Текст книги "Трафальгар. Люди, сражение, шторм (ЛП)"

Автор книги: Фил Крейг

Соавторы: Тим Клейтон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Тридцатидевятилетний лейтенант Фулькран Фурнье из Лангедока также был оторван от службы на семейном торговом судне и призван на флот. После многих сражений с британцами у него остались шрам на левой щеке и поврежденная коленная чашечка; дважды он побывал у них в плену. Будучи ветераном Нильской битвы, он, должно быть, служил неприятным напоминанием Вильнёву о его не столь уж славной роли в том поражении. В самом деле, бывший командующий Фурнье при Ниле адмирал Бланке перед своей отставкой в 1803 году подверг публичной критике поведение Вильнёва и Декре во время сражения. Как Додиньон, так и Фурнье испытали и радость побед, и горечь поражений, и оба отличились самостоятельностью в действиях. Они были стойкими, умелыми офицерами и командовали экипажем, которым гордился Вильнёв.

Остальные офицеры Тулонской эскадры представляли собой такую же смесь аристократических офицеров королевского флота и бывших унтер-офицеров, поднявшихся из низов волей Революции. Командиром «Энтрепида», одного из кораблей, уступленных испанцами, был Луи Энферне, человек, который "был важен, как тамбурмажор, и толст, как ci-devant[16]16
  Стародавний.


[Закрыть] бенедиктинский приор". Он был выходцем из торгового флота; в 1786 году, будучи капитаном, он женился на дочери школьного учителя. Революция сделала его капитаном военно-морского флота, и он проявил себя на фрегатах в девяностых годах. В 1804 году он отличился в Тулоне в той же стычке, что и Додиньон, и был включен в список кандидатов на вакансию командира линейного корабля. Когда прежний командир «Энтрепида» был убит в схватке с кораблями Кальдера в июле 1805 года, Энферне занял его место.

Суб-лейтенант Огюст Жикель с презрением относился к выходцам из простонародья, но для своего нового командира сделал исключение. Жикель происходил из аристократической бретонской семьи, переживавшей трудные времена. Во время революции их дом был разграблен и Огюст бежал в море, поступив на службу в качестве юнги в период упадка французского флота. Со временем он стал офицером и кавалером ордена Почетного Легиона за храбрость в битве при Альхесирасе. Жикель заслужил уважение команды, прыгнув в воду для спасения упавшего за борт матроса. Он также отличился, командуя удаленным аванпостом в Санто-Доминго, где 70% его коллег умерли от болезней или были убиты черными рабами, которых они считали лояльными. Сейчас ему было всего лишь двадцать лет.

Экипажи пяти кораблей, находившихся в это время в Кадисе (к ним относились «Формидабль», «Сципион», «Монблан», «Свифтсюр», «Энтрепид»), имели опыт ужасной компании 1802-03 гг. в Санто-Доминго, где звериная жестокость была проявлена с обеих сторон. Французская армия использовала завезенных с Кубы собак, специально натасканных на поимку беглых рабов. Их кормили мясом негров, затем морили голодом и выпускали на поиск «бандитов».

Другие пять единиц Тулонской эскадры были вновь построенными или капитально отремонтированными кораблями. Найти экипажи для них было большой проблемой. В теории французы имели систему воинского набора, по которой молодые люди из определенной местности посылались на конкретные корабли, куда они были приписаны. В военное время эта система никогда не работала как следует, а в последние годы практически рухнула полностью, так что морское министерство было вынуждено прибегнуть к насильственной вербовке в британском стиле. Офицеры-вербовщики начинали со списков подлежащих призыву на службу, но те быстро научились избегать их. Поздней осенью 1803 года Оноре Гантом, бывший в то время морским префектом Тулона, пытался набрать экипаж для «Буцентавра». В Нарбонне, Агде, Сете и Арле вербовщики сумели найти только 200 человек из 708 включенных в списки. Пятьдесят из них оказались негодными к службе и другие пятьдесят дезертировали прежде, чем они добрались до Тулона. В другом случае 80 солдат окружили деревню Баньюл, но все моряки смогли ускользнуть и скрылись в горах.

