Текст книги "Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]"
Автор книги: Франсин Риверс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)
– Да, я узнала это в тот же день. Это был какой–то римский офицер.
– Могу поспорить на что угодно, он даже не остановился.
– Не остановился…
Атрет слегка скривил губы.
– Значит, нас с тобой объединяет ненависть к римлянам.
Его ход мыслей снова насторожил Рицпу.
– Я ни к кому не чувствую ненависти.
– В самом деле?
Женщина побледнела, задумавшись. Неужели она не преодолела тех эмоций, которые испытывала после трагедии? Может, все–таки в ней где–то еще затаился гнев против человека, столь беспечно убившего того, кто был ей так дорог?
Господи, если это так, очисти меня от таких чувств. Измени мое сердце, Отче.
– Не в воле Господа, чтобы я кого–то ненавидела.
– Господа?
– Иисуса Христа, Сына живого Бога.
– Бога Хадассы.
– Да.
– Не будем говорить об этом, – презрительно сказал Атрет, вставая с дивана. Подойдя к столу, он налил в серебряный кубок вина. На подносе стоял еще один кубок, но он ничего Рицпе не предложил.
– Я бы хотел поговорить с тобой о другом, – тихо сказал он.
Он поставил кувшин на стол с таким сильным стуком, что Халев проснулся и начал плакать.
– Успокой его!
Рицпа прижала Халева к груди и стала потирать ему спинку. Ребенок заплакал еще громче.
– Пусть он прекратит плакать!
Она встала, пребывая в неимоверном напряжении.
– Может, ты разрешишь мне унести его?
– Нет!
– Если я покормлю его, он снова уснет.
– Так успокой его!
– Не могу, когда ты так смотришь на меня!
Атрет снова пристально взглянул на нее.
– Несколько дней назад там, на кухне, ты обнажила для него свою грудь.
Рицпа тут же покраснела.
– Обстановка тогда была совсем другой, – с трудом проговорила она. К тому же тогда она сидела к нему спиной.
– Что значит другой? Он орал тогда, орет и сейчас!
– Прекрати кричать! – ответила Рицпа с такой же горячностью, тут же устыдившись своей несдержанности. Этот самодур просто выводит ее из себя! Не в силах попросить у него прощения, она нервно отошла в другой конец комнаты. Злость закипела в ней до такой степени, что она просто была уверена, что молоко прямо у нее в груди превращается в сыр. Халев закричал еще громче.
Атрет отошел в противоположный конец комнаты, и когда он снова повернулся к ней, его лицо раскраснелось.
– О боги, женщина, сядь и дай ему то, что он хочет.
В отчаянии покачав головой, Рицпа снова села. Повернувшись к Атрету спиной, она стала убаюкивать ребенка. Халев был завернут в ее шаль, а шаль ей была нужна сейчас как символ благопристойности. Когда она разворачивала ребенка, руки у нее тряслись.
Когда Халев стал снова засыпать и в комнате опять наступила тишина, Рицпа с облегчением вздохнула. Услышав звук прикосновения металлических предметов, она поняла, что Атрет наливает себе еще вина. Он хочет напиться? Даже трезвым он выглядит довольно угрожающе. Ей не хотелось думать, что будет, когда он еще и опьянеет.
Перед ней, подобно демону, возник образ ее отца, и Рицпа снова почувствовала гнев и страх. Ее охватили воспоминания о жестоком прошлом. Вздрогнув, она приложила немало сил, чтобы отбросить их.
Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете. Ей нужно было контролировать себя и приложить для этого немало сил. Господи, пройди со мной через эту долину. Говори со мной. Открой мне уши и сердце, чтобы я слышала.
– Что ты там бормочешь? – прорычал Атрет.
– Молюсь о помощи, – огрызнулась она, чувствуя, как ее сердце по–прежнему беспокойно бьется. При этом она удивилась тому, что Халев совершенно не отреагировал на ее напряженное состояние.
– Он уснул? – тихо спросил Атрет, стоя за ее спиной.
– Почти. – Веки Халева действительно отяжелели. Его губки расслабились. Наконец расслабился и он сам.
