Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Иметь дело в сражении с раненными и испуганными животными было нелегко, и скот обычно забивали перед боем. На «Нептуне» держали козу ради свежего молока, а также 8 октября получили одиннадцать волов, из которых несколько голов были еще живы перед сражением. Некоторые британские капитаны оставляли жизнь своим животным. Коллингвуд сохранил своих свиней, а Генри Бейнтан на «Левиафане» – козу.

К вечеру усилился ветер, и гонку возглавлял «Белайл», делая 4 узла. «Орион» держался немного сзади. В каюте Эдварда Кодрингтона были сняты переборки, и он писал своей жене, отделенный шлюпочным парусом от квартердека: "Как билось бы в тревоге за меня твое сердце, дорогая Джейн, если бы ты знала, что именно сейчас, используя все возможные паруса, мы направляемся на врага…". Он написал ей, что отходит ко сну, "полный надежды, что исполнится заявление лорда Нельсона, а именно, что нас ждет удачное сражение, и мы вернемся домой вовремя, чтобы съесть рождественский обед". На «Беллерофоне» Уильям Камби был более пессимистичен, его радость от ожидания битвы и окончания долгой блокады "значительно умеряется опасением, что это только ложный маневр с их (неприятеля) стороны". Как и многие другие, он опасался, что "не имея намерения дать нам сражение, они вернутся в гавань Кадиса, как только обнаружат, что мы преследуем их".

Этой ведущей группе было передано указание – усилить наблюдение в течение ночи, в то время как флот продолжал продвижение в направлении Гибралтарского пролива. Кук сказал Камби, что "он не будет чувствовать себя спокойно, если он сам или я не будем постоянно наверху до того, как схватимся с врагом или прекратим преследование". Камби вызвался нести две вахты, добавив: "надеюсь, что события следующего дня сделают излишней необходимость усиленной вахты последующей ночью". Он нес вахту до полуночи, Кук до четырех утра, затем  Камби снова принял вахту. Но с рассветом никаких признаков вражеского флота обнаружено не было.

Адмирал Шарль Магон провел весь этот день в крейсерстве неподалеку от входа в Кадисскую бухту. Когда после полудня легкий морской бриз усилился, он сформировал боевой строй из своих кораблей и послал «Гермиону» и «Рейн» в сторону Блеквуда. Блеквуд держался на расстоянии двух миль, маневрируя соответственно действиям французов. Магон распорядился приготовить корабли к бою, и они проделали такую же трудоемкую работу, как и британцы. К вечеру ветер снова стих, и некоторые из кораблей Магона встали на якорь неподалеку от входа в бухту. Ночь освещалась ракетами, выстреливаемыми британскими фрегатами в западном направлении; в остальном же она прошла без происшествий.

С утра в Кадисской бухте задул легкий береговой бриз от юго-востока, а в открытом море поднялся более свежий юго-западный ветер. Магон немедленно начал преследование Блеквуда, в то время как остальная часть Объединенного флота выходила из бухты. «Герой» подобрался достаточно близко и дал залп по «Сириусу», который занимался досмотром американского купца. Фрегаты уходили на юго-запад и наткнулись на «Агамемнон», который оказался на пути Объединенного флота. Блеквуду показалось, что он не обращал внимания на опасность, во всяком случае, не собирался расставаться с бригом, который взял предыдущим днем в качестве приза. Примерно к десяти часам утра все корабли Объединенного флота покинули бухту, приготовляясь к сражению, и только «Райо» тянулся позади всех.

Прогуливаясь в окрестностях Чикланы, Антонио Галиано встретил местного крестьянина. Тот осведомился, не поднимался ли сеньор в убежище Святой Анны – местный наблюдательный пункт, откуда можно было увидеть, куда направлялся Объединенный флот. Галиано был удивлен, услышав от крестьянина, что тот своими глазами видел, как флот покидает Кадис. Антонио поспешил домой передать эти новости своей матери.

Ближе к полудню полил сильный дождь, впервые за последние месяцы. Ветер крепчал. Когда корабли вышли в открытое море, он усилился еще больше и зашел на юг, от чего корабли нарушали строй. Вильнёв подал сигнал взять марселя на два рифа, уменьшая парусность в преддверии плохой погоды.

