Текст книги "Кости Авалона"

Автор книги: Фил Рикман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава 9
ПРИЗВАНА НА СЛУЖБУ

К концу дня маяк судьбы вновь подмигнул мне проблеском огонька. Предупреждение обеспокоило меня не на шутку.

В середине дня я еще раз навестил Джека Симма, собираясь просить его и матушку Фальдо присматривать за моей матерью, пока я буду в отъезде. В очередной раз, прижимая указательный палец к губам и показывая большим в сторону своего дома, где осталась жена, он увел меня подальше от двери. К опушке рощи, теперь нежно-зеленой от первых набухших сережек.

– Как долго вас не будет, доктор Ди?

– Недели три, может быть, четыре… Джек, тут что, все с ума посходили? Мать говорит, что люди странно на нас смотрят. Вы заявляете, что меня подозревают в черной магии. Разве я…

– Не-а… просто вы чересчур умный, на свою беду. Нынче трудные времена. Вы видели слишком много заговоров.

– И кое-кто не преминул бы погреть руки на моей дурной славе, – сказал я. Потом поведал ему историю о торговце пророчествами доктора Ди. – Слышали об этом?

– Нет, но это должно было рано или поздно случиться. Всегда хватает охотников до предсказаний, даже если они теперь запрещены законом. Даже астрологические – незаконны, если предрекают будущее королевы, так, кажется?

– Да, если подстрекают к государственной измене.

– Кроме ваших, конечно.

– Кажется, так.

– Ходите по краю, доктор Джон.

– Знаю.

Я прижался спиной к шершавому стволу дуба. Памфлетист в павлиньей шляпе уже воскрес в моей памяти вместе с Джорджем Феррерсом, главой рождественских увеселений, – в образе умалишенного шута в рогатом колпаке с бубенцами и сучковатой палкой с привязанной к ней сосновой шишкой. Когда я сказал Джеку Симму, что в толпе нашлись люди, которые без раздумий отправили бы меня на костер, он ничуть не удивился.

– Сами видите: беспорядок в вере. Большинству простых людей точно известно только то, каким должен быть проклятый Сатана. Предсказателей полно повсюду, и все практикуют тайное ремесло.

– Все-таки… – Неужели Боннер был прав? – …Теперь не настолько тайное, как раньше?

Джек наклонился и поднял с земли почерневший желудь.

– Мне пришлось прикрыть торговлю, когда поползли слухи, будто я распространяю любовное зелье. Ко мне шли старики и говорили, что слышали, якобы толченый бараний рог может вернуть им мужскую силу. «Тогда отчего бы вам не попробовать растереть рог в порошок?» – отвечал я. А они опускали глаза и мямлили, что, дескать, надо еще кое-что… Теперь видите? Есть тонкая черта, которую я побоялся перешагнуть.

Джек огляделся по сторонам, но, не считая грачей и ворон, мы были одни. Он подошел ближе и встал на кучке прелой прошлогодней листвы.

– Когда вас обвиняли в попытке убить королеву Марию с помощью темного искусства, я знал, что это брехня. Но ведь сделать такое, кажись, можно?

– Убийство с помощью магии? Был случай.

Я обошел вокруг молодой березки, вспоминая Генри, лорда Невилла, сына графа Вестморландского, которого лет двенадцать назад обвинили в попытке убийства своей жены и ее отца посредством магии, чтобы получить наследство и расплатиться с карточными долгами. Говорили, будто он нанял опытного колдуна, искушенного в магии и медицине. И еще я подумал о женщинах, которые, как было сказано, могли наложить смертоносное заклятье, выписанное кровью и усиленное ежедневной концентрацией мрачных мыслей и самоотречения – черным постом.

– Думаю… – неуверенно начал я. – Я верю, что разум – могучее орудие, с помощью которого можно отворить дверь в неизвестность. И таким образом разбудить силы, которые можно использовать как на доброе дело, так… так и во зло. Но если вы спрашиваете меня, способен ли я на такое?..

Я отвернулся, чувствуя, что все годы, потраченные мною на учебу, все мои знания, мудреные изобретения были бесполезны и бессмысленны.

