Текст книги "Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

– Интересно, что скажет владелец корабля, увидев такую дорогую тунику разорванной.

– Мне плевать, что он там скажет. – Рицпа открыла амфору с вином и плеснула вина на дорогую ткань.

Атрет криво улыбнулся.

– Хватит плакать, Рицпа. Я не умру.

– Еще одно слово, и я перевяжу тебе не голову, а рот.

Он поморщился, когда она промыла ему лоб от крови тканью, смоченной вином. Рицпу сотрясала сильная дрожь. Атрет тоже дрожал, как это всегда бывает после битвы. Голова у него гудела. Он уже забыл, каково чувствовать себя оставшимся в живых.

Близость Рицпы пробудила в нем другие инстинкты, выработанные за многие годы системой наказаний и поощрений. Атрет схватил ее за бедра и притянул к себе.

– Всякий раз, когда я побеждал на арене, я знал, что, как только я вернусь в лудус, в камере меня будет ждать прекрасная женщина.

– Пусти меня, Атрет.

– А я не хочу тебя отпускать. Я хочу… Ой! – Он тут же отпустил ее, когда она ударила его по ране смоченной вином материей.

Он выругался по–германски, едва удержавшись, чтобы не ударить женщину.

– Если с тобой обращались, как со скотиной, это еще не значит, что ты ею стал.

Скривившись, Атрет уставился на нее.

– Лучше бы я отдал тебя иллирийцам!

Побледнев, Рицпа закончила перевязывать ему голову, не обращая внимания на его протесты. Потом она опустила руки ему на плечи и грустно улыбнулась.

– Я рада, что ты этого не сделал.

Отстранив ее, Атрет встал. Когда он склонился над сундуком, чтобы взять на руки сына, Рицпа увидела у него еще одну рану.

– Твое плечо!

– Забудь о нем! Я найду кого–нибудь с более нежными руками, кто позаботится обо мне. – Не обращая на нее внимания, Атрет уложил Халева на постель. Раздев малыша, германец тщательно осмотрел его. – Кажется, он не пострадал.

– Я надежно спрятала его в сундуке. Они до него не добрались.

Атрет наклонился и поцеловал сына, вдыхая аромат жизни и невинности. Выпрямившись, он заметил, что нечаянно запачкал Халева своей кровью. У видев это, он почувствовал, как у него в душе открылись глубоко запрятанные, забытые раны.

– Вымой его, – резко сказал он и вышел из каюты.

Рицпа сделала то, что сказал Атрет. Затем, услышав крики раненых, она уложила Халева в свою шаль. Ее помощь была нужна там, на палубе. Она больше не могла оставаться в этой каюте, надеясь на то, что о раненых позаботятся другие. Рицпа вышла за порог, оказавшись совершенно не готовой к тому, что открылось ее глазам.

Раненые и умирающие лежали на палубе вперемежку с мертвыми, а уцелевшие матросы и пассажиры поднимали мертвые тела и сбрасывали их за борт, не соблюдая никаких почестей и церемоний. Римская галера удалялась, разгромив пиратское судно. Иллирийский корабль шел на дно, языки пламени лизали мачту и парус. Оставшиеся на тонущей гемиоле люди прыгали за борт, чтобы оказаться один на один с безбрежным морем.

Пронзительный горестный женский крик заставил Рицпу вздрогнуть. Она увидела Роду, которая стояла на коленях над безжизненным телом Прохора. Она раскачивалась взад–вперед, и на ее лице отражалась бесконечная боль. Камелла беспомощно стояла рядом, прижав к себе Лизию, и плакала.

Какой–то мужчина, лежавший возле двери, тихо плакал и звал на помощь маму. Заплакав, Рицпа опустилась рядом с ним на колени и взяла его за руку. Он сжал ее руку так крепко, что она подумала, что у нее сейчас хрустнут кости. Рана у него в животе была смертельной, и Рицпа могла только сказать ему несколько слов в утешение, прежде чем его рука ослабла.

* * *

Атрет шел по палубе между погибшими, вглядываясь в их застывшие лица. Среди убитых он увидел Агава. Опустившись на колени, он внимательно всмотрелся в лицо мертвого юноши. Агав лежал, широко открыв глаза, как будто уставившись в небо. Лицо его было совершенно спокойным; в отличие от лиц многих других убитых, на его лице не отразились ни борьба, ни боль, ни страх. Если бы не смертельная рана в груди, можно было бы подумать, что он жив.