Вокруг входа в Гибралтарский пролив море было пустынным, и надежды британцев казались разрушенными. Огорченный Кодрингтон продолжал свой журнал, предназначенный для жены: "Все наши блестящие надежды исчезли; и вот, вместо того, чтобы под всеми возможными парусами, при легком бризе и прекрасной погоде, нестись навстречу врагу, мы держимся под глухо зарифленными марселями, при сильном ветре с плотным дождем, а трусливые французы, очевидно, возвращаются в Кадис»". Они сделали поворот и медленно шли на север, в большинстве считая, как Кодрингтон, что противник повернул назад в порт. Штурман «Принца» Ричард Андерсон высказался от имени менее воинственно настроенных: "Вся эта суматоха при том, что враг, которого мы преследовали всю ночь (а наша старушка вела себя неплохо), вернулся в порт – я устал, сегодня плохая погода, у них на 10 линейных кораблей больше, так что я нисколько не опечален, что они ускользнули".

Только к вечеру на большинстве британских кораблей поняли, что противник еще в море. Нельсон был информирован лучше: Джордж Хоуп («Дефенс») сделал утром доклад, а сам получил инструкции для Блеквуда. Они гласили: сигнальная цепь должна поддерживаться весь день. С наступлением темноты Блеквуду надлежало, "если противник продолжает следовать курсом на юг, каждый час зажигать вместе, для большей яркости, два фальшфейера. Если противник повернет на запад – три выстрела в быстрой последовательности, каждый час".

Погода оставалась пасмурной со шквальным дождем и низкой видимостью. Ветер был настолько сильным, что, несмотря на взятые рифы, порвал два марселя на «Принце Астурийском». «Агамемнон» получил более серьезные повреждения, потеряв грот-стеньгу во время шквала. После полудня ветер несколько стих, и Объединенный флот с парусами, взятыми на один риф, сменил галс, направляясь на северо-запад с целью обогнуть мыс Трафальгар на достаточном расстоянии. Они начали формировать пять колонн по числу дивизий, причем Обсервационная эскадра располагалась западнее всех остальных. Днем они обогнули мыс и снова направились на юго-запад. «Ашилль», «Альхесирас» и «Сан-Хуан-Непомусено» вместе с фрегатами вырвались вперед, преследуя британских разведчиков. В семнадцать тридцать «Принц Астурийский» скомандовал им вернуться в строй до наступления ночи и повторил сигнал приготовить корабли к  сражению.

Запись в журнале «Принца Астурийского» гласила: "Наступила ночь, небо облачно, горизонт в дымке, короткие волны от норд-веста". Ветер снова стих до умеренного бриза. В семь вечера "французское судно подошло на голосовую связь и доложило, что «Ашилль» насчитал 18 вражеских кораблей". В полной темноте они наблюдали фейерверк из запускаемых ракет и горящих фальшфейеров. Находившиеся на палубе могли видеть и слышать, как британцы подавали сигналы орудийными выстрелами. Эсканьо определил, что, "судя по интервалу между вспышкой и звуком, они должны быть на расстоянии около двух миль от нас" и, используя фонарь ночной связи, посоветовал Вильнёву построиться в ордер баталии. Вильнёв согласился. Он послал бриг с этим приказанием к судам, свалившимся слишком далеко под ветер. Объявили боевую тревогу и все заняли свои места согласно расписаниям.

«Принц Астурийский» показал сигнал строиться в ордер баталии впереди него, а Гравина повесил фонарь на марсе бизань-мачты, показывая, что его флагманский корабль будет вести строй. Затем они легли на курс зюйд-ост-тен-зюйд[38]38
  Курс юго-восток один румб к югу = 146,25°.


[Закрыть], отдавая распоряжения близким кораблям, чтобы те транслировали другим кораблям приказ строиться в кильватерную колонну за флагманами. «Так как ночь была очень темной, выполнение этих маневров сопровождалось значительным беспорядком», – отмечал суб-лейтенант Дезире Кламар с «Ашилля». Суда, как могли, выстраивались в подобия изломанных линий.