В январе 1804 года в Марселе имел место levee extraordinaire[17]17
  Экстраординарный набор рекрутов (фр.)


[Закрыть], выполненный с помощью подразделений chasseurs a cheval[18]18
  Конные егеря (фр.)


[Закрыть]. Они нашли нескольких моряков, имевших отсрочки от действительной службы, нескольких иностранцев, но очень мало опытных матросов. В результате им удалось забрать около 150 человек. Подобный экстраординарный набор наблюдался и в Рошфоре. В ноябре 1804 года капитан фрегата «Феба» из эскадры Нельсона наткнулся на марсельского лоцмана, «сопровождаемого еще одним человеком; оба они были в скверном состоянии и отправились в море только из-за опасения быть насильно рекрутированными на флот. Они уверяли меня, что в течение трех или четырех прошедших ночей хватали каждого, хоть сколько-нибудь похожего на моряка, как из домов, так и со стоявших в порту судов».

Капитан 1 ранга Жан-Жак Маженди греб матросов повсюду, где только мог, включая портовые плавсредства и торговые суда. Однажды он перехватил две сотни чернокожих пленных из Гваделупы, которых депортировали на Корсику на судне под командой Габриэля Додиньона; он рекрутировал всех, включая Додиньона. Французские колонии считались частью Франции, таким образом, их жители и недавно освобожденные рабы автоматически становились объектом вербовки. С другой стороны, был принят закон, запрещавший иностранцам служить на французском флоте. Сам Латуш незадолго до своей смерти вынужден был расстаться с американским офицером, прослужившим с ним много лет, официально в должности переводчика.

Частично трудности с набором экипажей объяснялись введением подобных строгих легальных принципов. Французы не только запрещали служить иностранцам, но и, в отличие от британцев и испанцев, не ввели систему пополнения экипажей сугубо береговыми людьми, подготовку которых можно вести прямо на борту корабля. Матросы сами решительно противостояли попыткам разбавить качество экипажей береговиками. С 1804 года были введены чрезвычайные меры в этом вопросе. Так, было запланировано набрать 5000 моряков из Генуи, ставшей одним из итальянских владений Наполеона. Между тем, летом 1804 года два элитных батальона 2-го пехотного полка направили служить на кораблях Тулонской эскадры. Солдаты считали, что они будут частью экспедиционных сил, предназначенных для вторжения в Британию, но их приставили к пушкам, освободив тысячи матросов для выполнения более квалифицированных обязанностей. Наполеон поддержал эту разумную инициативу.

Гантом делал вывод, что "в прибрежных районах почти не осталось этого ценного слоя людей[19]19
  Квалифицированных матросов.


[Закрыть]… Английские тюрьмы, экспедиции в Египет и Америку уничтожили значительное количество этих людей". Однако не следует преувеличивать трудностей французов с набором экипажей. Британские корабли имели гораздо менее опытные команды, чем их французские соперники. Даже в разбавленных солдатами и бывшими рабами командах, опытных матросов на французских кораблях в Кадисе было никак не меньше, чем у их британских оппонентов.

Заместителем Вильнёва был Пьер Дюмануар, который командовал эскадрой в течение 4 месяцев после смерти Латуша до назначения Вильнёва на этот пост. Дюмануар имел влиятельного родственника в Париже, он также входил в круг избранных лиц под руководством Гантома, которые помогли Наполеону во время бегства из Египта после поражения французского флота при Ниле. За время короткого периода своего командования он не завоевал доверия эскадры, но на замену реагировал с негодованием.

Все другие линейные корабли, кроме тулонских, походили из Рошфора. Выходцы из Бордо, да и всего юго-западного побережья, составлявшие большинство экипажей рошфорских кораблей (как и значительную часть офицеров тулонской эскадры), имели все основания ненавидеть британцев. Для многих из них торговля с Санто-Доминго и другими вест-индскими колониями являлась средством к существованию: большинство из 15 000 французских моряков, занятых в торговле с Вест-Индией, вышли из этого региона. Захват британцами в 1803 году шестидесяти трех купеческих судов, которые, находясь в море, не знали о начале войны; обстрел французских городов и деревень, расположенных вдоль побережья, предпринятый сразу же после объявления войны – все это подогревало местное население и порождало необычайную степень враждебности по отношению к своему старому противнику.

