Текст книги "Кости Авалона"

Автор книги: Фил Рикман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

– Никто не беспокоит вас?

– Кузнец – важная фигура в жизни общества. А хорошийкузнец – личность почти неприкосновенная. К тому же Гластонбери остается католическим городом, в какую бы церковь ни ходили его обитатели. Аббатство… излучало духовный свет и приносило исцеление. Хромые, ковылявшие на костылях, начинали ходить, ломали свои костыли и выбрасывали обломки.

– Но все это прошло…

– Нет, нет… или вы не поняли?

Торговые лавки закончились, и дальше дома становились беднее и постепенно терялись в пустошах и полях. Мы остановились, и когда кузнец повернулся ко мне, его тусклый взор просиял ярким светом.

– Не прошло, доктор Джон. Все это существовало здесь до аббатства и существует поныне. Понимаете? Так здесь было всегда.

Во мне рождалось такое чувство, будто звезды зажигались в моей душе. Мне часто казалось, что для строительства больших церквей и монастырей выбирают особенные места, предпочитая гармонию холмов, полей и воды расположению этих мест относительно Иерусалима. Мне так сильно хотелось спросить об этом, но я промолчал.

– Аббатство само по себе лишь плотина, – сказал Монгер, – и потому требуется еще обеспечить каналы для… отвода энергетических сил. В противном случае они могут хлынуть через край и причинить вред.

Не говорила ли Элеонора Борроу нечто подобное о том, что монахи нужны в этих местах для поддержания равновесия? Несмотря на свою образованность, я снова почувствовал себя школяром, перед которым, словно очертания далеких гор, вздымалось могучее знание учителя.

– Тогда большинство из нас плохо понимало это, – продолжал Монгер, – но, если вдуматься, истинное предназначение аббатства состояло в том, чтобы превратить природную энергию этих мест в божественную субстанцию и рассеять ее над миром. Осторожно покрыть ею землю… это как духовное орошение…

– Пожалуй.

И я уже видел и слышал эту субстанцию. Словно поток грегорианского песнопения во всем великолепии своей строгой математической симметрии.

Холодок пробежал по моей спине.

– Откуда вам стало об этом известно?

– Предание, – ответил он.

– Об этом нигде не написано?

– Некоторые предания, – улыбнулся он, – всегда передаются только изустно.

– В таком случае, как?..

Но кузнец уже двинулся в обратный путь, разведя ладони, словно желал дать свое благословение всем горожанам, толпящимся возле бесчисленных торговых палаток.

– Люди еще приходят. Ищут чего-то. Думают, что уже само пребывание здесь, на этой святой земле, поможет им изменить жизнь.

– Святой?

– Громкое, неудачное слово, – ответил Монгер. – Однако у всего имеется обратная сторона. Кое-кто стремится… ускорить процесс.

– С помощью магии?

Я задумался над тем, что говорил Файк о петухе, зарезанном в аббатстве. И о принесенных в жертву младенцах, лежащих с перерезанным горлом в траве.

– Используя ритуальную магию? – спросил я.

– Когда новая вера переживает хаос, кое-кто возвращается к религиям прошлого.

Кузнец Монгер безмятежно окинул взором городскую толчею. Так игрок в шахматы осматривает шахматную доску. Я же был в этой игре конем, чей способ передвижения не позволяет легко увидеть, что ждет его впереди.

Кузнец повернулся, и наши взгляды пересеклись.

– На чьей стороне вы, доктор Ди? – тихо прошептал он. – Ибо во всей Англии не найти другого такого города, который был бы так близок вашему сердцу.

Глава 22
ЧЕРНЕЕ САЖИ

Порой я склоняюсь к мысли о том, что, несмотря на свою образованность, я все еще как дитя, незрячее и несмышленое. Я рано уселся за парту и лишь изредка отрывал глаза от своих книг. Теперь я часто чувствовал, что моя личность не получила должного развития, из-за чего я с трудом понимал мир вещей, о которых с такой легкостью судачили менее образованные люди. Ребенок тридцати двух лет от роду. Дадли знал это. «И как только тебе удалось выжить в трущобах Парижа и Антверпена…»

Объяснение было простым: я никогда не бывал ни в трущобах Парижа, ни Антверпена. Только в лекционных залах да библиотеках.