В течение всего воскресенья не удавалось увидеть противника даже с топа мачты «Беллерофона», заставляя Кука, Камби и весь их экипаж терзаться сомнениями по поводу того, что делает Объединенный флот. Первые позитивные и ободряющие новости появились, когда группа энтузиастов с подзорными трубами, собравшаяся вокруг старшины сигнальщиков Кристофера Бити, сумела прочесть флажной сигнал от Нельсона Блеквуду: «Я полагаюсь на ваше наблюдение за противником в течение ночи». Все разразились одобрительными возгласами. Объединенный флот все еще находился в море и не был потерян, и их надежды вспыхнули вновь. Кук нес вахту до полуночи, когда Камби сменил его, и вновь заступил на вахту в четыре утра. Всю ночь они не видели ничего, кроме ракет и фальшфейеров, которые уверяли адмирала, что противник находится на виду у фрегатов. Камби отправился спать.

Нельсон наблюдал, как фальшфейеры ежечасно подтверждали неизменность курса. Противник медленно, но твердо продвигался в южном направлении. Сам он, однако, повернул на юго-запад, мористее, с таким расчетом, чтобы к утру «иметь барометр», т. е. занять наветренное положение. И только в четыре утра он повернул назад, на северо-восток, на курс сближения с Объединенным флотом.

На «Нептуне» старые морские волки нюхали ветер и с беспокойством вглядывались в облака всякий раз, когда фальшфейеры освещали их. Небо очищалось, и дул прекрасный умеренный ветер. Все выглядело так, вспоминал Джеймс Мартин, как будто воины Великобритании наконец-то будут иметь ту возможность, которую они так долго ждали: "Надвигался момент, который должен был Решить, что – Хвастливый Ероизм Французов и Испанцев или Подлинная Доблесть свободно Рожденного Британца – будет Править Миром".

ЧАСТЬ II
СРАЖЕНИЕ

Глава 9
Лес мачт

Первой жертвой начинающейся схватки в понедельник 21 октября 1805 года стал молоденький ландсмен из Бридгвотера Аарон Крокан. В 05.30, перед рассветом, он на сильной зыби упал за борт «Конкерора» и сразу исчез. Прежде чем успели спустить шлюпку для оказания помощи, доклад с марса обратил внимание вахтенного офицера на долгожданную картину: мачты Объединенного флота, едва заметные на фоне восточной части горизонта, на расстоянии примерно одиннадцати миль.

Уильям «Настифейс»[39]39
  Nastyface – Образина.


[Закрыть] Робинсон с «Ревенджа» вспоминал, что «марсовый впередсмотрящий выкрикнул – парус справа по носу, и две-три минуты позже – много парусов». Новость быстро распространилась, и, крича и громко топая, подвахтенная смена и другие свободные от службы люди рванулись вверх по трапам. Робинсону Объединенный флот «казался лесом мачт, вырастающим прямо из океана».

На «Беллерофоне» кэптен Джон Кук знал, что первому лейтенанту Уильяму Камби хотелось бы увидеть это зрелище, и он послал штурмана Эдварда Овертона разбудить лейтенанта. Овертон наблюдал за взлетами и падениями надежд Камби все предыдущие дни, поэтому поднимал его ободряющими возгласами: "Камби, мой мальчик, вставай; здесь они, все до одного, тридцать три корабля у нас под ветром, и, сдается мне, не намерены избегать нашей атаки". Камби вскочил со своей койки, натянул одежду и, готовый уже рвануться вверх, задержался, став на колени на несколько мгновений. Он "произнес короткую, но пылкую молитву могучему богу войны, прося славной победы оружию моей страны", и подумал на мгновенье о своей жене Анне, двухлетнем сыне Энтони и шестимесячном ребенке, которого он еще ни разу не видел. Затем он поднялся по трапу на квартердек и принялся рассматривать противника через подзорную трубу. Тот следовал правым галсом курсом на юг и производил построение в ордер баталии, как и предсказывал Овертон. Дождь прекратился, а ветер упал до слабого бриза от норд-веста.