Капитан «Эгля» Пьер-Полен Гурреж был из тех, кого закалили испытания. В 1752 году, когда он родился, Бордо входил в период своего процветания. Его отцом был купеческий шкипер, суда которого покупали рабов на гвинейском берегу, продавали их в Санто-Доминго, откуда возвращались в Бордо с грузом сахара или кофе. Старший брат Гуррежа Гийом устроился купцом в Санто-Доминго и управлял там делами семьи. Сам Гурреж мальчишкой отправился в море и во время американской революции служил на каперах в Новой Англии. Он принял участие в двух жестоких абордажах; во время одного из них он был ранен британской пикой в бедро. Во время кровавой резни в Санто-Доминго в 1802 году Гурреж командовал «Жаном Бартом». Короткое время он был флаг-капитаном Латуша и давал приют прекрасной Полине Бонапарт, сестре Наполеона. Затем он вернулся во Францию, где пытался получить от правительства 4363 франка невыплаченного жалованья. К этому времени в связи с коллапсом торговли с Санто-Доминго бордосская коммерческая жизнь завяла, и население стремительно уменьшалось.

В ноябре 1802 года Гурреж был назначен командовать линейным кораблем «Эгль», спущенным на воду в Рошфоре в 1798 году. "Это превосходный корабль", писал он секретарю морского министра. Корабль был немедленно оснащен для действий в Санто-Доминго. Экипаж был набран в Бордо и деревнях прилегающей части французского побережья: они приняли участие в подавлении предательского восстания вожака черных рабов Туссен-Лувертюра, затем, возвращаясь во Францию, укрылись в Кадисе с началом войны. После того, как Гурреж покинул Санто-Доминго, его брат Гийом был убит «бандитами» во время следующего восстания рабов, подстрекаемых британцами.

Безденежный 50-летний голландец, лейтенант Ассмус Классен, присоединился к Гуррежу в Кадисе. Французский капитан был рад появлению Классена, так как тот был опытным моряком, да и лейтенантов у Гуррежа не хватало; он написал министру Декре письмо в поддержку просьбы Классена о выплате 2273 франков задержанного жалования. Подобно Гуррежу, Классен был пламенным революционером; он бежал во Францию в 1787 году, когда пруссаки и британцы подавили голландскую революцию. Он служил на фрегате «Конкорд», когда в мае 1793 года тот захватил «Гиену» Уильяма Харгуда неподалеку от Санто-Доминго, и в течение пяти лет был лейтенантом на «Жеммапе» под началом Жульена Космао-Кержульена, одного из лучших капитанов Вильнёва.

«Эгль» оставался в нейтральном Кадисе, проводя ремонтные работы на верфи Каррака под пристальным наблюдением нельсоновского шпиона консула Даффа. Моряки «Эгля» постоянно затевали ссоры с заходившими в порт британскими моряками, но Гуррежа здесь знали и любили, а он не преминул возобновить знакомства со старыми приятелями.

Пять из других кораблей, находившихся под командой Вильнёва – «Фугё», «Редутабль», «Аргонавт», «Герой» и «Дюге-Труэн» – были блокированы в Эль-Ферроле в течение двух лет и не имели достаточного мореходного опыта. Еще два корабля – «Альхесирас» и «Ашилль», недавно построенные и со свеженабранными экипажами – присоединились к нему в Вест-Индии, ведомые контр-адмиралом Шарлем Магоном, который, несомненно, был самым энергичным и драчливым из всех французских адмиралов. Его отец был чиновником в Санто-Доминго, а сам он служил в колониальном управлении, принимая также участие в работе комитета, задачей которого было улучшение флотской организации. Женившись на графине перед самой революцией, Магон подвергся обвинениям в роялизме и был вынужден развестись, чтобы сохранить их совместную собственность. Как и многие другие французские офицеры, он вложил свои деньги в колонии, и рассматривал их удержание делом не только национальной, но и персональной важности.

