, может быть, перед Римом, который жаждет человеческой крови на потеху толпе?

– Перед Богом, – сказала Рицпа, стоя в другом углу криптопортика с Халевом на руках.

– Извини, Рицпа, – сказал Феофил. – Я не хотел тебя будить.

– Скоро рассветет, – сказала она, глядя на отверстие в потолке. – Лучше уж я соберу Халева и соберусь сама.

Феофил перевел свой взгляд с нее на Атрета, почувствовав, что в отношениях между ними возникла какая–то напряженность.

– Что ты так смотришь?

Феофил многозначительно посмотрел на него.

– Собери все, что хочешь с собой взять. Через час уходим, – сказал он и пошел собираться сам.

* * *

На восходе солнца Феофил, Атрет и Рицпа с Халевом, которого она укутала и привязала к спине, слились с толпой людей, покидающих Рим. Небо было серым от дыма, а в воздухе стоял тяжелый запах дыма и копоти. Они шли пешком по дороге среди множества небогатых погорельцев, тогда как граждане побогаче везли свое имущество в повозках, явно торопясь в свои загородные владения. Рицпа поправила Халева у себя на спине. И хотя привязан он был достаточно надежно, с каждой пройденной милей ей казалось, что он становится все тяжелее. Когда от долгого ограничения в движении малыш начал ерзать и плакать, Рицпа развязала шаль и ослабила перевязь, давая ему чуть больше простора. Спустя еще милю Халев снова заплакал. Рицпа была без сил.

Феофил увидел, как они устали.

– Отдохнем возле того ручья.

Атрет ничего не сказал, продолжая держать между ними ту дистанцию, которую задал с самого начала пути. Феофил присмотрелся к нему, еще когда упаковывал свои вещи. Было ясно, что между Атретом и Рицпой что–то произошло этой ночью, и теперь это не давало им обоим покоя. Они упорно не смотрели друг на друга.

Опуская Халева на землю, Рицпа поморщилась. Потом она села рядом с ним, возле ручья. Радостно вскрикнув, ребенок пополз прямо к бурлящей воде. «О Халев», – произнесла Рицпа, не в силах от усталости сдвинуться с места. Ей так хотелось посидеть и опустить горящие от ходьбы ноги в холодную воду, хотя она понимала, что Халева тоже нельзя долго держать завернутым в шаль.

– Сядь и отдохни, – сказал ей Атрет голосом, полным досады. Она не обратила на него никакого внимания и встала. Пробормотав себе под нос что–то по–германски, Атрет опустил свою тяжелую руку ей на плечо и насильно посадил. – Я сказал сядь! – Он поднял Халева с травы и понес к воде; ребенок висел у него на руке, как мешок.

Почувствовав, как у нее покраснело лицо, Рицпа встала, ее тревога и раздражение оказались сильнее усталости.

– Не неси его так, Атрет. Он ведь ребенок, а не мешок соломы.

Наблюдая, как болтаются ножки Халева, Феофил невольно улыбнулся.

– Не удерживай его. В руках у своего отца Халев не пострадает.

Рицпа смотрела вслед Атрету, едва сдерживая слезы.

– Хотела бы я быть так же уверена в этом, как ты, – уныло сказала она. Закусив губу, она отвернулась.

Феофил улегся на спину.

– Не стесняйся, Рицпа, поплачь по нему. Самой же станет легче.

– Я не хочу плакать по нему. Я хочу плакать по себе. – Она сглотнула тяжелый ком. – Это самый ужасный, самый тупой и толстокожий… – Борясь со своими эмоциями, она села и опустила голову, чтобы спрятать лицо от испытующего взгляда Феофила.

– Что у вас произошло ночью?

Рицпа заметно покраснела.

– Ничего такого, чему мне стоило бы удивиться, – мрачно ответила она.

Феофил насторожился. У него возникли на этот счет свои догадки, но ему очень хотелось, чтобы он ошибся. Он видел, как Атрет смотрел на Рицпу. Спустя мгновение Феофил улыбнулся про себя.

Будь Атрет на несколько лет моложе, или она на несколько лет старше, ему было бы труднее определить, что ее так тревожит.

– Он немного неотесан, грубоват, но не надо торопить его. Дай срок… – При этих словах Рицпа так взглянула на Феофила, что он удивился и, казалось, наконец понял, что произошло. – Он что, этой ночью…

– Нет, – быстро оборвала его Рицпа и, смутившись, отвернулась. – Он передумал.

«Это уже кое–что», – подумал Феофил. Мужчине достаточно провести в лудусе пару лет, чтобы напрочь забыть о благопристойности. А Атрет провел в тех местах больше десяти лет.