– Хвала богам, – вздохнув, сказал Атрет и откинулся на спинку дивана. Он смотрел на спину Рицпы, пока она поправляла свою одежду. Сидя на диване к нему спиной, она снова стала заворачивать малыша в свою шаль. – А что случилось с твоим ребенком? Ее руки застыли на месте, и он увидел, как побледнели ее щеки. Она долго не отвечала.
– У нее была лихорадка; она умерла, когда ей не исполнилось и трех месяцев, – с дрожью в голосе сказала Рицпа. Она слегка поглаживала Халева по щечке. Повернувшись к Атрету, она открыто посмотрела на него глазами, блестящими от слез. – Зачем ты спрашиваешь меня об этом?
– Я хочу больше знать о женщине, которая нянчит моего сына.
Темные глаза Рицпы засверкали.
– Много ты знал о той женщине, которую ты купил, чтобы она нянчилась с твоим сыном, кроме того, что она из Германии?
– Видимо, ты для меня интереснее.
Его холодная, циничная улыбка не вызывала в ней ничего, кроме отвращения. Ее тело отреагировало на выражение его глаз, ибо, поскольку она уже была замужем, ей были понятны потребности мужчины, однако то, что Лагос сказал об отношении Атрета к женщинам, подействовало на нее угнетающе. И она была убеждена, что кое–что необходимо прояснить немедленно.
– Можешь играть с Халевом, когда только захочешь, мой господин. Но не думай, что тебе удастся играть со мной.
Атрет приподнял брови.
– Это почему же?
– Потому что, когда я отвечу тебе отказом, наши отношения станут и вовсе невыносимыми.
Атрет весело рассмеялся.
– Я говорю искренне, мой господин.
– Судя по всему, это действительно так, – сухо сказал он. – Вот только искренность – редкое качество для женщин. Я знал только трех, которые им обладали: мою мать, мою первую жену, Анию, и Хадассу. – Улыбка сошла с его лица. – И всех троих давно нет в живых.
Рицпа почувствовала к нему сострадание.
Атрет увидел, как ее темно–карие глаза стали мягче и наполнились теплотой, и его сердце ответило ей тем же, хотя здравый смысл еще сопротивлялся.
– Можешь идти, – сказал он, пренебрежительно махнув ей рукой.
Рицпа с готовностью взяла Халева на руки и встала. Она чувствовала, как Атрет пристально смотрит ей вслед. Остановившись, она оглянулась. Сколько бы ни было в нем ярости, каким бы каменным ни казалось ей его сердце, теперь она понимала, что этот человек испытывает сильную душевную боль.
– Я твердо обещаю тебе, Атрет: я никогда не солгу.
– Никогда? – насмешливо спросил он.
Она прямо посмотрела в его красивые голубые глаза.
– Никогда. Даже если это будет стоить мне жизни, тихо сказала она и вышла.
5Серт стоял на балконе и смотрел на тренировочную арену. Перед ним сражались два гладиатора, один из которых был вооружен мечом и щитом, а другой – трезубцем и сетью. Недовольный их скудной схваткой, Серт вцепился в перила.
– Тебе должно быть стыдно за такую подготовку! – закричал он на стоявшего рядом с гладиаторами ланисту.
Недовольно покачав головой, он сделал шаг назад.
– Если это лучшее из того, что у нас есть, то неудивительно, что зрителей на трибунах в сон клонит! – Он повернулся к человеку, стоявшему за его спиной. – Что ты узнал о той женщине, которая живет у Атрета?
– Зовут ее Рицпа, мой господин. Она вдова. Ее муж был мастером серебряных дел, и его задавил Кей Аттал Плотилла.
– Племянник проконсула?
– Он самый. Хватил лишку вина и…
– Ладно, хватит, – прервал его Серт, нетерпеливо махнув рукой. – О нем я уже и так все знаю. Что ты еще узнал об этой женщине?
– Она христианка, мой господин.
– О-о! – Серт широко улыбнулся. – Это уже интересно. – Он потер подбородок, задумавшись над тем, как на этом можно было бы сыграть, особенно если Атрет к этой женщине неравнодушен. – А ребенок?
– О ребёнке точной информации пока нет, мой господин. По одним источникам, у этой женщины была дочка, которая умерла, когда ей было всего несколько месяцев, а по другим – у нее сын, который жив.
– Наверное, это ребенок Атрета.