– Господин…

Я обернулся. Она стояла на обочине дороги, словно лесная фея.

–  Катерина… – Она куталась в шаль моей матери. – Вернулась?

– Моя матушка приходила поговорить с вашей… с миссис Ди. Теперь все в порядке, доктор.

Ее лицо было хмурым, точно побитое яблоко. Должно быть, вышла ссора с ее отцом-пуританином.

– Миссис Ди просит вас немедленно возвращаться домой. Там вас ждут.

– Кто?

Я почувствовал напряжение.

– Кто-то из дворца. – Катерина Медоуз неловко улыбнулась Джеку. – Господин Симм.

– Ступайте, ступайте, – прошептал мне Джек, как только Катерина развернулась лицом к дороге. – Можете отправляться в путь без опаски.

– Хорошо, – ответил я. – Благодарю вас, Джек.

Без опаски. Разумеется, без опаски.

В нашем дворе стояло пять лошадей и четверо вооруженных людей у ворот, и мне вспомнился тот самый день, когда окружили мой дом и обыскали все комнаты, а потом…

Вяжите его.

Я почти развернулся, чтобы уйти и выиграть время, но признал двоих мужчин из королевской свиты, один из которых уважительно поприветствовал меня поклоном. Я тоже кивнул в ответ. Дыхание восстановилось.

Их было только четверо, и, стало быть, прибыл кто-то не очень знатный. За исключением королевы, при дворе я знал немногих людей, кому мог доверять всецело.

Я поспешил в дом и, пройдя мимо камина в холле, нашел их в гостиной с окнами на реку: две женщины одного возраста сидели возле окна, лакомясь сластями с широкого блюда.

– Кузина?..

– Здравствуйте, доктор Ди, – ответила Бланш Перри. – Я приехала за книгами.

Одетая во все черное, кузина напоминала монахиню.

– Но я думал… что сам должен доставить их. Значит, за книгами?

– Будет благоразумнее, если их заберу я.

У нее низкий голос, но необычно звучный, отчего он похож на трубу.

Я называю ее кузиной, хотя не знаю толком, в каком родстве мы состоим.

– Вы приехали сюда из Ричмонда… лишь затем, чтобы взять книги?

– Будет лучше, – ответила Бланш, – если вы будете реже появляться при дворе.

– Это мнение королевы?

– Просто так будет лучше.

По мне пробежал холодок. Я всмотрелся в ее маленькие, надменные глазки, окруженные паутинкой тонких морщин. Много лет назад мой батюшка в необычном порыве предвидения как-то сказал мне, что наше родство с миссис Бланш однажды принесет нам бесценную пользу. В самом деле, старшая фрейлина королевы знала Елизавету с младенчества и имела доступ к самым потаенным уголкам ее души.

– Это высчитаете, что мне следует держаться на расстоянии, – сказал я.

Моя мать нахмурилась от такого неуважения к почетной гостье. Однако выражение лица Бланш осталось непоколебимым. Невозмутимость– ее девиз.

– Я только считаю, – ответила она, – что для королевы было бы лучше, если бы ваши с ней связи оставались в благоразумных пределах. Вы любите задавать слишком много вопросов, доктор Ди.

– Один из моих недостатков.

– Прошу простить моего сына, миссис Бланш, – быстро заговорила мать. – Иногда мне кажется, что наш Джон только наполовину в этом мире, а другой половиной он блуждает где-то во мраке своего замысловатого воображения. Весьма нездорового, по моему разумению.

Я пододвинул к себе стул. Мое нездоровое воображение подсказывало мне, что визит кузины подразумевал нечто большее, чем книги.

– Вам лучше, чем кому бы то ни было, миссис Бланш, должно быть известно, – сказал я, – что королева – умнейшая женщина, которая читает манускрипты погречески с тех пор, как она едва…

– Полагаю, что и вы, доктор Ди, умный человек, – отрезала Бланш, – и способны понять, что будет лучше, если стремление королевы к чрезмерно глубоким познаниям в некоторых областях науки останется незаметным для посторонних глаз.

Я молчал. Матушка поднялась с места.

– Прошу извинить меня, миссис Бланш. Я приготовлю вам теплое питье, прежде чем вы тронетесь в обратный путь. Да и вашим людям не помешает согреться.

