Текст книги "Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

19

Бато пришел на следующий вечер. Он расстелил на столе карту. Атрет поднес к ней светильник.

– Вот Рим, – сказал Бато, ткнув пальцем в карту. – Все это – Германия, – добавил он, обведя пальцем значительную часть карты. – Надеюсь, ты знаешь, куда именно тебе надо идти.

Атрет поставил светильник на стол и до конца развернул карту, уныло глядя на нее.

Сказанное Рицпой не давало ему покоя последние два дня. Она была права, и от этого ему было обидно. Битва на борту корабля пробудила в нем ту яростную ненависть, которую он всегда испытывал на арене. Он не осознавал, насколько глубоко пряталось в нем это чувство и как оно могло подействовать на него, выйдя наружу. Это же чувство он испытывал и здесь, в гостинице, глядя на толпу и пребывая в ожидании.

Но в ожидании чего? Того, чтобы его снова заперли в камере и выводили из нее только на тренировки, осмотры покупателей и схватки на арене?

Но сейчас Атрет отбросил от себя эти мысли. Теперь перед ним стояли более сложные вопросы. Он посмотрел на карту, и ему стало страшно от осознания ситуации, в которой он теперь оказался. Прошло уже десять лет, с тех пор как его в цепях привезли в Капую, а потом в Рим. Много месяцев ему пришлось провести в изнурительных, тяжелых путешествиях. Он никогда не утруждал себя запоминанием городов и местностей. Его наполняла только ненависть, которая привносила в его существование какой–то смысл, придавала ему силы в борьбе за выживание, но делала совершенно слепым ко всему тому, что следовало бы запомнить, чтобы потом быстрее вернуться на родину.

Изучая карту, Атрет увидел, какая огромная территория на ней изображена. Сколько гор и рек лежит между ним и его родиной?

Рицпа стояла с Халевом на руках и смотрела на Атрета. Тот вопрос, который он задавал самому себе, отражался в ее глазах. Найдет ли он путь обратно к своему народу?

– Ну как, не передумал? – спросил его Бато, прекрасно зная, какую задачу предстоит решить Атрету.

– Нет.

– Ты мог бы сделать себе имя на арене, – сказал Бато. В ответ германец одарил его тяжелым взглядом. – Дело твое, но в противном случае я бы советовал тебе как можно быстрее уходить. Домициан знает, что ты здесь. Вчера он посылал за мной и попросил меня обратиться к тебе с одним предложением.

– Оставь его при себе.

Бато пожелал ему всего хорошего и ушел.

– Мы уйдем на рассвете, – сказал Атрет и увидел, как Рицпа облегченно вздохнула.

– Слава Богу, – пробормотала она.

– Пунакс должен мне за последние два дня. Этого нам хватит, – Атрет вышел из комнаты, чтобы получить деньги.

Когда он спустился, среди присутствующих пронесся радостный гул. Люди приветствовали его, некоторые с вожделенным трепетом смотрели на своего кумира, а другие пытались заговорить с ним с наглой фамильярностью. Атрет увидел Пунакса в отдельной, роскошно обставленной комнате. Он разговаривал с каким–то мужчиной, одетым в дорогую белую тогу, богато украшенную красными и золотыми узорами.

– На пару слов, Пунакс, – сказал Атрет, кивнув головой в сторону.

Собеседник Пунакса повернулся к Атрету лицом, и Атрет тут же узнал его. За четыре года, прошедших с их последней встречи, он почти не изменился, и теперь Атрет не сомневался в том, зачем этот человек пришел сюда.

– Ефорб Тимальх Каллист, – сказал Пунакс с оттенком почтительности к положению и власти, которыми названный человек обладал. Атрет оставил без внимания предупреждающий взгляд, как и предложенный ему кубок вина.

– Атрет, – произнес Каллист с кошачьей улыбкой. Он поднял кубок, иронично приветствуя бывшего гладиатора. – Когда–то мы встречались, хотя я и не уверен, помнишь ли ты меня.