Атрет долго смотрел на него задумчивым взглядом. В своей жизни он помнил только одно такое спокойное лицо человека, без страха смотрящего в глаза жестокой смерти, – лицо Халева, иудея, которого он убил на арене.

Испытывая непонятное волнение, Атрет пробормотал: «Может быть, в этих твоих словах что–то и есть». Он осторожно протянул руку к лицу Агава, чтобы закрыть ему глаза. Потом он взял юношу на руки и понес его к правому борту, подальше от сбрасываемых за борт убитых пиратов. «Ты теперь со своим Христом», – уважительно произнес Атрет и, стараясь действовать как можно осторожнее, бросил тело Агава в воду. Тело юноши на какое–то мгновение застыло на поверхности воды и закачалось на волнах – руки широко раскинулись в стороны, – после чего медленно стало погружаться вниз.

– Тебе повезло, что сотник спас тебя от смерти, а то и тебе пришлось бы кормить рыб вместе с остальными, – сказал Атрету какой–то матрос, с видимым усилием сбрасывая с борта очередное тело убитого.

Атрет резко повернул к нему голову.

– Что ты сказал?

– Когда ты упал с мостика, – пояснил матрос, снова застонав от натуги, когда потащил к борту еще одного мертвеца, – тебе попало веслом по голове. Так он снял с себя вооружение и бросился за тобой в воду.

Обернувшись, Атрет увидел Феофила, стоявшего посреди убитых. Сотник держал в руке свой шлем и, судя по всему, молился.

Атрету стало не по себе от мысли о том, что он обязан жизнью этому проклятому римлянину. Причем дважды! Если бы сотник не бросил ему оружие, его бы просто изрубили еще до того, как битва разыгралась по–настоящему. И вот теперь Атрет понял, что дважды был на волосок от смерти. Он был исполнен возмущения, но здравый смысл в нем все же возобладал.

Если бы он погиб, что было бы с его сыном и с этой женщиной? Слава каким угодно богам, но он выжил после десяти лет арены вовсе не для того, чтобы потом погибнуть от рук пиратов на борту александрийского корабля, везущего в Рим драгоценный груз! Какая в этом была бы жестокая ирония судьбы! Рано или поздно ему суждено умереть, но он никогда не хотел, чтобы его смерть была такой глупой и бессмысленной. Умереть в битве – это большая честь, но только в битве против Рима! Если бы он погиб сейчас, то сделал бы это, защищая торговое судно римского флота. Какая нелепость. Такого с ним еще в жизни ни разу не случалось.

Как бы почувствовав его взгляд, Феофил оглянулся. Они встретились глазами и долго смотрели друг на друга. Атрет стиснул зубы и стал даже задыхаться от чувства гордости. Сотник спас ему жизнь, и Атрет, которому не чуждо было понятие чести, вынужден был признать этот факт и воздать этому человеку должное. Феофил стоял неподвижно, смотрел загадочно, наверняка ожидая возможности позлорадствовать. Смирив свою гордыню, Атрет медленно кивнул ему.

Феофил улыбнулся, но в его улыбке не было ни насмешки, ни триумфа, а только грустное понимание.

16

Александрийский корабль плыл под охраной двух римских галер, пока они не достигли пролива между Италией и Сицилией. После этого галеры направились на восток, а корабль с пассажирами и грузом, пройдя мимо Сицилии, вышел в Тирренское море.

Однажды, когда они уже шли на север, Атрет обратил внимание на опустошенные берега.

– Около года назад здесь было извержение Везувия, – пояснил ему один из матросов. – Оно уничтожило города Геркуланум и Помпеи. Теперь даже и не скажешь, что они когда–то существовали. Иудеи верят, что это их Бог наказал римлян за то, что они сделали с Иерусалимом.

Атрету этот Бог начинал нравиться.

Чем дальше на север они шли, тем больше кораблей им попадалось. Движимые веслами или парусами, они направлялись со всех частей империи, везя на богатейшие рынки вечного города самые разные товары.

