Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Пятницу 13-го сентября, свой последний день дома, адмирал провел с Эммой, Горацией, племянниками и племянницами, и убыл поздно вечером. Он был в пути всю ночь и рано утром прибыл в гостиницу Джордж-Инн в Портсмуте. На судоверфи он выяснил, что суда Берри, Дарема и Конна не вполне готовы к выходу в море, и проинструктировал их следовать за ним незамедлительно по мере готовности. Он получил экземпляры сигнального кода сэра Хоума Попхема, посланные ему из Лондона. Это была новая, гибкая система сигнализации, и Нельсон заказал достаточное количество экземпляров для всех судов своего флота. Затем он пробился через ликующие толпы к своей шлюпке и имел обед на «Виктори» с друзьями Питта Джорджем Каннингом и Джорджем Роузом. 15-го сентября «Виктори» вышла в море. На следующий день, к расстройству Нельсона, задул противный ветер.

.

Глава 6
А-ля Нельсон

В то время как Нельсон покидал Англию, Наполеон рассылал новые распоряжения. 14 сентября он писал Вильнёву: «Решившись на проведение крупной отвлекающей операции посредством посылки в Средиземное море наших морских сил совместно с флотом Его Католического Величества, доводим до вашего сведения наше желание, чтобы вы, немедленно по получении данного представления, воспользовались первой же возможностью выйти в море всем Объединенным флотом и направились туда».

Вильнёв должен был сыграть свою роль в кампании против австрийцев и русских, проведя отвлекающий десант  в Южной Италии. Ему предписывалось снять блокаду с испанской эскадры в Картахене, проследовать в Неаполь и высадить там экспедиционный пехотный корпус для усиления французской армии, находившейся там.

Найдя в Неаполе английские или русские корабли, вы захватите таковые. Флот под     вашим командованием будет оставаться у неаполитанских берегов так долго, как вы посчитаете нужным для нанесения врагу наибольшего вреда и перехвата экспедиции, которую он намеревается послать с Мальты. Мы желаем, чтобы вы, встретив врага c меньшими, чем у вас, силами где бы то ни было, атаковали его без колебаний, решительно используя имеющееся преимущество. Вы не можете не заметить, что успех этих операций в значительной степени зависит от того, как быстро вы покинете Кадис.

При написании этого Наполеон был в довольно благодушном настроении, однако на следующий день он получил длинное и страстное письмо от генерала Лористона, своего информатора в лагере Вильнёва, с обвинениями адмирала в трусости и утверждениями, что тот никогда не поддерживал идею вторжения в Британию и не собирался следовать в Брест. Это переполнило чашу. Наполеон нацарапал гневную записку Дени Декре: «Так как чрезмерная робость мешает ему выполнять мои приказы, соблаговолите отправить адмирала Розили принять командование флотом, и вручите ему письма с инструкциями Вильнёву вернуться во Францию и отчитаться передо мной за свое поведение».

Декре в точности исполнил полученные инструкции. Самосохранение было одной из основных черт его характера, сослужившее ему, как аристократу, хорошую службу во время революции. Да, он пытался сохранить своего друга Вильнёва во главе флота, но, коль скоро смещение Вильнёва неизбежно, Декре собирался проделать это таким образом, чтобы ни император, ни друг не могли упрекнуть его.

16 сентября Декре посылает подписанные Наполеоном инструкции Вильнёву, предписывающие тому выйти из Кадиса и направиться в Средиземное море при первой же возможности. Он не упоминает ни того, что Вильнёв находится на грани увольнения с должности, ни того, что Розили в ближайшее время выезжает из Франции для занятия его поста. Однако он намекает о близящихся событиях в сопровождающей записке: "Я настоятельно рекомендую вам, господин адмирал, воспользоваться первой же благоприятной возможностью для выхода в море, и посылаю вам самые искренние пожелания успехов".

