Текст книги "Кости Авалона"

Автор книги: Фил Рикман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

А троих человек?

Почему? Почему их было трое?

Троица.

Почему здесь? Зачем проводить публичную казнь на самом недоступном в округе холме? Если хотели устроить из расправы зрелище на потребу толпы, почему не выбрали центральную площадь города?

По мере нашего приближения к вершине башня увеличивалась в размерах, будто вырастая из самого недра холма, и нелепость ее существования на этом месте становилась все очевиднее. Кто бы, находясь в здравом уме, построил церковь на этом уединенном и труднодоступном клочке земли? Замок или крепость – другое дело, но только не церковь.

Мы подходили ближе, и башня из коричневато-серого камня разверзлась перед нами чудовищной трещиной, сползавшей вниз по стене. Словно искалеченный зуб среди развалин и фундаментов прежних построек.

Когда я взобрался на вершину холма, в нескольких шагах позади миссис Борроу, мне показалось, будто я поднялся на облако. А когда стал ближе к башне…

– Вы не находите, что она скорее принадлежит воздуху, чем земле? – спросила миссис Борроу.

– Возможно.

Игла, пронзившая небеса. Приманка для молний.

Я посмотрел вниз с головокружительной высоты. Несмотря на легкий туман, неожиданный вид поразил меня. Не только виды города и аббатства, похожие на урожайные всходы, что поднялись среди окрестных холмов, открылись моему взору, но и равнины до самого серого моря на западе. Обширная плоскость, прорезанная узкими венами рек, тут и там разбухших широкими заводями и озерами. И казалось, что вся эта равнина еще часть моря, и вода может вернуть ее себе, снова оставив нетронутым лишь островок суши. И теперь я понимал, что холм под моими ногами не что иное, как самое сердце бывшего острова. Острова Авалон. Убежища Мерлина и твердыни Артура.

Восторг промчался у меня по спине, будто весенний поток среди скал, и голова стала легкой, словно пушинка. На мгновение все вокруг озарилось ярким свечением, и потом – Бог мой, – потом мои чувства смешались и хлынули вниз, к основанию утробы, где таятся грязные помыслы, и воодушевление сменилось тревогой, когда земля ушла из-под ног, став гигантским блюдом с россыпями зеленого, серого, коричневого…

Придя в себя, я понял, что лежу спиной на земле. Серая башня бежала от меня в яркий просвет в облаках.

Боже!

Я приподнялся на локтях, в голове точно свинец. Я был потрясен и испытывал стыд от того, что такой короткий подъем забрал у меня столько сил и я упал без сознания, словно слабая женщина.

Послышалась легкая поступь шагов по упругому дерну, и вот миссис Борроу встала надо мной, скрестив руки на груди. Снова улыбка неровных зубов и нескрываемая веселость в зеленых глазах.

– Не пугайтесь, доктор Джон. Едва ли вы первый, кто теряет здесь равновесие.

Доктор протянула мне тонкую руку, но я отказался от помощи и неуклюже поднялся на ноги сам. Ноги попрежнему подкашивались подо мной, холодный пот заливал лоб. На вершине высокой горы бывает трудно дышать, но ведь это был только холм. Меня немного трясло, и я слегка испугался, что могу слечь с лихорадкой, как Дадли.

– Это моя вина, – сказала Борроу. – Мне следовало предупредить вас. Я говорила, что иногда…

– Вы тут ни при чем, – возразил я. – Это очевидно.

– В самом деле, – послышался мужской голос. – Как же быстро протягивает Сатана когтистые лапы к детям своим…

Я повернулся.

Он стоял спиной к башне. Его голос отличался мягкостью и неспешностью, и в нем ощущалась размеренная тоскливость, свойственная скорее речи Лондона или Кембриджа, чем говору обитателей этой дикой страны.

– Говорят: брось ведьму в пруд, и она всплывет на поверхность, – тихо произнес он. – Выставь ведьму на огненный воздух у дьявольского алтаря, и она соберет всех чертенят к своим прогнившим соскам.

Глава 15
ЧЕРВИ

Туман… Я не заметил, как сгустился туман. Укутав башню, он извивался, словно живая тварь, вокруг трех фигур – то ли возникших вместе с туманом, то ли созданных из него. Две из них – в монашеских одеяниях, руки спрятаны в сомкнутых на груди рукавах.