Атрет стоял в носовой части корабля, с ужасом думая о своем возвращении в Рим. Мрачные воспоминания не давали ему покоя. Спал он плохо, мучимый предчувствием того, что его схватят и заставят снова сражаться на потеху римской толпе.

– А что ты держишь в руке, Атрет? – спросил его как–то Петр, сидя рядом с ним на бочке.

Германец разжал кулак и посмотрел на изделие из слоновой кости, лежащее у него на ладони.

– Свидетельство моей свободы, – мрачно произнес он. – Единственное свидетельство.

– А если кто–нибудь украдет его? Ты уже не будешь свободным?

– Не знаю, парень.

– А что ты будешь делать, если они попытаются снова упрятать тебя в лудус?

– Без борьбы я им не дамся.

* * *

Рицпа редко виделась с Атретом, стараясь больше времени проводить в небольшом укрытии, рядом с Родой. Она боялась за нее. С тех пор как ее мужа бросили в море, Рода не произнесла ни слова. Просто сидела, бледная, молчаливая, безутешная. Камелла, которая тоже горевала о потере своего брата, до самой ночи оставалась снаружи, стараясь как можно меньше общаться с Родой. Бедная Лизия, разрываемая любовью и к матери, и к тете, постоянно ходила от одной к другой и обратно.

И вот однажды Камелла вошла в укрытие и села. Бегло взглянув на Роду, она повернулась к Рицпе и улыбнулась ей.

– Один из матросов только что сказал мне, что если ветер не стихнет, то мы будем в Остии в начале марта. Значит, уже послезавтра.

– Мне немножко страшно при мысли о Риме, – сказала Рицпа. Халев спал у нее на груди. Она положила его рядом с собой и накрыла мягким одеялом. Его губы двигались так, будто она по–прежнему его кормила.

– Он так прекрасен, – сказала вдруг Рода, удивив обеих женщин. Она заплакала, и слезы потекли по ее бледным щекам. Наклонившись вперед, она вложила свой палец в ладошку Халеву. Его пальчики инстинктивно сжали ее палец. – Я всегда хотела детей. Сколько я себя помню, это было самое большое желание моего сердца. Прохор сказал, что Господь благословит нас детьми в свое время. И я все время молилась об этом. Теперь у меня их никогда не будет.

Она подняла голову и посмотрела на Камеллу, которая напряглась и слегка отодвинулась назад, ожидая нападения. Но вместо этого Рода заговорила тихим голосом:

– Когда ты стала жить с нами, мне казалось, что Бог посмеялся надо мной. С самого детства я верю в Господа и служу Ему. Я никогда не отходила от истины… – она осеклась и снова посмотрела на Халева.

– Как это сделала я, ты хочешь сказать, – сказала Камелла дрогнувшим голосом. – Это ты имеешь в виду?

– Камелла, – укоризненно произнесла Рицпа.

– Нет, правда. Давай поговорим начистоту. Она осталась без мужа. Наверное, она забыла, что и я осталась без брата! – Камелла уставилась на Роду, и на ее глазах тоже заблестели слезы. – Что ты теперь хочешь сказать, Рода? Что я виновата в его смерти?

– Нет, – сокрушенно сказала Рода.

– Нет? – воскликнула Камелла. – Ты сидишь тут целыми днями, не говоришь ни слова, только думаешь и думаешь о том, в чем бы меня еще обвинить. Ну так давай. Обвиняй. – Она завязала свою шаль и отвернулась.

– Я много думала. Я затаила на тебя злобу и возводила на тебя напраслину. Я была настроена против тебя и ни о чем другом уже не могла думать! – Рода заморгала глазами, смахивая слезы, потом опустила голову и уставилась на свои руки.

Камелла недоверчиво посмотрела на нее.

– Но я злилась не столько на тебя, сколько на Бога. Я думала, что Он отвернулся от меня. – Рода снова подняла голову. – Бог дал тебе то, чего я хотела больше всего: ребенка! Ты пришла к нам с прекрасным малышом, и мое сердце возопило. Почему Бог благословил тебя, а не меня? Я думала, что заслуживала этого. Но я ошибалась. Я вовсе этого не заслуживала.

Она покачала головой, испытывая угрызения совести.