– Не думаю. Никто не видел эту женщину рядом с Атретом, мой господин. Но это–то и странно. Когда я расспрашивал о ней в том доме, где она жила раньше, мне сказали, что однажды утром она забрала ребенка и ушла. На следующий день в ее жилье пришел какой–то мужчина, который забрал все ее вещи. С тех пор в городе ее больше никто не видел.
– Продолжай наблюдение. У меня такое чувство, что мы тут еще не все знаем.
* * *
Атрет открыл дверь комнаты Рицпы и всмотрелся в полумрак. Комнату освещал лунный свет, проникавший через небольшое окно. Кроватка ребенка была пустой. Рицпа спала на расстеленной на полу постели, повернувшись на бок, а его сын лежал рядом с ней, согретый ее теплом и под ее защитой.
Тихо войдя в комнату, Атрет склонился над ними и долго на них смотрел. Потом он оглядел комнату. У восточной стены стоял сундук, на котором лежало небогатое имущество Рицпы. Здесь же стоял небольшой глиняный светильник, который не горел. За исключением этих вещей и детской кроватки, в комнате больше ничего не было.
Это маленькая комната напомнила Атрету его камеру в лудусе: каменную, холодную, пустую.
Он снова перевел взгляд на Рицпу, оглядел ее босые ноги, изящные линии ее фигуры. Ее волосы были теперь не покрыты и свободно спадали ей на плечи. Протянув руку, Атрет дотронулся пальцами до пряди. Волосы были густыми и мягкими. Рицпа слегка пошевелилась, и Атрет торопливо отдернул руку.
Открыв глаза, Рицпа увидела перед собой темную фигуру. Чувствуя, как у нее сразу перехватило дыхание и бешено забилось сердце, она быстро взяла Халева на руки, вскочила и отползла к стене.
– Не кричи, – сказал ей Атрет.
– Что случилось? Зачем ты пришел сюда посреди ночи? – спросила она дрожащим голосом.
Атрет понял, что сильно напугал ее.
– Ничего не случилось, – неприветливо произнес он и провел рукой по волосам. Издав хриплый смех, он поднял голову. Тяжелые воспоминания казались ему и смешными, и страшными одновременно.
Рицпа видела его лицо в лунном свете.
– С тобой все–таки что–то случилось.
Он снова посмотрел на нее.
– Почему его зовут Халев?
Вопрос оказался для нее неожиданным.
– Мне рассказывал о Халеве мой муж.
– Твой муж торговал людьми?
Рицпа услышала в голосе Атрета мрачные нотки.
– Нет, – сказала она, удивившись тому, откуда у него такие мысли.
– Халев сражался в Риме, – сказал Атрет. – Откуда твой муж мог знать о нем, если он не торговал гладиаторами?
Тут Рицпе, наконец, стало все ясно.
– Атрет, в мире много людей, носящих такое имя. Тот Халев, в честь которого я назвала твоего сына, жил много лет назад. Он вместе с Моисеем пришел из Египта. Когда народ подошел к обетованной земле, Моисей послал двенадцать человек в Ханаан для разведки. И когда они вернулись, Халев сказал Моисею и всем остальным, что та земля, которую Бог им дал, хороша и богата, и они должны взять ее себе, а другие разведчики испугались. Они решили, что хананеи слишком сильны и что иудеи не смогут завоевать эту страну. Моисей согласился с ними, а не с Халевом. И все люди этого поколения скитались по пустыне. И когда прошло сорок лет, в обетованную землю из этого поколения смогли войти только Халев, сын Иефонниин, и Иисус, сын Навин. Только они до конца следовали Господу. Даже Моисей, который дал всему народу закон, так и не ступил на обетованную землю. – Вытянув ноги, Рицпа положила малыша на колени. – Тот Халев был человеком сильной веры и по–настоящему смелым.
– Это иудейское имя, а мой сын германец.
Рицпа подняла голову.
– Наполовину германец.
Атрет так резко выпрямился, что Рицпа снова испугалась. Какое–то время он смотрел на нее, потом отошел в сторону, прислонившись спиной к стене, справа от окна. Его лицо теперь было скрыто от лунного света.
– У него должно быть германское имя, – сказал он и замолчал, ожидая возражений.
– И какое имя ты бы хотел ему дать, мой господин?
Над этим Атрет еще не думал.
– Гермун, – решительно сказал он. – Как моего отца. Он был настоящим воином, хаттом, и умер геройски, в битве с римлянами.