Атрет все помнил. Этот сын сенатора пришел в лудус, чтобы попробовать свои силы в поединке с кем–нибудь из гладиаторов. Бато до последнего отговаривал его от схватки с Атретом, но высокомерный маленький аристократ настаивал. Видя, что у него нет выхода, Бато объяснил Атрету все правила. Атрет до определенного момента следовал им, но потом решил действовать по–своему. Он стал издеваться над заносчивым юнцом, намереваясь в конце концов убить его. С каким удовольствием он разрубил бы на куски этого римского аристократа, который считал себя выше германского раба! Если бы Бато не схватил тогда Атрета за руку, Каллист не стоял бы сейчас, красуясь шрамом на щеке и еще одним шрамом, скрытым под его богатой тогой. Он бы давно лежал в могиле у Аппиевой дороги.

Атрет холодно улыбнулся.

– Ты до сих пор ходишь в лудус, тренируешься с гладиаторами?

Каллист с вызовом посмотрел на него, сощурив глаза.

– Разумеется. С тех пор как мы с тобой сразились, на моем счету уже тринадцать убитых.

В голове Атрета пронесся воинственный клич.

– Сразились? – презрительно переспросил он. – Ты, значит, называешь это сражением? – Он открыто усмехнулся. – Представляю себе воинов, которых против тебя выставляли. Должно быть, на тебе кровь совсем юных мальчиков.

Каллист переменился в лице. Он сверкнул глазами на всех тех, кто стоял вокруг него, чувствуя, как после слов Атрета, которые разнеслись по залу, сначала воцарилась полная тишина, а потом все зашептались.

Атрет с улыбкой посмотрел на шрам, который выделялся на побледневшем лице Каллиста.

– Ты, я вижу, забыл, чем кончился для тебя твой последний удар, – тихо сказал Каллист.

– Чем же? – иронично спросил Атрет. – Да, я знаю, каким бы ты хотел меня видеть. Распятым. Мне сказали, что Веспасиан пожалел о деньгах, которые были потрачены на мое обучение. Поэтому он выпустил меня на арену на несколько месяцев раньше положенного. Как видишь, я выжил. И заслужил себе свободу.

– Только последний дурак может разговаривать со мной таким тоном.

– Или тот, кто прекрасно знает, кто ты такой и чего ты стоишь на самом деле, – презрительно сказал ему Атрет.

Пунакс предостерегающе схватил его за руку.

– Хватит. Уймись, – вполголоса сказал он германцу.

– Тебе, я вижу, не терпится умереть, – сказал Атрету Каллист, весь трясясь от злости.

Атрет смотрел ему в глаза и открыто, издевательски смеялся.

– Неужели ты всерьез думаешь, что можешь убить меня? – Он сделал шаг вперед и увидел страх в глазах Каллиста. – Или ты действительно считаешь, что можешь выжить в поединке со мной? Знаешь, о чем я думаю? О том, что ты остался таким же избалованным мальчишкой, который, поджав хвост, побежал к Домициану.

Вокруг них повисла тишина, и несколько зевак, затаив дыхание, следили за происходящим, лишь изредка перешептываясь между собой.

Покраснев, Каллист отвернулся. Пройдя через зал, он остановился на полпути и гневно обернулся к Атрету.

– Радуйся своей свободе, пока она у тебя есть, варвар! Скоро ее не будет!

Атрет пошел на него, но Пунакс встал у него на пути. Атрет попытался отстранить его, но бывший гладиатор позвал на помощь двух стражников. – Что, опять побежишь к Домициану, жалкий трус? – крикнул Атрет.

– Ты что, с ума сошел? – сказал Пунакс, схватив германца.

– Хочешь, Каллист, сражаться? Я дам тебе такую возможность. В любое время. В любом месте!

– Заткнись!

Атрет высвободился из объятий Пунакса, оттолкнул одного из стражников и бросился за Каллистом, но того уже и след простыл. Люди шарахались от Атрета, как будто он потерял рассудок. Где это видано, чтобы человек в своем уме мог так оскорбить того, кто был ушами Домициана, родного брата императора Тита?

Атрет стоял посреди зала, под пристальными взглядами окружающих. Он огляделся вокруг, вглядываясь в лица, и понимал – то, чего хотели эти люди и на что они надеялись, свершилось. Понимал он и другое – если он задержится здесь хотя бы ненадолго, исполнится их заветная мечта.

* * *

Когда дверь с треском растворилась, ударившись о стену, и в комнату буквально ворвался Атрет, Рицпа подпрыгнула от неожиданности. Халев, испугавшись, вздрогнул и стал плакать. Рицпа взяла ребенка с пола, где только что играла с ним, и встала.