– И все то время, что я думала, будто служу Богу, я не служила Ему. – Сцепив руки, Рода промолчала, после чего с трудом продолжила. – Когда Прохор погиб, я поняла, что даже желание иметь ребенка поставила в своей жизни выше Него. Все эти дни я думала о своем прошлом. Главная моя ошибка была в том, что я стремилась не к той цели. Все те добрые дела, за которые люди меня хвалили, я делала, ожидая, что Бог что–то даст мне взамен. Я думала, что если буду трудиться, не покладая рук, Бог даст мне то, чего я хочу. А в итоге получилось, что Богу я вовсе и не служила. Я служила только самой себе. – Она посмотрела на Камеллу, ее щеки были влажными от слез. – Я столько раз была несправедлива к тебе, Камелла. Прости меня, пожалуйста.

Камелла долго сидела и молчала.

– Я прощаю тебя, – наконец мрачно произнесла она. Потом быстро встала и вышла.

Рицпа оставила Халева Роде и вышла вслед за своей подругой. Камелла сидела в носовой части корабля и плакала. Рицпа села рядом с ней.

– Что случилось? – тихо спросила она.

– Я всегда мечтала о том, чтобы она попросила у меня прощения. Я столько молилась о том, чтобы она поняла, каково мне было с ней. А теперь мне так стыдно.

Камелла вытерла слезы и посмотрела на парус.

– Мы с Родой во многом схожи. Она хотела ребенка. Я хотела, чтобы у меня был муж, который любил бы меня так, как меня любил брат.

– А теперь вы есть друг у друга.

– Может быть. Если только мы научимся носить бремена друг друга, а не взваливать их друг на друга.

– Самое время начать, – тихо сказала Рицпа. Камелла пристально посмотрела в лицо своей подруги и кивнула. Они вернулись в укрытие. Лизия взяла Халева и играла с ним, а ее мать села рядом с Родой.

– Рода, – тихо сказала она, немного смущаясь. – Я хочу рассказать тебе о своем прошлом.

– Можешь ничего мне не рассказывать.

– Пожалуйста, Рода. Позволь мне только один раз все тебе рассказать, и больше я к этому возвращаться не буду. – Камелла подождала, когда Рода кивнет, после чего продолжила. – Когда Каллист меня бросил, мне было очень больно. Ты не можешь себе представить, как я его любила, я совершенно потеряла из–за него голову. Когда я уходила к нему из дома, я знала, что поступаю плохо, но мне было все равно. Я тогда только и думала о том, чтобы быть рядом с ним. Но потом настал момент, когда он показал себя таким, каким считали его мои родные и друзья. Мне некуда было идти, никому до меня не было дела. Я даже думала о том, чтобы утопить Лизию и покончить с собой.

Рода закрыла глаза и закачала головой в молчаливом плаче.

Камелла опустила голову.

– Ты не знала, как мне было тяжело, Рода. Прохор знал, но не предложил мне никакой помощи. В конце концов, я смирила свою гордость и сама попросила его об этом, а он сказал, что сначала поговорит с тобой, а потом решит. – Она с минуту помолчала. Потом она отвернулась, слезы текли по ее щекам, она конвульсивно сглотнула.

– Я понимала, что сама виновата в своих проблемах, но все мои мысли тогда были только о том, что мой собственный брат больше думает о твоих чувствах, чем о моей жизни. – Камелла судорожно вздохнула. – Я ревновала его к тебе. И в ваш дом я пришла уже с чувством возмущения. Я обижалась на все, что ты говорила, делала все, что могла, чтобы только оказаться между тобой и братом. За последние несколько лет я обидела стольких людей, и вот теперь ты просишь у меня прощения, когда это мне надо просить прощения у тебя.

Рода наклонилась вперед и протянула руки. Камелла взяла их. Отбросив гордость, она искренне воскликнула:

– Он любил тебя. Ты знаешь, что это так. Он обожал Лизию, как и я. Ты говоришь, что у тебя никогда не будет детей, Рода, но Лизия не только моя дочь, но и твоя. Она любит тебя. И я люблю тебя.

Их разговор затянулся далеко за полночь. Они говорили о Прохоре, о том, что будут делать, когда доберутся до Рима. Рицпа сидела с Халевом у груди и слушала. Чувствуя радость от долгожданного примирения, она посмотрела на палубу и увидела Атрета.