«Виктори» показал серию сигналов в быстрой последовательности, предписывая кораблям действия и направление движения в сторону неприятеля. Британские корабли приступили к построению в две колонны, возглавляемые «Виктори» и «Ройал-Сувереном», следуя курсом ост-норд-ост[40]40
  Восток-северо-восток, или 67,5°.


[Закрыть], который не столько вел на сближение с противником, сколько старался отрезать его от Кадиса. Единственным исключением была «Африка», которая ночью потеряла контакт с флотом и находилась в нескольких милях к северо-востоку.

На «Нептуне» первым обнаружил противника шестнадцатилетний мичман Уильям Бедкок. Он бросился на корму доложить вахтенному офицеру, и вскоре на палубе появился капитан Томас Фримантл, сопровождаемый другими членами экипажа. Один из них, Джеймс Мартин, обрисовал это как, "возможно, Величественнейший Вид Враждебных Флотов, когда-либо созерцавшийся – не менее 60 линейных кораблей вместе с Меньшим Соединением, укомплектованных Цветами Соответствующих Наций".

Через несколько минут после обнаружения британцами Объединенного Флота их собственные корабли появились на виду у противника. Вильнёв вышел на палубу тщательно одетым. Он выглядел весьма элегантно в темно-синем длиннополом мундире со стоячим воротником, зеленоватых вельветовых бриджах с лампасами, черных остроносых башмаках, с длинной золотой цепочкой часов, свисающей из жилетного кармана.

Вильнев распорядился подать сигналы построения в ордер баталии, как было оговорено еще в Кадисе. В течение ночи им уже было передано приказание занять по возможности свои позиции, и теперь многие из его кораблей старались занять свои места в строю. В темноте Луи Энферне («Энтрепид») пытался встать непосредственно за адмиральским «Буцентавром», но другой корабль занял это место, и ему пришлось встать еще на два корабля дальше. Согласно ордеру баталии его место было на четыре корабля впереди, и он добавил парусов в попытке занять надлежащее ему место впереди приткнувшихся в строй кораблей.

Вильнёв также дал команду уменьшить дистанцию между кораблями до одного кабельтова, или двухсот ярдов, что считалось сомкнутым строем. Если бы они смогли удерживать такую дистанцию, то все корабли вытянулись бы в линию длиной примерно три с половиной мили. Но их строй был далек от требуемого. Кроме того, он состоял из нескольких перекрывающихся линий. К этому времени они находились в пятнадцати милях к востоку от низких песчаных утесов мыса Трафальгар. Пятьдесят миль отделяло их от Тарифы – входа в Гибралтарский пролив, но с ветром, убившимся почти до штиля, этот путь занял бы много времени. Британцы находились в одиннадцати милях мористее их. Вильнёв послал фрегат «Гермиона» посчитать вражеские корабли.

В семь тридцать «Гермиона» доложила о наличии тридцати судов, двадцать семь из которых были линейными кораблями. Донесение встревожило – очевидно, Нельсон получил подкрепления, и противник имел на шесть вымпелов больше, чем рассчитывал Вильнёв. Он внимательно наблюдал за британским флотом, стараясь предугадать действия Нельсона. Британские суда повернули в сторону французов нестройной массой, в которой два трехпалубника, возможно, становились ведущими двух групп. Вся эта масса направлялась к арьергарду Объединенного флота, угрожая охватить его и отрезать флот от Кадиса.

Было туманное осеннее утро с неярким солнечным светом, и к восьми часам утра температура составила 65 градусов по Фаренгейту[41]41
  65 градусов по Фаренгейту = 18 градусов по Цельсию.


