Текст книги "Кости Авалона"

Автор книги: Фил Рикман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

И все же, накорми мы всю многочисленную королевскую свиту, и нам пришлось бы целый месяц сидеть на одних сухарях с пивом.

– Джон… ты еще часть этого мира? – Мать развернулась в воротах – мантия всколыхнулась точно волнообразная тень. – Только на том основании, что до сих пор она не переступала порога нашего дома? А если в такой мороз ей захочется подкрепиться с пути и согреться горячим питьем? Кто скажет наверняка? – Она раздраженно фыркнула. – Уж не ты ли? Думаешь только о пище духовной.

Вот такая она, госпожа Джейн Ди, – вечно двух мнений о моем поприще.

И кто мог бы винить ее в этом?

После полуночи я дольше часа лежал с раскрытыми глазами в своей спальне, один из наших домашних котов урчал у меня в ногах. Я размышлял о природе времени и о том, как можно использовать его с большей пользой. Одной жизни всегда мало. Хрупкая вещь, мерцание свечи, только зажглась – и вот уже догорела. Если не затушили раньше времени по ошибке…

В Париже за неделю до моего отъезда все разговоры только и были, что об эликсире жизни. Я не верил в него. Если средство продлить наше существование и существует, то уж точно не в склянке под пробкой, но внутри нас самих. Когда меня в пятнадцать лет отправили в Кембридж, я решил, что самый простой способ выиграть время состоит в сокращении часов сна.

Я сознавал, что мне повезло попасть в колледж, поскольку мой батюшка вовсе не был таким богачом, каким желал казаться. И я слишком хорошо понимал, что мы жили в грозные времена и король, которому он служил, отличался суровым нравом и, точно громадный кузнечный мех, то веял теплом, то обдувал мертвенным холодом. Я определенно не питал ни малейших иллюзий о том, что мне будет позволено надолго остаться в Кембридже, а потому с головой погрузился в учебу, сократив сон почти до трех часов за ночь, и усталость отступила перед страстным рвением к знаниям.

Так что я по-прежнему могу работать много часов без сна, если требуется. Правда, теперь я больше склоняюсь к мысли, что причиной тому служит… одним словом, я немного побаиваюсь. Боюсь сна, боюсь этого пособника смерти. И боюсь сновидений, что выпускают на волю самые глубокие страхи.

Бам…

И пытались, посредством магии, убить или тяжело ранить Ее Величество…

Бам…

Взять его.

Я приподнялся в постели. Тяжело дыша.

Помилуй, Боже! Ведь теперь у нас другая королева.

Никаких обвинений против моего батюшки не выдвигалось, однако во время политической чистки при королеве Марии его протестантский уклон обошелся ему весьма дорого. У него отняли все, оставив лишь этот дом. К тому времени я стал почти знаменитостью в Европе благодаря своей образованности. В Париже собирались полные залы, и толпы стояли под открытыми окнами, чтобы послушать мои лекции о Евклиде. Именитые мужи приезжали ко мне в Лёвен за советом. Тогда как в Англии… Даже вернувшись в дом своей матери, я не мог позволить себе ни построить обсерваторию, ни содержать больше одной служанки. Эта страна все еще оставалась отсталой.

Следующим летом мне должно исполниться тридцать три года. Боже, мой земной путь, возможно, уже пройден наполовину, а столько всего еще осталось сделать, так много осталось узнать.

Свет холодной луны серебрил участок стены между деревянными балками моей спальни. Кот сладко урчал. В воздухе еще витал аромат пирогов – матушка почти до полуночи трудилась на кухне, занимаясь стряпней на случай, если единственная наследница покойного короля Гарри [5]5
  Здесь и далее: так называли английского короля Генриха VIII (1491–1547), отца королевы Елизаветы I.


[Закрыть]соизволит переступить порог нашего дома и приведет половину своего двора. Я попытался было помочь матери готовить яства, но, в конце концов, она отослала меня… ибо боялась, что поутру, лишившись ночного покоя, я буду приветствовать королеву в Мортлейке с тупой усталостью в голове и уродливыми морщинами под глазами.