Миссис Борроу обратилась к третьей фигуре – мирянину моего роста, крепкому и гибкому, как лиственница. Эхо его обличительной речи еще отравляло прохладный воздух.

– И с каких это пор… – Она смотрела ему в лицо, побледнев, но, как мне показалось, без страха. – С каких пор эта земля принадлежит вам, сэр Эдмунд? Или какая-нибудь грязная сделка с епископом Уэльским?

Ответа не последовало. Волосы на его голове и борода составляли единое целое и были коротко подстрижены от макушки до подбородка. Темно-зеленый дублет и черные чулки, заправленные в сапоги из добротной кожи. Шпага в ножнах свисала с широкого пояса.

– Епископ Уэльский, – заметил я, – как будто не в том положении, чтобы заключать сделки.

– А вы кем будете, милейший?

Я ожидал услышать глубокий и грубый рев, однако он говорил высоким и сдавленным голосом. Я держался достойно. Хотя мой мрачный наряд едва ли соответствовал последнему слову моды, было вполне очевидно, что я не крестьянин.

– Доктор Джон, – представился я. – Из королевской комиссии древностей.

Признаюсь, мой ответ был принят без малейшего признака почтения.

– Прибыл по поручению Тайного совета, – тихо добавил я заученные слова. – Если желаете проверить бумаги, подтверждающие мои полномочия, то они остались в трактире «Джордж».

Вы уже знаете, что я никогда не имел успеха в подобных делах. Выдвигаясь навстречу трем незнакомым мне людям, я все еще плохо владел собой. Понимая, что дерн с каждым шагом становится выше, я молча молился о том, чтобы какой-нибудь неожиданный порыв ветра не свалил меня снова.

– А как ваше имя? – спросил я.

– Файк. Сэр Эдмунд Файк из Медвела. Владелец этой земли. – Он показал вялым жестом на своих сотоварищей в монашеских одеяньях. – Брат Михаил. Брат Стефаний.

Светлобородый юноша с худощавым лицом. Картина начала проявляться: прошлым вечером сэр Питер Кэрью говорил о бывшем монахе из аббатства, который с помощью наследства поставил ферму и потом основал школу для детей благородных семейств.

– Доктор Джон, если хотите… – Миссис Борроу показала на поваленный ветром плетень внизу у холма. – Если захотите посмотреть межевые записи, то обнаружите, что владения сэра Эдмунда заканчиваются вон там.

– Однако, – вежливо заметил Файк, – судя по тому пути, который вы выбрали, чтобы попасть сюда, вам пришлосьпересечь границы моей земли.

– Ай-ай-ай! – Ее спина изогнулась, словно у кошки. – Право свободного пути пока никто не отменял.

– Я уточню, кто владеет землей, по возвращении в Лондон, – бросил я. – Тем не менее, как члену королевской комиссии, мне предоставлено право беспрепятственного выбора любого пути, который я сочту наиболее целесообразным для выполнения своих задач, которые…

– Да-да, – перебил меня Файк. – Сделайте милость, поведайте нам, какие задачи поставлены перед вами.

Несмотря на свой западный акцент, он говорил как образованный человек. Кэрью назвал его пережитком. Вблизи я смог разглядеть седые пряди волос в его бороде. Кожа обветрилась, но еще не одрябла. На вид ему было лет сорок пять.

Я объяснил, что получил задание составить опись древних строений с указанием их содержания и состояния на сегодняшний день.

Файк приподнял голову.

– Так же, как Леланд?

Провокационный вопрос.

– Примерно так же, как Леланд, – ответил я. – Но, разумеется, у меня другой заказчик. Я имею в виду… никто здесь не должен бояться подвоха.

Файк улыбнулся. Загадочный туман сплетал желтоватые кольца вокруг его сапог.

– Откуда вам знать, доктор? Понимал ли Леланд истинное предназначение описи, которую он привез в Лондон?

– Мне это неизвестно. Леланд мертв.

– Но я слышал, что перед смертью он лишился рассудка. В любом случае… – Файк показал большим пальцем на разрушенную башню за его спиной. – Как видите, церковь, несмотря на свое главенствующее положение и посвящение архангелу Михаилу, слишком пострадала, чтобы ее можно было легко восстановить. Каков будет ответ королевской комиссии на это?

Даже если решение и нашлось бы, я не мог представить, каким оно будет.