– Что случилось? – тихо спросила она, но не получила никакого ответа.

Атрет ходил по комнате, как загнанный в клетку зверь, остановившись только для того, чтобы взять кубок и со всей силы швырнуть его в стену.

Тут же вошел Пунакс, который положил на стол мешочек с золотыми монетами.

– На, держи и беги отсюда, пока не поздно.

Атрет смахнул мешочек со стола.

– Я не собираюсь поджимать хвост перед этим жалким…

– Тогда завтра же вечером ты будешь в лудусе! Как раз успеешь выспаться перед началом зрелищ!

Атрет смачно выругался и ударом ноги перевернул стол. Рицпа в ужасе отпрянула.

– Ты сам знал, что делаешь! – с упреком сказал ему Пунакс. – Ну и как, потешил свою гордость? И что будет с твоей гордостью, когда тебя снова закуют в цепи? А заодно и меня!

– Можешь напомнить Каллисту, что именно ты не позволил мне свернуть ему шею!

– А о них ты подумал? – сказал Пунакс, указывая на Рицпу, которая стояла в дальнем углу комнаты, пытаясь успокоить плачущего Халева. Атрет остановился и повернулся, на его лицо было страшно смотреть.

– А при чем тут они?

– Ты что, забыл, как это делается? То, что Домициан и Каллист хотят сделать с тобой, они сделают и с ними. Ты этого хочешь?

Атрет посмотрел на перепуганное лицо Рицпы и вспомнил, что на его глазах делали на арене с женщинами; было низко и гнусно смотреть, когда такое проделывают с незнакомыми людьми, и представить себе ее в такой роли было выше его сил. Он готов отдать свою жизнь, лишь бы Рицпу никто не тронул пальцем, и эта мысль отрезвила его.

– Я могу спрятать ее, – сказал Пунакс.

Атрет повернулся к нему.

– Убирайся!

– Ну тогда ее судьба в твоих руках.

Когда Пунакс ушел, Рицпа подошла к Атрету и положила руку ему на плечо.

– Моя судьба в руках Господа, Атрет. Не в твоих руках и даже не в моих.

Атрет посмотрел на нее. Если бы только он мог верить во что–то так же твердо, как она верит в своего Христа! Как же этот Христос заставляет Своих последователей ни на секунду не сомневаться в Нем? Атрет покачал головой. Веру во что–либо, что мог дать ему этот мир, из него уже давно выбили.

– Возьми деньги и иди к своим друзьям. Они не оставят тебя в беде.

– Без тебя я никуда не пойду. На то Божья воля.

Атрет схватил Рицпу за руку, больно впившись пальцами в кожу.

– Не спорь, женщина! Делай, что тебе говорят! – Он подтолкнул ее к маленькой комнате, и в этот момент раздался стук во входную дверь и послышался голос служащего гостиницы.

– Только что пришли сотник и с ним четыре воина.

– Шевелись, – захрипел Атрет на Рицпу, но она стояла на месте, и в ее взгляде не было ни малейшего страха.

– Если будет Божья воля на то, чтобы мы добрались до Германии, значит, Он доведет нас туда, что бы с нами ни случилось.

Услышав знакомые шаги кованых сандалий и звон отделанных медью поясов, Атрет повернулся к двери. Воины были уже в коридоре.

– Иди в свою комнату, – сказал Атрет Рицпе, подталкивая ее рукой. – И успокой ребенка.

– Я тебя не оставлю.

– Делай, что тебе говорят!

Она не тронулась с места.

В ней проснулось то упрямство, которое, как Атрету уже было известно, невозможно победить.

– Ты мне только помешаешь. – Не успел Атрет настоять на своем, заставив Рицпу подчиниться, как дверь распахнулась и два легионера встали в коридоре по обе стороны двери, а на пороге появился третий, со знаками отличия римского сотника.

– Ты! – произнес Атрет, и гнев в нем закипел с новой силой.

– Я беру тебя под стражу, Атрет, – сказал Феофил тоном, не терпящим возражений. – Сдать оружие.

Атрет вынул меч.

– Зачем тебе мое оружие?

Феофил щелкнул пальцами, и два воина вошли в комнату и стали по бокам Атрета. Еще два появились в дверях, за спиной Феофила.

