Текст книги "Кости Авалона"

Автор книги: Фил Рикман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 29 страниц)

Глава 40
ДРУГОЙ КАНОН

Хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Роберт Дадли был не такой, как Кэрью. За маской высокомерия моего друга скрывались образованность и пытливый ум. Просто он был еще молод, импульсивен, с замашками солдафона, и потому здравый смысл и благоразумие порой отступали на второй план. И тогда его рука хваталась за эфес шпаги и атмосфера вокруг него опасно накалялась.

– Эти ножи…

Стоя в дверях хирургической доктора Борроу, Дадли был подобен холодной метели. Зимняя стужа трещала в его сдавленном голосе.

– Пожалуйста, придите позже. – Застегнув свою кожаную сумку, доктор закинул ее на плечо. – Меня сейчас ждут больные.

– Позже вы будете гореть в аду, доктор Борроу. Куда отправляются все лгуны.

Пространство между ними заполнилось тишиной, гнетущей, словно затишье перед отсечением головы.

– Кто вы такой? – ответил Мэтью Борроу.

– Вам известно, кто я.

– Мне известно только то, что вы заявляете о себе. – Голос старика прозвучал лишь на чуточку выше тона полного безразличия. – Однако опыт подсказывает мне, что простой служащий из комиссии древностей вряд ли смог бы содержать конюха. Сдается, вы одеты намного скромнее, чем подобает человеку вашего истинного положения, и если говорить о лжецах…

Ничто не дрогнуло в его небесно-серых глазах. Он прочел настроение Дадли, однако не испугался. Быть может, даже принял его поведение за признак слабости. И, каким-то образом, дал мне надежду, ибо меньше всего на свете хотел я услышать, что он солгал про окровавленные ножи. Я надеялся, что кровавые следы на ножах имели какое-нибудь объяснение, которого никто из нас не предусмотрел. Объяснение, не связанное с Элеонорой Борроу.

Доктор снял с плеча сумку, и Дадли, потеряв терпение, ворвался в хирургическую и захлопнул за собой дверь.

– Доктор Борроу, завтра воскресенье. В понедельник ваша дочь предстанет перед судом по обвинению в колдовстве и убийстве моего слуги. Это она убила его?

– Я ее отец.

Борроу раскрыл руки – на одной два кольца темного металла, которыми пользуются для снятия судорог.

– Вы будете защищать ее перед судом? – спросил Дадли.

– Если позволят, я представлю доказательства ее доброго нрава и буду просить суд снять с нее все обвинения.

– И расскажете судье и присяжным правду об окровавленных хирургических инструментах?

Молчание.

– Так в чем же состоит правда, доктор Борроу?

Ответа вновь не последовало.

– Ради Бога, доктор Борроу, расскажите нам правду, – вмешался я. – Мы на вашей стороне. На стороне вашей дочери.

Взгляд, которым Дадли одарил меня, означал, что я поспешил с заверениями, но мне было трудно сдержать свои чувства.

– Клянусь вам, – сказал я, не сумев подавить волнение души, – что дойду до самого верха, лишь бы ее освободили.

Борроу приподнял бровь, и я глубоко вдохнул, пытаясь овладеть собой и не дать щекам раскраснеться.

– Послушайте, – сказал я. – Если посмотреть на факты беспристрастно, то кажется совершенно невероятным, чтобы женщина убила и расчленила мужчину такого роста. Причины преступления также неочевидны. Однако тот факт, что вы не делали кесарева сечения – и вообще не принимали никаких родов, – свидетельствует о том, что ваше объяснение кровавых следов на ножах…

– …свидетельствует о том, что я солгал. – Борроу опустил руки. – Да. Если бы я узнал об этом чуть раньше, придумал бы объяснение получше.

О мой Бог.

Кое-что, вероятно, являлось правдой.

То, что доктор поздно вернулся домой, сильно устал и бросил свою сумку под лестницей, где так же обычно оставляла свои инструменты и его дочь.

В ту ночь инструментами доктора, похоже, никто не пользовался. Борроу открыл дверь, чтобы показать нам место, где они хранились. Тесное помещение с узкой деревянной приставной лестницей.

– У вас не было причин доставать их оттуда, – сказал я, – до тех пор, пока на другой день…

– С какой целью? Они были чистыми. Накануне ко мне не приходил никто, кому бы потребовалась операция.