Он стоял у ограждения, его светлые волосы развевались на ветру. Он выглядел таким угрюмым, мрачным. Что ожидает ее и Халева, когда они доберутся до темных лесов Германии?

17

Александрийский грузовой корабль вошел в императорскую гавань Остию в начале марта. Этот порт, расположенный в устье реки Тибр и построенный за семьсот лет до этого, со временем превратился в торговый центр и крупное зернохранилище Рима, а также в место ремонта судов, направлявшихся в Порт. Довольно много галер римского флота стояло рядом с императорским судном, украшенным для какого–то важного праздника.

Когда корабль входил в гавань, Феофил созвал всех христиан.

– Я вас уже не увижу до тех пор, пока не доставлю императору дары и не выполню все свои обязанности. Когда сойдете на берег, идите из Остии по главной дороге. Она приведет вас прямо в Рим. Найдите храм Марса. Рядом с ним находится рыночная площадь. Когда найдете лавки с фруктами и овощами, спросите там человека по имени Троп. У него там своя лавка. Он один из нас, и ему можно доверять. Он приведет вас в безопасное убежище.

Рицпа подошла к Атрету, чтобы передать ему указания Феофила, но тот отмахнулся.

– Мы пойдем своим путем, – сказал он, собирая вещи.

– А разумно ли это? – сказала Рицпа, которая боялась покидать братьев и сестер по вере. Она увидела предостерегающий блеск гнева в голубых глазах германца. Взвалив багаж на спину, Атрет взял у нее Халева и последовал за остальными пассажирами, сходящими с корабля.

Борясь с недобрыми предчувствиями, Рицпа поспешила за ним.

– Давай, я понесу его, Атрет.

– Я отдам его тебе, когда мы сойдем с корабля.

Не в силах остановить Атрета, Рицпа посмотрела на остальных. Все были заняты сбором своих вещей, да он и не прислушался бы к ним ни при каких обстоятельствах. Петр подбежал к Атрету еще до того, как тот сошел на берег.

– Ты куда? Разве ты не останешься с нами?

– Нет, – сказал Атрет, бросив на мальчика нетерпеливый взгляд.

– Феофил сказал нам, куда идти.

– Иди к своей маме.

– Но…

– Иди!

Петр повернул назад, чуть не плача.

Рицпа проводила его взглядом и повернулась к Атрету.

– Почему ты так жесток с ним? Он же любит тебя.

– Замолчи! – Атрет ступил на трап и пошел вниз. Рицпе не оставалось ничего другого, как последовать за ним. Когда они дошли до пристани, ей пришлось идти быстрее, чтобы не отставать от него. Атрету же не терпелось поскорее уйти из этого места. Его поведение было настолько заметным, что люди невольно уступали ему дорогу, когда он направился в сторону больших складских помещений. На него обратили внимание несколько воинов, которые стояли возле столба с каким–то объявлением. Один из воинов долго в него всматривался, потом о чем–то заговорил с другим.

– Эй, ты! – окликнул Атрета один из них, и у Рицпы замерло сердце.

Атрет раздраженно остановился и, повернувшись к воинам, посмотрел на них вопросительным взглядом, а те в это время подошли к нему. Окружающие остановились, с любопытством наблюдая за происходящим.

– Тебя как зовут? – спросил один из воинов, а другой тут же добавил: – Атрет! Я же тебе говорил, Анкус. Клянусь, это он. – Воин уставился на Атрета взглядом, в котором застыл трепетный ужас. – Я видел, как ты сражался с Келером. Такое не забывается. Это была самая потрясающая схватка, которую я когда–либо видел.

– Я рад, что тебе понравилось, – ровным голосом сказал ему Атрет.

– Так это ты Атрет, – произнес Анкус с оттенком недоверия, оглядывая германца, его повязку на голове, закрывающую светлые волосы.

– Да, – сказал Атрет, и Рицпа удивилась, что он этого и не отрицал. Она видела, как пульсирует вена на его шее. Ее охватила холодная тревога.

– Твой сын? – спросил Анкус и протянул руку, чтобы потрепать малыша по щеке. Атрет уклонился от его руки. Он сдвинулся всего лишь на дюйм, но сам по себе этот жест выглядел таким же враждебным и вызывающим, как если бы над рынком прозвучал звук трубы, зовущий на битву. Анкус прищурил глаза. Над ними нависло напряженное молчание. Рицпа слышала, как бьется ее сердце. Она стала отчаянно молиться, призывая Бога на помощь.