Затем, 18 сентября, Декре оповещает адмирала Розили о его новом назначении и предписывает ему спешно следовать в Кадис. В то время, как Вильнёву просто приказали немедленно следовать в Средиземное море, Розили было сказано, что он может остаться в Кадисе, буде "непреодолимые препятствия" помешают немедленному выходу,   и "принять все меры для выхода флота или отдельных соединений в море, как только позволят погодные условия". Наконец, 20 сентября, Декре пишет Вильнёву о том, что Розили назначен командующим силами в Кадисе, а самому Вильнёву надлежит явиться в Париж и дать отчет в своих действиях. В соответствии с распоряжением Наполеона, Декре передал это письмо Розили для вручения его Вильнёву. Розили покинул Париж 24 сентября.

Судя по всему, Декре специально тянул время для того, чтобы дать возможность Вильнёву выполнить приказ о переходе в Средиземное море самому, до прибытия Розили и передачи ему командования. Его записка в завуалированной манере предлагает Вильнёву как можно скорее выйти в море. Это была осторожная попытка дать своему другу последний шанс для оправдания.

С вершины кадисской сторожевой башни Тавира дозорный мог следить за основной частью сил Коллингвуда на расстоянии до двадцати миль, так что попытки спрятать часть сил и спровоцировать Вильнёва на атаку казавшейся слабой передовой эскадры не увенчались успехом. Во всяком случае, Вильнёву было известно, что британцам посланы подкрепления. К тому же испанские шпионы добыли новые сведения. 16 сентября генерал Лористон отправил Наполеону важную информацию, присланную адмиралу Гравине доверенным информатором из Танжера: «Доклады из Танжера, которые адмирал Гравина считает весьма надежными, утверждают, что вскоре должен прибыть адмирал Нельсон с шестью линейными кораблями и принять командование». В этот же день Гравина доложил Декре, что состояние его эскадры исправилось. Часть кораблей, пришедших с ним, заменена на более мореходные из числа тех, что базировались в Кадисе. Но «чего нам не достает, так это матросов». Вильнёв послал пессимистический рапорт о состоянии своих судов и экипажей, но обещал, что выйдет в море тотчас, как будут готовы последние два из испанских кораблей.

Испанцы энергично занимались организацией и тренировками экипажей, привлекая солдат к выполнению морских обязанностей во время парусных и артиллерийских учений. Они были озабочены укреплением обороны Кадиса, и с этой целью Гравина собрал "значительное количество канонерских лодок, бомбардирских судов и кечей, фелюк, шлюпок и катеров, способных сражаться в плохую погоду, для оказания поддержки обороне города и находившейся там эскадры".

На улицах Кадиса распространялось недовольство тем, что в битве с Кальдером в конце июля французы не поддержали два испанских корабля, в результате чего те были захвачены британцами. Говорилось, что все реальные боевые действия велись руками испанцев. До британского флота, а через него и до газетчиков, достигли сведения, что "несколько французов были убиты, а французы, в свою очередь, повесили много испанцев". Здесь, конечно, были определенные преувеличения, но небезосновательные. Антонио Галиано, дядя которого, Рафаэль Виллависенсио, командовал одним из кораблей, попавших в руки британцев, вспоминал, что испанские моряки были злы на французов, а также и на собственное командование, которое смиренно уступало французскому лидерству. Многие французские офицеры, также разочарованные собственным командованием, становились весьма чувствительными к вопросам чести.