– Я, кажется, ясно сказал. Мы берем тебя под стражу, хочешь ты того или нет.

– Не делай этого, Феофил, – сказала Рицпа. При виде плети в руках одного воина и оков и цепей в руках другого она почувствовала, как ее сердце оборвалось.

– Придется, – хмуро ответил ей Феофил. – Он не оставил мне выбора.

– Вот, значит, как можно доверять римлянам? – сказал Атрет. Он плюнул под ноги Феофилу и принял боевую стойку.

– Отойди, Рицпа, – сказал Феофил.

– Прошу вас, не надо, – тихо попросила она, выйдя вперед и став между ними.

– Не горячись, Атрет, а то Рицпе будет очень больно.

– Не делайте этого, – повторяла она, – прошу вас.

– Не унижайся! – сказал Атрет, раздраженный тем, что Рицпа так жалобно умоляет сотника. Схватив женщину за руку, он оттолкнул ее в сторону. В эту секунду он отвлекся настолько, насколько это было нужно Феофилу.

– Взять! – Два воина действовали быстро и слаженно, еще два вошли в комнату.

– Нет! – вскрикнула Рицпа.

Атрет почувствовал, как его ужалила плеть и руку, в которой он держал меч, словно обожгло огнем. Но воля оказалась сильнее инстинкта, и Атрет удержал в руке свое оружие. Повернув лезвие, он попытался воспользоваться мечом, но не успел увернуться от кулака Феофила.

Приняв на себя оглушительный удар, Атрет отскочил назад и снова почувствовал жалящую боль плети, на этот раз удар пришелся по щиколоткам. На его запястья надели оковы, и Атрет не успел нанести удар мечом по голове Феофилу. Феофил снова ударил его, на этот раз сильнее. Потом Атрет почувствовал, как кто–то дернул его за ноги. Он со всего размаху рухнул на пол. Когда он попытался встать, кто–то сильно пнул его ногой, и тяжелая нога опустилась на меч, который он продолжал сжимать в руке.

Издавая яростные крики, Атрет сопротивлялся удерживающим его четырем воинам, пока Феофил не ударил его рукояткой гладия по голове. Атрет почувствовал острую боль, в глазах у него потемнело, и последнее, что он услышал, был крик Рицпы.

Феофил убрал свой меч в ножны и, оглядев комнату, увидел, что Рицпа стоит с кричащим ребенком на руках, и слезы стекают по ее бледным щекам. Она пыталась подойти к Атрету, но один из воинов не пускал ее. Она посмотрела на Феофила, и ее взгляд был полон упрека и недоверия.

Сотник мрачно улыбнулся.

– У него крепкая голова, Рицпа. – Его воины надевали на Атрета цепи. – Будет жить.

20

Атрет очнулся на деревянных досках трясущейся повозки, в лицо ему бил солнечный свет. «Слава Богу», – услышал он голос Рицпы и тут же почувствовал, как ко лбу прикоснулась ее прохладная и мягкая рука. Он понял, что его голова лежит у нее на коленях. Когда же он попытался приподняться, ему не дали сделать это тяжелые кандалы, сковавшие его руки и ноги.

– Не шевелись. Только больнее будет.

Атрет изрек какое–то ругательство на своем языке и снова попытался приподняться, напрягая все тело. В ту же секунду он почувствовал боль в голове и увидел над собой встревоженное лицо Рицпы. Его затошнило, и, застонав, он откинулся назад.

– Отдохни, – сказала Рицпа, осторожно стирая пот с его лба. – Не напрягайся.

Отдохнуть? Атрет стиснул зубы, пытаясь подавить тошноту. Не напрягаться? Он вспомнил, как Феофил и его воины сбили его с ног, и теперь знал, что эта повозка с каждой минутой приближала его к смерти, как и эту женщину тоже. Она просто не понимает, что ее ждет впереди, иначе не сидела бы так спокойно, вытирая пот у него со лба.

Ему нужно было покинуть зал первого этажа сразу же после того, как он узнал Каллиста, а не поддаваться своим проклятым чувствам гордости и гнева. Разве не предупреждал его ланиста Капуи, что эта вспыльчивость когда–нибудь его погубит? Разве Бато не говорил то же самое в Риме? Гнев сделал Атрета на арене неуязвимым, придал ему силы и помог выжить. Теперь ему не раз приходила в голову мысль о том, чем отличается гнев от неумения держать себя в руках.