– Халев Гермун, – сказала Рицпа, прислушиваясь к тому, как это имя звучит.
– Гермун.
Она захотела возразить, но тут же замолчала и опустила голову. Сварливая женщина хуже протекающей крыши. А ребенок, что ни говори, принадлежал ему. Рицпа снова подняла голову.
– Гермун… Халев? – задумчиво произносила она имена, предлагая компромиссный вариант. – Смелый воин, обладающий сильной верой.
Атрет ничего не сказал в ответ, оставаясь в тени.
Под его пристальным взглядом Рицпа чувствовала себя крайне неуютно. О чем он думает?
– А кто был тот Халев, о котором ты говорил?
– Гладиатором из Иудеи. Одним из пленников Тита, – в голосе Атрета слышалась горечь.
– Он жив?
– Нет. Мы сражались на арене. Я победил.
Его голос был ровным и безрадостным, и Рицпа вдруг почувствовала, что ей жаль его.
– Ты хорошо его знал?
– Гладиаторы лишены радости знать друг друга.
– Но если бы у тебя были друзья, ты наверняка хотел бы, чтобы он был среди них.
– Зачем ты мне это все говоришь? – холодно спросил он.
– Тебе горько, и ты до сих пор его помнишь!
Вдруг Атрет резко засмеялся.
– Я помню их всех! – он уперся затылком в стену и закрыл глаза. Он не мог их забыть. Каждую ночь перед его глазами вставали их лица. Он видел их глаза, их кровь, стекающую на песок арены. Никакое количество выпитого вина не могло стереть это из его памяти.
– Мне жаль, – тихо сказала Рицпа.
Не поверив своим ушам, Атрет посмотрел на нее. Его разозлили слезы в ее глазах, потому что, сколько он себя помнил, женские слезы всегда были направлены против него. Оттолкнувшись от стены, он снова склонился над Рицпой и пристально уставился ей в глаза.
– Почему ты меня жалеешь? – прохрипел он.
Рицпа не испугалась.
– У тебя была такая тяжелая жизнь.
– Зато я выжил.
– Какой ценой…
Он холодно усмехнулся и снова выпрямился.
– Было бы лучше, если бы я погиб, так? И тогда этот ребенок был бы твоим.
– Если бы ты погиб, Халев вообще бы не родился. А он – Божий дар, который стоит любых страданий.
Атрет выглянул в окно и посмотрел на пустой двор и окружающие его толстые стены. Ему показалось, что он снова в лудусе. Ему захотелось закричать и сокрушить все эти стены.
Рицпа чувствовало его гнев настолько остро, что ей казалось, будто рядом с ней стоит какое–то темное, мрачное существо. Она ощущала губительную силу этого гнева и ту ужасную опасность, которую он нес в себе. Что она могла сказать, чтобы смягчить сердце германца? Она не могла отыскать нужных слов. Она даже не могла представить себе его прошлую жизнь, да и не была уверена, нужно ли ей об этом знать. Ее собственная жизнь тоже была несладкой. И у нее не было ни сил, ни веры, для того чтобы разделить с этим отчаявшимся человеком его тяготы.
Наконец Атрет повернулся к ней.
– Мы не закончили тот разговор, который начали сегодня днем.
Рицпа понимала, что Атрету нужно что–то вроде поединка, и было очевидно, что она была единственным соперником, с которым он мог бы теперь сражаться.
Мы на неверном пути, Господи. Он может погубить мое сердце.
– Сколько времени ты была замужем?
– Зачем ты меня об этом спрашиваешь?
– Надо, раз спрашиваю! – оборвал ее Атрет, после чего не без тени иронии добавил: – Ты, кажется, сказала, что никогда не будешь лгать.
– Не буду.
– Тогда отвечай.
Она грустно улыбнулась ему.
– А если я отвечу, ты уйдешь?
Он даже не улыбнулся.
– Я уйду тогда, когда сам захочу.
Рицпа медленно вздохнула, подавляя в себе желание бороться с ним так, как он того хотел.
– Я была замужем три года.
Халев застонал во сне, и она взяла его на руки.
Атрет наблюдал за тем, как она обернула ребенка в свою шаль и крепче прижала к себе.
– Ты была верна своему мужу?