– Благодарю вас. – Бланш подняла глаза, и холодная улыбка легла бледной дымкой на ее лицо. – Было приятно повидать вас снова, миссис Ди.

Моя мать кивнула и вышла за дверь. Миссис Бланш взмахом руки указала мне на стул, где только что сидела моя мать, приглашая меня расположиться ближе к окну с видом на реку. Я предчувствовал начало важного разговора.

– До меня дошли сведения, доктор Ди, что вы должны оказать некоторую услугу для сэра Вильяма Сесила.

– Нечто в таком роде.

– Он хороший человек. Интересы королевы для него всегда превыше всего.

– Вы правы. Он постоянно заботится о королеве, как старший брат опекает младшего.

– И вместе с вами в Сомерсетшир едет… лорд Дадли?

– Преданность Роберта Дадли королеве… – я наблюдал за глазами кузины, – также не может ставиться под сомнение.

– Однако его репутация, если она вообще у него есть, еще хуже, чем ваша, – сказала кузина. – Хотя для этого существуют иные причины.

– Надеюсь, вы не бросаетесь словами, миссис Бланш?

Я придвинул свой стул ближе к окну. Усталое солнце зависло над рекой, увязнув в перистых облаках. Безусловно, отношения Дадли с Елизаветой, как бы далеко они ни заходили, служили источником беспокойства для Бланш, даже несмотря на то, что она, как поговаривали, частенько выступала в роли посредника в их любовной переписке.

И все же, хотя число женщин, с которыми Дадли имел близкие отношения, наверное, уже превышало количество лодок на Темзе, его репутация была не более веской причиной для приезда моей кузины, чем книги о короле Артуре.

Что следует знать о мужчинах и женщинах с пограничья, так это то, что они всегда ходят узкими окольными тропами, и может продлиться вечность, прежде чем их мотивы и побуждения откроются вам. Самой природой в этих людей вложено нечто такое, что заставляет их осторожничать с чужаками. Вдоль всей англо-уэльской границы даже достаточно близкие родственники могут оставаться чужими на протяжении целых поколений, и я давно смирился с долгой и большей частью бессмысленной прелюдией к серьезному разговору.

– Не говоря уже о его приключениях с женщинами, – продолжала Бланш Перри, – многие и без того считают Дадли безбожником.

– Почему?

– За его интерес к звездам и тому подобные увлечения. А еще – за его неразборчивость в друзьях.

– Понятно, – сказал я. – Вы подразумеваете его дружбу со мной. Ради Бога, Бланш… разве мы с вами не живем в просвещенное время? Свои знания я черпаю непосредственно из трудов Пифагора, Платона, Гермеса Трисмегиста… Все – известнейшие ученые.

– И при этом язычники.

– О, только не…

– Погодите. – Бланш выставила ладонь, растопырив тонкие пальчики. – Разве не католики заявляют, будто протестантская церковь уже сама по себе – ветвь язычества?

– Это так, только…

–  Королева…Королева, как вам известно, если не ищет золотой середины, то, по крайней мере, добивается мира, при котором каждый человек мог бы молиться так, как ему нравится, пока все особенности его веры остаются исключительно в рамках его личных взаимоотношений с Богом. И в рамках приличий.

Серые тучи заволокли небо, превратив Темзу в Стикс. Мое терпение иссякло.

– Миссис Бланш, должно быть, вы проделали такой путь не для того, чтобы отведать знаменитых пирогов моей матушки. Что вы хотели сказать мне, чего не сказал Сесил?

– Я… – В первый раз кузина, казалось, потеряла самообладание. – Я здесь для того, чтобы просить вас, когда будете докладывать с запада сэру Вильяму Сесилу, помнить непростое положение королевы – и наше родство – и докладывать также и мне.

Такого поворота я не ожидал. Хотелось бы мне тогда знать, как продолжать разговор, не задавая вопроса «зачем?», но кузина быстро придвинулась ко мне, и вся ее валлийская натура теперь прорвалась наружу, словно бурлящий горный поток.