– Он жил в цепях, его били, на него поставили клеймо, его дрессировали, как дикое животное, Рицпа, – сказал он, чувствуя, что вынужден объяснять, кто такой варвар. – И он не станет цивилизованным за один день.

– Я с ним всего этого не делала.

– Верно, но ты вольно или невольно представляешь для него гораздо большую угрозу, чем все то, с чем ему до сих пор приходилось сталкиваться. Его чувства накалены до предела.

– Я его не дразнила.

– Достаточно того, что ты находишься рядом с ним, неужели ты этого до сих пор не замечала?

– Единственное чувство, которое Атрет проявляет просто мастерски, – это злость! – сказала она, сверкнув своими темными глазами.

– Ему пришлось оттачивать это чувство, чтобы выжить. По–твоему, это его вина?

– По–моему, он виноват во всем том, что он делает со мной, – сказала Рицпа, уязвленная тем обстоятельством, что Феофил почему–то защищает его.

– И многого ты добьешься таким настроением? – Феофил увидел, что от его вопроса ей стало неловко. Было ясно, что дело здесь не только в чувствах Атрета. – Разве не ясно, что ты просто прячешься за своей обидой, пользуясь тем, что он тебя обижает? Люби его так, как ты призвана его любить. Если ты не сможешь этого сделать, как он тогда узнает, каким образом он может измениться в Боге?

Что она сделала для этого?

– Это нелегко.

Он понимающе улыбнулся.

– А когда это было легко?

– Ты не понимаешь, – слабо возразила она и, опустив голову, стола смотреть на свои сцепленные руки. Как он мог ее понять, если она сама себя толком не понимала?

Феофил тихо засмеялся.

– Готов поспорить на что угодно, что то же самое он говорил тебе этой ночью. – Феофил откинулся на спину. – «Ужасный, самый тупой и толстокожий…» – повторил он, устраиваясь поудобнее. Широко зевнув, он закрыл глаза. – Вы идеально подходите друг другу.

Пораженная, Рицпа замолчала. Пока Феофил дремал под солнцем, она погрузилась в серьезные размышления, молясь о том, чтобы Господь очистил ее от нездоровых мыслей и обновил в ней дух.

«Помоги мне, Отец, в первую очередь думать только о Тебе. Атрет – тяжелый, бесчувственный, грубый, невозможный человек», – шептала она, чтобы не разбудить Феофила.

Прощайте, и прощены будете.

«Господи, я не заслужила такого обращения. Я хотела утешить его, но не соблазнять. А он хотел воспользоваться мной, как блудницей».

Прощайте…

«Отец, избавь меня от влечения к нему. Я молю о том, чтобы Ты развеял мои чувства, которые будят в нем страсть. Они мешают, заставляют страдать, и мне трудно идти по этой дороге, я не могу подавить в себе эти чувства, которые вызывает во мне моя слабая плоть. Я не хочу в Германию. Если в Твоей воле, сделай так, чтобы он передумал. Может быть, мы останемся в небольшой деревушке, на севере Италии? Германия так далеко, и если все люди там такие, как он…»

Я милости хочу, а не жертвы.

Вспомнившееся место из Писания было ей непонятно, особенно если учесть все те чувства, которые она испытывала, но она знала, что, несмотря ни на какие мысли и чувства, Бог призывал ее к послушанию. Иисус велел прощать, и она будет прощать, нравится ей это, или нет.

Продолжая молиться, она встала и пошла вдоль высокого берега. «Я не хочу его прощать, Господи. И если мне нужно это сделать, мне нужно иметь Твое сердце. Мое сердце устало от гнева Атрета и от моего собственного. Мне хочется ударить его по лицу и закричать на него. Если бы я только была мужчиной, и у меня было бы достаточно сил…»

Остановитесь и познайте, что Я – Бог.

Остановившись, Рицпа склонила голову, устыдившись и почувствовав боль в сердце.

«Если Твоя воля в том, чтобы я простила его, Господи, тогда прошу Тебя, измени мое сердце, потому что сейчас оно черно, настолько черно, что я не знаю, как мне выбраться из той ямы, в которую Атрет бросил меня этой ночью. Помоги мне исполнить Твою волю. Покажи мне его с другой стороны».

Рицпа услышала крик Халева и снова пошла по берегу. Она увидела их внизу, сквозь густые ветви. Атрет сидел на песчаном берегу, широко раскинув ноги, а Халев находился прямо перед ним и смотрел на него. Малыш крепко вцепился в огромные руки отца, подтягиваясь так, чтобы можно было стоять, и делал неуверенные шаги в сторону Атрета. Но его пухленькие ножки заплелись, и он сел. Когда он начал плакать, Атрет поднял малыша, уткнулся ему в шею и поцеловал его.