Так что я отправился спать и погрузился в самую страшную бездну своих повторявшихся снов.

Мои руки связаны сзади, спина крепко прижата к деревянному столбу, глаза закрыты, и я жду, когда мне причинят боль.

Прислушиваюсь в ожидании треска, сейчас станет жарко.

Но вокруг меня тишина. Кажется, ушли. Со мной ничего не будет. Я получил прощение. Меня отпустят на свободу.

И я открываю глаза – над высокими шпилями Лондона сияет синее небо. И думаю, как бы воспарить в эту высь. Надо развязать руки, я опускаю глаза и вижу…

…мои бедра обуглились и почернели, превратившись в сухие лохмотья, и я, словно Джек Симм с отмороженными пальцами ног, больше не чувствую их. Мои ноги обгорели до почерневших костей. Внизу, на тлеющем пепелище, лежат останки моих ступней.

Лишь теперь я проснулся и соскочил на деревянный пол, очнувшись от слепящего ужаса ненасытного жара и жуткого ощущения адского пламени вокруг моей головы.

Глава 2
ЗАЙЦЫ

Наконец она появилась.

Вскоре после одиннадцати на реке показалась золоченая флотилия из блестящих барок и лодок. Вверху развеваются знамена, солнце играет на клинках и шлемах, воздух дрожит от мороза.

От мороза… и ожидания, внушая холодный трепет, столь похожий на чувство тревоги. Только не в этот день. Пока королеве помогали сойти с барки и подняться на берег, обитатели окрестных домов припали к окнам, а я, в чистом дублете, поджидал ее у наших ворот.

От напряжения у меня сосало под ложечкой, ибо, за исключением интеллектуальных бесед да анализа мнений, общаться с людьми любогоположения в обществе я не умел.

Матушка, если только ее не пригласят, останется в доме вместе со своими пирогами и горячим вином. Ни я, ни моя мать не смогли выспаться накануне, но та, которая уже стянула перчатку, похоже, провела чудесную ночь.

Я склонился, чтобы поцеловать руку, и нежный аромат розовых лепестков защекотал мне нос.

Ее длинные пальцы – белые, словно жемчуг, бледные, словно лед. Позади, за ее спиной, бессмысленное войско вооруженных пиками стражников неподвижно взирало на меня свысока.

– Рада нашей встрече, Джон. Как теперь ваше здоровьишко?

Все тот же звонкий девичий голос. И по-прежнему, как мне показалось, чуть неуверенный. Кое в чем я признался себе. Слишком много времени провел с книгами, как выразился бы мой батюшка – типичный валлиец и балагур.

– Прекрасно себя чувствую, Ваше Величество, – ответил я. – И, полагаю, вы также?..

Я поднял глаза – как раз вовремя, чтобы заметить перемену в ее лице, легкий изгиб маленьких земляничных губ. Едва ли это движение означало улыбку.

– Стало быть, – сказала она, – ваша простуда отступает?

– Хм… простуда?

– Нездоровье… – Ее голос теперь сделался тверже, изящный ротик вдруг стал похож на мясистый бутон ее отца. Но все мои мысли были заняты в тот миг лишь грубым разрезом на воске. – …которое помешало вам присоединиться к нам на прошлой неделе.

– Ах да, – вспомнил я. – Теперь все хорошо, благодарю, госпожа. Да… гораздо лучше.

– Мы так переживали. Ведь подумать – простуда. – Королева была в костюме для верховой езды, меховой мантии и меховой шапке. – Особенно теперь, когда кончается долгая зимняя стужа.

– Куда лучше остаться в родных стенах, – осторожно ответил я. – То есть… лучше, чем оказаться вытащенным наружу и быть оставленным на попечении чужих людей.

– Или медведей, – добавила королева.

Ресницы ее темно-серых глаз почти сомкнулись. Точно ставни на окнах. И я подумал: «Боже правый».

Мой друг, Роберт Дадли, потешается надо мной.