– Потому что сэр Вильям, как вам известно, прагматик и ни за что не позволит своим религиозным убеждениям, каковы бы они ни были, влиять на его политические решения. Вы это понимаете, мы все понимаем; только королева изводит себя раздумьями о том, что угодно и что не угодно Богу, и тяготится грузом ответственности не только за наследие и продолжение дела своего отца, но и за всех своих подданных, которых она любит – каждого мужчину и каждую женщину – как своих детей.

– Вы правы.

Ответственность, в самом деле, была велика, и, кажется, никто из предшествующих монархов не считал для себя обязательным взваливать ее в полной мере на свои плечи. Да, мы продвигались – хотя и не так быстро, как мне бы хотелось, – в направлении новой, просвещенной эпохи, и роль королевы, определенно, была главной в этом процессе. И все же…

– Миссис Бланш… – Настало время пойти навстречу моей доброй кузине. – Позвольте я попробую объяснить, в чем ваша дилемма. Вопрос артуровского наследия, возможно, куда сложнее в наши дни, чем во времена деда Ее Величества…

– Когда у нас была только одна церковь, – согласилась кузина.

– Корни истории или легенды об Артуре уходят в глубь веков. Вполне возможно, в дохристианские времена. На это вы намекаете?

– Наши с вами семьи, – сказала она, – имеют глубокие корни в Уэльсе, где старые барды распевали о таких подвигах Артура, от которых читателей Мэлори должно бросать в дрожь. Кроме того, в дни первого Генриха Тюдора из вероисповедания не тянули все кишки наружу и не выкладывали их на поругание, как делают нынешние толкователи.

Сесилу подобные вещи не доставляли особого беспокойства, если только не грозили полным опустошением казны. Дело, очевидно, касалось чего-то сугубо личного, о чем не говорилось за пределами королевских спален. Я выжидал. Похоже, мы подошли к сути.

– До нас доходят слухи из-за границы, – продолжила Бланш.

– Как всегда.

– Королева много общается с сэром Николасом Трокмортоном, нашим агентом в Париже.

– По какому поводу?

Бланш не ответила. У меня возникло подозрение, что она не знала причин. А ведь вокруг королевы происходило не так уж много событий, о которых не знала бы Бланш.

– Во Франции и Испании, – сказала она наконец, – на нашу королеву глядят с подозрением. И, кроме того, с суеверием.

– Мне это известно.

Когда бываешь в Европе, приходится слушать подобные речи. Вся католическая Франция выражала поддержку новому брачному союзу шотландской королевы с принцем Франциском.

– Главным образом, – добавила Бланш, – в связи с ее матерью.

Рассказывали, что покойная мать королевы отправилась на казнь, улыбаясь в предвкушении скорой встречи со своим черным владыкой. Губы Анны Болейн якобы шептали сатанинские заклятья и после того, как палач поднял за волосы ее отсеченную голову.

Лондонская молва давала бесплатную пищу памфлетистам Европы, которые наперебой толковали о том, как скоро плод нечестивого брака Большого Горнила и ведьмы будет призван на службу черному владыке преисподней.

– В вашем парке… в саду… Что видела тогда королева у вас в саду? – спросила Бланш.

– Не понимаю вас.

– Думаю, вы все понимаете. Перед тем как я подошла к вам. – Кузина наклонилась ко мне. – Джон, раньше я уже видела, как странно она цепенеет, как ее глаза… Что она вам сказала?

Я вспомнил, как неожиданно кузина появилась тогда на садовой тропинке. Как морщила нос от крепкого запаха перебродившего хмеля, будто почуяв зловоние адской серы.

– Что она сказала вам, Джон?

– Спросила, нет ли…

Зайцевв нашем саду. Я замолчал.

Бланш ждала ответа.

– Разговор об этом закончен, – ответил я.

Мне будто начинало мерещиться, что мой мир уже свертывается по углам, словно охваченный пламенем кусок пергамента. Бланш Перри сидела недвижимо, точно душа покинула ее тело. Сколько тянулось это невыносимое молчание, я не помню.

Наконец я сказал:

– Что значит «я видела это раньше»? Что происходит с ее глазами?

– Они видят больше, чем следует, – ответила она. – Иногда.

Руки Бланш сцепились у нее на коленях железным замком, будто в судорогах, и я отвернулся.