Рицпа подняла голову и посмотрела Атрету в глаза.
– Да, я была ему верна.
Он чувствовал, что она что–то скрывает, и присел перед ней на корточки, глядя на нее сощуренными глазами.
– В нашем племени неверную жену раздевали и секли перед всеми односельчанами. А потом убивали.
В глубине души Рицпы вспыхнул гнев.
– А мужчину?
– О чем ты, какого мужчину?
– В измене участвуют два человека, разве не так?
– Но соблазняет женщина.
Рицпа тихо засмеялась.
– А мужчина, значит, идет у нее на поводу, как безмозглый скот?
Атрет сжал кулаки, вспомнив о том, как легко поддался обаянию Юлии.
Рицпа снова положила Халева к себе на колени.
– Мужчина и женщина равны перед Богом, – сказала она, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно.
Атрет невольно рассмеялся.
– Равны!
– Ш–ш–ш, – Рицпа приложила палец к губам. – Разбудишь его. – Такие слова должны были вселить ужас в сердце гладиатора. Она сняла шаль и накрыла ею ребенка.
– С каких это пор женщина равна мужчине? – спросил Атрет, стиснув зубы.
– С самого начала, когда Господь сотворил и мужчину, и женщину. И еще об этом сказано в законе Моисея. За прелюбодеяние наказывали одинаково и женщину, и мужчину, чтобы этот грех, подобно заразе, не распространился по всему израильскому народу. Справедливость требует одинакового наказания для обоих.
– Я не иудей!
– Жаль, тебе бы это пошло на пользу, – уже произнося эти слова, Рицпа сильно пожалела об этом. В комнате повисла тяжелая тишина. Прости меня, Отец. Сделай меня немой! Я слушаю его и вспоминаю свою жизнь, до того как встретила Семея, встретила Тебя. И мне хочется давать отпор даже тогда, когда я понимаю, что не смогу победить.
– Твой муж разрешал тебе так разговаривать с ним?
Семей. Дорогой Семей. Подобно лучу света во мраке, Рицпу охватили приятные воспоминания. Она улыбнулась.
– Семей часто грозился побить меня.
– Неудивительно.
Рицпа вздернула подбородок.
– Его угрозы были пустыми, больше походили на шутку. Зато почти все, что я знаю о законе Моисея, я узнала от него.
– Вот как? – произнес Атрет с неприкрытой иронией. – Ну и чему же он тебя научил?
– Тому, что суть закона в милости, но человек испортил то, что дал Бог. Однако Бог все равно сильнее и умнее человека. Бог послал нам Своего Сына, Иисуса, чтобы Он взял на себя жертву ради спасения всех людей, как мужчин, так и женщин. Его распяли, похоронили, Он воскрес из мертвых, исполнив тем самым пророчество о Мессии, о Котором говорили за сотни лет до этого. Бог послал Своего единородного Сына в мир, чтобы всякий, кто в Него верит, не погиб, но имел вечную жизнь.
Атрет сверкнул глазами.
– Всем богам безразлично, что с нами происходит.
– Та цена, которую Иисус заплатил за наше искупление, показывает, что Бог все же любит нас. Можешь верить, а можешь не верить, Атрет, но есть только одна истина, и истина эта во Христе.
– Я верю в месть.
Рицпе стало неловко, когда она услышала, с какой решимостью он произнес эти слова.
– Помни и о том, как люди судят друг о друге. Как ты судишь о людях, так и о тебе будут судить; насколько ты будешь милостив к людям, настолько милостивы будут и к тебе.
Атрет снова рассмеялся.
– У Бога нет ни к кому пристрастия, – продолжала Рицпа. – Ты не можешь Его подкупить или переубедить. Он думает совершенно не так, как люди. Если ты будешь полагаться на закон, неважно какой – ефесский, римский, германский, – то ты будешь осужден уже за одно только непослушание. А приговор всегда один. Смерть.
Атрет встал и посмотрел на нее сверху вниз.
– Я не по своей воле стал таким, какой есть!
– Но ты по своей воле остаешься таким, – Рицпа наблюдала, как Атрет снова отошел в тень. Весь его вид говорил о глубокой горечи, о гневе и отчаянии. Думал ли он о том, что в его страданиях и отчаянии нет ничего необычного? Ведь она знала о его чувствах больше, чем он мог себе представить.