[Закрыть]. Практически все корабли обоих флотов были уже готовы к бою, оставалось закончить кое-какие приготовления последней минуты. Матросские подвесные койки укладывались на места по боевому расписанию в качестве защиты от стрелкового оружия. Нижние реи застраховывались дополнительными цепными стропами для предотвращения падения громоздкого рангоутного дерева в случае повреждения обычных тросовых креплений. Брезентовые полотнища, отделяющие офицерские каюты, убирались, и все вокруг смачивалось для уменьшения возможности распространения пожаров. Находившийся на «Нептуне» Бедкок вспоминал, что «были поставлены все паруса, и все корабли старались сформировать ордер баталии из двух дивизий, но слабый ветер и значительное расстояние отставших судов до флагманов не способствовали скорейшему выполнению маневра».

В восемь часов британские экипажи отвлеклись от работы. В обычной обстановке тридцати-сорокаминутный перерыв на завтрак был рутинным делом, и Джеймс Мартин вспоминал, что на «Нептуне» капитан Фримантл "позволил нам пачти такой же Отдых, как и всегда". Офицеры собрались в кают-компании. Полу Николасу, второму лейтенанту морской пехоты на «Белайле», едва исполнилось шестнадцать. Это был его первый поход, и он, понятное дело, нервничал. Он был впечатлен той смесью рвения, уверенности и фатального смирения, с которой принималось понимание возможного ранения или смерти: "Хотя было видно, что все радовались перспективе достойного завершения предстоящей схватки, но ужасное предчувствие того, что не все вновь соберутся за этим праздничным столом, было лейтмотивом". Первый лейтенант Эбенезер Джил был так уверен, что не переживет этот день, что сделал завещание для "необходимого распоряжения своим имуществом в случае собственной гибели".

На «Беллерофоне» Уильям Камби завтракал, как обычно, в восемь часов с капитаном и другими офицерами. Затем капитан Кук попросил Камби задержаться и ознакомил его с секретным меморандумом Нельсона. Дождавшись, когда Камби внимательно прочитал его, Кук поинтересовался, "полностью ли поняты инструкции адмирала". Камби ответил, что "они настолько точны и подробны, что невозможно их интерпретировать двояко". Кук объяснил свое желание ознакомить Камби с волей Нельсона тем, что в случае его выхода из строя тому придется взять на себя командование кораблем. Камби "отметил немалую вероятность того, что то же самое ядро может вывести из строя их обоих", и предложил показать меморандум штурману, который останется единственным офицером на квартердеке в случае их гибели и сможет передать инструкции Нельсона тому из лейтенантов, который примет командование. Кук согласился, и Овертон был приглашен для чтения инструкции.

Подобные предосторожности были вполне уместны, учитывая уязвимость людей на открытом квартердеке и принимая во внимание историю «Беллерофона». На всем флоте он славился как наиболее подверженный боевым повреждениям корабль. Спущенный на воду в 1786 году, он принадлежал к меньшим линейным кораблям – семидесятичетырехпушечным двухпалубникам, которые составляли основу боевых порядков всех флотов того времени. Он принял участие в знаменитой победе над французами в 1794 году, прозванной битвой Славного Первого Июня. При Ниле он принял бой с намного превосходящим по мощи трехпалубным французским флагманом «Л'Ориент», потерял 193 человека убитыми и ранеными, полностью лишился рангоута. Тем не менее, он обрубил канат и вышел из боя только после того, как запылал французский флагман. В 1794 году его командиру оторвало ноги, а при Ниле были ранены капитан со штурманом и три лейтенанта убиты. Мысль о том, что теперь они находились в той же самой деревянной постройке, но перед лицом более многочисленного неприятельского флота, была отрезвляющей.

Кук, Овертон и Камби вернулись на квартердек, где Кук приказал Камби объявить боевую тревогу. Камби вызвал боцмана Томаса Робинсона, который со своими помощниками Томасом Платтсем и Уильямом Хайтером бросился к палубным люкам для подачи сигнала. Тем временем Камби подал команду барабанщикам бить ритм «Сердца дуба», полюбившийся морякам со времен Семилетней войны:

 
          Сердце дуба – наши суда, сердце дуба – наши люди;
          Мы всегда готовы – так держать, ребята, так держать!
          Мы будем сражаться и побеждать снова и снова.
 

Когда раздалась барабанная дробь, все 550 мужчин и подростков «Беллерофона» ринулись на свои места согласно боевому расписанию. Для значительного большинства эти места были на пушечных палубах.