К 24 сентября испанские суда были полностью укомплектованы экипажами и снабжены водой и провизией на три месяца. Неопытных молодых ландсменов на них было более чем достаточно, солдат было на полторы тысячи больше, чем полагалось по штатному расписанию. По записям в соответствующих документах они также имели адекватное количество опытных матросов, что достигалось ослаблением требований, предъявляемых к подготовке личного состава. Но достаточного числа обученных морских канониров найти было невозможно. Их набралось только 700 человек, в то время как требовалось вдвое больше, к тому же пятьдесят три из них лежали в госпитале. Также большинство рекрутов и четверть матросов никогда прежде не служили на военном флоте, а Гравина предупреждал, что, если их не экипируют соответствующей одеждой или деньгами на ее приобретение, они резко увеличат число пациентов госпиталя. Вильнёв докладывал: "Мучительно видеть эти прекрасные и могучие корабли укомплектованными скотоводами и нищими и не имеющими достаточного числа настоящих матросов". Он привык иметь дело с экипажами, полностью состоящими из настоящих матросов – неслыханная роскошь для британского капитана, который мог бы отнестись к укомплектованности испанских экипажей более снисходительно. Хотя и у Вильнёва имелся некомплект в 2207 человек (из которых 1731 были больны и 311 дезертировали), в его экипажах все же находилось больше настоящих матросов, чем на британских судах.

Косме де Чуррука хорошо отдавал себе отчет в недостатках подготовки испанских экипажей. Он заметил, что недавно поступившие на вооружение кремневые замки хорошо показали себя в сражении 22 июля, и был уверен, что артиллерия использовалась бы лучше, будь каждый канонир должным образом тренирован в наводке орудий. Он только что опубликовал руководство по наведению орудий на цель с применением математических принципов, описывавших возвышение орудий и траекторию снаряда, к которому он предлагал добавить приложение с описанием размерений различных британских судов.

Он посовещался со своим другом Дионисио Галиано, и они вместе предложили воспользоваться доставкой серебра из Новой Испании для тренировки части моряков. Чуррука считал, что, если кто и сможет провести судно сквозь британскую блокаду Кадиса, то это, без сомнения, Галиано – он уже проделывал подобное во время прошлой войны. Чуррука же  предложил, чтобы более легкую миссию – выйти из Эль-Ферроля на одном из судов, оставленных там – предпринял он сам. Это также предоставляло ему шанс повидать свою жену. К сожалению, из этой идеи ничего не вышло.

24-го сентября, после получения доклада Гравины, Вильнёв написал Декре о своей готовности выйти на Ла-Манш – в соответствии с имевшимися тогда у него приказами – при первой возможности. Получение снабжения и ремонты из-за отсутствия денег заняли целый месяц. Только вмешательство французского посланника в Мадриде, убедившего одного французского банкира выдать наличными определенную сумму денег, позволило Вильнёву привести свои корабли в порядок.

27-го сентября прибыли новые распоряжения императора – следовать в Средиземное море. К этому времени в Кадисе циркулировали слухи, что сам Декре прибудет для того, чтобы возглавить эскадру, но ничего подобного в полученных приказах не было. Кроме намека министра на необходимость скорейшего отплытия, не было никаких признаков недовольства императора. Копия распоряжений была послана Гравине, который, прибыв на «Буцентавр», доложил Вильнёву о готовности к выходу четырнадцати кораблей. Только трехдечник «Санта-Анна» находился еще в доке. Вильнёв объявил готовность к немедленным действиям.

Экспедиционные силы произведут посадку на корабли в следующий понедельник [30 сентября], и немедленно после этого флот должен начать движение. Из расположения и наличия сил противника командиры кораблей должны ясно представлять, что схватка начнется в тот самый день, когда наш флот выйдет в море.… Флот с удовлетворением примет предоставленную ему возможность показать решимость и смелость, которые обеспечат ему успех, отомстят за оскорбления, нанесенные его флагу, и положат конец тираническому доминированию Англии на морях. Наши союзники будут сражаться рядом с нами, у стен Кадиса, на виду у своих сограждан; взгляд императора устремлен на нас…

Затем, писал он в записке Декре, были получены сведения о прибытии еще трех британских кораблей. Старые сомнения вновь овладели Вильнёвом..