О Господи, почему Ты дал мне его ребенка? Почему Ты прислал меня сюда, к этому человеку, чтобы я вспомнила все то, что произошло со мной? Семей пришел в мою жизнь и привел меня к Тебе, и Ты исцелил меня. А теперь я гляжу на Атрета и чувствую, как открываются мои старые раны. Держи меня в руке Своей, Отче. Не дай мне уснуть, не дай мне упасть. Не допусти ко мне те мысли, которые жили во мне когда–то давно, не дай мне жить так, как я жила когда–то.
– Жизнь жестока, Атрет, но у тебя всегда есть выбор. Выбери прощение и будь свободным.
– Прощение! – Это слово прозвучало из его уст как проклятие. – В этом мире есть такие вещи, которые простить невозможно.
На глазах Рицпы снова заблестели слезы.
– Когда–то я тоже так думала, но это не дает тебе покоя, разъедает тебя изнутри. Когда Христос спас меня, в моей жизни все изменилось. Весь мир стал для меня другим.
– Мир всегда одинаков.
– Согласна. Мир тогда не изменился. Изменилась я.
На какое–то мгновение наступило молчание, после чего Атрет тяжело произнес:
– Ты ничего не знаешь о боли, женщина.
– Я знаю все, что только хочу знать, – в этот момент Рицпе очень хотелось видеть лицо Атрета и смотреть ему в глаза. – У всех нас свои раны, Атрет. Есть раны, которые видны всем. А есть раны, которые спрятаны так глубоко, что никто, кроме Бога, их не видит.
– И какие же раны у тебя? – иронично спросил он.
Она не ответила. Ей не хотелось подвергать себя его насмешкам и презрению.
Атрет нахмурился. Он видел ее освещенное луной лицо и понимал, что молчит она вовсе не из желания бросить ему вызов.
– Какие у тебя раны? – спросил он ее уже более мягко, действительно желая знать об этом.
– Личные, – сдержанно ответила она.
Ее упрямство выводило Атрета из себя.
– Между нами нет ничего личного. Ты здесь только потому, что я готов терпеть твое присутствие ради этого мальчика. А теперь расскажи мне о том, о чем я тебя спрашиваю.
Она покачала головой.
– Может быть, когда–нибудь я и расскажу, Атрет, но только не тогда, когда ты мне прикажешь, а когда мы оба будем доверять друг другу. Не раньше.
– Этого никогда не будет.
– Значит, мы никогда не будем говорить об этом.
Атрет вышел из тени. Рицпа инстинктивно боялась его. Она знала: именно такие глаза видели перед собой все те люди, которых в следующее мгновение настигала смерть. У нее все похолодело внутри, и она приготовилась к тому, что германец ее ударит.
Атрет смотрел в ее темные глаза. Она ничего не говорила. Просто сидела и ждала. Как ждали до нее другие.
Он сжал кулаки, вспомнив юного хаттского гладиатора, который стоял перед ним, покорно ожидая его смертельного удара в сердце. Вспомнил и многих других…
А Рицпа продолжала сидеть неподвижно – ей было страшно, но при этом она ни о чем не умоляла и не пыталась защититься.
Выражение покорности на ее лице смутило германца. И вдруг перед его глазами встал еще один образ: Халев, стоящий на коленях и слегка откинувший голову назад, чтобы открыть ему шею, когда толпа с трибун кричала: «Югула!».
Слова этого иудейского гладиатора эхом отозвались в сознании Атрета: «Отпусти меня на свободу, друг». С этими словами Халев положил руки на бедра Атрету и откинул голову назад… Тогда германца поразили смелость этого человека и какое–то странное спокойствие, с которым он готовился к неминуемой смерти. Атрет исполнил его желание. Он дал Халеву свободу. И когда он сделал это, его охватило сильное желание узнать, что же делает человека таким смелым и мужественным.
«Что же дало тебе столько смелости, мой друг?» – подумал он теперь, как множество раз думал об этом и раньше. И теперь, как и прежде, наталкивался на молчание. И чувствовал в себе мучительную пустоту.
Атрет сделал шаг в сторону Рицпы и увидел, как она вздрогнула.
– Халев – хорошее имя, имя, достойное воина, – сказал Атрет, понизив голос от нахлынувших на него эмоций. – Пусть оно останется.