– Стало быть, кровавые следы на ножах?..

– Человек Файка вытащил сумку и передал ему, и он спросил: «Что это такое? Чья это кровь?» Он вынул нож, и я увидел, что на нем кровь, и ответил… первое, что пришло в голову. Только Файк меня все равно не слушал. Как я уже вам говорил, он нашел, что искал. И был удовлетворен.

– Как вы догадались, что окровавленные инструменты принадлежат Нел?

– Мои все еще лежат здесь. Чистые.

– Вы видели там инструменты дочери перед тем, как Файк нашел их?

– Нет. Их быстро передали из рук в руки и вынесли за дверь.

– Тогда как же вы поняли, что эти ножи – ее? А не чьи-то еще, которые мог принести Файк и… и подложить вам?

Слова не успели слететь с языка, а я уже понимал, что пытаюсь зацепиться за воздух.

– В таком случае… где же тогда инструменты Элеоноры? – ответил Борроу. – Доктор Джон, я благодарен вам за то, что вы пытаетесь нам помочь, но боюсь, ваш друг прав. Я солгал… и не очень удачно.

– Она убила моего слугу? – вмешался Дадли.

Борроу тотчас посмотрел ему прямо в глаза.

– Конечно же, нет. Как могла женщина…

– Тогда кто?

– Не знаю.

– Она не могла одолжить свои инструменты кому-то, кто вернул их в таком состоянии?

– Я не знаю.

– Кому она могла быодолжить инструменты, доктор Борроу?

– Мастер Робертс, если бы я это знал, то назвал бы их имена без колебаний. Должно быть, кому-то, кому она доверяла. Может, именно поэтому она не говорит мне… Не говорит никому.

– Она выгораживает кого-то?

Борроу только пожал плечами. Во мне теплилась последняя надежда на невиновность Нел, хотя веры оставалось все меньше. Ведь получалось, что она должна была передать инструменты и потом принести их домой, не смыв с них кровь?

– Того, кто, совершив преступление, не помыл инструменты, чтобы избавиться от улик, – продолжал Дадли. – Не отнес их на реку… или к одному из местных источников.

К Кровавому источнику, горько подумал я. Борроу взглянул на Дадли, закачал головой, и я понял, что перед стариком стояла трудная дилемма. Лучше промолчать, чем раскрыть самую страшную ложь.

– Кого она хотела бы защитить? – спрашивал Дадли. – Ради кого она готова пойти на смерть? У нее есть любовник? – Он даже не взглянул на меня.

– Отец, – ответил Борроу, – всегда узнает об этом последним. Особенно если у него редко бывает время на разговоры с дочерью.

Дадли бросил на меня взгляд. Его глаза говорили, что мы выяснили все, что могли, и нам пора уходить, но теперь я не мог уйти.

– Вы рассказали нам все? – продолжил я. – Все, что могло бы помочь?

– Доктор Джон… – Я заметил в нем первые признаки раздражения. – Откуда мне знать, чтомогло бы помочь?

Я мысленно вернулся к событиям грозовой ночи, случившимся в моей спальне.

– Хорошо… подумайте вот над чем. По убеждению Нел, казнь ее матери устроили потому, что она хранила некое доказательство… возможно, свидетельство причастности сэра Эдмунда Файка к предательству аббата Уайтинга.

– Похоже, доктор Джон, вы очень хорошо познакомились с моей дочерью. Да еще за такое короткое время.

– Вы верите в это?

Борроу ответил не сразу.

– Нет… не верю. Смерть Уайтинга и самый способ его казни, должно быть, на совести Томаса Кромвеля. Приказ отдал он. Файк тут ни при чем. И я сомневаюсь, что у Кейт могли оказаться так называемые доказательства. В бумагах, которые остались после нее, нет ничего… стоящего. Да и сама она, разумеется, никогда ничего не говорила мне об этом…

– Но, как вы сами сказали, у вас много работы. И совсем мало времени на раз…

– Вы поняли слишком буквально, – спокойно ответил он. – Дочь сказала бы мне. Возможно, я и не разделял религиозные убеждения Уайтинга, но ценил аббатство, как средоточие знаний.

– Ваша жена и аббатство…

– Она была в долгу перед монахами, доктор Джон, все очень просто. Кейт не получила образования в детстве. Монахи научили ее грамоте.