В молодости Магон был участником боевых действий в Чесапикском заливе, которые предрешили судьбу армии Корнуоллиса в Йорктауне и в целом британцев в Америке. Ему доводилось бить британцев в Индийском океане. Он знал, что французский флот способен на большее, чем недавние жалкие действия, и жаждал отомстить британцам.

Уильям Джеймс в своей морской истории, написанной в 1823 году, утверждал, что "не следует делать скидки французам и испанцам на неопытность их экипажей". Это слишком сильное утверждение: некоторые экипажи, особенно испанские, действительно были плохо обучены. Но также не является правдой и то (как утверждают некоторые истории о Трафальгаре), что британская блокада держала все вражеские корабли в портах в течение пяти лет. Многие французские и некоторые испанские моряки сражались в Санто-Доминго, Латуш заботился о должной подготовке тулонских кораблей, а в 1805 году много моряков из обеих эскадр совершили плавание в Вест-Индию и назад, провели сражение на равных с Кальдером. Вильнёв был пессимистичен, думая, что этого желает Декре, но глухое ворчание в Объединенном флоте после прибытия в Кадис во многом было связано с крушением надежд. Многие, как Магон, рвались в бой и жалели, что с ними больше нет Латуша.

Глава 5
Спокойно, как на озере в Сноу

31-го августа в район Кадиса прибыл вице-адмирал Роберт Кальдер с восемнадцатью кораблями, и воображаемый флот, которому Коллингвуд подавал фальшивые сигналы, стал реальным. Надеясь, что прибывшие корабли еще не были замечены противником, Коллингвуд (принявший командование всей эскадрой как старший по выслуге) держал корабли Кальдера за горизонтом и пытался выманить противника, искушая его своими якобы малыми силами.

Капитан «Марса» Джордж Дафф писал своей жене Софии, что их старый приятель, командир «Донегала»  кэптен Пултеней Малькольм, "отправился с адмиралом Луисом под самый Кадис в надежде выманить объединенный флот в море, пока они не узнали о прибывшем подкреплении. Но я полагаю, что они уже прознали о прибытии, и спокойно останутся в гавани на своих якорях". Он оказался прав. Томас Фримантл с «Нептуна», неохотно примиряясь с перспективой длительной блокады, в письме своей жене Бетси говорил, что "объединенный флот расположился уютно в Кадисе,  откуда я делаю заключение, что нам придется торчать здесь до второго пришествия, если погода не разметает наши корабли; в таком случае французы снова ускользнут от нас".

Эдвард Кодрингтон, командир только что прибывшего «Ориона», также предчувствовал длительную блокаду: "Увы! Вспоминая наши маленькие домашние радости, не могу не чувствовать опустошенности при явной перспективе долгого-долгого отсутствия, безо всякой надежды вскоре вернуться к ним", писал он своей жене Джейн. Они поженились в декабре 1802 года, и это была их первая настоящая разлука. "Эдвард наверняка скучает по мне, а маленький толстячок Уильям, конечно, забыл, как я баловал его; но его очаровательный смех, который не так-то легко забыть, оставил глубокий след в моей памяти". Кодрингтон хотел надеяться на быструю развязку, но не ожидал ее. "Для моих чувств было бы большим расстройством увидеть, как худший флот, пусть и защищенный стенами своей главной базы, бросает вызов флоту моей страны. Старинная испанская гордость – если от нее что-то осталось – должна уязвлять их этим отсиживанием, –  продолжал он, – но французы, осмелюсь предположить, утешают себя знанием того факта, что наш флот изнашивает себя, в то время как их флот ремонтируется. Я полагаю, что успех, полученный при помощи хитрости, доставляет французу такое же удовольствие, как если бы он был добыт в бою".