Теперь я робко брел по улицам, словно голый, и следом за кузнецом вошел в дешевый, тесный трактир на окраине города. В его темной, провонявшей сидром утробе я примостился в углу возле замазанного сажей камина, под провисшим между балками закоптелым потолком. Голова пухла от вопросов, задавать которые мне не хотелось.

Забившись поглубже в тень, я проводил взглядом девицу примерно пятнадцати лет, разливавшую сидр из глиняного кувшина. Затем перевел глаза на Монгера, ждавшего в очереди позади двух мужчин, похожих на крестьян. Еще четверо сидели на табуретах за другими столами. Насколько я успел услышать их разговоры, речь шла только о ценах на шерсть и овчину. Вскоре Монгер присоединился ко мне. Поставив две кружки сидра на стол, он уселся на низенький трехногий табурет напротив меня, заправил за уши тонкие волосы.

– Мне рассказала Нел, – объявил он.

– Что?

Монгер пригубил сидра, проявив ту же сдержанность, что и Вильям Сесил за бокалом изысканного вина.

– Местный люд с любопытством следит за вашей деятельностью. Между искателями расходятся памфлеты и разные слухи.

Памфлеты. Боже, помоги мне.

– Но, как вы, наверно, успели заметить, – продолжил Монгер, – для большинства жителей этого города слово «колдун» не имеет ничего общего с оскорблением.

Огонь в камине шипел желтоватым пламенем. У меня пересохло в горле, но пить я не мог.

– Человек в горячечном бреду, – сказал Монгер, – редко бывает осторожен в высказываниях. И даже под пьяным дурманом склонен обращаться к другу по имени.

– Ах, вот что.

Я хлебнул немного крепкого сидра.

– Разумеется, одного имени недостаточно, – продолжал Монгер. – Многие носят одинаковые имена. В самом деле, бедная Нел сначала тоже не могла поверить своим ушам.

– Кому еще она рассказала?

– Только мне. Сначала несла всякую чепуху… в расчете на то, что я смогу подтвердить ее догадку.

– Похоже, вы полагаете, что вам это удалось.

– С некоторым риском, по правде сказать. А вдруг вы все же оказались бы агентом королевы?

– Я и есть агент королевы.

– Да, – сказал он. – Это то, что нам нравится в вас.

В нашем углу было слишком темно, чтобы я мог разглядеть лицо кузнеца, но я почувствовал, что он улыбнулся.

– Да и что может знать простой чиновник, – добавил он, – об Агриколе-лозоискателе?

При других обстоятельствах я, возможно, посмеялся бы от души. Мне все стало ясно теперь. Тому, что тревожило меня, нашлось объяснение. Откровенный рассказ Элеоноры Борроу:

«Лучше всего высаживать в новолуние и собирать при полной луне… Они обладают силой… О, не слишком ли я приблизилась к ереси?»

И Монгер… стал бы он показывать магическую библиотеку Эммануэля Уорти человеку, для кого подобные книги – ересь? Стал бы он показывать мне каждого уличного провидца Гластонбери, если бы сомневался во мне?

– Мы оба, Нел и я, допускаем, – тихо говорил Монгер, – что доктор Джон Ди скорее человек науки, чем охотник за привидениями. Однако странно, что человеку, известному широтой своих знаний, понадобилось приезжать в убогий городишко лишь затем, чтобы составить опись жалких останков былого величия.

Теперь я оказался в сложном положении. Если я не сумею удовлетворить любопытство кузнеца, он может выдать меня кому захочет. Хотя бы тому же Эдмонду Файку, для которого различие между наукой и магией почти незримо.

– Вы не так далеки от истины, – ответил я.

Надеясь на то, что Дадли в горячке не называл себя королевским шталмейстером, я хотел было рассказать кузнецу чуть больше об истинной причине нашего приезда, как вдруг деревянная дверь кабака скрипнула и приотворилась узкой полоской света. В щели показалась тень, будто заглядывая внутрь, затем дверь отворилась чуть шире, и в зал проскользнула женщина. Быстро прикрыв за собой дверь, особа с прядями седых волос, торчащими из-под драного чепчика, плотно прижала ее своим задом.