– Когда это произошло?

– Когда она была молода. Кейт хотела уплатить им свой долг, выращивая травы для монастыря. Уайтинг интересовался целительством, у Кейт был редкостный дар выращивать все, что растет. Я имею в виду растения и плоды, которые никто никогда не сажал здесь до нее. Семена привозили в аббатство, часто из-за границы, и жена сажала их и потом ухаживала за всходами. Она будто чувствовала, какие условия лучше подходят растениям.

– Значит, земля… участок под травы.

– Его дал ей аббат. Уайтинг восхищался ее способностями. Считал их… – Борроу скривил губы. – …божьимдаром.

– Вы говорите, от нее остались бумаги? – напомнил Дадли.

– Они исчезли.

– Что в них было написано?

– Если бы она хотела показать их мне, то так бы и сделала.

– Вам не было любопытно?

– Есть некоторые вещи, – ответил Борроу, – которые меня совершенно не интересуют. Поскольку, по моему мнению, подобный вздор – всего только глупый миф, придуманный для того, чтобы удержать простой народ в подчинении. У нас была точка соприкосновения. То, о чем мы с Кейт могли говорить ночи и дни напролет, – лечебные свойства растений, пропорции, в которых… – Борроу резко взмахнул рукой. – Черт! Идеи о том, что каждое растение наделено неким божеством целебными свойствами, в согласии с каким-то божественным планом единой соборной вселенной…

Дадли подмигнул мне. Я понял, что хотел сказать Монгер, называя науку доктора Борроу другим каноном в сравнении с моей.

– Ваш голос одинок в этом городе, – сказал я.

– Поэтому я предпочитаю молчать. Я не ищу проповедей, доктор Джон. Мне слишком поздно обращаться в религию.

– Однако вам должно быть известно, что местные предания воздействуют на людей. И если вы чувствовали, что ваша жена приобщена к тайному знанию…

Подобно канату, крепящему лодку к причалу во время шторма, сдержанность доктора, в конце концов, лопнула, и он потерял самообладание.

– Знание? Вы называете это суеверие знанием?Веру в то, что здесь якобы хранится великая тайна, оберегаемая монахами… и что, несмотря на крушение аббатства, тайна осталась?.. Будто удача отвернулась от Кромвеля и короля Генриха потому, что они так и не раскрыли этот секрет? Вы действительно полагаете, что вся эта чепуха – не простой бальзам утешения для бедняков? Подобный вздор такая же глупость, как и нелепая обида на Веллс за то, что там есть собор и благополучие, которое он приносит, а в Гластонбери остались только руины.

Настала моя очередь сделать глубокий вдох и успокоиться. Так или иначе, я должен был выяснить все до конца.

– Что вам известно об этой якобы тайне?

Доктор медленно втянул воздух, потом выдохнул.

– Доктор Джон, как бы мне получше выразить свое презрение к теме нашей беседы… Могу сказать только одно: если бы Кейт не втянули во всю эту чепуху, сейчас она была бы жива.

– Кто втянул ее?

– Аббат… все эти люди. Они завели ее на просторы безумства и бросили там.

– Какие люди?

– Каждый из них. Все те, что топтали эти холмы, облачившись в сутану. Кейт была знатоком трав и не знала себе равных, но она позволила вести себя вслепую по пути глупости. А потом умерли люди.

– Порошок видений? Вы это имели?…

– Думаете, никто не поощрял ее риск? Да любой чертов полоумный монах мечтает о видениях… чем бы они ни были вызваны: хоть кровавым бичеванием плоти, хоть постом до полуголодного обморока. Все годы, что она потратила на угождение их бесплодным стремлениям… мне это отвратительно.

Доктор приподнялся, опираясь обеими руками о стол и тяжело дыша. Дадли молчал, уйдя в себя.

– После казни, – продолжал Борроу, – Файк заявился ко мне со своими людьми – я знал, что это случится, – вывернул наизнанку весь дом и забрал все снадобья Кейт.

– Он искал порошок? – спросил я.

– Чтобы уничтожить все составные части микстуры, вызывающей жжение, – так он мне объяснил.

– И чего же, по-вашему, он больше всего боялся: жжения или видений?