Блокада была основным способом ведения как предыдущей, так и этой войны. Французы и испанцы держали свои суда в портах, изредка высовываясь в тех случаях, когда британцы были рассеяны неблагоприятной погодой. Французы утверждали, что суда королевского флота были изношены вследствие непрерывной службы. Британские капитаны, ненавидевшие скуку блокадной службы, опасались, что французы имели резон в своих утверждениях. Матросы испытывали отвращение к такому ничегонеделанию (особенно в период зимних штормов в районе Бреста), и наиболее активные из них дезертировали при первой возможности.

Блокада Кадиса в летний период времени была гораздо приятней с точки зрения погодных условий. Светило солнце, и экипажи не были измотаны чрезмерными нагрузками. Штурман линейного корабля «Принц» Ричард Андерсон рассказывал своей жене Мэри, что он провел значительную часть времени, играя на скрипке и читая книги. Фримантл и Кодрингтон находили социальную жизнь разочаровывающей: изолированные на корабле своим положением, они привыкли обедать друг с другом и дружески настроенным адмиралом, но не все командующие поощряли такую фамильярность. Командующий Брестской блокадной эскадрой Уильям Корнуоллис был известен своим аскетизмом, и капитаны считали Коллингвуда сделанным из того же теста. "Наш Коллингвуд является смиренным последователем Корнуоллиса, – заметил Фримантл в письме к Бетси, – я еще не встречался с ним, да и ни с кем другим, я прикован к своему кораблю, и знаю о происходящем не больше тебя". Ему вторит Кодрингтон: "Мы попали под команду еще одного нелюдимого адмирала, который сообщается с нами исключительно по службе; таким образом, если Бонапарт не выгонит свой флот в море, мы рискуем забыть, что между мужчинами существует понятие общества". Им не повезло, а Джордж Дафф наслаждался обществом, обедая на «Британии» со своим соотечественником, шотландцем контр-адмиралом Нортеском,  и на «Канопусе» с адмиралом Томасом Луисом и его флаг-капитаном Френсисом Остином, братом романистки Джейн Остин.

5 сентября Кодрингтон наконец-то встретился с Коллингвудом. "Найдя, что адмирал несправедливо счел меня невнимательным к одному из его распоряжений, я прибыл на флагман и заметно удивил его докладом о наших различных потребностях и недочетах". Он нашел Коллингвуда неожиданно "добродушным, разговорчивым и коммуникабельным", но заметил критично, что "тот производит впечатление делающего всё строго по протоколу".

Фримантл же становился все более и более расстроенным от невнимания к нему Коллингвуда. "Что еще больше раздражает в этом проклятом отсутствии приличного общества, так то, что погода стоит прекрасная и море спокойное, как на озере в Стоу", жаловался он. Он не имел известий от своей жены, но знал, что она находится на последних месяцах беременности. Его мысли обращались к знаменитому зданию и ландшафтному парку в Стоу, графство Бэкингемшир, где и находилась Бетси. Каждое лето они вместе, или она одна в его отсутствие, проводили какое-то время в Стоу у патрона Фримантла Джорджа Гренвилла, маркиза Бэкингема. Несколько недель назад она описывала тамошние празднества:

Освещенные иллюминацией, среди громадного скопления людей, собравшихся в саду, мы следовали к гроту в процессии за принцем (Уэльским) среди приветствий людей, сгрудившихся настолько, что мы с трудом пробрались к намеченному месту, которое выглядело зачарованным. Грот и окружающая сцена были ярко освещены, мост и обелиск на воде производили чарующий эффект. По берегам располагались участники маскарада и танцовщики Мориса, а на воде разместились оркестры пандеона, савояров, а также полковые оркестры, играющие по очереди; все это очень оживляло сцену с большим количеством людей числом, превышающим 10,000 человек.