– Налей-ка большую, Сэл! Должно быть, нас ждет дерьмовый год, девочка.

Я узнал ее: женщина с перевязанным глазом.

Монгер поднялся.

– Сюда, Джоан!

– Ты, что ли, брат Джо? Такая темень, что и двумя глазами ни черта не увидишь.

– Кружку крепкого сидра для миссис Тирр! – крикнул Монгер, пока женщина пробиралась к нашему столу, хватаясь костлявыми руками за воздух, словно в поисках опоры. – Что-то стряслось, Джоан?

– Коннетабли. Так называемые. Они везде. Большие ублюдки на здоровенных лошадях. Сегодня больше уже не заработать, Джо, мы слишком приметны, сам понимаешь.

Я подвинул ей табурет. Женщина огляделась по сторонам единственным глазом, приподняла юбку и уселась, неприлично расставив ноги.

– Обычно, если вдруг появятся, толкуешь им про будущее задарма или дашь пощупать за сиську – и они как шелковые. Только не сегодня, не сегодня, мальчик.

– Убит человек, Джоан, – сказал Монгер. – Так что…

– А мы ж тут при чем? Я никого не убивала. – Разглядев меня в полумраке, она вдруг напряглась. – Это кто?

– Друг. Доктор Джон. Из Лондона.

– Чё он тут позабыл?

– По королевским делам, Джоан.

– По королевским? Ладно, это все хорошо, только я не собираюсь сегодня ловить ни одну сволочь. Воздух чего-то какой-то странный. Темный. – Она обняла себя тощими, как тростинки, руками, будто в зале начало холодать. – Чернее сажи над холмом Михаила. Что-то будет. Чуешь? Ты чуешь… О, черт…

С грохотом отворилась дверь, впустив с улицы свет. Двое крестьян, что сидели в другом углу, тут же поставили кружки на стол, тихонько поднялись на ноги и прижались к стене.

На пороге стояли двое – две черные тени на ярком свету.

– Джоан Тирр?

– Вот дерьмо, – прошипела Джоан. – Все-таки выследили, ублюдки.

– Вон там.

Один из вошедших показал пальцем на наш стол. Второй начал медленно приближаться к нам. Вставая из-за стола, Джоан взяла табурет и подняла его перед собой, выставив ножками вперед.

– Эй, ребята, держитесь-ка подальше, вы ж знаете, я ничего не сделала…

– Только заставила нас побегать, старая потаскуха.

Широко расставляя руки, мужчина не давал ей прохода, но Джоан смеялась и отбивалась от него табуретом, увиливая из стороны в сторону, пока тот не обезоружил ее, отобрав табурет.

– Довольно! Никуда ты не денешься, Джонни. Ты знаешь, что нам надо.

– Чё? Прям тут?

Когда мужчина запустил в нее табурет, Джоан, гогоча, увильнула в сторону, и табурет с треском раскололся о стену.

– Где женщина, которая называет себя лекарем?

Тут я напрягся.

– Вы были вместе, нам это известно. Где она?

– Так откуда ж мне знать? – ответила Джоан. – Откуда у такой старой рухляди, как я, деньги на доктора?

– Или ты приведешь чертову докторшу к нам, или я…

При этом он метнулся за ней, и Джоан отскочила назад, хотя недостаточно быстро.

– Убери от меня свои лапы… у-у!

Ее голову резко повело вбок, когда другой мужчина ударил ее кулаком по лицу.

Голова Джоан повисла, словно сломанная голова куклы, и я поднялся из-за стола. Но Монгер тут же схватил меня за руку и прошипел в ухо:

– Стой! Будет только хуже…

Глава 23
НИЗШАЯ ФОРМА ВРАЧЕВАНИЯ

В тишине слышался только звон капель пролитого сидра, стекавшего через край стола. Большую кружку опрокинули в потасовке. Джоан Тирр скорчилась на полу, прикрывая лицо рукой. Двое коннетаблей молча стояли над ней.

– Где докторша, миссис Тирр? Если вам так угодно.