Сказав это, он поднял одеяло, которое лежало рядом с постелью, бросил его Рицпе и вышел.
* * *
Рицпа послушалась Атрета и не выходила за стены виллы. Она предлагала свою помощь слугам в доме, но те говорили ей, что хозяин этого не одобряет. Судя по всему, она находилась на каком–то промежуточном положении между рабыней и свободной женщиной. Атрет избегал общаться с ней, а остальные в доме решили, что будет безопаснее, если и они поступят так же.
Рицпа целыми днями ходила по огромному зданию виллы, как это по ночам делал Атрет. Когда Халев не спал и не хотел есть, она находила какое–нибудь освещенное солнцем место и укладывала малыша на свою шаль. Улыбаясь, она наблюдала за тем, кок он топает ножками, играет, лопочет что–то на своем языке.
Однажды днем она вошла в симпатичную комнату на втором этаже. Ей понравилась эта комната, залитая солнечным светом, проникавшим сюда с балкона. В комнате не было ничего, кроме большой медной вазы, в которой стояла пальма. Рицпа положила Халева на свою шаль в лучах солнца. Малыш повернулся на животик и, поджав пухленькие ножки, стал отталкиваться ими и ползать. Рицпа села рядом и наблюдала за ним.
– Ах ты, маленький лягушонок, – засмеялась она.
Малыш радостно засмеялся в ответ и пополз еще быстрее. Она заметила, что его интересовало, и, взявшись за края шали, потянула ее по мраморному полу.
– Тебе всегда хочется того, что ты не можешь достать, – сказала она.
Халев протянул ручку к сияющей поверхности большой медной вазы. Он снова оттолкнулся ножками, на дюйм приблизившись к своей цели. Крохотными пальчиками он погладил медь, потом заработал ножками еще активнее. Улыбаясь, Рицпа снова взялась за шаль и повернула ее так, чтобы Халев оказался лицом к вазе. Подняв голову, ребенок стал с любопытством смотреть на другого малыша, отражающегося на блестящем медном боку.
– Это ты, Халев.
Он оставил на сияющей поверхности отпечатки своих пальчиков.
Наблюдая за тем, как малыш смотрел на собственное отражение, Рицпа почувствовала, как саму ее охватило острое чувство одиночества. Неужели им так и суждено все время жить здесь и быть отрезанными не только от мира, но даже от остальных людей в этом доме? Она встала, вышла на балкон и посмотрела вниз, на пустой двор. Два охранника возле ворот коротали время, о чем–то разговаривали, смеялись. Несколько рабов ухаживали во внутреннем дворе за растущими овощами.
– Господи, – прошептала Рицпа, – ты знаешь, как я люблю Халева. Я всем сердцем благодарна Тебе за него. Прошу Тебя, не думай, что я неблагодарная, Отец, но мне так не хватает Семея, Иоанна и всех остальных. Я знаю, что, когда у меня была возможность, я мало общалась с ними, но мне так хочется просто быть среди них. Мне так хочется стоять на берегу реки, петь, слушать Твое Слово.
Дорога, ведущая в Ефес, проходила сразу за воротами. В том месте, где она уходила вниз и поворачивала на запад, рос старый теревинф. Рицпа часто видела, как люди располагались в его тени; кто–то спал, кто–то беседовал, другие смотрели на виллу. Были ли они уставшими путниками, отдыхавшими в тени этого дерева, или же это были столь презираемые Атретом аморате, которые только и ждали возможности хоть одним глазком посмотреть на своего кумира?
На холмы, позеленевшие после недавнего дождя, смотреть было куда приятнее. Как хорошо было бы прогуляться по ним, посидеть где–нибудь на склоне и дать возможность Халеву почувствовать своими ножками и ручками нежную зелень травы.
Рицпа обернулась и увидела, что малыш уснул возле вазы. Улыбнувшись, она подошла и опустилась рядом с ним на колени. Не отрывая глаз, она смотрела на него и думала, до чего же он красив. Потом осторожно дотронулась до его ладошки. Ребенок уцепился за ее палец и во сне зашевелил губами.
– Какой же ты чудесный, – прошептала Рицпа и осторожно подняла мальчика на руки. Аккуратно прижав его к плечу, она поцеловала его в щечку. Закрыв глаза, вдохнула аромат детского тельца. Какая сладкая невинность. Новое начало.