– Что же в таких случаях… – Мой голос прозвучал так слабо, что мне самому он показался чужим. – Что они видят?

За окном, меж деревьями над рекой уже расстилалась ночная пелена. По воде бежала желтая дорожка света – на лодке зажгли фонарь.

– Я засиделась, – сказала Бланш. – Шлите ко мне гонцов, а я буду присылать их к вам, что бы ни случилось…

– Что она видит, Бланш?

Я крепко уцепился за подлокотники стула, и тьма будто сомкнулась за моей спиной, когда Бланш прошептала стене: королева говорила, будто видела возле своей постели кровавую тень Анны Болейн, все с той же кривой улыбкой, полной нечистых помыслов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Трудно представить, какой урожай или, лучше сказать, какая неисчислимая бездна суеверий взошла в мрачные времена правления королевы Марии. Повсеместно находили мы обетованные мощи святых; гвозди, которыми, по мнению ослепленных набожностью людей, прибили к распятью Христа… мелкие осколки Святого Креста. Число ведьм и колдуний повсюду возросло многократно.

Джон Джевел, епископ Солсберийский.

Путешествие по Западной Англии, 1559

Глава 10
МОЩИ

На склоне дня внезапный порыв дождя с липким снегом снова немилосердно заставил нас пережить худшие мгновения зимы. Впереди оставалось еще несколько миль пути, а я промок до последней нитки.

Дадли скакал впереди. Он вгляделся в далекие деревья, голые, точно рыбьи скелеты, и припорошенные белым пухом холмы. Снова поднял глаза на черневшее небо, опять повернулся ко мне.

– Не мог бы ты сделать с этим что-нибудь, Джон? Изменить погоду? Или прогнать тучи во Францию?

Он поднял коня на дыбы, моя кобыла перепугалась, и мне пришлось наклониться вперед, чтобы успокоить ее. С лошадьми у меня, пожалуй, получалось лучше, чем с женщинами, однако Дадли, как всегда, дал мне почувствовать, что я слабое существо.

И все-таки я был рад, что он так сказал, – по крайней мере, прежний Дадли напомнил о себе в человеке, который всю дорогу от Лондона был на удивление молчалив и почти не говорил со мной. Его будто сдавил груз тяжких раздумий.

Нас было шестеро, включая северянина Мартина Литгоу. Старший конюх Роберта Дадли знал о жизни хозяина все и вместе с ним отправился ко двору.

– А еще называешь себя магом, – подтрунивал Дадли.

– Никогда не называю себя магом. – Я отвернулся в пургу. – И ты хорошо это знаешь. Может, найдем постоялый двор?

– Здесь нет постоялых дворов. Ты видишь хотя бы один?

– Я ничего не вижу.

– Кэрью, поблизости есть какой-нибудь постоялый двор? – прокричал Дадли.

– Есть. – Сэр Питер Кэрью ехал впереди, рядом с Дадли. – Но если проведешь там ночь, утром замучаешься чесать яйца. Ну, а этот бедняга…

Кэрью обернулся и посмотрел на меня, будто сомневаясь в том, что они у меня есть. Коренастый и мускулистый, он был на добрых двадцать лет старше Дадли, однако его длинная борода оставалась еще густой и черной, словно просмоленный канат.

– Ну, может, отдохнем там, хотя бы пока небо не явит нам свою милость, – предложил Дадли. – Еда приличная?

– Советую продолжать путь, если хочешь добраться до Гластонбери к ночи. Мы оба знавали места и похуже, чем это, – и с доброй битвой в придачу. – Кэрью на миг обернулся ко мне, щуря глаза от ветра и снега. – Кажется, вы никогда не воевали за свою страну, доктор?

Люди Кэрью – двое служивых за моей спиной, – похоже, тихонько хихикнули. Я не ответил. Честно сказать, не мог говорить из-за холода. Едва Кэрью отвернулся, Мартин Литгоу поравнялся со мной и чуть слышно произнес:

– Не берите в голову, доктор Джон. Сукин сын сам слишком много воевал под чужими знаменами.

Мартин улыбнулся и снова направил коня на белеющую от снега дорогу.