Каждый толчок тяжелой повозки болью отдавался в его голове. Ему нужно было придумать, как им бежать. Но вместо этого в голову приходили мысли одна мрачнее другой. Впервые за многие годы Атрет почувствовал страх, тот самый страх, который уничтожал его изнутри. Он не хотел даже думать о том, что Домициан и Каллист сделают с Рицпой и его сыном, но и от ужасных воспоминаний ему тоже было трудно избавиться. Лучше он убьет ее прямо сейчас, чем допустит, чтобы она страдала на арене.

А как же его сын? Если он не будет убит, то станет рабом.

Лучше тогда умереть и ему.

Он закрыл глаза.

– Где ребенок?

– Халев здесь, с нами. Он спит в корзине.

Атрет еще раз попробовал оковы на прочность, стиснул зубы, превозмогая боль.

– Не шевелись, Атрет.

– Я должен вырваться на свободу! – Он дернулся и снова попытался привстать. В глазах у него потемнело, он опять почувствовал тошноту. Он боролся и с тем и с другим.

– Ты не сможешь. – Рицпа положила руки ему на грудь. – Ложись. Прошу тебя.

Темнота перед глазами медленно отступила. Атрет знал, что не может бежать, не может бороться, но ему надо было, по крайней мере, сделать то, что было в его силах. И сделать это сейчас, пока они не прибыли к месту назначения и Рицпу с ребенком не забрали от него.

«В глубине души ты все еще хочешь снова сражаться на арене». Горячие слезы обожгли его глаза, а в горле застрял ком. В глубине души у него довольно давно жило желание убить Рицпу и Халева. Он тяжело сглотнул и весь напрягся, борясь с новым приступом тошноты.

– Ты можешь меня освободить?

– Нет. Я пыталась несколько раз, но цепи прикованы к кольцам по бокам повозки. Феофил закрепил их, перед тем как мы покинули гостиницу.

– Неужели никто не пытался остановить его?

Рицпа закусила губу, вспомнив, какая собралась внизу толпа. Она боялась, что в тот момент, когда Атрета несли вниз, в повозку, начнутся беспорядки, но Феофил объявил всем, что великий Атрет снова будет сражаться на арене. После этого никто не сказал ни слова.

– Нет, – ответила она.

Он все прекрасно понял. Толпа получила то, что хотела.

– Помоги мне привстать.

– Зачем?

– Не задавай мне вопросы, а делай то, что говорят, – сказал он сквозь зубы.

– Ну почему ты такой упрямый? – сказала Рицпа, обняв его за плечи и помогая приподняться. Его сильные пальцы впились ей в плечо, а цепь между кандалами, надетыми ему на руки, больно ударила ее. Рицпа вздрогнула. Приподнимаясь, Атрет неожиданно уперся спиной в боковую стену повозки, а Рицпу прижал к противоположной стене. Она замерла от страха, когда его рука поползла вверх, чтобы схватить ее за шею.

– Он снова везет нас в лудус, – сказал Атрет своим низким голосом, задыхаясь от переполнявших его чувств. Перед глазами у него снова все поплыло, и ему пришлось преодолевать боль. Ему стоило немалого труда не потерять сознание. Времени почти не было. – Ты даже не знаешь, что там тебя ждет. Я им не позволю… – Тут он подумал, что сломать ей шею будет быстрее и не так мучительно для нее. Он слегка сместил руку, чувствуя, как бьется ее пульс. – Рицпа, – тяжело произнес он, – я…

Сделай это, – твердил он себе, – просто сделай это, и все.

Глядя в голубые глаза германца, Рицпа увидела в них бесконечную муку и поняла, что он задумал. Но она не испугалась, а почувствовала к нему огромное сострадание. Она нежно дотронулась до его лица. Он закрыл глаза, как будто ее прикосновение причинило ему боль.

– Он везет нас не в лудус, Атрет. Поначалу я тоже так думала, но теперь я знаю, что мы едем не туда.

– А куда, по–твоему, он нас везет? – Большой палец его руки нащупал пульс на ее шее. Теплый. Живой. И почему именно ему выпало лишить ее жизни?