– Он не называл их видениями. Усматривал в них прямой путь для людей в объятия бесов. Так что он забрал все, что только сумел найти в ее мастерской: пузырьки, разновесы, снадобья, бумаги… с тех пор как Кейт научилась писать, она находила особое удовольствие предавать все свои мысли бумаге. Надеюсь, Файк и его школяры потратили немало бесплодных недель, пытаясь найти в них… тайны.

– Тайны… – Я сурово взглянул на доктора Борроу. – Те тайны, в которые ее посвятили монахи?

– Ради этого вы и пришли, не так ли? – ответил он. – Древности. Королева или кто-то из ее приближенных прослышали о тайнах и решили, что непременно должны обладать ими.

Я промолчал.

– По моему убеждению, если хотите знать, у монахов Гластонбери не было иных тайн, кроме секрета обогащения.

Я не был расположен к спору на эту тему.

– Значит, Файк все забрал?..

– Все, что сумел найти. Некоторые бумаги я заблаговременно вынес из дома. Мне они безразличны, но эти бумаги были дороги сердцу Кейт и ее разуму. Идеи, которые, по моему мнению, погубили ее. Я больше не желаю их видеть, но не намерен передавать их Файку.

– И что это за идеи?

– Идеи, которые мне никогда не понять, да я и не желаю. Слишком многим они стоили жизни.

Я перевел взгляд на полку с аптечными сосудами. Солнце ушло, и склянки больше не сверкали в его лучах. В моих мыслях снова звучал голос Нел.

Все сокровища давно исчезли.

Но сокровища не исчезают бесследно, точно утренняя роса, испаренная солнцем. Они просто сменили хозяев.

– Что бы ни было в тех бумагах… вы не думали передать их Нел?

– Зачем? – Он посмотрел на меня так, будто я сумасшедший. – Вложить в руки дочери ключ к падению?

– Кто-то сделал это.

– Порошок? – спросил он. – Мы говорим о порошке?

– Она знает, как его приготовить. Полагаю, не многим людям известен его состав. Случаи горячки святого Антония, видимо, произошли при неосторожном употреблении грибка. Тот, кому могло быть известно, в каких пропорциях и с какими ингредиентами следует готовить смесь, чтобы достичь видений без вреда здоровью, обладал бы ценнейшим знанием, вы согласны?

– Она научилась этому сама, – ответил доктор Борроу. – Но это опасное знание.

– В таком случае возможно ли, что это один из секретов? Нечто, известное здесь много веков назад? Но изготовление… практические детали… были забыты? Не помогла ли ваша жена монахам заново открыть то, что было утрачено?

– Доказав тем самым, что легендарная магия этих мест не более чем форма отравления, интоксикация? Заманчивая идея, доктор Джон.

Это совсем не то, что я подразумевал. Меньше всего я хотел бы увидеть дух этой земли настолько приниженным. Однако я не стал вступать в спор. Боялся, что потеряю доверие доктора. Боялся, что он примет нас за ничтожных искателей сокровищ.

– Значит, формула порошка не интересовала его?

Нет ответа.

– Доктор Борроу, – сказал я, – мне нужно нечто… что-нибудь, что помогло бы мне повлиять на Файка.

– Файк честолюбив. Стоит понять это, чтобы оценить его по достоинству.

Я ничего не сказал.

– Я пытался возненавидеть его, – продолжал Борроу, – но, боюсь, у меня нет права на это. Файк не слепой. Он видит то же безумие, что и я. Разница между нами в том, что я усматриваю в любой религии скрытое стремление разрушить всякую надежду человечества на прогресс… тогда как, по убеждению Файка, если бы все люди земли держались единственной веры и всякое знание принадлежало бы только представителям его класса…

– Его класса?

– То есть не…

– Не червям?

– Файк – по-своему разумный человек. В прошлом он был казначеем аббатства и, возможно, занял бы место аббата, не начнись Реформация.

– Я об этом не знал.

– Он добивался этого места. Как я и сказал, Файк всегда был полон честолюбивых стремлений.

Я попробовал снова.

– Так если не ради порошка видений, то?..

– Ничего особенного мне неизвестно, – ответил Борроу. – Кейт подружилась с Джоном Леландом. Должно быть, вы его…

– Конечно, я знаю, кто это.