«Обычное дело в диком лесу, Джон. Медведи, собаки – они все убийцы, такие же, как и мы. Они – часть нас. Наша суть. Мы – племя воителей; все, что мы имеем, присвоено в бою и добыто убийством. Иногда мы – медведи, а порой – псы, в зависимости от того, деремся ли мы за то, что принадлежит нам, либо ради того, чтобы награбить чужое».

Я постоянно обращаю его внимание на то, что военный успех – это скорее хитрость, ум, изобретательность, нежели слепая ярость. Напоминаю о механизмах, которые я создал для военных целей, о навигационных устройствах, призванных укрепить наше превосходство на море. Я упорно настаиваю на том, что, наблюдая за сварой собак и медведей, мы не получаем никакой пользы, но только утрачиваем человечность. Во время войны, говорю я, мы сражаемся за победу, но вовсе не для того, чтобы продлить агонию ради забавы.

Дадли пожимает плечами.

«Взгляни правде в глаза, Джон. Ты – книжный червь, у тебя просто кишка тонка для ратных дел».

Конечно: оглушительный рев и безумный металлический лязг – жалкие стоны эха из подземных чертогов Гадеса… варварство, без которого я могу прожить.

Но потом, с миловидной, немного смущенной улыбкой, мой друг и бывший ученик выбирает мишень и вонзает в нее клинок.

«Видел бы ты королеву, Джон. Как она хлопает маленькими ладошками и подскакивает со стула при каждом щелчке окровавленных челюстей. Не поверишь, но королева всегда любила травлю медведя…»

Стоит ли забывать, однако, чья она дочь. Жалость и отвращение – с этим я еще способен совладать, могу подавить их в себе, если требуется. Но вот непроизвольное чувство презрения… кто осмелится на такое?

Потому, будучи приглашенным на званый пир с участием Ее Величества и намеченной травлей медведя, я тут же изобразил простуду и недомогание.

Аромат ее духов оживлял воздух. Неизменное благоухание роз, будто один взмах королевской руки мог изменить время года. Моя престарелая кузина, Бланш Перри, первая фрейлина королевы, стояла немного поодаль среди толпы стражников, придворных и самодовольных прихлебателей трона. Она глядела на нас, точно на белую сову средь ветвей. Бланш никогда не доверяла мне.

– Боюсь, из-за простуды я не доставил бы удовольствия своим видом, – неуверенно сказал я. – Мой нос…

– Как обычно, уткнулся в книгу, я полагаю, – ответила королева.

– Да, – смиренно подтвердил я. – Полагаю, так.

На миг повисло неловкое молчание.

Затем королева запрокинула голову и закатилась веселым смехом – будто стая зябликов взмыла в воздух. Ватага придворных последовала примеру своей повелительницы, разразившись бурным потоком хохота, словно с каждого из них сорвали повязку безмолвия. И только Бланш Перри по-прежнему таращила на меня взгляд, наблюдая с серьезным видом за тем, как королева взяла меня за руку и многозначительно отвела в сторону от толпы своих провожатых.

– Я не хочу дразнить вас, Джон.

– О, вы уже это сделали, – ответил я.

– Порой мне кажется, – продолжала она, когда мы вошли в сад, – что вы знаете меня – несомненно, благодаря своему искусству, – лучше, чем кто-то другой.

Моему искусству? О боже.

– Но еще оттого, – быстро добавила она, – что вы сами натерпелись горя и прошли через несчастья, которые так часто выпадают нам.

Я благодарно кивнул в ответ. Дочь своего отца, сестра своей сестры, однако, в отличие от них, Елизавета слышала, как ключ повернулся с другой стороны. В то время – на шестнадцатом году жизни – она слишком хорошо осознала, что значат черные карты, выпавшие леди Джейн Грей [6]6
  Джейн Грей (1537–1554) – внучатая племянница Генриха VIII, королева Англии с 10 июля по 19 июля 1553 г. Казнена по обвинению в захвате власти.


[Закрыть]. И теперь часто вскакивала по ночам, терзаемая во сне свистом призрачного топора, так же как я пробуждался от рокота адского пламени. Насколько была уверена она в своей безопасности, даже теперь? Знала ли вообще что-нибудь о восковой кукле?