Каждой пушечной палубой командовали один или два лейтенанта и пять мичманов. На нижней палубе «Беллерофона» лейтенант Джордж Сондерс командовал носовыми четырнадцатью из двадцати восьми 32-фунтовок. Первыми восемью из пушек Сондерса командовал Уильям Феарвезер, 45-летний мичман, который либо постоянно проваливался на экзаменах, либо выдвинулся из рядовых – татуировка в виде распятия на предплечье и его роль третьего боцманмата предполагали последнее. Он походил из Грейт-Ярмута и имел жену, ждущую его в Портсмуте. Роберт Орчард, тридцатичетырехлетний уроженец Дорсета, был одним из плутонговых Сондерса. Он командовал пятой и шестой парами орудий на нижней палубе. Среди других подчиненных Сондерса были такие превосходные моряки, как Генри Парк из Уитби и Джон Легг из Дорчестера, которые являлись командирами орудий. Также среди них были Джон Синиор, матрос 1 статьи из Бордо, насильно завербованный с английского купца в 1796 году, для которого королевский флот стал родным домом, и Джеймс Филд, 21-летний ландсмен – уроженец Дублина, который, перед тем, как добровольно завербоваться на флот, работал металлистом в течение двух лет. Тут же был и корабельный мясник, 36-летний Уильям Паллет, занимавшийся тем же ремеслом в Хертфоршире до того, как пошел в море в 1791 году.

Каждую пару 32-фунтовок – правого и левого бортов – на нижней палубе обслуживали четырнадцать человек. Если корабль вел огонь с обоих бортов, обслуга делилась пополам. Обычный расчет 18-фунтовки состоял из одиннадцати человек, 12-фунтовки – из восьми. Некоторые моряки из состава орудийных расчетов имели и другие обязанности, для выполнения которых их могли временно отозвать. В орудийном расчете из 14 человек: двое обыкновенно назначались в абордажную команду; двое назначались в помощь для работы с парусами[42]42
  Так называемые сейл-триммеры (sail-trimmers).


[Закрыть], если требовалось произвести маневр; двое направлялись работать с помпой, если вражеский огонь причинял водотечность в трюме; обязанностью еще одного было «следуя к своему месту по боевой тревоге, принести Пожарное Ведро к своему Орудию» и быть готовым «прекратить обслуживание своего Орудия и доставлять Воду в любую часть Корабля, где это будет необходимым».

Из кондуктóрской кают-компании[43]43
  Gunroom (букв. оружейная комната) – помещение кондуктóрской кают-компании, в котором также хранилось ручное холодное и огнестрельное оружие.


[Закрыть] к орудиям выносили сундуки с мушкетами, револьверами, абордажными саблями, ящички с зарядами. Пыжи размещались в сетках, свисающих с бимсов над каждым орудием. Каждому командиру орудия полагались пороховой рожок, запасной кремень для орудийного замка, запальный фитиль на случай отказа кремня, протравники и буравы, а также мешок с запальными трубками и инструментом. Перед началом боя запальный фитиль поджигали и вставляли в специальную бадью, частично заполненную водой таким образом, чтобы горящий конец фитиля находился над водой.

Живая цепь, составленная из мужчин и юнг, доставляла деревянные ящики с пороховыми зарядами из крюйт-камер[44]44
  Крюйт-камеры, или пороховые погреба – помещения, в которых хранились порох, ядра и другие боеприпасы.


[Закрыть] на палубы. Затем «специально назначенные Лица, расписанные для распределения Пороха»,  разносили ящики с зарядами и пороховые рожки и укладывали их напротив задействованных орудий по противоположному стрельбе борту. Если огонь велся одновременно с обоих бортов, то они укладывались по диаметральной плоскости[45]45
  Диаметральная плоскость – в теории корабля вертикальная продольная плоскость, представляющая плоскость симметрии корабля (судна). Диаметральная плоскость проходит через всю длину судна и делит его на две симметричные части.