Коннетабль – тот, который ударил ее кулаком, – был совсем еще мальчишкой: его голос звучал по-детски.

– Не видела ее, – промямлила Джоан в каменный пол. Глазная повязка теперь сползла на бок. – Богом клянусь.

– Когда видела ее в последний раз?

– Не помню.

– Подумай хорошенько. – Коннетабль приставил к ней носок сапога. – Может, это поможет?

– Ладно, ладно! Ублюдок… Ходила осматривать человека в «Джордже».

– Какого человека?

– Который лежит там.

– Его имя?

– Больше ничего не знаю, Богом клянусь.

– Молись, если говоришь неправду.

– Это правда.

Коннетабль сильно пнул ее в бок. Полоса серебристого света из открытых дверей легла на его лицо, обнажив холодную ухмылку, похожую на глубокую рану, и мне показалось, что я видел его прежде.

Джоан тихонько стонала, но не поднималась с пола, пока коннетабли не вышли на улицу, хлопнув за собой дверью. Двое крестьян, наконец, отлипли от стены и спокойно вернулись на свои места, словно такое происходило здесь каждый день. Вполне возможно.

– У него лихорадка! – кричала с пола Джоан. – О, владыка Гвин, надеюсь, оба грязных ублюдка подцепят ее у него и сдохнут к утру!

Монгер помог ей подняться, и, встав на ноги, Джоан ощупала кончиками пальцев свой подбородок.

– Ладно, вроде ничего не сломали. Как по-твоему?

– Надо увидеться с Нел.

– Похоже, сегодня каждая сволочь хочет ее видеть.

– Так где же она?

– Не знаю, Джо. За городом. Ей хватает ума.

– Что им от нее нужно?

– Они мне сказали?

– Она не могла пойти проведать больного в «Джордже»?

– Почем мне знать? Он же из Лондона, так выпытают у него.

– Ясно. – Монгер повернулся ко мне. – Она не вернется домой. Если знает, что ее ищут, ни за что не станет подставлять своего отца. Джоан, где она может быть?

– Где моя выпивка? – ответила Джоан Тирр.

Больше не прикасаясь к скуле, она выпила залпом две кружки эля. Между тем на щеке и подбородке начинал наливаться зеленовато-багровый синяк, похожий в отблесках каминного пламени на грозовое небо.

Джо Монгер уговорил Джоан послать за ним в любое время, если она почувствует себя хуже после побоев. Кузнец расспросил ее о числе коннетаблей на улицах. По ее словам выходило, что их не меньше дюжины, и ожидали прибытия еще одного отряда из Мендип-Хиллз.

– Джоан могла посчитать одного человека трижды – с нее станется, – заметил Монгер. – В любом случае, все это плохо. Если бы кто-то из нас сейчас вмешался в драку, они сразу позвали бы подкрепление. Нас бы избили, взяли под стражу… здесь бы все разнесли в щепки.

Монгер кивком предложил выйти на свежий воздух. Я последовал за кузнецом, и, едва мы оказались на улице, яркий свет ослепил глаза, заставив нас поморгать. Торговые палатки уже спешно сворачивались, товар грузили на телеги.

На улице царила почти полная тишина. Монгер огляделся по сторонам.

– Это Файк. Он давно искал предлог выступить против… тех, кто поклоняется камням и звездам.

– Червяков, – сказал я.

– Что?

Я покачал головой.

– Так если коннетабли пошли в трактир?..

– Ерунда, – ответил Монгер. – Ковдрей все уладит. Когда они узнают, что больной, которого лечила Нел, из Лондона, они вернутся назад. Не станут связываться со слугой короны.

Обращение коннетаблей с Джоан Тирр казалось мне отвратительным, и я почувствовал за собой вину за то, что сообщил Файку, где я видел в последний раз Мартина Литгоу. Судья ухватился за факт, что Элеонора Борроу была в тот момент со мной. Я рассказал Монгеру о том, что произошло между Нел Борроу и Файком на вершине холма.

– И больше вы не видели ее?

– Позже пытался ее разыскать, но…

У меня на душе скребли кошки. И все-таки что позволяло Файку подозревать, будто женщина могла совершить такое злодейство с Мартином Литгоу?