В груди у Рицпы все сжалось, а от гнева не осталось и следа. Тот самый варвар, который так оскорбил ее этой ночью, теперь нежно покачивал своего сына, что говорило о его любви гораздо убедительнее любых громких слов. Когда Халев успокоился, Атрет опять усадил его перед собой на песок и нежно провел по темным волосикам мальчика. Халев счастливо захлопал в ладошки.

Рицпа, наблюдая за ними, не могла сдержать слез. Я просила, Господи, и Ты ответил.

Успокоившись, она пошла вниз по берегу. У нее оставались опасения относительно того, на что способен Атрет, – события последней ночи оставались в ней незажившей раной. Из–под ее сандалий вниз полетели камешки. Атрет мгновенно напрягся и оглянулся. Он оставался таким же напряженным, когда снова отвернулся к Халеву, не обращая на нее внимания. Малыш издал радостный крик и захлопал в ладошки. «Мама… мама… мама…».

Рицпа села на камень и набросила шаль на плечи. Стало прохладно, или ей это только показалось? Она смотрела, как ее сын ухватился за пальцы Атрета, снова подтянулся и встал. Радостно закричав, он наклонился вперед и едва не упал лицом вниз. Атрет передвинул его ножку вперед, не давая ему упасть. Крохотные пальчики Халева впились в огрубевшую и мускулистую кожу торса Атрета.

Смутившись физической красотой германца, Рицпа опустила голову и стала рассматривать свои руки. Набравшись смелости, она заговорила еще до того, как подумала о том, чтобы смирить свою гордость.

– Как бы ты ни хотел уберечь свое сердце, Атрет, делать это уже поздно, правда?

Чувствуя его холодное молчание, она посмотрела на него, тревожась, не сделала ли она ему больно. Кажется, нет.

О Господи, дай мне слова. Не мои слова, которые ранят, но Твои слова, которые лечат.

Она встала и подошла ближе, но не настолько, чтобы нельзя было убежать, вздумай Атрет снова проявить свой варварский нрав. Ей хотелось, чтобы между ними не было недоразумений по поводу того, зачем именно она пришла к нему.

Как будто читая ее мысли, Атрет нетерпеливо повернулся к ней.

– Если ты пришла, чтобы забрать его, забирай.

– Как ты ко всему настороженно относишься, – ответила она, после чего замолчала, борясь с самой собой. Ей хотелось больно ударить его и высказать ему все, что у нее наболело. По какому праву он сердится на нее? Именно он своим вызывающим поведением стал причиной той пропасти, которая между ними возникла.

«Ему пришлось оттачивать чувство гнева, чтобы выжить…»

Рицпа была потрясена, вспомнив эти слова Феофила. Она хотела понять Атрета, помочь ему увидеть, как изменится его жизнь с Господом. Но как достучаться до человека, который был закован в кандалы, которого избивали, на котором наживались, которого предали? Можно ли вообще достучаться до него, когда он так настроен против любви?

О Боже, помоги мне.

– Мы все похожи на детей, Атрет. Мы хотим твердо стоять на ногах и идти, опираясь на свои силы. И, как Халеву, нам приходится за кого–то держаться, чтобы выбраться из грязи. – Она посмотрела на него. Слушает ли он ее вообще? Отнесся ли он серьезно к тому, что она ему говорит? – Иногда мы полагаемся не на те силы, и тогда обязательно падаем.

Она тихо и неуверенно усмехнулась. Закрыв глаза, она опустила голову и вздохнула.

– Я была когда–то такой же упрямой, как и ты. В чем–то я до сих пор осталась такой. Я не могу сделать шага, если Господь меня не поддержит. Каждый раз, когда я отхожу от Него, я снова падаю. Как этой ночью.

Подняв голову, она открыла глаза и увидела, что Атрет пристально смотрит на нее. Во рту у нее пересохло, и ее сердце заколотилось с удвоенной силой. Что она сказала такого, что он так на нее смотрит? О чем он думает? Опасаясь за возможные последствия, Рицпа заторопилась, стараясь не смотреть ему в глаза, потому что хотела быстрее закончить этот разговор и уйти.

– Прости, я этой ночью сказала тебе обидные слова. – Атрет прищурил глаза, и ей было интересно, верит ли он ей. – Прости меня, – искренне произнесла она. – Мне бы очень хотелось дать тебе обещание, что такое больше не повторится. Но я не могу. – Ей в голову приходили сотни отговорок, которыми она могла бы воспользоваться, чтобы объяснить, зачем она говорит все это, но она их все отбросила по одной простой причине: чтобы сделать шаг навстречу и построить мост от себя к этому холодному, молчаливому мужчине, который сейчас сидит рядом с ней. – Прошу тебя, Атрет, не держи в себе зла. Оно, в конце концов, погубит тебя.