– Помните, Джон, вы как-то приглашали меня посмотреть вашу библиотеку?

– Мм… да, кажется, приглашал… да.

В тот раз я подумал, что она неправильно поняла меня или, во всяком случае, сделала вид. В свои двадцать шесть она была всего на несколько лет моложе меня.

– Дело в том, – тихо произнесла королева, – что коекто настоятельно советовал мне держаться подальше от вашей библиотеки [7]7
  В царствовании Марии Тюдор Джон Ди обращался к королеве с предложением устройства государственной библиотеки. Проект был отклонен.


[Закрыть].

– Подальше от моих… книг?

Боялись, что в них написана ересь?

– Кое-кто, кто еще помнит ваши попытки убедить мою покойную сестрицу в пользе государственной библиотеки.

– О…

Снова короткая пауза. Так вот оно что. Все дело в цене. Мне не удалось убедить королеву Марию, а теперь едва ли можно было сомневаться, что для членов нынешнего Тайного совета расходы на обустройство и содержание государственной библиотеки – все равно что выбросить хорошие деньги на ветер.

– По-моему, это просто трагедия, – сказал я. – Сколько ценных трудов безвозвратно потеряно с тех пор, как началась Реформация. Многие из них тайком проданы бессовестными аббатами и прочими корыстолюбцами. Но несомненно то, что основатель государственной библиотеки будет прославлен потомками, как величайший покровитель учености в этой стране…

– Тише, Джон… – Королева тихонько толкнула меня в плечо. Ее глаза искрились радостью, тонкий завиток золотистых кудрей выглянул из-под меховой шапки. – Она будету нас. Как только соберем достаточно средств, чтобы устроить все как положено. А пока мы рукоплещем вашим личным усилиям… Сколько книг уже удалось собрать?

– Девятьсот… двенадцать.

– Девятьсот двенадцать, – вдумчиво произнесла королева. – Большая коллекция.

Наверное, я покраснел. То, что я помнил точное число книг, могло показаться нелепым. Большинство из них было разложено по всему дому моей матушки, и потому я поставил целью построить, как только разыщу нужную сумму, дополнительное помещение для тысяч других бесценных томов.

– Джон… – Королева – всегда живая и деятельная – посмотрела мне прямо в глаза с неожиданным беспокойством. – У вас усталый вид.

– Работаю по многу часов, Ваше Величество, ничего страшного.

– Могу я спросить, над чем теперь?

Королева давно интересовалась мистикой, и мы стояли на достаточно большом расстоянии, чтобы кто-нибудь из ее свиты мог услышать нас. Мы были одни в обнесенном высокой стеной саду моей матери, всего в каких-нибудь двадцати ярдах от берега реки. Сочные солнечные лучи скользили между суковатыми ветвями яблонь. Можно сказать, идиллия, если не принимать в расчет стражников возле ворот. От вооруженных пиками головорезов некуда было деваться.

– Джон, в прошлом году мы говорили о Каббале. Вы внушили мне мысль о том, что мистицизм древних евреев… будто он поможет нам проникнуть в самые сокровенные чертоги небес.

Я колебался. Мой нынешний труд, в самом деле, происходил из богатой и сложной древнееврейской практики общения с вышними сферами. И моя цель – ни для кого не секрет – действительно состояла в том, чтобы открыть уровни, на которых существование всего земного, устройство и строение всякой земной материи управляется небесными силами. Я находился в поисках кода, быть может, одного знака, который бы объяснял и определял эту связь. Но еще немало свечей догорит в ночном мраке, прежде чем я смогу опубликовать свои открытия и торжественно надписать мистический знак на фронтисписе.

– Ваше Величество…

– Так вы готовы к общению с ангелами, Джон?

После религиозных битв двух последних десятилетий королеве было особенно важно держать всякие сношения с миром духов под своимконтролем. Я действовал со всей осторожностью.

– Любой из нас может общаться с ними. Однако, дабы Каббала лучше послужила нашим целям, полагаю, необходимо интерпретировать ее таким образом, чтобы это учение воспринималось как часть христианских традиций.