– Безусловно, – ответил я, – решение о необходимости дальнейшего нахождения церкви в данном месте будет приниматься на основании целесообразности. Например, поскольку в городе действует церковь Иоанна Крестителя, так ли уж велика необходимость в проведении служб здесь?

Туман жалил глаза. Улыбка Файка будто начала растворяться.

– Что ж, – сказал он, – могу уверить вас, они продолжаются.

– Что продолжается?

– Службы, – ответил Файк.

Я поднял глаза на башню: туман сочился сквозь брешь в обрушившейся стене, словно сквозь рваную рану, оставленную кинжалом.

– Ведьма может рассказать вам об этом, – добавил Файк. – Если пожелает.

Я инстинктивно обернулся на миссис Борроу.

Но та уже направлялась к тропе, петлявшей к подножью холма. Черная накидка с поднятым капюшоном раздувалась вокруг ее тела. Элеонора Борроу шла без оглядки, и я почувствовал внутреннюю неуверенность и внезапное ощущение холода, страсти… и утраты.

В ярости я вновь повернулся к сэру Эдмунду Файку, но тот уже стоял ко мне спиной.

– Идемте со мной, доктор Джон, – пригласил он, – если располагаете временем.

Наверх, к самой вершине Гластонберийского холма. И сквозь арку портала внутрь самой башни. Совершенно пустой, точно гигантская труба, как и говорила мне миссис Борроу. Плиты пола покрылись паутиной трещин, обломки камней хрустели у нас под ногами.

– Все осквернено, – сказал Файк, пиная мелкий камушек на полу.

Над нами простерлось белое небо, казавшееся грязной простыней за ветхими деревянными балками.

– Я слышал, это результат землетрясения, – сказал я.

Файк нагнулся и подобрал с пола дохлого грача, держа его за черное крыло.

– Когда церковь заброшена, – сказал Файк, – она истлевает, как труп. В котором заводятся черви.

Я ничего не ответил, но вспомнил слова доктора Борроу: порой тебе кажется, что это место уподобилось незаживающей ране, в которой смердят заражение и гной. Умерщвление плоти.

– Тут их масса, – сказал Файк. – Шебуршатся. Извиваются. Мерзость. Неужели вы не замечаете их?

По правде говоря, единственное, что я чувствовал, так это елейный душок ревнителя Библии. Файк швырнул мертвую птицу на кучу обломков и мусора.

– Как мировой судья, я обязан пресекать всякое богопротивное сборище. Либо расправляясь с богоотступниками самостоятельно, либо передавая их на суд церкви.

Я кивнул, однако насторожился. Хотя властные полномочия мирового судьи в каждом городе определялись посвоему, не так-то легко можно было сместить этих представителей закона с должности. Файк пользовался крепкими связями по всему графству, и, пока Дадли боролся с болезнью, а Кэрью находился в отъезде, опереться мне было не на кого.

И все-таки мне не стоило проявлять слабость перед этим человеком. Нельзя было показаться в его глазах неуверенным в своих полномочиях.

– Кстати, ваша речь о ведовстве… Сэр Эдмунд, миссис Борроу всего лишь врач. Ее пригласили, чтобы назначить лечение моему коллеге – его скрутила лихорадка. Ничего из того, что она сделала, пока не похоже на чертовщину.

Он не ответил и направил шаги назад к выходу. Я последовал за ним наружу и шел позади него по упругому дерну, пока Файк не остановился у восточного склона холма, где воздух казался прозрачнее. Внизу перед нами расстилалась лесистая местность, затянутая клубящимся темным дымом из высоких труб.

– Мерзкие обычаи, – сказал Файк. – Распутство.

– Понимаю.

И я думал, что понимаю, когда он резко повернулся ко мне.

– Нет. Ничего вы не понимаете. Вы не видели полуночные костры, не поднимали глаза и не видели, как люди-черви бормочут и воют на диск луны. Не приходили сюда на другой день, чтобы увидеть принесенных в жертву новорожденных младенцев, лежащих с перерезанным горлом в траве.

– Вы это серьезно?

Конечно, я не поверил этому, сочтя его слова бредовыми выдумками помешанного на Библии человека. При этом, однако, бывшего еще и мировым судьей… Просто уйти – нельзя.

– Почему церковь построили здесь? – спросил Файк. – Едва доступное место. Вдали от людей.