Отец рассказывал мне о Кэрью. С юных лет тот пользовался благосклонностью при дворе Генриха Тюдора. И будучи еще мальчиком, стал очевидцем многих событий в Европе.

После нескольких лет прогулов и непослушания, напрасно потраченных на учебу в лучшей школе Эксетера, его отец, сэр Вильям, отправил его на пажескую службу во Францию, где Питер Кэрью вскоре оказался при войске французского короля, а после смерти своего господина перешел на сторону противника, пристав к армии принца Оранского. Питеру исполнилось всего шестнадцать, когда он возвратился в Англию, имея при себе рекомендательные письма от принца Оранского к самому королю. Кэрью очаровал его умением держаться в седле и уже два года спустя получил место в Тайном совете. «Большая индивидуальность, – говорил о нем мой отец. – Сэр Питер идет своим путем».

И судя по всему, Кэрью хорошо знал свой путь, доскакав из родного Девона на западе Англии до члена парламента и став шерифом того же графства. Теперь он был предводителем местного рыцарства, а значит, пользовался властью и в Сомерсете.

Кроме того – потому-то Кэрью и отправился вместе с нами, – он являлся нынешним владельцем аббатства в Гластонбери. Надежная пара рук, уверил меня Дадли. Он не знал в точности, как же так вышло, что королева передала в эти самые руки святые руины, да и вообще не был уверен, что королева знала об этом. Однако лучшего защитника бывшего аббатства от папистов и сыскать было трудно.

К тому времени, когда мы добрались до первых холмов, что окружали Гластонбери, почти стемнело, а мокрый снег сменился дождем, который затем полностью прекратился. За облаками показался осколок луны, и вскоре мы смогли сами понять, почему мольбы о реставрации руин уткнулись в глухие уши.

Кэрью раньше говорил нам, что надежное присутствие протестантов в аббатстве обусловливалось самой историей этих мест. В те времена, когда герцогом Сомерсета был Сеймур, развалины передали общине фламандских ткачей – последователей безумца Жана Кальвина, – благодаря которым в окрестностях города началось бурное развитие ремесла. Городское хозяйство процветало в годы правления юного Эдуарда. Однако, когда Мария получила корону и римский папа огнем и реками крови был восстановлен в качестве духовного лидера Англии, ткачи бежали назад в Низинные Земли [14]14
  Т.е. в Нидерланды.


[Закрыть].

Мы спускались по склону последнего из холмов, лежавших на нашем пути, когда серп луны прорезался сквозь темные облака. В свете его холодных лучей аббатство казалось серым призраком с каменными руками, будто выставленными нам навстречу, чтобы сдавить в ледяных объятиях.

Трактир «Джордж», массивное каменное здание в самом сердце городка, служил временным пристанищем путникам с кошельком и когда-то, должно быть, встречал их приветливым светом. Только не в этот вечер… Где-то внутри, быть может, и теплился огонек, но в окнах первого этажа было темно, словно в адской утробе.

Кэрью выслал вперед одного из своих людей, и к нашему приезду двое юношей уже встречали нас на заднем дворе, чтобы позаботиться о лошадях, которых мы не меняли от самого Бристоля.

– Ковдрей! – крикнул Кэрью. – Где этот чертов Ковдрей?

– Я тут, сэр Питер, я тут. – Воткнув шипящий факел в рожок на стене, мужчина неуклюже спустился по деревянным ступеням. – Зажег для вас огонь, сэр. Печи тоже затопили.

– Почему только сейчас, черт возьми?

– Сэр Питер, у нас уже больше двух недель не было ни одного путника. Февраль, как-никак.

– Ну, я же тебе говорил? – рыкнул Кэрью в сторону Дадли и хрипло усмехнулся, будто сплевывая мокроту. – Помойная яма Запада, а не город.

Город? Хотя его главная улица и лежала на дороге, ведущей в Эксетер, я заметил не больше полутора десятков домов, включая церковь с высокой колокольней. И сам монастырь во всем его неприглядном великолепии.

– Притащи побольше дров, Ковдрей, – велел Кэрью. – Завтра с рассветом я еду в Эксетер, а эти джентльмены задержатся здесь на несколько дней. Мастер Робертс и доктор Джон из королевской комиссии древностей.