– Мы уже проехали городские ворота.

– Ворота?

– Мы уже давно не в Риме. Мы за пределами городских стен.

Его рука ослабла.

– Но этого не может быть. Ведь лудус… – Тут повозку сильно тряхнуло, это отозвалось в голове Атрета резкой болью. Застонав, он крепче ухватился за край повозки, пытаясь удержаться, но в глазах у него снова потемнело.

Рицпа поддержала его, как могла. Она никогда еще не видела его таким побледневшим, поэтому испугалась за него.

– Феофил не возвращает тебя в лудус, Атрет.

– А куда он меня везет?

– Я не знаю. – Она прикоснулась рукой к его щеке. – Тебе надо лежать.

Перед глазами Атрета предстал длинный темный тоннель.

– Капуя, – со стоном произнес он и снова лег. Он был слишком тяжел для того, чтобы Рицпа держала его у себя на коленях. Он опустил голову на пол повозки и застонал. – Он везет меня в Капую. – Атрет снова вспомнил нору, крошечную камеру, в которую его заперли в первый же день. Там не было возможности даже сесть и вытянуть ноги. Его продержали несколько дней в полной темноте, пока не решили, что он уже сошел с ума. – Лучше умереть.

Рицпа приподняла его голову и снова положила себе на колени.

– Мы едем не на юг. Мы едем на восток.

На восток?

Куда же их вез Феофил?

Рицпа снова вытерла у Атрета со лба крупные капли пота, и ей захотелось облегчить его страдания и боль.

– Успокойся, Атрет. Мы в Божьих руках.

Германец хрипло засмеялся и вздрогнул от боли.

– Ты думаешь, что твой Бог сможет вытащить нас отсюда?

– Бог всегда заботится о нашем благе. Он дает нам будущее и надежду.

– Надежду, – горько усмехнулся Атрет. – На что можно надеяться в этой повозке?

– Для тех, кто верит, все к лучшему.

– А я ни во что не верю.

– А я верю, и не важно, веришь ты, или нет, – мы оба призваны служить Ему.

Непоколебимая вера этой женщины не признавала никакой логики.

– Я снова в цепях, ты и ребенок со мной. Это говорит только об одном.

Рицпа медленно разгладила пальцами его брови и улыбнулась.

– Бог проводил меня и не через такие испытания.

Атрет открыл глаза и посмотрел на нее. О чем она сейчас говорила – о той ночи, когда они покидали виллу в Ефесе? Или о битве на корабле?

– Не Бог тебя проводил через них, а я. – Атрет снова закрыл глаза, не в силах выдержать ее пристальный взгляд, и задумался о том, как эта женщина может оставаться такой спокойной в подобной ситуации. Что придает ей силы? – Я проведу вас и через это испытание. Как–нибудь.

– Ты–то нас как раз и не проводил. Ты всегда вел нас только к бедам, но не от них.

Атрет уставился на нее, почувствовав себя оскорбленным.

– Ты хочешь сказать, что это твой Бог защищает тебя?

– Я это знаю.

Он опять хрипло рассмеялся.

– А кто спас тебя от Серта? Кто спас тебя от македонцев?

– А Кто бесчисленное количество раз спасал тебя от неминуемой смерти? Ты хочешь сказать, что до сих пор жив по чистой случайности?

– Я спасал себя сам. – Атрет нахмурился, внезапно вспомнив о том, как Феофил помог ему справиться с пиратами на корабле. Без помощи сотника он ничего не смог бы сделать.

– Неужели в твоей жизни никто и никогда не становился между тобой и смертью?

– Становились, когда это им было выгодно. – Интересно, подумал Атрет, сколько получит этот римлянин, когда доставит его к Домициану.

– Бог спасет нас и на этот раз.

– Не надейся на Бога, Которого ты не видишь и Который допустил, чтобы Его Сына распяли. Что хорошего Он сделал для Хадассы?

– Только благодаря Божьему Сыну во мне живет надежда. Вся моя надежда в Нем. – Рицпа нежно убрала волосы с его лба. – Даже моя надежда на тебя.

У Атрета так сильно болела голова, что он уже совершенно не хотел не только спорить с этой женщиной, но даже вникать в смысл ее слов.