– Пожалуй, так, очень верная мысль, но… – королева прищелкнула длинными пальцами, будто желая подчеркнуть некое важное суждение, – нет ли какой-нибудь английской традиции, Джон?

– Для общения с ангелами?

– Ну, да… – Она часто и нетерпеливо закивала головой и развела руками. – Да.

Любопытно было услышать такой вопрос от образованной женщины, но ответ на него таил в себе немало опасностей.

– Христианство, как известно Вашему Величеству, попало в Англию извне, и так же…

– Хорошо, пусть будет не английская, а, скажем, британскаятрадиция, ведь мы оба валлийских кровей?

Рожденный и выросший в Англии, я никогда, по правде сказать, не ощущал себя истым валлийцем, хотя мой отец охотно рассказывал мне – и всем, кто только желал его слушать, – о нашем великом литературном и культурном наследии. Выучив немного валлийский, дабы потешить отца, я собирался посвятить некоторое время исследованию нашей культуры: хотелось удостовериться, что отец прав. И тем не менее…

– Все свидетельствует о том, Ваше Величество, что религиозная традиция валлийцев – а именно поэтическая традиция бардов и учение друидов – по сути, не была христианской.

– Но скажите, не менялась ли она с тех пор, как христиане принесли сюда Слово Божие? Или с тех пор, когда, как говорят, наш Спаситель побывал в Англии?

– Мм… вы хотите сказать?..

– Вместе с Иосифом Аримафейским. Своим дядей.

– О да.

– Вам, конечно, известно об этом…

– Безусловно. То есть я об этом читал.

– Значит, у вас имеются книги, в которых об этом рассказано… в вашей библиотеке?

– Мм… Возможно. Точнее… Да, конечно, имеются.

– И об Артуре? Есть что-нибудь о нем?

– Ар…

– О короле Артуре. – Она улыбнулась. – О нашем монаршем предке.

– Ах… О нем. Да, разумеется. Есть кое-что.

– Я желаю взглянуть на эти книги, – сказала королева.

– Непременно. Это мой…

И тут внезапно ее тело вздрогнуло, словно от острой боли. Мне показалось, будто она глядит на меня, но это было лишь первое впечатление. Увидев что-то за моей спиной, королева застыла, словно от изумления. Не оборачиваясь, я ждал, когда она заговорит вновь. Королева молчала.

Я изобразил кашель.

– Ваше Величество?..

Мои слова заставили королеву вздрогнуть снова.

– У вас в саду бегают зайцы? – спросила она.

– У нас… нет. Во всяком случае… – Боже милостивый, с кем она вела разговор? – Ваше Величество видели зайца?

– Кажется… Не знаю, – ответила королева.

Меня охватило волнение, ибо я никогда не видел здесь ни одного зайца. Ни в этом году, ни в прошлом. И там, куда смотрели ее глаза, ничего не было.

Королева улыбнулась – слабой улыбкой, похожей на бледную луну за прозрачной пеленой холодного тумана в час раннего утра. Что же до зайца…

Заяц известен своими необычайными повадками и тем, что порой подымается на задние лапы, чтобы подраться с соперником, точно в кулачном бою, а также тем, что он как будто отвечает зову луны… Заяц, возможно, предвещал несчастье.

Королева тихонько покачала головой.

– Книги, – вдруг сказала она. – Надо…

И вновь замолчала. Моя кузина, Бланш Перри, приближалась к нам, морща нос от едкого запаха бродящего хмеля. Не далее чем в ста шагах от нашего дома стоит пивоварня. Когда там варили пиво, зловоние расходилось по всей округе. И королева, и я сам заметили Бланш слишком поздно; должно быть, она слышала что-то из нашего разговора.

– Не теперь, Джон, – быстро сказала королева. – Вы должны доставить эти книги ко мне.

– Непременно.

– Мы вместе поужинаем. Скоро. – И она тихонько хихикнула. – Если, конечно, вам позволит здоровье.

– Мадам… – сказала Бланш Перри, поравнявшись с королевой. – Позвольте напомнить вам, что у вас назначена встреча с сэром Вильямом Сесилом на три часа пополудни. – Бланш сдержанно кивнула мне. – Доктор Ди.