[Закрыть] судна. Среди этих «назначенных лиц» на «Беллерофоне» был некий Ричард Боветт, 35-летний женатый мужчина с Девона, который был проинструктирован постоянно оберегать ящики с зарядами от возможного попадания на них искр. На этом корабле, возможно, ящики с пороховыми зарядами передавали Боветту юнги, но на «Марсе», несмотря на все написанное о «пороховых обезьянках», капитан Дафф не доверял юнгам доставку пороха к орудиям. Взамен их снабжали мокрыми швабрами, которыми смачивалось все, что просыпалось на палубу.

Констапель «Беллерофона» Джон Стивенсон постоянно перемещался между нижней орудийной палубой, своей кладовой и главной крюйт-камерой, которая располагалась в трюме двумя палубами ниже батареи Сондерса. Пожар в пороховых погребах был предметом постоянного страха моряков. В 1796 году фрегат Исраэля Пеллью, который теперь командовал «Конкерором», взорвался у причала Плимута, унеся 300 жизней. Причиной взрыва послужил порох, рассыпанный вороватым констапелем в виде дорожки, ведущей к крюйт-камере.

Естественно, такая опасность значительно возрастала во время сражения. В пороховых погребах открытый огонь был запрещен. Каждый из погребов имел прилегающее «световое» помещение, где пользовались фонарями, в которых огонь был закрыт стеклянными окошками. Фонари были снабжены подвешенными на петлях экранами со встроенными в них контейнерами, содержавшими воду, в качестве меры предосторожности на случай повреждения стекол. Профос Уильям Доуз, главный корабельный полицейский, охранял это «световое» помещение с помощью корабельного кока Уильяма Джеффериса, старого опытного моряка.

Готовясь к предстоящему бою, Стивенсон и его помощники открывали пороховые погреба и помещения с готовыми зарядами. Они проверяли картузы, заранее приготовленные на случай непредвиденных действий, и приготовляли новые, отмеряя порох с помощью медных совков. Расположенный позади них проход в погреб закрывался брезентовым экраном, обильно смоченным водой. Некоторые капитаны даже заполняли водой обитые свинцом проходы. Один из корабельных капралов, ливерпулец Джон Браун, стоял в проходе, а другой, Джон Бартон из Глазго, охранял сам погреб. Третий капрал охранял небольшое прилегающее помещение, в котором несколько надежных и опытных матросов надзирали за выдачей картузов.

Непосредственно над ними на орлопдеке[46]46
  Орлопдек (orlop deck) – самая нижняя палуба (ниже ватерлинии), под которой находился трюм; на ней располагались различные служебные помещения, а также и жилые некоторых категорий членов экипажа, в частности помещения мичманов.


[Закрыть], расположенном несколько ниже ватерлинии, тиммерман Рассел Март с частью своей команды, включая конопатчика Джона Уделла и своего помощника Джона Брейтуэйта, бывшего йоркширского корабела, направился в кладовую за материалами и инструментами. Они раскладывали аварийные клинья различных размеров для заделки пробоин от действия пушечных ядер вблизи ватерлинии. Свинцовые пластины и просмоленный брезент предназначались для пробоин больших размеров, пакля, которую готовил Удел – для заделки трещин и разошедшихся швов. Во время боя они совершали обходы внутренней части корпуса, а конопатчик производил периодические замеры поступления воды в льяльные колодцы и при необходимости руководил работой насосов.

Корабельный хирург Александр Уайт, его ассистент Уильям Энглхарт и санитары превращали в операционную значительную часть судна ниже ватерлинии. Они готовили пилы и ножи для производства ампутаций, зонды и ланцеты для удаления осколков, экстракторы для извлечения пуль, лигатуры для перевязки артерий, иглы и нитки для зашивания ран, жгуты, щипцы и пинцеты. Из белья приготавливали перевязочный материал, подносили ведра с водой для промывания ран и складывания ампутированных конечностей. Уксус для дезинфекции и очищенный скипидар для прижигания культей также находились под рукой. В оконечностях орлопдека расстилались брезенты для размещения раненых, ожидавших оказания медицинской помощи в порядке поступления. Находившиеся на борту женщины также поступали в распоряжение хирурга.