Она рассказывала, как наблюдала все это, «уютно устроившись в гроте подле Чарльза Фокса». В ответном письме он спрашивал, как она поладила с Чарльзом Джеймсом Фоксом, великим предводителем вигов, а сам жалел, что застрял в величественном одиночестве на корабле в сотнях милях от дома, в то время как она, возможно, уже разрешалась от бремени. Он становился все раздражительней с окружающими и обижался на Коллингвуда. «Я с надеждой ожидаю скорейшего прибытия лорда Гарднера или лорда Нельсона, так как, признаюсь, не могу спокойно сносить от Коллингвуда того, что мог бы снести от человека, имеющего большие основания на такую суровость».

В это время в Лондоне желание Фримантла приближалось к исполнению. В пять часов утра 2-го сентября кэптен Генри Блеквуд появился в дверях дома Нельсона с известиями о прибытии Объединенного флота в Кадис. Блеквуд сделал остановку по дороге в Адмиралтейство с депешами от адмирала Коллингвуда. Премьер-министр уже предупредил Нельсона, чтобы он ожидал приказа о вступлении в командование на Средиземноморье, и Нельсон последовал за Блеквудом в Уайт-холл для участия в неизбежном военном совете.

В Адмиралтействе лорд Бархем предложил Нельсону подобрать себе офицеров. Нельсон решил не менять командиров уже находившихся в районе Кадиса судов, но у него был старый друг и товарищ по оружию сэр Эдвард Берри, назначенный на их старый корабль «Агамемнон», вводимый в строй в это время. Уильям Браун и Уильям Лечмер, командиры «Аякса» и «Тандерера» из эскадры Кальдера, получили приказы присоединиться к нему немедленно по завершению исправления их кораблей. Такой же приказ получил Ричард Китс, еще один из «боевого братства», круга офицеров, на которых Нельсон полностью полагался. Но кораблю Китса «Суперб» требовалось время для производства ремонта. Генри Блеквуд на «Эвриале» должен был сопровождать Нельсона в Кадис, в то время как один из адмиральских протеже, кузен по жене Джон Конн, должен был привести трехпалубник «Ройал-Суверен», бывший ранее в составе Средиземноморской эскадры Нельсона. Слуги Нельсона, Генри Шевалье и Гаэтано Спедилло, 5-го сентября выехали с внушительным багажом адмирала из Мертон-Плейса в Портсмут.

6 сентября Нельсона вызвали в Адмиралтейство для вручения приказов, затем он участвовал в заседании совета на Даунинг-стрит. Обсуждались различные вопросы. Нельсон хотел иметь столько же кораблей, сколько их имелось у противника, но в настоящее время такого количества в наличии не было. Его собирались отправить на «Виктори», а подкрепления послать позже. Он мог при удаче надеяться на сорок кораблей, но пока должен был рассчитывать на двадцать семь. Нельсон напомнил министрам, что "как известно м-ру Питту, страна требует уничтожения".[20]20
  Вражеского флота.


[Закрыть] Они обсудили возможности недавно изобретенных Уильямом Конгревом ракет как средства принудить Объединенный флот выйти из Кадиса и принять бой, но Нельсона больше занимал вопрос достаточного количества кораблей для сокрушительной победы, чтобы «поставить Наполеона на колени».

Несколькими днями позже в приемной Адмиралтейства он встретил Филиппа Дарема, капитана «Дефайенса» – еще одного из кораблей эскадры Кальдера, прибывшего домой для ремонта. Нельсон выразил сожаление, что «Дефайенс» не готов немедленно присоединиться к его флоту. "Попросите лорда Бархема передать меня под команду вашей светлости, и я буду вскоре готов", ответил Дарем. На следующий день в гостинице Джордж-Инн (Портсмут) обрадованный Дарем получил ожидаемое им письмо. В нем говорилось: "В соответствии с инструкциями лордов-комиссионеров Адмиралтейства, с получением данного письма Вы поступаете в мое распоряжение, и будете следовать и подчиняться всем тем приказам, которые получите от меня для службы Его Величеству. Нельсон и Бронте".