– Доброе утро, кузина, – ответил я.

Бланш насупила брови. Королева ахнула. Я ничего не сказал, понимая, что наш разговор с королевой будет продолжен в другое время.

– Какая жалость. – Она улыбнулась. – Я как раз говорила доктору Ди, что надеялась посетить школуперед отъездом.

В прошлый раз королева собиралась осмотреть школу, которую открыли монахини для детей бедняков, но затем, сославшись на недостаток времени, очень сожалела, что ее планам не суждено сбыться. Она взглянула на меня сощуренными глазами, молчаливо давая понять, что за мною пришлют гонца, и резко развернулась. Бланш Перри – стройная седоволосая женщина на пятом десятке лет – однако на мгновение задержалась.

– Доктор Ди, сэр Вильям желает также беседовать и с вами. – Она даже не удосужила меня взглядом. – Завтра в десять утра он ждет вас в своем доме на Стрэнде. Если это устроит вас.

Можно подумать, у меня оставался хоть какой-нибудь выбор. Я кивнул, размышляя о том, не было ли приглашение связано с находкой восковой куклы, олицетворявшей правящую королеву. После того происшествия никто не говорил со мной об этом. Возможно, все-таки удалось сохранить этот факт в тайне от королевы. Я осторожно пытался навести справки об Уолсингеме, но никто так и не смог мне ответить, служит ли он у лорда Сесила.

Скрипучий мороз леденил тонкие ветви садовых яблонь, и я ощутил невидимое движение тайных сил.

Я не сдвинулся с места, пока последний ялик из королевской флотилии не скрылся за излучиной Темзы, и лишь после этого пошел домой. В камине приемного зала полыхали, источая благоухание, яблоневые поленья. Я лично развел огонь, а матушка добавила дров на тот случай, если высокая гостья все же почтит нас визитом. Пройдя мимо нетронутых пирогов, я нашел мать одиноко сидящей возле окна в малой гостиной. Она угрюмо смотрела на Темзу сквозь дешевое мутноватое стекло, что летом защитит нас от зловония реки.

– Мне жаль, – сказал я, накинув на спинку стула камзол и чувствуя себя усталым и угнетенным.

– В былые времена миссис Бланш Перри уделила бы мне немного времени. – Мать оторвала взгляд от серо-бурой воды, поднялась и оправила юбки. – Видимо, те времена прошли.

– Бланш ревностно заботится о своем положении при дворе. Ты здесь ни при чем. Она не доверяет мне.

– Защищать интересы и благосостояние королевы – вот как она это понимает, – ответила мать.

– И держаться подальше от успехов науки.

Моя мать, Джейн Ди, выглядела так, будто откусила от луковицы.

– Что не так? – спросил я.

– Думаешь, миссис Перри назвала бы это наукой?

– Наверное, нет.

Избегая материнских глаз, я заметил, что отделка стен начала осыпаться и требовала лакировки, а обшивка из красной парчи на кресле матери сильно износилась и утратила блеск. На рукаве материнского темно-коричневого платья я разглядел две заплаты.

Она не спросила ни о том, что сказала мне королева, ни о цели ее визита. Я мог бы ответить ей, что Елизавета, успевшая зарекомендовать себя притязательной и дорогой гостьей богатейших домов, вряд ли заглянула бы хоть ненадолго в наше скромное жилище. Просто потому, что помнила о нашем положении и решила пощадить нашу бедность. Я в этом не сомневался.

Естественно, я чувствовал стыд за свою несостоятельность. Мне следовало подумать о матери, ведь, кроме меня, у нее не было никого. Отец сделал все возможное, чтобы я получил лучшее образование. Я мог бы стать епископом или даже законником вместо того, чтобы… стать тем, кем стал.

Уныло поблескивала вода в реке, полной трупов людей и животных, что прибивало ко дну течением вместе с городскими отбросами. Невеселое солнце казалось осколком бледного мрамора.

Некоторые за моей спиной называли меня колдуном, другие не стеснялись произносить мне это прямо в глаза.