– Ульпий, ты у нас специалист по гладиаторам, скажи нам, разве Атрета не продали потом в Ефес?

– Три года назад, – ответил Ульпий. – Но толпа его еще не забыла. Здесь его так любили, что на рынках до сих пор продают изображающие его статуэтки…

– Так он до сих пор раб, – самодовольно перебил его Анкус.

– Я заслужил себе свободу, – сказал Атрет и вынул из–за ворота туники висящую на шее золотую цепочку с костяным медальоном. Глядя на воина мрачным и насмешливым взглядом, он показал ему медальон.

– Жаль, – сказал Анкус, – но ведь все может измениться, было бы желание…

Атрет, не глядя на Рицпу, передал ей Халева.

Анкус опустил руку на рукоять своего меча. Ульпий вышел вперед и протянул руку между ними.

– Ладно, не делайте глупостей.

– Что здесь происходит? – неожиданно раздался властный голос.

Ульпий обернулся.

– Сотник! – сказал он, сначала встревожившись, но тут же обрадовавшись вмешательству. Он поприветствовал офицера, как положено. То же самое сделал и Анкус.

– Я тебя спрашиваю, воин, – обратился Феофил к Анкусу с властным достоинством, полностью соответствовавшим его званию.

Анкус покраснел.

– Этот человек – раб императорского лудуса.

– Он больше не раб, воин, или ты не видишь тот медальон, который у него на шее? – Феофил посмотрел на Атрета и почтительно склонил голову. – У меня не было возможности попрощаться с тобой и поблагодарить тебя за помощь на корабле. Делаю это сейчас. Императору будет приятно услышать о том, как ты храбро сражался с иллирийскими пиратами. – Атрет стиснул зубы, его губы побелели.

Феофил взглянул на Анкуса.

– В пути на нас напали, и их было гораздо больше. Если бы не он, иллирийцы без труда захватили бы корабль и все дары, которые я везу Титу.

– Сотник, но ведь это Атрет.

Феофил помрачнел.

– И ты задержал его только поэтому? Чтобы поиздеваться над ним, как какой–нибудь амората? Иди своей дорогой. Шагом марш! – Как только воины скрылись из виду, Феофил посмотрел на Атрета. – Плохо, что ты здесь легко узнаваем.

– Я не намерен засиживаться в Риме.

– Лучше тебе там вообще не появляться. Я помогу тебе приютиться на окраине Остии и приду за тобой, как только нанесу визит императору.

– Я и сам могу о себе позаботиться.

– Перестань упрямиться, лучше подумай обо всем как следует!

– Я могу идти дальше, мой господин? Или ты тоже намерен надо мной поиздеваться?

Глаза Феофила вспыхнули от возмущения.

– Можешь идти, куда хочешь, хоть к самому дьяволу в ад, если тебе так угодно. – Он отступил на шаг и наклонил голову. – Только помни, что с тобой еще твой сын и Рицпа.

Атрет стоял неподвижно, хотя кровь в нем так и кипела. Он упрямо повторил:

– Я знаю в Риме человека, который поможет нам.

– Бывший гладиатор? – спросил Феофил, которого уже порядком вывел из себя этот твердолобый германец.

– Лучше довериться гладиаторам, чем римлянам.

– Галлу ты уже доверился, – сказала Рицпа, и Атрет мрачно посмотрел на нее.

– Ну что ж, иди, положись на своего бывшего гладиатора, – окончательно рассердившись, сказал Феофил. – Надеюсь, ты не окажешься снова в лудусе. Учти, оттуда мне тебя вытащить будет очень нелегко.

– Я могу позаботиться о себе.

– На арене – может быть.

– Везде.

– Он единственный, кто хочет нам помочь, – сказала Рицпа Атрету.

– Мне не нужна его помощь, женщина, и я его об этом не просил.

– Но почему ты к нему не прислушаешься? Он знает Рим. Он знает императора. Он знает…

Атрет выхватил из ее рук Халева и пошел дальше. Испуганная и раздосадованная, Рицпа посмотрела ему вслед, потом повернулась к Феофилу.