Выше, на полубаке, находились боцман Томас Робинсон и лейтенант или подштурман, руководящий маневрами на баке. В баковую команду входили боцманматы и наиболее сильные и надежные матросы, так как, в случае необходимости изменения курса в непосредственной близости от неприятеля, успех маневра зависел от их действий. В состав орудийной прислуги первой пары 32-фунтовых карронад входили, среди прочих, 29-летний Питер Мак-Фарлейн, плотный, мускулистый, бодрого вида шотландец, и Петер Янсен, 37-летний швед из Карлскроны, с татуировкой в виде цветочного горшка на правом предплечье. Янсен был беглым белым рабом. В июле того же года экипаж «Беллерофона», пополняя запасы воды в принадлежащем туркам порту Оран, укрыл его после побега. Когда турки потребовали его возвращения, лейтенант Камби успешно выторговал его освобождение, используя свой безупречный французский при переговорах с местным беем.

На квартердеке группа управления состояла из капитана Кука, Уильяма Камби и Эдварда Овертона, с тремя мичманами в качестве адъютантов и клерком Уильямом Хазардом, ведшим записи. Квартирмейстер (старшина-рулевой) с четырьмя матросами управляли штурвалом. Выше них на полуюте располагались несколько морских пехотинцев и сигнальный мичман Джон Франклин 19-ти лет, который позднее станет известным исследователем Арктики. Вместе с ним находился Кристофер Бити, 31-летний старшина сигнальщиков. Примерно сорок матросов и морских пехотинцев составляли орудийную прислугу квартердека. Над ними, на марсе бизань-мачты, с мушкетом в руках, расположился старшина правой квартердечной вахты Чарльз Уайт – бывший рыбак 39-ти лет, чья жена жила в Госпорте. На марсах были размещены самые опытные и проворные матросы. Одним из них был Амброуз Пик с Девона, другим – рыжий житель Глазго по имени Джеймс Небли, оба двадцати с небольшим лет. Они имели мушкеты для стрельбы по противнику, но основная их роль, требующая незаурядной смелости, заключалась в управлении парусами во время боя. Если же требовались значительные изменения, другие марсовые покидали орудийные расчеты и присоединялись к ним.

Когда люди заняли свои места по боевому расписанию, и все доложили по команде, первый лейтенант Уильям Камби обошел судно для того, чтобы доложить капитану о готовности «Беллерофона» к сражению. На нижней палубе Джон Сондерс обратил его внимание на то, что некоторые из матросов написали мелом "крупными буквами на своих пушках слова ʻПобеда или Смертьʼ – вдохновляющий признак той силы духа, с которой они приступали к своей работе".

Вильнёв, Маженди и вся группа управления французского флагманского корабля «Буцентавр» пристально всматривались в британский строй, в то время как сам Вильнёв пытался разработать наилучший способ действий. Ему было известно, что у Нельсона имелись и другие корабли в этом районе. Испанские наблюдательные посты не докладывали об их проходе на соединение с главными силами, поэтому было вполне вероятно, что они находились все еще в Гибралтаре и готовились преградить ему вход в пролив. Возможно, угрожая его арьергарду, Нельсон надеялся поймать его в ловушку между двумя соединениями, одно из которых пока еще не появилось на сцене. Также, крупная зыбь предвещала наступление плохой погоды, а каменистые отмели мыса Трафальгар находились сзади Вильнёва. Если ударит шторм, его единственным местом укрытия будет Кадис. Взвесив все это, он решил парировать угрозу арьергарду поворотом «все вдруг» на 180 градусов и двигаться на север, к Кадису.

Это означало, что «Нептуно», бывший замыкающим кораблем, становился лидирующим, а «Сан-Хуан-Непомусено», шедший впереди всех, оказывался в хвосте. "Моей единственной целью было защитить арьергард от запланированной атаки всей мощью противника", настаивал позднее Вильнёв, отдавая себе отчет в том, что недружелюбно настроенные коллеги могут обвинить его в попытке бегства в Кадис. Но основным результатом поданного им сигнала стала дезорганизация всего флота.