– На пустынном холме?

– На холме. Именно так. Но прежде церкви, на этом самом холме… стояли камни. Высокие камни. Их воздвигли ничтожные люди.

– Хотите сказать, камни друидов?

– Камни язычников.

Я кивнул. Знакомое чувство надежды встрепенулось во мне.

– Язычество, – сказал Файк. – Колдовство.

Он опустил глаза, словно что-то черное и ядовитое вот-вот могло просочиться на поверхность земли.

– Глупцы утверждают, будто тут, у нас под ногами, сокрыты чертоги короля эльфов, Гвин-ап-Нудда. Потому и церковь посвятили святому Михаилу, ангелу-воину – дабы изгнать старые предрассудки.

– К несчастью, церковь не защитила от землетрясения, – сказал доктор Джон в свойственной ему простой манере составителя описи.

Доктор Ди, однако, подумал: «Что в действительности это могло бы значить?» Ведь доктор Ди знал достаточно много, чтобы считать язычество предрассудками, допуская, что познания этих людей – этих самых друидов – во многом превосходили в те времена наши знания о силах, заключенных в недрах земли. Или, по крайней мере, могли узнать больше нас, пользуясь естественной магией и изучая природу. Ибо те ничтожные люди– ведали они об этом или же нет – жили во времена, когда Пифагор слушал музыку звезд.

– Землетрясение? – угрюмо ухмыльнулся Файк. – Ярость короля Гвин-ап-Нудда потрясла холм. Так вам скажут крестьяне. В страхе перед королем эльфов они продолжают почитать его, боясь, как бы тот не разрушил их жалкие хижины. И народ всегда подстрекают ведьмы, что украдкой приходят на этот холм, обуреваемые убеждением, будто это место способно наделить их особой силой.

Я взглянул на другой край холма. Миссис Борроу исчезла теперь за вуалью тумана, и что-то отяжелило мне душу. Я обхватил плечи руками, желая оказаться вдали отсюда, вдали от этого человека, и подумать о том, чем может наделить это место меня.

И снова увидеть ее.

– Мне кажется, – сказал я, – раз этот холм превратился после падения церкви в оплот язычества, то, быть может, самый надежный способ удержать зло в страхе – отстроить заново церковь?

Файк покачал головой.

– Может быть. Но в лучшие времена. Не сейчас. Прежде чем хотя бы предпринять попытку реставрации церкви – в который раз, – всю землю под камнями и вокруг них, саму почву должно очистить от скверны.

– Каким образом? – спросил я. – Через обряд освящения?

– И трехкратной ежедневной молитвы. Кроме того, я добиваюсь через церковный суд разрешения на то, чтобы запретить доступ на холм всем мирянам… пока мы не поймем, как лучше всего вернуть ему прежнюю святость.

– Поэтому вы окружили себя церковниками?

Я подразумевал двух монахов, из которых с нами остался только один: старый монах уселся на траву в нескольких ярдах от нас и читал маленькую книжку, названия которой я не мог разобрать.

– Доктор Джон, – ответил Файк. – Пусть у вас не будет никаких сомнений. Я сам – человек церкви. Закон страны и закон божий, наконец, едины, и я намерен блюсти их оба.

У меня имелись возражения; у доктора Джона не было ни одного.

– Когда в молодости я стал монахом аббатства, незадолго до его гибели, – сказал Файк, – мои старшие братья, бывало, поглядывали сюда, на этот холм, вздрагивали и говорили: «Кто остановит тьму, когда нас не станет?»

– Они предвидели судьбу аббатства?

– Мы все знали, что это случится. – Файк медленно вздохнул. – В то время, унаследовав эти земли от дяди, я думал, что мне повезло больше, чем моим братьям. Поначалу я не осознавал, что вместе с наследством получил и страшно тяжелый груз ответственности. Господь выдвигает нас на те роли, на которых мы наилучшим образом можем выполнять его поручения.

Туман сгустился сильнее, и вместе с ним начали путаться мысли. Я начал видеть в Файке человека, перешедшего на узкий путь пуританства, но все было здесь не так просто.

– Здесь самая святая земля во всей Англии, – сказал он. – Благословленная самим Спасителем и потому наделенная редкой духовной силой. Но кое-кто хочет ее осквернить, жаждая удовлетворения своих земных похотей и плебейских желаний. В отсутствие аббатства надлежит воздвигнуть бастион на пути нечисти, иначе город превратится в сточную яму.