В сентябре 1805 года Франция могла выставить сорок четыре линейных корабля, Испания – тридцать, в то время как Британия имела подавляющее превосходство – 135 кораблей. Но каждый английский адмирал, командующий силами в море, не переставал вопрошать, где же они находятся. Казалось, их никогда нельзя было застать там, где в них была необходимость. Имелся определенный резон во французской аргументации, что, вследствие постоянного нахождения в море для блокады вражеского побережья, они часто нуждались в возвращении домой для производства ремонта.

Потребовалось бы определенное время для того, чтобы Нельсон смог собрать достаточные силы, явно превосходящие те тридцать семь кораблей, которые, как было известно, находились в Кадисе. Суда подчиненного ему флота также должны были отвлекаться для сопровождения конвоев, получения снабжения и противодействия шести испанским кораблям, стационировавшим[21]21
  Стационировать – иметь базой к.-л. порт или пункт побережья.


[Закрыть] в Картахене на Средиземном море. Тем не менее, после нескольких лет британских успехов у французов и испанцев осталось не так много кораблей, чтобы помешать стратегическому успеху Британии даже в случае проигранной ею битвы. Одно значительное сражение проделало бы такую существенную дыру во французских и испанских ресурсах, что они были бы не в состоянии представить собой серьезной угрозы вторжения. Мысленно Нельсон уже планировал битву, в которой британские потери не являлись существенными. Требовалась такая битва, в которой врагу будет нанесен как можно больший урон. У него не должно было остаться шанса ускользнуть с минимальными повреждениями, как это было в случае с Кальдером и во многих других случаях до того.

Прогуливаясь в Мертоне по новой дорожке, которую он называл «квартердеком», Нельсон объяснял свои идеи Ричарду Китсу. "Я обрушусь на них, по возможности, немедленно, – говорил он, – примерно на расстоянии одной трети от их ведущего корабля. Что вы думаете об этом? ...Я отвечу вам, что я думаю об этом. Я думаю, что это удивит противника и поставит его в тупик. Он не сможет понять, чего я добиваюсь. Сражение превратится в беспорядочную битву, и это именно то, чего я хочу".

Обычаи различались: так, на «Белайле» нет записей в судовом журнале о производстве наказаний, хотя, возможно, это объясняется небрежным ведением журнала. Командир «Виктори» кэптен Томас Харди принадлежал к числу наиболее вспыльчивых капитанов на флоте, и тридцать шесть плетей были у него обычным наказанием за пьянство и упущения по службе. Морской пехотинец по имени Джон Мур получил семьдесят две плети за воровство и выжил, приняв участие в Трафальгарской битве.

На «Тоннанте» кэптен Чарльз Тайлер, который, по словам лейтенанта Хоффмана, никогда не наказывал людей без серьезных оснований, выпорол девяносто четырех из 673 человек в период март-октябрь – 14% экипажа. На его корабле пьянство было ошеломляющим и составляло большую часть проступков, за ним следовали драки – двенадцать плетей было нормой на его корабле. Однажды он выдал сорок восемь плетей ирландскому матросу-ландсмену за "преднамеренное нанесение другому человеку ранения руки с помощью ножа".

Высшей инстанцией был военный трибунал, которому матросы подвергались только за серьезные преступления, такие, как мятеж или содомия, наказываемые смертью. Офицеров же могли судить за очевидно мелкие проступки, как это было в случае с военным трибуналом, созванным на борту флагманского судна Кальдера «Принц Уэльский». По его решению лейтенант Натаниэль Фиш был списан с корабля «Минотавр», а его имя было помещено в нижнюю часть списка лейтенантов за оскорбление капитана Чарльза Мансфилда.

Капитанам у Кадиса военный трибунал предоставлял желанный повод для того, что Кодрингтон назвал "наиболее светским из всех обедов, на которых я бывал; и прекрасная музыка, которой оркестр [Кальдера] придавал лучший вкус нашему вину, заставляла нас еще больше сожалеть о затруднениях с повторением нашего визита. Для меня (и я уверен, что и для тебя было бы так же) это было воодушевляющее зрелище: адмирал с двадцатью своими капитанами в светском общении, показывающем твердое стремление поддерживать друг друга сердечно и мужественно в предстоящих битвах". Они все желали сражения для скорейшего окончания этой войны. "Мир, мир – таков здесь беспокойный клич. Хоуп[22]22
  Капитан «Дефенса» Джордж Хоуп.