– Мастер Монгер, за что Файк повесил мать миссис Борроу?

– Это он вам сказал?

– Ничего толком не объяснив.

Монгер зашагал на противоположную сторону улицы.

– Здесь не Лондон, – ответил он. – Тут все гораздо проще.

Решив разузнать об этом подробнее, я последовал за кузнецом вниз по холму, сквозь редеющую толпу. Мы шли к центру города. Кузнец держался ближе к монастырской стене.

– Куда вы идете? – спросил я, когда ворота аббатства остались позади нас.

Монгер показал на новую церковь в нижней части города – невысокую и с колокольней куда более скромной, чем у церкви Святого Иоанна. Я поравнялся с кузнецом. Небо над нашими головами казалось теперь шершавой козлиной кожей, туго натянутой на барабан.

– Расскажите мне о Файке, кузнец.

– Я плохо знаком с Файком.

– Разве он не был монахом аббатства в одно время с вами?

– Это еще не значит, что мы друзья. Аббат был очень доволен, что я много работаю в кузне. Обычно я виделся с другими монахами только во время молитвы. За молитвой монахи много не говорят.

– Теперь он протестант.

– Или находит полезным казаться таковым для других. При прошлой королеве, когда появилась надежда получить деньги на восстановление монастыря, он снова стал добрым католиком. Подозрительно часто меняет свои убеждения, знаете ли.

Мы свернули в узкую улочку за церковью. Дома здесь имели жалкий вид, однако под ногами было на удивление сухо – в Лондоне сливные канавы сейчас были бы полны нечистот.

– Файк предложил монахам преподавать в колледже, – сказал я. – Вас пригласили?

– Разве им нужен кузнец? – фыркнул Монгер. – Кстати, монахов из нашего аббатства в Медвеле совсем не много. В основном пришлые из других мест – образованные. Тяжеловесы. Файк зовет их божьим воинством. Против зла более древнего, чем христианство.

– Против зла? Джоан Тирр и ее эльфов? Лозоискателя, который раздвоенным прутиком находит воду? Стоит ли Файку бояться этих людей?

– Почему вы думаете, что это страх?

– Поверьте мне на слово, – ответил я. – Всегда только страх.

Тем временем мы подошли к дому, что стоял в конце улицы, рядом с церковью. Он был больше и лучше других, с промасленными деревянными перекладинами стен. В дверях стоял пожилой седоволосый мужчина в чистом полинялом переднике и ермолке цвета старого пергамента.

– Значит, они побывали здесь, – сказал Монгер.

Сжав губы, старик ответил едва заметным осторожным поклоном.

– Сколько их было, Мэтью?

– Трое. Включая самого Файка.

Голос старика был сухим, словно пепел; бледное, напряженное лицо; встревоженный взгляд.

– Но они не застали Нел дома?

– Должно быть, она рано ушла, Джо. Не знаю куда.

– Но вчера вечером она была дома?

– Не знаю… – Плечи старика обвисли. – Я вернулся домой очень поздно. Надо было принимать роды на ферме под Батли. Женщина рожала двойню, и мне пришлось резать, иначе младенцы умерли бы вместе с матерью. Я думал, что Нел уже спит, когда вернулся вчера. А потом… она ушла раньше меня.

Монгер повернулся ко мне.

– Это отец Элеоноры – доктор Борроу. Знакомься, Мэтью, доктор Джон. Приехал к нам по делу… по государственному делу. Но, думаю, ему можно доверять. Что сказал Файк?

– Почти ничего. Только осмотрел весь дом, велел своим людям вытряхнуть все из шкафов и перерыть все полки сверху донизу.

Я вспомнил шутку его дочери про эликсир молодости: девяносто, а выглядит на пятьдесят. Возможно, ему и было всего пятьдесят – старик выглядел подвижным и крепким.

– Это все? – спросил Монгер.

– Нет.

Свесив руки, кузнец молча ждал.

– Мои инструменты, – продолжал доктор Борроу. – Я вернулся около трех часов ночи. Сразу отправился спать, а сумку с инструментами кинул… просто в угол. Где люди Файка и нашли ее сегодня. Сначала я не придал этому значения. Больше боялся, как бы они не нашли… неправильные книги.