Вновь прибывшими кораблями были «Аякс», «Тандерер» и «Виктори». Нельсон двигался медленно: он достиг мыса Финистерре 23 сентября и прошел Лиссабон двумя днями позже. И на борту своего флагманского корабля он разбирал привычную кипу корреспонденции: Ньюман из Опорто рекомендовал ему закупить настоящий портвейн, а не пользоваться худшим сортом из Англии; купец из Лиссабона требовал освободить его служащего, который был насильно завербован во время стоянки там фрегата «Феба»; лорд Кастлриг был озабочен подходящими подарками императору Марокко и дею Алжира, от которых он рассчитывал получить гарантии поставок для флота. Нельсон ответил, что очень важно иметь дружеское расположение этих потентатов, и отказался вступаться за нескольких моряков, плененных алжирцами. Нельсон давно знал их судно, знал, что они нападали на алжирские суда, и не собирался сердить всемогущего дея, от которого зависело бесперебойное снабжение провизией флота под Кадисом.

Нельсон был искусен как в сборе информации, так и в дипломатии, что облегчало ведение боевых действий у чужеземных берегов. Он переключил свое внимание на важные донесения, которые его секретарь Джон Скотт снабдил пометкой «Разведданные. Испанский флот». Одно из них содержало сведения из Фару[25]25
  Фару – городок на юго-западе Португалии.


[Закрыть], утверждавшие, что в середине сентября адмиралы Объединенного флота уверились в невозможности выполнения предписаний Наполеона следовать в Ла-Манш. В другом донесении говорилось о создании испанцами флотилии брандеров и канонерок. Последняя информация была нехорошей, хотя и вполне предсказуемой: испанцы желали быть готовыми к осаде.

Нельсон старался расписать в письме все детали. Он предупредил Коллингвуда не применять обычные приветственные формальности, требуя, "если вы находитесь в виду Кадиса, не производить салюта, а также не поднимать флагов для приветствия. Нет необходимости извещать противника о прибытии каждого корабля, присоединяющегося к флоту". Подумав, он добавил постскриптум: "Я бы не желал салюта даже в том случае, если вы будете находиться вне видимости с берега". Но усилия Нельсона сохранить свое прибытие в секрете не увенчались успехом: испанцы знали, что он направляется сюда, и быстро выяснили, что он уже прибыл.

Работать с корреспонденцией на английском языке Нельсону помогал Джон Скотт. При работе же с иностранной корреспонденцией Нельсон привлекал себе в помощь корабельного капеллана Александра Скотта, который бегло знал латынь, греческий, французский, испанский, итальянский, немецкий – причем три последних он изучил самостоятельно, будучи уже на борту. Он переводил письма от иностранцев, составлял краткие резюме тех писем, на которые Нельсону не хватало времени для чтения, вел переговоры и по случаю собирал информацию для королевского флота. Будучи первоклассным лингвистом, он оказывал бесценную помощь адмиралу, который в юности прикладывал значительные усилия для овладения французским языком. Нельсон долго и упорно стремился заполучить Скотта у его первоначального патрона, адмирала Хайда Паркера, восхитившись его способностями в ведении переговоров и составлении проектов договоров в Копенгагене в 1801 году. В 1803 году Нельсону удалось задуманное, и они вскоре стали добрыми друзьями.

Дочь Скотта описывала, как ее отец "обычно читал своему шефу все французские, итальянские, испанские и другие иностранные газеты, регулярно присылавшиеся на флот. Они внимательно просматривались как с целью развлечения, так и в поисках содержавшейся в них информации". Скотт перерывал "бесчисленное множество иностранных памфлетов-однодневок, которые ум, менее исследовательский, чем у лорда Нельсона, отбросил бы как совершенно не стоившие внимания; но он был убежден, что любой человек, прикладывающий свои руки к бумаге, желает сообщить какую-то информацию или теорию, которые, по его мнению, не известны широкой публике. Поэтому стоило просматривать все это, пробираясь сквозь окружающий мусор". Нельсон производил на Скотта потрясающее впечатление: "Его быстрота в определении намерений автора была совершенно чудесной. Две-три страницы памфлета обычно хватало ему для полного понимания целей автора, и для внимания этого великого человека не существовало ничего незначительного, если существовала возможность получить какую-либо информацию из этой мелочи".