Когда он ничего не ответил, она почувствовала себя бесконечно одинокой.

– Это все, что я хотела сказать. – Она встала и повернулась, чтобы уйти.

Атрет тоже поднялся.

Испугавшись, она затаила дыхание и отступила от него на шаг. Это было непроизвольное действие, в ней говорил инстинкт самосохранения, и Атрету все стало ясно без всяких слов. Стоит ли ему удивляться или обижаться на то, что она опасается его, особенно после того, как он вел себя этой ночью?

Халев пополз к ручью. Атрет сделал шаг в сторону и подхватил сына одной рукой.

– Не надо его так держать.

Он оставил без внимания ее материнскую обеспокоенность и вернулся к той теме, которая касалась их двоих:

– Можешь меня не бояться. Я не повторю того, что сделал этой ночью.

– Я верю тебе.

– Правда? – иронично сказал он, обратив внимание на то, как вздрагивает кожа на ее шее от сильного биения пульса.

– Ты напугал меня. Вот и все.

Он смотрел на нее и чувствовал, как его снова охватывает страсть. Когда он заметил приближение Рицпы, он приготовился услышать что–то обидное или насмешливое. И в ответ на это у него были готовы свои хитрости. Если бы она набросилась на него с упреками, ему, пожалуй, было бы даже легче. Но вместо этого она сама извинилась перед ним… тем самым его обезоружив. Он думал, что ей сказать, и не находил нужных слов.

Она подождала, что он скажет. Пока она вглядывалась в его лицо, ее черты становились мягче, а в ее темных глазах появились сострадание и нежность.

– Я прощаю тебя, Атрет. И больше говорить об этом не будем. – Она снова повернулась и пошла вверх по берегу. Атрет увидел, как изранены ее ноги вокруг лодыжек, в тех местах, где ногу стягивают ремни сандалий, и понял, что это от многочасовой беспрерывной ходьбы. И при этом она ни разу не пожаловалась. Ему захотелось омыть ей ноги, смазать их бальзамом и перевязать. Ему захотелось поддержать ее и утешить.

– Рицпа, – его голос прозвучал резко и грубо, совсем не так, как ему хотелось. Он подождал, когда она обернется, и продолжил: – Если бы ты не сказала мне ночью всего этого, я бы тебя не отпустил, чего бы мне то ни стоило, – сказал он с болезненной откровенностью.

– Я знаю, – сказала она с такой же откровенностью. – Я знаю и другие способы себя защитить, но не хотела причинить тебе боль.

Он засмеялся. Эти слова из ее уст звучали довольно смело. Она улыбнулась в ответ, ее взгляд был открытым и теплым. Внезапно Атрет стал совершенно серьезным. Он с болью подумал о том, что его чувства по отношению к ней стали слишком глубокими.

– Я не могу обещать тебе, что этого больше не повторится. – Он скривил губы в горькой улыбке. – Потому что я такой, какой есть.

– Потому что ты позволил Риму сделать тебя таким.

Атрет сжал губы. Поудобнее перехватив Халева, которого держал одной рукой, он подошел ближе.

– С тех пор как я увидел тебя впервые, я не прикоснулся ни к одной женщине. Хотя возможностей у меня было достаточно.

Рицпа вспыхнула, подумав, осознает ли он сам, что он сейчас сказал ей. Его физическая сила и красота всегда пугали ее, но такое признание оказалось даже еще более пугающим, потому что она начинала понимать, что он относился к ней в высшей степени уважительно. И ее ответ был чересчур суровым.

Господи, сделай же так, чтобы этот человек не стал моей роковой ошибкой. Ты знаешь все мои слабости. Господи, поставь преграды между мной и Атретом, иначе я не знаю, смогу ли устоять.

Атрет внимательно смотрел на нее и по выражению ее лица понял, что она не хочет его видеть. Он медленно двинулся в ее сторону, с каждым шагом чувствуя, как в ней нарастает напряженность. Рицпа сделала шаг назад. Он понимал: она хотела, чтобы между ними сохранялось расстояние. Он посмотрел ей в глаза и увидел в них еще кое–что. Это расстояние она хотела сохранить не из–за ненависти к нему, а потому, что он мог разрушить стены ее крепости.

– Возьми его с собой. – Атрет передал ей Халева. Рицпа сделала два шага вперед, чтобы взять малыша. При этом она посмотрела Атрету в глаза. Он видел, как расширились зрачки ее темных глаз, и почувствовал ее волнение. Страсть снова охватила его. Он едва заметно улыбнулся.

– Тебе лучше держать свою маленькую крепость закрытой.