[Закрыть] за эти восемь лет был дома только четырнадцать месяцев; а Резерфорд[23]23
  Уильям Резерфорд, капитан «Свифтшура».


[Закрыть] высказался в том духе, что чертовски глупо жениться для моряка – он пребывал в этом счастливом состоянии девять лет, из которых провел со своей женой только один год!" Также они желали видеть во главе флота Нельсона. Как писал Кодрингтон, «о, вы, могущественные владыки, во имя милосердия, пошлите нам Нельсона!».

Последние несколько дней пребывания Нельсона в Англии пробежали незаметно. 10 сентября они с Эммой обедали в доме занимающего высокое положение в обществе Джеймса Кроуфорда. Эмма захотела, чтобы Нельсон рассказал собеседникам о том, как его приветствовала толпа на улицах, но он перебил ее на середине. «Вам нравится, когда вам аплодируют – вы не можете отрицать это», возразила она. Нельсон поразил гостей своей неожиданной скромностью: «Я принимаю и ценю народное одобрение, но никому не следует ликовать от него; оно слишком ненадежно, чтобы на него полагаться; вполне возможно, что отлив этих чувств будет таким же сильным, каков сейчас прилив». Когда они начали настаивать, то были еще более впечатлены его простодушной решительностью: «Все хором уверяли, что не верят, что такое может случиться с ним, он же казался убежденным в такой возможности, но добавил: ʻПока я жив, я буду делать то, что считаю правильным и нужным; страна имеет право требовать это от меня, но каждому человеку свойственно ошибаться в своих суждениях…ʼ». Впоследствии леди Бессборо так описывала этот разговор: «Он сказал, что только уничтожение вражеского флота принесет пользу. ʻКогда мы встретимся, да пребудет с нами бог, потому что мы не должны будем разойтись до тех пор, пока один из флотов не будет полностью уничтоженʼ. Он надеется вернуться к Рождеству».

На следующий день, будучи дома в Мертоне, Нельсон получил приглашение от принца Уэльского посетить его 12 сентября. Приглашение было неожиданным, но от него нельзя было отказаться. К разочарованию принца, Нельсон оставил Эмму дома и быстро освободился, после чего встретился с лордом Кастлригом, военным министром, и лордом Малгрейвом на Даунинг-стрит. Ожидая приема, он встретил сэра Артура Уэлсли, будущего герцога Веллингтона, предубеждение которого по отношению к Нельсону как самодовольному человеку сначала подтвердилось, а потом рассеялось. В конечном счете, Уэлсли заключил, что Нельсон "действительно был незаурядным человеком".

Приглашенные на обед в Мертон гости – юрист и бывший губернатор Корсики лорд Минто и издатель газеты «Морнинг Кроникл» Джеймс Перри – терпеливо ожидали возвращения хозяина. Сначала Минто не узнал Перри, который был соседом Нельсона, но в ходе светской беседы выяснилось, что они уже встречались. Минто засадил издателя вигов в тюрьму за диффамацию Питта, когда тот обрушился на радикалов в 1793 году. Одним из вмененных Перри преступлений была публикация серии карикатур «Эпиграматика Вакханалиа». Серия вышла после того, как премьер-министр явился пьяным в палату общин в день объявления войны. В одной из карикатур было написано: «Каким странным манером мы испиваем чашу несчастья: В то время как Франция бросает перчатку, Питт выбрасывает нутро[24]24
  Pitt throws up (англ.) – то есть Питта вырвало с перепоя.


[Закрыть]». Спустя некоторое время появился капеллан Нельсона Александр Скотт, что, вероятно, смягчило возникшее напряжение. Наконец, опоздав на два часа, прибыл Нельсон. Минто с трудом терпел театральную сентиментальность леди Гамильтон. Она была в слезах, «не могла есть, с трудом пила, почти падала в обморок, и все это за столом». Обед выдался не из приятных.