– Перед смертью Леланд завещал ей некоторые бумаги. Конечно, безумец оставил после себя беспорядок, и прошло несколько лет, прежде чем кто-то додумался прислать их Кейт.

– И что… что это за бумаги?

– Чушь. Ничего стоящего. Оккультизм. Леланд превратился в раба всей этой бессмыслицы. Астрология, алхимия… Боюсь, Кейт придавала этим бумагам слишком большое значение… Просиживала над ними часами последние несколько недель жизни.

Я почувствовал покалывание внутри.

– Вам известно, о чем эти рукописи?

– Боюсь, у меня имеются более важные интересы…

– Могу ли я увидеть бумаги?

– Вряд ли.

Борроу холодно рассмеялся. Дадли подался вперед.

– Доктор Борроу… эти бумаги… возможно, и есть те сокровища?

– Барахло.

– Но, если этим… сокровищем… не владеет ни Файк, ни ваша дочь, кто же тогда?

Борроу печально покачал головой, снова присел и сомкнул длинные руки, словно изображая молитву.

– Кейт, – сказал он. – Бумаги все еще у нее.

Глава 41
КТО ЗАБОТИТСЯ О БЕССМЕРТИИ ДУШИ…

В ту ночь я проснулся уже в третий раз – лежал и пялился в потолок, пока его дубовые балки не проявились отчетливо в свете луны, похожие на прутья темницы.

Темницы этого мира.

Я лежал в раздумьях, пока тяжесть долгих минут до того не сдавила мне грудь, что я, в приступе удушья, едва сдержав крик, выскочил из постели на безжалостный холод.

Сон пропал окончательно. Я стоял у окна и смотрел на пустынную улицу и серые тени аббатства, едва различимые в свете туманной луны. Потом встал на колени в молитве и надежде на то, что Господь откроет мне свои замыслы, хотя бы на этот раз. Или же сама ночь разбудила меня, призывая проникнуть в еще более мрачные глубины тьмы?

Мысль об этом наполнила меня страхом, побороть который могли лишь мысли о Нел Борроу, лежащей без сна в зловонном, сыром подземелье, разделив его с холодом, смятением и крушением надежд.

Однажды я тоже побывал там, и мысль о подземелье была мне невыносима. Я знал, что должен предпринять что-нибудь. Склонив голову над сомкнутыми в молитве ладонями, я тихо заплакал, и слезы полились из глаз, словно кровь.

Кровь.

Что это здесь? Чья это кровь? – ликовал Файк, держа перед доктором Борроу его сумку с железными уликами.

Пятна крови. Поросячьей или куриной. Боже праведный.

Я медленно поднялся с колен, затем лихорадочно натянул на себя старое бурое домашнее платье. И тотчас бросился в спальню Дадли, даже не подумав о том, что он может снова встретить меня острием своего клинка.

Правда, этого не случилось. На этот раз Дадли спал.

– Робби…

Хотя и не очень крепко.

– Наконец-то. – Дадли лежал неподвижно. – Джон Ди. Где тебя так долго носило?

– Слушай, – сказал я. – Хирургические ножи. Они не приносили ножей с собой.

– Ножи?

– Файк. Он не приносил их. Эти ножи – ножи Нел, а кровь… кровь могла принадлежать даже Мартину Литгоу, но ее…

– Какой в этом смысл?

– Они не приносили ножей… принесли кровь. Они принесли кровь, чтобы пролить ее на что-нибудь… на что угодно… во время обыска. На одежду – кто знает? Пузырек крови. И находка ножей, должно быть, стала подарком судьбы.

– Джон…

– Вот что он делает. Подставляет людей – аббата с кубком, Кейт Борроу с подложными уликами и могильной землей… Файк подтасовывает улики.

– Когда такая мысль пришла тебе в голову?

– Только сейчас. Не мог уснуть.

– И поэтому решил разделить бремя бессонницы со мной? Как милосердно.

– На случай, если забуду.

– Да ну тебя, – рассердился Дадли. – Сам знаешь, что тебе этого не доказать, и мы оба понимаем, почему ты здесь.

Он поднялся с постели, сбросил с себя одеяло, и в свете луны я разглядел, что он уже был одет в уличное платье.

– Одевайся, полоумный, – велел Дадли. – Если другого выхода нет, лучше сделать это еще до рассвета.