Атрет услышал, как к ним приближается стук лошадиных копыт. Этот стук копыт по тяжелым камням римской дороги болезненно отдавался в его больной голове. По лязганью металла Атрет понял, что это были римские воины.

– За нами никого нет, – сказал кто–то.

– Туда, – раздалась команда Феофила, и повозка резко подскочила, сворачивая с дороги. Атрет снова застонал от боли, перед закрытыми глазами поплыли цветные круги. Ему хотелось провалиться во тьму, в забытье, чтобы не чувствовать никакой боли и не думать о том, что ждет его впереди. Но это ему не удавалось.

Довольно долго они ехали по мягкой земле. Атрет понял, что они отъехали далеко от основной дороги.

Феофил говорил редко, да и эти немногие слова были непонятны Атрету. Когда они, наконец, остановились, к повозке подошел какой–то римлянин.

– Смотри в оба, пока я выведу его из повозки.

Атрет услышал, как от повозки отстегивают цепи, потом почувствовал, как их вынимают из колец его кандалов.

– Мы в гипогее Гауденция Сервера Новация. Его правнучка, госпожа Альфина, христианка, – сказал Феофил, снимая с Атрета кандалы. – Прости меня, что я так тебя ударил, мой друг. – Он взял Атрета за руку и без особого труда помог ему приподняться. – Времени на объяснения у меня просто не было. – Он подставил плечо, чтобы Атрет мог опереться. – Да ты бы и слушать не стал.

Атрет пробормотал себе под нос что–то явно нелестное, и Феофил улыбнулся, приняв на плечи всю тяжесть веса германца.

– Вместо того чтобы ругать меня на германском, мог бы поблагодарить меня на греческом.

– А мы думали, что ты везешь его обратно в лудус, – сказала Рицпа, устыдившись того, что засомневалась в Феофиле.

– Это с удовольствием проделал бы любой из тех, кто был там, в гостинице, – сказал Феофил, помогая Атрету выбраться из повозки. – Вот почему до беспорядков дело там не дошло. В Риме все хотели бы видеть этого упрямца и глупца снова на арене.

Рицпа взяла в руки корзину, в которой спал Халев. Из строения, походившего на мавзолей, выбежали два человека. Феофил передоверил Атрета их заботам и вернулся к своим воинам.

– Апулей, друг мой. Благодарю тебя. – Сотник обменялся с ним рукопожатием. – Чтобы Домициан не имел удовольствия допрашивать тебя, не возвращайся в преторию. – Достав небольшой свиток, он протянул его воину. – Возьми и отправляйся в Тарент. Отдашь его Юстусу Минору, и никому больше. – Феофил хлопнул его по плечу. – Ну а теперь скачи.

Воин что–то тихо сказал ему в ответ и протянул ему какой–то мешочек, после чего сел на коня. Потом он вскинул руку в знак приветствия.

– Да хранит тебя Бог, мой господин. – Другие воины проделали то же самое.

– И вас, мои друзья. Да пребудет Бог с вами.

Апулей повернул коня и поскакал галопом по полю, в сторону главной дороги, остальные воины поспешили за ним.

Рицпа опустила Халева в корзину и подошла к Феофилу. Со слезами она опустилась перед ним на колени и обняла его ноги,

– Прости меня, – сказала она, плача. – Я не должна была сомневаться в тебе.

Сотник подхватил ее и поднял на ноги. Прикоснувшись к ее подбородку, он улыбнулся.

– Ты уже прощена, Рицпа. – Потрепав ее слегка по щеке, он заговорил более деловым тоном. – Не думай больше об этом. Если бы твой испуг не был таким естественным, то неизвестно, как бы все обернулось там, в гостинице. Так что твои сомнения сослужили добрую службу.

Халев проснулся и заплакал. Феофил прошел мимо Рицпы к корзине и взял малыша на руки. Халев закричал громче.

– Ну что ж, с тобой, я вижу, может справиться только мама, – смеясь, сказал Феофил, передавая мальчика Рицпе. – Я понесу корзину. – Халев прижался к Рицпе, уставившись на Феофила. Потом он издал пронзительный крик и наклонился к Феофилу, который шутливо пощекотал его по подбородку.

– Как же нам все–таки повезло, что ты так вовремя разыскал нас, – сказала Рицпа, когда они шли вместе.