– Что мне делать?

– Иди с ним. Я вас найду. – Сотник тихо засмеялся, хотя его смех вышел каким–то невеселым. – Все будет нормально.

Рицпа догнала Атрета. Халев кричал у него на руках.

– Ты напугал его. – Атрет сунул малыша ей в руки, не сбавляя шага. Рицпе пришлось успокаивать Халева и не отставать от Атрета. Один шаг могучего германца равнялся ее трем, и она быстро начала задыхаться.

– Я не могу так идти! – выдохнула она, и Атрет слегка сбавил темп, взяв ее за руку, чтобы она шла рядом. – Ты знаешь дорогу? – спросила Рицпа, чувствуя себя все в меньшей безопасности по мере удаления от Феофила.

Атрет шел, не открывая рта.

– Феофил знает дорогу…

Атрет остановился и повернулся к ней, окинув ее бешеным взглядом.

– Заткнись! И не повторяй при мне больше этого имени! Понятно тебе? Я терпел его на корабле только потому, что у меня не было другого выбора. Теперь хватит!

Несколько часов они шли, слившись с толпой путников, направлявшихся в Рим. Им приходилось сторониться многочисленных повозок, которые двигались в обоих направлениях. Четырехколесные, запряженные четверками лошадей, реды везли целые семьи. Двухколесные и запряженные парами лошадей кисии мчались по дороге, управляемые молодыми аристократами, которые мало заботились о безопасности пеших. Были здесь тяжелые повозки, которые везли грузы, различные товары, в паланкинах ехали чиновники, торговцы, богатые путешественники, которые направлялись в Рим с посланиями, товарами или огромными надеждами на исполнение своих желаний. Сотни людей шли в Рим, и среди них – Атрет и Рицпа с Халевом на руках.

Они ненадолго остановились у одного из тех столбов, которые устанавливались через каждую тысячу шагов и где были указаны ближайшие от данного места города, а также имя императора, при котором эта дорога была построена. Были написаны на них и даты ремонтных работ с именами тех императоров, при которых эти работы проводились. Атрет не понимал, что там было написано, а Рицпа понимала только отчасти, благодаря тому, чему ее в свое время научил Семей.

Атрет открыл мешок, который был привязан к его поясу, и дал Рицпе горсть сухих зерен. Такую же горсть он отправил себе в рот. Открыв мехи с вином, он налил вина Рицпе в ладони.

– Мехи уже почти пусты, – сказала Рицпа, выпив немного вина.

– Потом возьмем еще, – сказал Атрет, снова взваливая мехи себе на плечи. – Корми ребенка по пути.

В город они вошли, когда солнце уже клонилось к закату. У городских ворот недовольно ворчали торговцы, потому что их не пускали с повозками до утра. После захода солнца всякое движение транспорта по улицам Рима запрещалось.

– Далеко нам еще? – спросила Рицпа, выбившись из сил.

– Далеко, – угрюмо сказал Атрет. Его взору издалека открылся императорский дворец, и он знал, что до арены, которая была ему так хорошо знакома, еще несколько часов пути. Если он найдет лудус, ему легче будет разыскать гостиницу Пунакса. Если нет, он разыщет кого–нибудь, кто сможет передать послание Бато, ланисте римского лудуса. Было уже поздно, а идти было далеко. Атрет еще мог бы дойти, но Рицпа очень устала.

Атрет заметил небольшой парк неподалеку.

– Эту ночь переночуем здесь.

Рицпа обратила внимание на шатающихся поблизости людей, чей вид не внушал доверия, но не стала протестовать. Если они вздумают напасть, пусть обо всем позаботится Атрет.

Начинало холодать, на небе собирались темные тучи. Атрет повел Рицпу по узкой тропе между деревьями. Скоро они подошли к увитому виноградником фануму. Рицпа остановилась и уставилась на него, испытывая нехорошее предчувствие.

– Вспоминаешь, как мы в последний раз сидели в таком же сооружении? – насмешливо спросил Атрет.

– Я буду спать там, – сказала Рицпа, указав на ряд густых кустов.

– Не думаю.

– А мне плевать, что ты думаешь! Я устала, голодна и ссориться с тобой не собираюсь!