Сесил настоял на том, чтобы мы скрывали свои истинные имена. Я не возражал, но вот Дадли, похоже, уже начинало казаться, будто без почетной мантии он просто наг. В бристольской гостинице, где мы провели прошлую ночь, его скромные ухаживания за нашей горничной были грубо отвергнуты. Простой королевский служака… мелкая птица.

Кэрью – напротив… Даже в Бристоле он часто пользовался признанием. Знаменитость Запада. История его жизни как будто вошла в легенды. Самая известная из них восходила к временам его юности, проведенной в Эксетере. Сбежав из школы, Кэрью забрался тогда на крепостную башню и грозился спрыгнуть оттуда, если его попытаются вернуть назад в школу… Говорят, отец притащил, в конце концов, сорванца домой на собачьем поводке.

После сравнительно приличного ужина из жирной похлебки и жареной баранины Кэрью позвал в наш тесноватый дубовый зал владельца трактира.

– Закрой дверь, Ковдрей. Садись. Нужны твои знания как старожила.

Хозяин трактира, крупный детина с редкими рыжими волосами и грубой недельной щетиной на лице, имел вид стойкого человека, не сломленного жизнью. Вытерев о передник руки, он опустился на край скамьи у двери. Четыре свечи разливали кремовый свет над дубовым столом. В печи, благоухая, трещали поленья – вероятно, из яблони. В этих местах, бывших некогда островом Авалон, такого добра имелось в изобилии.

Кэрью стоял спиной к печи, глаза под густыми черными бровями блестели в свете свечей.

– Эти добрые люди, Ковдрей, назначены королевой для расследования обстоятельств исчезновения некоторых бумаг и имущества аббатства.

– Поздновато, сэр, – ответил Ковдрей, – если позволите высказать мнение.

– Мне можешь сказать все, что хочешь, но если хоть одно слово просочится за эти стены, я прикрою твое паршивое заведение уже к середине недели. Мы поняли друг друга?

– Понятно, сэр, – тихо ответил Ковдрей. Однако он не выглядел слишком испуганным. – Мы всегда понимали друг друга.

– Полных двадцать лет минуло с тех пор, как аббатство вырвали из жирных лап продажных монахов, – продолжил Кэрью. – Теперь, когда наступили мирные дни, в Тайном совете решили, что пришло время провести переоценку оставшегося имущества для раскладки налогов.

– Монахи давно покинули эти места.

– Скатертью дорога. Все убрались?

– Так… из города, почитай, большинство. У них было хорошее содержание – почти по пять фунтов в год.

– Чем теперь занимаются?

– Один подковывает лошадей. Здесь работы хватает.

– Ну, хоть какая-то польза, – фыркнул Кэрью.

– А потом, надо ж кому-то освящать браки.

– Во всем есть свои недостатки.

Кэрью бросил взгляд в сторону Дадли, но тот не ответил. Я полагал, что Дадли женится по любви, но, конечно, все знали, что мой друг предпочитает держать любовь в запасе.

– Может быть, стоит поговорить с этим кузнецом, мастер Робертс? – предложил Кэрью.

– О да, – энергично закивал головой Дадли. – Непременно поговорим.

Кончики его усов повисли над дублетом цвета болотной воды. Дабы соответствовать образу мастера Робертса, Дадли пришлось облачиться в скромное и неброское одеяние, и, казалось, одежда смирила и его нрав. Даже прошлым вечером в гостинице он приставал к горничной как-то вяло, будто больше не считал обязательным удовлетворять свою похоть.

Вздохнув, Дадли выпрямился и глотнул пива.

– Недурной у вас эль.

– Варили по рецепту фламандских ткачей, – ответил Ковдрей. – Хорошие люди, в целом. Кое-кто из наших, правда, болтает, мол, они привезли с собой овечью чуму, только, черт ее дери, она была тут еще до их появления.

– Сейчас часто случается?

– Бывает. В последнее время померло несколько человек. Наверное, мы просто чаще стали ее замечать, ведь теперь снова живем только за счет овец – все деньги от них. Люди боятся черных язв, но голод еще страшнее.