День за днем Скотт и Нельсон сидели в адмиральской каюте, разбирая корреспонденцию и захваченные документы. "Они располагались в двух черных кожаных креслах. На этих креслах имелись вместительные карманы, куда время от времени Скотт, устав от перевода, откладывал неоткрытые частные письма, найденные на захваченных призах. Неутомимый и деятельный Нельсон неохотно позволял оставить некоторые из них непрочитанными".

Нельсон обращал внимание на каждый аспект своей работы – снабжение провизией, состояние здоровья, дипломатию, разведку, новаторство. Еще до прибытия к Кадису он получил донесение от Генри Бейнтана, командира линейного корабля «Левиафан» из его старой Средиземноморской эскадры, который недавно получил сведения от капитана суденышка, вышедшего из Кадиса 21 сентября. Чтение его представляло несомненный интерес:

В гавани 39 линейных кораблей и 6 фрегатов, как готовых, так и ремонтирующихся;

две нации подозрительно относятся друг к другу;

плохо отзываются о Вильнёве;

ожидается прибытие в Кадис министра Декре и взятие им командования в свои руки;

адмирал Магон отбыл во Францию.

Это было неверно: его информатор, вероятно, перепутал Магона с Лористоном, который действительно был отозван Наполеоном.

О Гравине хорошо отзываются, как об исполнившим свой долг. Командир «Плютона», командовавший соединением, получил какую-то награду от испанского короля; предполагают, за больший вклад в сражение – у него было восемь убитых и пятнадцать раненых.

Донесение было написано деловым, бесстрастным языком, который любил Нельсон. Источник Бейнтана был, очевидно, хорошо информирован – американец, скорее всего. В этот раз британцы не препятствовали нейтральным судам торговать с противником, и американцы обеспечивали значительную часть грузооборота с Кадисом. Политически они разделялись на федералистов, помогавших британцам, и республиканцев, симпатизировавших французам. Далее донесение переключилось с офицеров на команды:

Корабли в целом экипированы недостаточно. «Плютон», «Бервик» и «Энтрепид» имеют не более 300 человек команды каждый, и также другие корабли, название которых он забыл, находятся в подобном состоянии. «Санта-Анна» не обеспечена командой. Вербовщики рыщут повсюду, но людей нет.

Бейнтан расспросил о здоровье и получил картину, отличавшуюся в лучшую сторону по сравнению с той, что Вильнёв обрисовал в письме Декре:

Обстановка в городе здоровая, и на судах отличается немного. Ему известно, что на «Плютоне» 27 больных; когда флот прибыл, все больные были свезены в госпиталь, но вскоре возвращены на свои корабли; с тех пор никого не отсылали на берег.

В целом, донесение было ободряющим, не в последнюю очередь потому, что, очевидно, ожидался скорый выход французов в море:

Сообщается, что войска готовы к незамедлительной посадке на корабли, их количество оценивается в число не более 3000 человек; в Вест-Индии и на обратном переходе среди них было много больных. Войска наверняка те же самые, что вышли из Тулона, он уверен в этом. На «Эгле» отличный экипаж, все крепкие парни. Мористее всех стоит «Свифтсюр». На нем толкуют об отплытии по готовности всех судов и по прибытии Декре. На судах шестимесячный запас продовольствия.

Когда Нельсон прибыл к Кадису, шансы на скорую битву по сравнению с длительной блокадой внезапно увеличились.