– Мне быстро стало известно, где вас найти. Я же говорил, что Атрет сам облегчит мне задачу. – Феофил покачал головой. – Смелости в нем хоть отбавляй, чего не скажешь о здравом смысле.

– Какие теперь тебя ждут беды из–за этого, Феофил? Ты по– прежнему будешь служить императору?

– С позавчерашнего дня я уже ему не служу. Мои положенные двадцать лет службы истекли пять лет назад. Теперь я подал прошение об отставке, и Тит ответил положительно. У меня есть при себе грамота с его личной печатью, которая дает мне право владеть землей в любой приграничной провинции империи, по моему желанию. Тит предложил мне несколько мест, где строятся кивитатес для отставных воинов, в Галлии и в Британии. – Сотник криво усмехнулся. – При этом он ничего не сказал мне о Германии, ну, и я тоже.

В этот момент они подошли к небольшой каменной двери, ведущей в катакомбы. Феофил начал спускаться вниз по крутой лестнице, придерживая Рицпу за руку.

– Пусть тебя не пугает вид этого места, – сказал он. – Для тебя это все, наверное, непривычно. Эти тоннели служат уже нескольким поколениям. Гауденций Сервер Новаций был здесь захоронен первым. А его правнук, Тиберий, слышал, как апостол Павел говорил с кесарем, и в тот же день уверовал во Христа. Перед своей смертью от лихорадки он сказал сестре, чтобы она использовала это место как убежище для всех, кто в нем нуждается.

За лестницей следовал короткий и узкий проход в подземное помещение, кубикулу, представляющее собой семейный склеп. Оно освещалось через небольшое отверстие, через которое во время строительства выгребали землю.

В помещении было прохладно, мощный естественный источник наполнял черепичную рефригерию, которой пользовались для траурных возлияний. Стены кубикулы были оштукатурены и расписаны изображениями цветов, птиц и животных.

Прямо перед Рицпой в стене находились две аркозолии. Эти ниши для умерших были проделаны в стенах из известкового туфа и оштукатурены, захоронения были закрыты могильными плитами и увенчаны двумя арками. Над одним из захоронений красовалась фреска с изображением Геркулеса, возвращающего Аклестию из Гадеса ее мужу, Адмету, ради которого она пожертвовала своей жизнью. Эта легендарная сцена символизировала любовь в браке. Над другим захоронением был изображен Геркулес, убивающий Гидру.

Справа от Рицпы открывалась еще одна кубикула. В ней находилась одна аркозолия. Она была украшена изображением оранта, одетого в плащ человека, простирающего руки в молитве. Над захоронением было указано имя – Тиберий.

– Сюда, – сказал Феофил, и его сильный голос эхом отдался в тишине.

Рицпа вошла за ним в дверь, которая находилась слева от нее. Увидев открывающийся перед ней тоннель, она тихо вздрогнула. Здесь пахло сыростью, благовониями и фимиамом. Квадратные ниши, или локулии, были прорыты в известковых стенах, входы в них были замурованы каменной или кирпичной кладкой. Рицпа знала, что в каждой нише захоронен человек. Над многими захоронениями светили небольшие терракотовые светильники, наполненные ароматическим маслом, от чего мрачная галерея освещалась мерцающим светом и наполнялась благовониями, заглушающими запах разложения.

Крепко прижимая к себе Халева, Рицпа шла по проходу, глядя на плиты захоронений, расположенные по обеим сторонам коридора на двух уровнях – снизу и сверху. На каждой были написаны имена: Памфилий, Констанция, Претекстат, Гонорий, Коммодилия, Марселина, Май. Она заметила, что на одной плите был вырезан якорь, на другой был изображен павлин, символизирующий вечную жизнь, на третьей были нарисованы две рыбы и хлеб.

Феофил повернул за угол, и Рицпа прошла вслед за ним мимо еще одной аркозолии с фреской, изображающей Доброго Пастыря с найденной овцой на плечах.

– Все эти умершие были христианами? – спросила Рицпа, и ей показался странным ее собственный голос.

– Восемьдесят семь из них, и почти все они захоронены там, где мы сейчас находимся. Выше располагаются более старые могилы членов семейства Новация. Друзья семьи тоже могли хоронить здесь своих умерших родственников. Здесь даже захоронено несколько поколений рабов этой семьи.