– Насколько мы понимаем, мастер Ковдрей, – вступил в разговор Дадли, – монахи забрали из аббатства некоторые вещи. Я не хочу сказать, что это обязательно золото или драгоценности. Я говорю о бумагах, известных доктору Д… доктору Джону. А также о священных реликвиях.

– Многих святых… – продолжил Кэрью, вытягивая длинную черную бороду в тугие пряди. – Многих королей хоронили в этом аббатстве на протяжении тысячи лет. Во всяком случае, вы так рассказываете паломникам.

– Чистая правда, сэр, – подтвердил Ковдрей. – Но многие реликвии увезли люди короля.

– По моим сведениям, – сказал Дадли, – некоторые из них были изъяты заранее, в предчувствии того, что монастырь распустят. Едва ли он был первым. Монахи видели надвигавшуюся на них тьму.

Ковдрей заерзал, и мне показалось, что теперь он испытывал какую-то неловкость. Склонив голову набок, Кэрью внимательно следил за его движениями. При личной встрече Сесил сообщил ему, в строжайшей тайне, о цели нашего путешествия в Гластонбери, и мне оставалось только гадать, сколь много ему уже было известно.

– Знаете, господа… – Хозяин трактира вжался в скамью, втянув голову в плечи. – Для этого города настали тяжелые времена. Для всех нас. Если мы совершили что-то дурное, так из отчаяния.

– Город, разжиревший на суевериях и поклонении идолам вместо праведного труда, не заслуживает снисхождения, – возразил Кэрью. – Что дурное вы совершили?

– Взяли кое-что из аббатства. Камень да свинец, в основном. Да стекло.

– И?

– И… что осталось. Нам ясно дали понять, что закроют глаза…

Обитателей города можно понять. Как только несметные сокровища монастыря отошли короне, ожидания местного люда, что и ему будет позволено, в пределах разумного, поживиться за чужой счет, были бы вполне уместны. Надеждам людей пошли навстречу, одновременно превратив их самих в соучастников разорения аббатства. Тем самым купив их содействие.

– Я слышал, что из монастырских камней построили несколько роскошных домов, – сказал я.

– Камень скорее брали для ремонта, – возразил Ковдрей.

– Что ж, теперь с этим покончено. – Кэрью гордо выпрямился. – Поворовали, и будет. Отныне аббатство принадлежит мне, и, если им нужен камень, пусть платят. Тот, кого поймают за кражей камня, может лишиться пальцев на руках.

– Никто не ходит туда, – быстро ответил Ковдрей.

– Надеюсь.

– Никто, – повторил Ковдрей. – Да и сэр Эдмунд Файк выносит суровый приговор каждому, кого поймают на краже камня.

Он опустил глаза, потирая одной рукой другую. Я о чем-то задумался и поудобнее уселся на стуле. С непривычки внутренние поверхности бедер свербели от долгой езды.

– Вы сказали, многие монахи ушли. Куда?

– Разбежались. Некоторые подались в монастыри, а некоторым позволили остаться. Другие…

– Ха… – Дадли, наконец, улыбнулся. – В обмен на пристанище… монахи предлагали тем монастырям дары?

– Думаешь, мощи? – Кэрью присел у огня, стягивая сапог с ноги. – Мешок со святыми костями? Эй, похоже, в этом есть некоторый смысл.

– Мне об этом ничего неизвестно, – сказал Ковдрей. – Ну, а те, что остались, пошли пахать землю или учат в новом колледже.

Повисло молчание.

– В колледже? – Кэрью подскочил так стремительно, что пламя свечей едва не задуло порывом ветра. – Это что еще за папистская выходка?

– Колледж Святого Михаила, – ответил Ковдрей. – Ничего папистского, сэр Питер. Дар сэра Эдмунда.

– Ах, вот что. – Кэрью убавил пыл и повернулся к Дадли. – Файк был монахом – казначеем аббатства. После роспуска монастырей наследство позволило ему основать ферму. Нанял нескольких монахов в работники. А теперь, значит… колледж?

– Где сыновья благородных семейств могли бы получать образование, – пояснил Ковдрей. – Епископ Уэльса дал санкцию, но ничего…