«28-го сентября на Е. В. Корабле „Виктори“ прибыл адмирл лорд Нельсон, и „Аякс“, и „Тандерер“. Нивазможна аписать Сердечную Сатисфакцыю всего флота по этому Случаю и Уверенность в Успехе, каторая снизошла на нас». Так писал матрос 1 статьи Джеймс Мартин с «Нептуна». На следующий день Нельсону исполнялось сорок семь лет, что усиливало праздничные настроения на всем флоте. «Лорд Нельсон прибыл, – писал Эдвард Кодрингтон. – Следствием этого явился всеобщий восторг». Более того, на «Виктори» прибыла почта из Англии. «Сегодня великий день. Все капитаны обедают с лордом Нельсоном, я получил письмо и чистые рубашки от моей дорогой Мэри. Ура!», отметил в своем дневнике штурман «Принца» Ричард Андерсон.

Письма капитанам Нельсон предпочел вручить лично,  когда они прибывали на флагман для доклада. Кодрингтон сообщал, что "он принял меня легко и просто, и, вручая мне письмо, сказал, что оно было доверено ему дамой, и поэтому он обязан вручить его лично. Я не думаю, что заслужил его доброжелательность действиями «Ориона»; но я приложу все усилия, чтобы заслужить её, а он именно тот человек, который способен оценить подобные предприятия". Томас Фримантл был рад увидеть Нельсона в добром здравии: "Он выглядел лучше, чем тогда, когда я видел его прежде; и еще – он потолстел". Он тоже получил письмо, и именно то, что он хотел. Нельсон "спросил меня, кого я предпочитаю – мальчика или девочку; я ответил, что первое, и он вручил мне письмо, сказав, что я должен быть доволен". Это была девочка.

Успокоенный Фримантл разговорился о своей семье, а Нельсон воодушевил его "сообщением, что он даст мне ту же позицию, как и прежде, то есть вторым за ним. Это очень обрадовало меня, так как ставило меня в заметное место в ордере баталии, и в то же время в удобное место в походном строю". «Нептун» будет кораблем, следующим непосредственно за флагманом – очень ответственная позиция.

В течение двух последующих дней в своей просторной каюте адмирал давал обед капитанам в порядке, обусловленном старшинством. Командир «Тоннанта» Чарльз Тайлер прибыл первым. Как и Фримантл, он смотрел на Нельсона как на патрона. В свое время сын Тайлера от его первого брака покинул свой фрегат на Мальте, сбежав с одной из оперных танцовщиц. Нельсон приложил немало усилий для спасения карьеры юноши. Он сообщил Тайлеру, что даст команду своему агенту в Италии, чтобы тот осторожно навел справки о нем и заплатил долги, каковые, несомненно, у него должны были иметься. В два часа пополудни младшие адмиралы и старшие капитаны собрались на обед. В полуденной жаре, вокруг громадного обеденного стола красного дерева, заставленного серебром и стеклом, собрались и старые друзья со Средиземки, такие, как Томас Луис и Бен Хеллоуэл, сражавшиеся под Нельсоном при Ниле, и люди, которых Нельсон плохо знал или вообще не встречал, такие, как Элиаб Харви с «Темерера» или Роберт Мурсом с «Ревенджа».

30 сентября Эдвард Кодрингтон писал своей жене Джейн: "Этим утром появился сигнал – всем командирам, кто не обедал вчера на борту «Виктори», прибыть сегодня. Что наш прежний командующий думает об этом – я не знаю; но я хорошо знаю, что флот думает иначе. Но даже вы, наши добрые жены, имеющие определенные причины к неудовольствию, должны признать превосходство Нельсона в организации таких собраний, привязывающих капитанов к своему адмиралу". Такие встречи не были единственной переменой: внезапно флагман разрешил всему флоту закупать свежую провизию с крутившихся вокруг торговцев.  "Получен сигнал, разрешающий спускать шлюпки для закупок фруктов, скота и прочего с подходящих к нам местных суденышек. Чувствую, что впредь это будет обычным делом, но я вижу это впервые".