– Что ты здесь делаешь?
Тяжелый и зычный голос заставил Рицпу вздрогнуть. Оглянувшись, она поднялась с колен и увидела Атрета, стоявшего в дверях.
– Прости. Я не знала, что мне нельзя заходить сюда.
Атрет вошел в комнату и увидел ее шаль, по–прежнему лежащую на полу, возле блестящей вазы.
– Делай, что тебе нравится.
Рицпа подобрала шаль, встряхнула ее, перекинула через плечо и обернула ею Халева. Улыбнувшись, она посмотрела на Атрета умоляющим взглядом.
– Больше всего мне сейчас хотелось бы погулять с Халевом на холмах.
– Нет, – ответил он, рассердившись на то, что снова едва не поддался обаянию ее красоты.
– Даже с охраной?
– Нет, – Атрет подошел к ней почти вплотную. – И на балкон тоже не выходи, чтобы тебя не увидели там снова.
Рицпа, нахмурившись, посмотрела в сторону балкона.
– Откуда ты мог меня видеть?
Атрет прошел мимо нее и остановился в лучах солнца.
– Можешь не сомневаться, что люди Серта видели тебя.
– Люди Серта? Где?
Он подошел к балконной двери и кивнул в сторону дороги.
– Один сидит вон там, под деревом.
– По виду это простые путники.
– Я помню его по лудусу.
– А-а, – Рицпа тихо вздохнула. – Он может подумать, что я просто служанка, которая убирает верхние комнаты.
– И которая, ничего не делая, стоит на балконе и любуется холмами?
Рицпа покраснела.
– А ты уверен, что это он следит за мной?
Атрет прошел обратно в комнату.
– Да, это следил я. Я в точности знаю, где ты находишься и что ты делаешь. Знаю об этом в любое время дня… – остановившись перед ней, он добавил: – и ночи.
Рицпа выдавила из себя улыбку, и ее сердце при этом забилось чаще.
– Рада слышать, что Халева так хорошо здесь охраняют.
На скулах Атрета заиграли желваки. Он сверкнул на нее глазами. Потом снова прошел мимо. У Рицпы было такое чувство, будто вокруг нее ходит голодный лев.
– Когда–то это была моя комната, – сказал он ровным голосом.
– Пилия мне рассказывала.
Атрет обошел Рицпу с другой стороны и снова посмотрел на нее своим тяжелым взглядом.
– А что еще она тебе рассказывала?
– Она сказала, что ты не любишь приходить сюда. – Рицпа оглядела комнату, и ей очень понравились мраморные стены и красиво оформленный пол. – Красивая комната, солнечная.
– Самая большая и лучшая в доме, – добавил Атрет язвительным тоном.
Встревожившись, она посмотрела на него. В ее голове возникли вопросы, но она не высказала их вслух.
Атрет окинул комнату мрачным взглядом.
– Спальня, достойная царицы.
– Я прошу простить меня за то, что вошла туда, куда не следовало. Больше я сюда не приду. – Извинившись, Рицпа вышла и с облегчением вздохнула, когда оказалась в коридоре, вне власти этих голубых пристальных глаз.
Остаток дня Рицпа провела в атриуме. Она усаживала Халева на край пруда и давала ему возможность болтать ножками по воде. Когда он проголодался, она унесла его в альков и покормила.
Когда Халев насытился, Рицпа пошла на кухню и попросила дать ей что–нибудь поесть. Повар положил ей на блюдо хлеб, фрукты и тонко нарезанные куски мяса. Это блюдо он вместе с небольшим кувшином отнес для нее в помещение, где находился длинный стол, за которым ели и остальные рабы. Поставив приготовленную еду на стол, повар оставил Рицпу. Садясь за стол, Рицпа поблагодарила Бога и стала есть в одиночестве. Тишина действовала на нее угнетающе.
В помещение вошла Пилия с корзинкой, полной хлеба. Рицпа улыбнулась ей и поприветствовала ее, но девушка поставила корзину и быстро отошла от стола. Ее глаза были красными от слез, и когда она посмотрела на Рицпу, в ее взгляде было неприкрытое негодование. Потупившись от смущения, Рицпа растерянно наблюдала за тем, как Пилия разложила хлеб на столе и ушла.