– Вы правы.

Никто не смог бы отрицать смысл сказанного, однако…

– Я встречался с некоторыми из моих бывших братьев, и вместе мы читали молитвы. А затем, будто в ответ на наши молитвы, божьи люди шли к нам и вступали в наши ряды. Видно, Господу было угодно, чтобы мы собирали утраченные знания.

Должен признать, их цель мало чем отличалась от поставленной мною задачи создания государственной библиотеки.

– Вы подписались под петицией монахов, просивших королеву Марию о реставрации аббатства?

– Это было бессмысленно, – ответил Файк. – Времена меняются. Господь являет нам иные пути.

– Школа?

Школы и колледжи выжили во время падения монастырей и процветали. Как выпускник Кембриджа и Лёвена, я хорошо знал, насколько влиятельным может быть слой крепких умов. И насколько порой может быть разрушителен.

– Благородные семейства со всей Европы отправляли своих сыновей на учебу в наше аббатство. И мы намерены возродить былую традицию… разумеется, в новом духе. Правда, мы начали с того, что получили благословение епископа Уэльского, который, как вам известно, доктор Джон, ныне оказался в опале. Но могу заверить вас, что здесь каждый из нас покончил с папизмом и готов присягнуть в верности королеве, как духовному главе…

– Это меня не касается, сэр Эдмунд.

Если бы существовали причины сомневаться в его преданности, то едва ли он остался бы до сих пор мировым судьей. И уж тем более испытание его религиозной лояльности не было заботой доктора Джона, королевского антиквара.

– Что же касается вашей миссии, – продолжал Файк, – то полагаю, самым важным в монастырях были не здания и не собранные в них богатства, ныне развеянные, точно ветром. Но глубина знаний и мудрости, накопленные монахами. Что должно и будет жить дальше.

Доктор Ди согласился бы с этим безоговорочно; доктор Джон промолчал. Тот монах, что постарше, уже поднялся на ноги и, оторвав взгляд от книги, расплылся в елейной улыбке. На нем была мягкая черная шапка, а его борода напоминала заостренную лопату.

– Он не слышит нас, – сказал Файк. – Брат Михаил глух и нем. Дело в том, что однажды ему был блаженный сон, а поутру он проснулся, потеряв дар речи и слуха. С тех пор разговоры людей не отвлекают его, ибо он слышит лишь голоса ангелов. Потому, как вы понимаете, его нравственные и духовные суждения… весьма ценны.

– Значит, он один из тех, кто предвидит?..

– Никому, – ответил Файк, – не следует пренебрегать словами ангелов.

Мне тут же захотелось узнать об этом подробнее. Хотелось узнать, настанет ли когда-нибудь день, когда я сам с радостью пожертвую собственным даром речи и зрением ради того, чтобы обрести способность внутреннего общения с высшими сферами. Сколько было в моей жизни ночей, когда от отчаяния и гнева я охотно пошел бы на эту сделку!

– Так не желаете ли, – Файк подошел ко мне ближе, – осмотреть мои владения, доктор Джон?

– Сэр Эдмунд…

– Ферму? Школу? Не думаете ли вы, что кое-кто из монахов пришел ко мне, захватив с собой часть сокровищ аббатства? Или, часом, не подают ли у нас пиво в Святом Граале?

– От чего пиво превращается в лучшее вино?

Он не смеялся.

– Тут нет золота, доктор Джон. Только сокровища знаний. И желание сохранить то, что должно быть сохранено.

С тяжелыми думами я отступил от него на шаг. Лучшей возможности коснуться вопроса останков Артура, быть может, больше никогда не представится. Совершенно внезапно близость неразрешимой тайны вскружила мне голову. Да, истинное богатство этой земли, где сферы бытия, возможно, перетекают друг в друга, спрятано куда глубже, чем золото. Однако что – в материальном смысле – могло скрываться внутри столь идеального конического холма?

Но доктору Ди не полагается выдавать свой интерес к эзотерике. Тогда как доктору Джону следовало пока опасаться этого бывшего монаха, ставшего ныне блюстителем законности. Что до третьего человека…

О да, теперь во мне обитал еще кто-то. Третье лицо. Некто, кто, опустив глаза, смотрел на тропу и мечтал только о том, чтобы поскорее сбежать отсюда. Ибо внутри этой третьей личности что-то тосковало и билось, как птица в силке.