После полудня младшие кэптены[26]26
  Младшие кэптены (junior captains) – до трех лет пребывания в этом чине; приравнивались к армейскому подполковнику. Старшие кэптены (senior captains) – свыше трех лет; приравнивались армейскому полковнику.


[Закрыть] прибыли на борт флагмана, Генри Шевалье разливал охлажденное вино. Капитан «Марса» Джордж Дафф немедленно сделал вывод: «Он самый любезный из всех адмиралов, с которыми мне приходилось служить». Джон Кук с «Беллерофона» всегда стремился служить под началом Нельсона, и, должно быть, наслаждался своим присутствием в этой компании. Фримантл определенно был в таком же настроении: «Я, как и другие юниоры, не проводил более приятного дня, чем этот. Я оставался с ним до восьми часов вечера – он не позволял мне отбыть ранее. Он настаивал, чтобы я посещал его в любое время без всяких церемоний и обедал с ним так часто, как я найду это удобным».

Нельсон был также доволен:

Прием, который я встретил по прибытии на флот, породил самые приятные ощущения в моей жизни. Прибывшие на борт приветствовать мое возвращение офицеры в своем энтузиазме забыли мой ранг главнокомандующего. Когда эмоции улеглись, я представил им разработанный мною заранее план атаки противника. К моему удовольствию, план был не просто одобрен в целом, но и правильно осознан и понят.

Эмма ценила живой, приподнятый язык, и ей он писал:

Когда я представил им план Удар Нельсона, мои слова подействовали как электрическое потрясение. Некоторые офицеры были тронуты до слез. Все одобряли – он нов, он неповторим, он прост! Все, от старшего адмирала до последнего капитана, повторяли: «Неприятелю конец, если только мы его настигнем! Ваша светлость, Вы окружены друзьями, которых Вы вдохновляете своим доверием». Некоторые из них, возможно, иуды, но большинство, без сомнения, довольно находиться под моим командованием.

Большинство капитанов принялись окрашивать борта своих кораблей «а-ля Нельсон» по примеру «Виктори» – черный корпус с темно-желтыми полосами между орудийными портами. Фримантл 1-го октября докладывал: «Мы все невероятно заняты зачисткой и подготовкой под покраску бортов в том стиле, в котором окрашен корпус „Виктори“». Штурман «Принца» Андерсон также отметил этим днем, что «мы собираемся красить корпус». Кодрингтон и Дафф делали то же самое. Дафф писал: «Он такой превосходный и приятный человек, что мы все стремимся предупреждать его желания и распоряжения».

Кодрингтон, как и другие амбициозные капитаны, стремился к славе и отличиям. Унаследованный им от предшественников экипаж был собран большей частью с двух других кораблей, причем их бывшие командиры старались избавиться от худших людей, но Кодрингтон упорно и настойчиво тренировал его, добиваясь слаженности действий. "С моими способностями в поддержании дисциплины на борту, с упорством и заботливостью Крофта, который является одним из способнейших первых лейтенантов, встречавшихся мне, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что вскоре корабль будет в наилучшем состоянии". Фримантл глубоко верил в благотворное влияние нельсоновского флагмана: "Мы и так превосходный флот, но полагаю, что месяца через три будем еще лучше. Энергичность и активность на борту «Виктори» послужат примером для отстающих и умножат их усилия по поддержанию порядка и дисциплины".

Приготовившись было покинуть Кадис во вторник первого октября, Вильнёв изменил свои планы. Он намеревался воспользоваться утренним ост-зюйд-остом[27]27
  Здесь: ветром от востока-юго-востока, т. е. с направления 112.5 градусов.


[Закрыть] «в моем стремлении выполнить волю императора, не взирая ни на силу противника, ни на состояние большинства кораблей Объединенного флота». Но в этот день восточный ветер был порывистым, с дождевыми шквалами, а установившееся встречное течение затруднило бы прохождение Гибралтарским проливом в Средиземное море. Так, по крайней мере, Вильнёв объяснял министру. Однако на совете высших офицеров, который состоялся утром этого дня, от выхода в море его отговорил адмирал Гравина, который указывал не только на восточный ветер и силу неприятеля под командованием самого Нельсона, но и на преимущества защищавшего их порта, как это уже было в 1797 году.