«Я не прошу тебя выходить с лопатой и потайным фонарем», – говорил мне Сесил перед нашим отъездом в Гластонбери.

Нам потребовалось некоторое время, чтобы найти лопату. Лучшие инструменты Ковдрей, должно быть, держал под замком. Единственная лопата, которую нам удалось отыскать, была старой и ржавой, с трещиной на черенке.

– Мог бы хотя бы все подготовить, – ворчал Дадли.

– Я не знал.

– Все ты знал. Мы оба знали. Просто никто из нас не отважился завести об этом разговор.

И мы продолжили разговор не раньше, чем городская окраина и сладковатый дым яблоневых поленьев остались позади нас. Перед тем как мы тронулись в путь, я нашел масляный фонарь и зажег его от огня в камине пивного зала. Я держал фонарь притушенным, пока мы не покинули город, продвигаясь в свете бледной луны, затянутой влажной дымкой.

Лестницу через стену мы нашли без труда. Дадли поставил ногу на ступень, но тут же опустил ее снова на землю. Тихо рассмеялся.

– Ты знаешь, который час?

– До рассвета еще далеко, это самое главное, но если хочешь точнее… – Я поднял взгляд на луну. Редкие звезды были видны сквозь туман, но я разглядел Юпитер на юге. – По моим расчетам, сейчас около полуночи.

В Лондоне в это время ходил бы дозорный с колотушкой и псом.

Двенадцать часов пополуночи, проверьте замки и засовы.

Следите за огнем в очаге и свечами,

И пусть Господь дарует вам спокойную ночь.

Спокойная ночь. Домашний уют. В Гластонбери сейчас на улице были только совы да мы, и я нигде не находил никакого уюта. Я был городским человеком, особенно с наступлением ночи, когда даже в Мортлейке…

Говорят, если человек заботится о бессмертии своей души, то не станет ходить мимо вашего дома после заката и на Мортлейкское кладбище. Опасаются, как бы не раскрылись могилы.

Боже мой, если б только Джек Симм видел меня сейчас, готового добровольно покрыть себя позорным пятном некромантии…

– Мы накануне воскресенья – вот что я хочу сказать, – объяснил Дадли. – Мы затеяли это дело в шабаш.

– Да.

– Я бы помолился о божьем благословении, но боюсь, что это уже само по себе богохульство.

Деревянный крест оказался не совсем там, где я приметил его днем, однако ночью глазам доверять нельзя. Я смотрел на него и думал о том, как часто Нел опускалась перед ним на колени, и представил тот ужас и гнев, который она испытала бы, узнай о наших намерениях. Благородный дворянин и презренный колдун. Да простит меня Господь.

Зная, что мне начинать первым, я поставил фонарь на траву и потянулся к кресту. Вкопанный неглубоко, он сразу поддался и с тихим чваканьем легко вышел из грунта.

– Там, что, вода? – спросил Дадли.

– Вода здесь повсюду.

Я положил крест возле могилы. Огляделся. Лес вокруг садового участка стоял, словно войско, затаившееся в тени перед началом боя. Слышались шорохи: видимо, вышли на охоту ночные звери. Или неуспокоенные души людей, чьи кости недавно рассеяли по этой земле, словно конский помет?.. Я поднял лопату и опустил взгляд на траву, залитую огнем фонаря.

– А если Борроу солгал? – сказал я. – Он уже лгал нам раньше.

– О да. Врать он умеет, – ответил Дадли. – Одно из требований его ремесла. Конечно же, вам будет лучше…Главный вопрос в другом: что он за человек, если хоронит личные бумаги жены, даже не выяснив, что написано в этих бумагах?

– Человек, который знает их содержание. Или полагает, что знает. Озлобленный безбожник. Человек, одновременно разбитый горем утраты и исполненный холодного гнева. Человек, который считает покойную жену виновницей своего несчастья.

– И что же можем найти мыв этих бумагах?

– Возможно, мы не найдем в них ничего важного, – ответил я. – Или узнаем, наконец, истинную причину, по которой Файк преследовал Кейт Борроу и охотится за ее дочерью.

С соседних полей донесся прерывистый кашель старой овцы. То ли знак одобрения, то ли недоброе предзнаменование.

– Копай, – сказал Дадли.

И я воткнул лопату в могилу Кейт.