Туман снова немного рассеялся, будто было снято некое древнее заклятье или наложено новое. И именно та, третья личность протянула руки, чтобы не дать им дрожать, и приготовилась лгать.

– Сэр Эдмунд… даже если бы у меня появились основания подозревать вас или ваши заведения в сокрытии сокровищ…

Файк смотрел на меня пристально, словно ястреб с ветки сосны.

– …так что мог бы я сделать, – сказал я, – разве что объявить о своих подозрениях мировому судье?

Его глаза на мгновение расширились, затем потускнели, и он улыбнулся. Теперь Файк понимал, с кем имеет дело: недобросовестный слуга короны, который не станет мутить воду в пруду, и, к тому же, продажный, как и многие другие наймиты его ранга и положения. В улыбке Файка я даже заметил некоторую удовлетворенность и, довольный, слегка поклонился ему.

– Надеюсь, вы простите меня, но, думаю, мне пора удалиться и проведать, как чувствует себя мой товарищ.

Файк согласно кивнул.

– На вашем месте, доктор Джон, я бы послал разыскать дипломированного врача. Если эта ведьма отравила его сонной одурью, вам не удастся доказать это после смерти вашего друга.

– Нам требовался доктор, – раболепно объяснил я. – Но нам сказали, что, кроме миссис Борроу, других врачей нет.

– В таком случае поверьте мне, доктор Джон: обойтись без врача было бы безопаснее. Желаю вам хорошо провести остаток дня.

Он хмуро кивнул на прощание, затем развернулся и побрел своей дорогой, а я направил шаги к тропинке. Я не собирался уступать тому новому, третьему человеку внутри меня. Я был полон решимости разыскать миссис Борроу, продолжить выполнение своей миссии и навестить торговца костями, о котором рассказывал Ковдрей.

Но потом, у самого края тропы, я вдруг остановился, словно обе мои ноги онемели, обернулся и прокричал Файку:

– Если позволите спросить, сэр Эдмунд, какие имеются свидетельства против миссис Борроу?

Он остановился. Не менее двадцати ярдов разделяли нас.

– Я имею в виду колдовство, – добавил я.

Файк развернулся, приложил палец к подбородку, задумался. Затем он начал медленно приближаться ко мне и, наконец, подошел вплотную.

– Доктор Джон, возможно, я покажусь вам жестоким. Но наши роли в жизни меняются по божьей воле. До разорения аббатства я был монахом. Теперь я отец двух сыновей. Землевладелец. Мировой судья, отправляющий правосудие. Слова «мир» и «правосудие» составляют самую суть божьего учения. – Он ненадолго задумался. – Главное свидетельство против Элеоноры Борроу связано с ее рождением и окружением.

Я ждал. Руины церковной башни мерцали в серебристом тумане. Будто они сами были образованы этим туманом. Или сделаны из стекла.

– Мне пришлось, – сказал Файк, – повесить ее мать.

Да, я мог бы продолжить беседу, но тогда пришлось бы давить на него, может быть, выпытывать тайны. Я не был в этом силен.

И я отправился в обратный путь. Сначала шел медленно, пока не скрылся от Файка и двух его монахов. И потом небо и земля смешались перед моими глазами в зеленовато-серое месиво, и я бешено понесся вниз по дьявольскому холму, спотыкаясь о дерновые кочки. Мои глаза едва видели тропу, и я дважды упал, прежде чем спустился на равнину. Затем перелетел через лесенку к святому ключу, изранив занозами нежные, белые руки книжника.

Я кричал ее имя, звал ее, и тот совиный крик по сей день не выходит из моей головы, оглушая меня своим звуком.

Элеонора!

И даже раз назвал ее…

Нел…

Никто не пришел на мой зов. Лишь громкое шипение кровавой воды, несущейся по жилам священной земли.

Достоверно можно сказать только то, что некоторых мужчин и женщин слишком быстро сводит с ума.

Как быстро? Два часа? Три? А может, недели и месяцы минули с тех пор, как я впервые пошел с ней – словно вместе с мужчинами и женщинами, что схвачены и унесены в волшебный мир?

И вот я падаю, почти рыдая, на землю, брызгаю кровавой водой себе на лицо, на глаза.

Боже, кем же я стал?