Вероятно, старик подразумевал те самые книги, по которым его дочь изучала науку о звездах. Может быть, и эти книги тоже из библиотеки аббатства.

– Твои хирургическиеинструменты? – спросил в нерешительности Монгер.

– Знаешь, Джо, по привычке я чищу их сразу, как только возвращаюсь домой. Нехорошо, если больной увидит лезвие, запачканное кровью, которая осталась после предыдущей операции. Но в этот раз я чертовски устал, чтобы сразу позаботиться об инструментах.

– Ты имеешь в виду свои хирургические ножи, верно? – уточнил Монгер. – Хочешь сказать, они нашли у тебя окровавленные ножи?..

– Да, да, да… – Доктор зажмурил глаза. – К несчастью, они нашли их.

– Тебя обвинили в убийстве того человека? – спросил кузнец.

– Лучше бы они обвинили меня. Файк хотел знать, проводила ли раньше Элеонора хирургические операции.

Тревога легла камнем на мое сердце.

– Она оперировала? – спросил я.

– Только если не было другого выхода.

Хирургию называли низшей формой врачевания, ставя ее в некоторых книгах рядом с ремеслом мясника. Я повернулся к Монгеру, но тот избегал моего взгляда, а доктор Борроу, стараясь скрыть явное отчаяние, уставился на дыры в своих ботинках. Я вспомнил слова Джоан Тирр о зловещей тьме над холмом Святого Михаила.

– Я объяснил Файку, откуда на ножах кровь, – сказал доктор. – Но, кажется, он даже не слушал меня. Поднял сумку, сунул ее коннетаблю. Велел забрать. Улика, говорит.

– Вот и все доказательства, которые ему требуются, – заметил Монгер.

Как быстро все меняется в этом мире, когда волнуется сердце, расставляя заботы в новом порядке их важности! До сих пор я не понимал, какие эмоции желают выразить люди, говоря, что у них разрывается сердце. Или же в Гластонбери чувства становились сильнее… Тут самый воздух будто обострял их, как оселок точит лезвие клинка: мысли становятся глубже, вкус – насыщеннее, а картины, которые видишь, когда закрыты глаза, представляются в более ярких красках.

Откинувшись на спинку дубовой скамьи в гостевой зале трактира «Джордж», я наблюдал за краешком солнца, тщетно пытавшегося пробиться сквозь нагромождения облаков. Я снова вспомнил о ней: сидит средь больших камней у родника железной воды, в центре круга голых деревьев. Вспомнил ее изумрудные глаза, выцветшее синее платье, засученные до локтей рукава и обнаженные – о мой Бог! – смуглые, в мелких веснушках руки.

– Как нам это остановить? – спросил я.

Монгер – он сидел напротив меня – выдержал долгую паузу.

–  Нам? – удивился он. – Вы уверены?

Я опустил глаза, чтобы скрыть нараставшее во мне волнение и выбросить Элеонору из головы, забыть зеленые глаза и улыбку кривоватых зубов. Я боялся, что выдам себя, открыв слишком многое.

– Мне надо еще посоветоваться с вами насчет плотника. Понадобится гробовщик. Могильщик. Викарий.

– С этим можно подождать до завтра, – успокоил меня Монгер. – Я пришлю их к вам. Хотя мне кажется, лучше не трогать труп до приезда Кэрью.

Когда мы вернулись в «Джордж», Ковдрей сказал, что Файк приходил в трактир лично с твердым намерением расспросить мастера Робертса в его спальне. Однако Дадли лихорадило снова, его глаза горели огнем, ухудшение болезни не вызывало сомнений, и Файк даже не рискнул переступить порога комнаты, боясь подхватить заразу.

– Не думаю, что Кэрью займет иную позицию, – предположил Монгер. – Реформы едва коснулись Запада. Если Кэрью получит веские доказательства, он не станет тянуть дольше, чем Файк.

– У Кэрью здесь реальная власть? Власть шерифа?

– У него столько власти, сколько он хочет. Предводитель рыцарства Девоншира, владелец аббатства и монастырских земель. Похоже, тут у него куда больше прав, чем он имел бы, если б жил в Лондоне. Говорят, что там рыцари идут по две штуки за грош.