Пока Вильнёв колебался, ветер ослаб, перешел на западный, затем стих. 2 октября Гравина получил послание от испанского посла в Лиссабоне с предупреждением о намерении Нельсона бомбардировать Кадис. Британский адмирал был доволен утечкой этой информации. Предыдущие бомбардировки не принесли ожидаемого эффекта, а Гравина уже создал флотилию из легких судов, готовых атаковать бомбардирские суда и препятствовать высадке десанта. Гравина относился к Нельсону с должным уважением: так, 2 октября он докладывал испанскому премьер-министру Мануэлю Годою, что британский флот исчез из поля зрения сразу же по прибытии Нельсона, а днем раньше ушли даже корабли передовой эскадры, оставив наблюдателями несколько фрегатов. Гравина считал, что Нельсон собрал их для доведения до своих подчиненных плана предстоящей операции.

Новые инструкции Наполеона были тяжки для испанца. Он родился в Палермо, второй столице (после Неаполя) Королевства Обеих Сицилий. Наполеон же собирался отнять у короля Фердинанда и корону, и территорию. Гравина объяснял Вильнёву, Декре и Годою, что сражаться против собственной страны он не будет. Это не было исключительно его собственной проблемой, так как король Фердинанд приходился братом испанскому королю Карлосу. Годой объяснял Гравине, что, в случае открытия военных действий против Неаполя, Наполеон обещал считать Испанию нейтральной.

Сорокадевятилетний Гравина был старым приятелем Мануэля Годоя. Их обоих считали французскими приспешниками, но они оба, хоть и слабо, пытались отстаивать испанские интересы. Гравина хорошо ладил с Латушем, вместе с которым он пробыл в Бресте с 1799 по 1801 год. В 1802 году он привел испанскую эскадру в Санто-Доминго и произвел впечатление на французов своими действиями. Наполеон высоко оценивал его как адмирала, но считал никуда не годным дипломатом. Долгом Гравины в этой ситуации было сохранение флота или его победа. Его корабли вызывали всеобщее восхищение, но подготовка экипажей была недостаточной. Он обладал обостренным чувством чести, как и большинство морских офицеров того времени, но долгом его было избежать чрезмерных потерь в доверенном ему флоте, который был незаменим и жизненно необходим для будущего Испании. С другой стороны, инструкции Мадрида предписывали ему подчиняться Вильнёву.

Утром 6 октября снова задул ост-зюйд-ост, и Вильнёв, измученный противоречивыми чувствами, казалось, вновь обрел решимость. Он "информировал генерала[28]28
  Гравина имел звание almirante general (генерал-адмирал), что соответствовало званию «полного» адмирала в британском (и российском) флоте.


[Закрыть] Гравину, что считает необходимым выйти в море в соответствии с распоряжениями своего правительства и желает получить определенное пополнение провизии, в котором нуждались его корабли; выдал необходимые распоряжения испанским кораблям быть готовыми к выходу одновременно с французами". Гравина ответил, что «считает необходимым перед съемкой с якоря провести военный совет, на котором должны быть услышаны мнения всех командиров обеих наций». Он отдал распоряжение вернуть на свои корабли всех моряков, ранее выделенных для службы на флотилии легких патрульных судов.

Военный совет состоялся 8 октября на борту «Буцентавра». Испанский контр-адмирал Антонио де Эсканьо сообщал, что "от французского командующего нашим генералом было получено очень вежливое письмо, в котором он, начальник штаба и другие высшие офицеры испанского флота приглашались участвовать в совете". По семь высших офицеров от каждого флота подписали документ, содержавший решения данного совета.