Он услышал ее дрожащий голос и понял, что сейчас она заплачет.

– Будет холодно, Рицпа.

– Не смей говорить мне о тепле! – Выхватив одеяло из поклажи на его плече, Рицпа оставила германца на дороге и направилась к кустам.

Стиснув зубы, он направился к фануму и устроил там себе постель. До него доносился плач Халева, который в темноте звучал особенно жалостливо. Тучи поочередно закрывали луну, погружая фанум и весь небольшой сад во мрак. Плач сына казался Атрету душераздирающим. Раздался гром, и по мраморной арке над головой германца забарабанил дождь.

Атрет встал и решил найти Рицпу, плач сына облегчил ему задачу. Заглянув под большой куст, Атрет увидел, как Рицпа скрючилась под промокшим одеялом.

– Уйди, – сказала она, и Атрет понял, что она плачет вместе с ребенком.

– Женщина, как видишь, не один я такой несгибаемый и упрямый. – Холодный дождь лил Атрету на голову и стекал по спине, под тяжелым шерстяным одеялом, в которое он завернулся. – Подумай о ребенке.

Стуча зубами, Рицпа встала и пошла за Атретом в фанум. Стряхнув влагу со своего шерстяного одеяла, она постелила себе на мраморном полу и легла. Он сидел на скамье и ничего не говорил. Она вся дрожала. Он слышал, как она тихо разговаривала с ребенком. Когда Халев начинал плакать громче, она вставала и начинала его кормить.

Прислонившись спиной к мраморной колонне, Атрет смотрел, как Рицпа лежит, устав от длинной дороги. Когда он убедился, что она спит, он лег рядом с ней и накрыл ее и малыша своим одеялом. Она совсем замерзла. Он пододвинулся к ней ближе, чтобы его тепло могло передаться и ей. Запах ее тела пробудил в нем страсть, и он заставил себя думать о чем–нибудь другом, лишь бы остудить свой пыл. Он стал думать о Галле.

Рицпа была права, напомнив ему о нем. Пунакса он видел только однажды, да и то только по делам. С ним тогда был Бато. И если бы не ланиста, Атрет наверняка бы погиб в ту ночь. По сравнению с другими заведениями, в которых Атрету доводилось бывать позже, гостиница Пунакса была просто жалкой лачугой. Не много же заработал Пунакс за годы своих сражений на арене. Атрет скривил губы в горькой улыбке. А много ли он сам накопил за десять лет своих сражений? Все то, что он заработал, ушло на виллу и ее роскошную обстановку. И все ради Юлии. Красивой, недалекой, развратной Юлии.

Рицпа во сне придвинулась ближе к нему, и Атрет стал дышать осторожнее. Подняв голову, он долго смотрел на нее и сына. Даже во сне она прижимала малыша к себе, защищая его и проявляя к нему нежность. Он убрал ей волосы со щеки и почувствовал, какая у нее мягкая и гладкая кожа. Потом он снова лег и закрыл глаза, испытывая желание поспать самому.

Когда он уснул, ему приснился сон, будто он, закованный в цепи, сидит в маленькой камере без окон и дверей. Над ним даже не было железной решетки, через которую стражники могли бы за ним наблюдать; его окружали лишь давящие стены и тьма. Он открыл рот, чтобы закричать, но никакого звука не было. Атрет стал задыхаться.

– Атрет, – вдруг тихо сказал ему кто–то, и он почувствовал прикосновение нежной руки на своем лице. – Успокойся, все хорошо.

И ему тут же показалось, что его качает на спокойных волнах.

Когда он проснулся, то увидел, что Рицпа спит под мраморной скамьей. Почувствовав досаду, Атрет разбудил ее.

– Светает.

Оставшиеся деньги Атрет потратил на еду по пути в центр города. Когда он стал расспрашивать людей о том, как пройти на арену, Рицпа заговорила с ним впервые с самого утра.

– Зачем мы туда идем? – В Ефесе Атрет всеми способами избегал этого места. Почему же он так хочет попасть туда в Риме?

– Рядом с ареной находится большой лудус. Там я знаю одного человека, который может мне помочь. – Сразу за колоссальным зданием амфитеатра Флавия находился лудус, в котором прошли самые мрачные годы жизни Атрета.