– Она – целительница, – сказал я, желая кричать об этом так, чтобы сотрясались стены. – Настоящая. Не то что эти нюхатели мочи в белых масках. Но ведь есть женщина, родившая двойню. Женщина, чья жизнь и жизнь ее детей была спасена, она обязательно скажет перед судом, что доктор Борроу резал ее живот. Подтвердит, что на ноже ее кровь?

– Если выживет. Такие раны часто приводят к смерти. В любом случае, она будет говорить то, что скажет ей муж. А муж… Крестьяне в окрестностях Батли – все арендаторы и еле сводят концы с концами. Они будут сожалеть об этом, но скажут то, что угодно землевладельцу. Я знаю его. Подковываю ему лошадей для охоты, на которую он время от времени ездит со своим соседом. А сосед его – наш мировой судья.

– Файк?

– Кто знает, когда тебе может пригодиться мировой судья, не так ли, доктор Джон?

– Мой напарник, – деловито произнес я, – пользуется влиянием. Он поговорит с Кэрью.

Монгер скривил лицо.

– Вы, кажется, не понимаете. Отрава расползается быстрее, чем мы говорим. Шутка ли: человеку вывернули наружу кишки и выложили, как на праздничном алтаре! Старики уже, наверное, дрожат от страха, прячась за дверью своих домов. Кто следующий? И кого обвинят? Стоит Файку только назвать имя – и появятся люди, которые заявят перед судом, будто у них дохла скотина, если не было денег, чтобы заплатить за услуги доктора Нел Борроу. Жаль… но могу сказать вам, что трудностей с этим не возникнет.

– Она – врач.

– Врач, который стал слишком похож на тех, кто поклоняется камням и звездам.

Я закрыл глаза и вспомнил, как скоро появились лживые свидетельства о темных делах Анны Болейн после того, как муж объявил ее ведьмой.

– Нужно понять, доктор Джон, что все эти люди – искатели – лишь малая часть населения Гластонбери. Коренные обитатели города живут в божьем страхе перед сокрушительной силой этой земли. Они боятся последствий, которые может вызвать вмешательство людей вроде безумной Джоан в заведенный порядок вещей.

– Нового землетрясения, например?

– Вам, просвещенному лондонцу, это может показаться смешным…

– Если вы думаете, что я стану смеяться над этим…

– Простите, – оборвал меня кузнец, вскинув руки. – Конечно, я знаю ваши интересы. Я просто пытаюсь объяснить, что местный люд – не ученые и схоласты, и единственное, чего он желает, – это спокойной жизни, да чтобы был хлеб на столе. Они не суют нос куда не следует. И, несмотря на все разговоры о сокровищах, спрятанных в этой земле, вы не встретите ни одного кладоискателя на холме Михаила. Говорят, будто однажды некий человек поднялся туда с молотом, чтобы добыть строительный камень, но внезапно среди ясного неба полыхнула молния. Одним ударом по молоту человека сразило насмерть.

– Это быль или предание?

– В Гластонбери между ними нет разницы. Говорят, что если приложить руки к некоему опорному камню в углу башни, то испытаешь ощущение, будто тебя ударило молнией.

– Наверняка этому имеется объяснение. – Я вспомнил о своем собственном падении на дьявольском холме. – Научное объяснение. Если бы я располагал временем…

– Тогда и вы очень скоро настроили бы старожилов против себя. Им не нравятся те, кто пытается проникнуть в неизвестное. То, что вы зовете наукой.

– Знаю.

– Нел встала на путь… из зыбучих песков.

– Так же, как ее мать?

Монгер улыбнулся своей печальной улыбкой священника.

– Кейт Борроу вырыла себе могилу собственными руками. Быть может, своей добротой, но все равно она виновата сама.

Темнело. Близилась ночь. Было слышно, как за стеной Ковдрей со служанками подавали сидр крестьянам и, возможно, одному или двум коннетаблям. Однако зала, в которой сидели мы с кузнецом, предназначалась только для постояльцев трактира, и мы по-прежнему оставались одни.

– Расскажите. Расскажите мне о ней, – попросил я.